"Дорогу к семи "Норрисам" мне проложил Константинов". Интервью Никласа Лидстрема
В столице Швеции я оказался волею случая: пригласили прочитать лекцию местным журналистам, собирающимся в Россию для освещения футбольного ЧМ-2018. Нет, чтобы свободное от дела время посвятить прогулкам по прекрасному Стокгольму – как только узнал о поездке, спросил Игоря Ларионова, не может ли он свести меня со своим многолетним одноклубником по "Детройту" (восемь общих сезонов и три Кубка Стэнли!) Никласом Лидстремом. Человеком, вошедшим в историю хоккея не только семью "Норрисами" (на один больше только у Бобби Орра), но и первым "Конн Смайтом" среди европейцев, и первым званием капитана команды среди обладателей Кубка Стэнли.
Профессор откликнулся с энтузиазмом. И охотно охарактеризовал скандинава как хоккеиста: "Стержень спокойствия и стабильности независимо от ситуации в игре. Играть с ним было одно удовольствие, играть против него (на тренировках) – не очень. Позиционно и по уровню чтения игры ему не было равных. А в жизни – простой и тихий парень". Ларионов выяснил, что Лидстрем сейчас действительно в Швеции и готов к общению. В итоге член Тройного золотого клуба сам поутру приехал ко мне в отель, и почти два часа разговора за чашечкой кофе пролетели в один миг.
КОНСТАНТИНОВУ БЫЛО ВСЕ РАВНО, В КОГО ВРЕЗАТЬСЯ – В ГРЕТЦКИ ИЛИ СТЮ ГРИМСОНА
– В недавно вышедшей книге Кита Гейва "Русская пятерка" рассказывается, что у вас в "Ред Уингз" было прозвище – Идеальный Человек. Откуда оно возникло и действительно ли вы таким были? – спрашиваю Лидстрема. Он смеется:
– Да, один из моих одноклубников однажды ляпнул про меня – Perfect Human. Даже двое – это родилось в диалоге двух Крисов, Дрэйпера и Осгуда. Первым, кто это произнес, по-моему, был наш вратарь. Они прикалывались над тем, что я всегда очень сосредоточенно обматывал клюшку, стараясь продумать все до мельчайшей детали. Причем я к этому специально не стремился – просто это вошло в привычку, делалось на автомате, но товарищи решили над этим повеселиться. А один из детройтских репортеров прознал про это, услышал какой-то обрывок разговора. Тут же начал задавать на эту тему вопросы – и понеслось! С этого момента моя участь была решена (смеется).
– Может, например, делали какие-то сумасшедшие вещи с Кубком Стэнли, когда он на день-другой оказывался в вашем распоряжении?
– Мои дети ели оттуда хлопья с молоком! А взрослые во время вечеринки с участием более чем ста человек пили из Кубка кое-что другое. Возил я его на свой родной каток, где начинал заниматься хоккеем.
А прозвище для меня было просто шуткой. Спросите мою жену – она вам расскажет, что я далеко не идеален! Просто дело в том, что, когда играл, старался особо не показывать своих эмоций, держал их под контролем. Не лупил клюшкой по бортам и по льду, не зарабатывал глупых удалений, не кричал на партнеров. Видел это так: если буду поступать подобным образом, соперники поймут, что залезли мне под кожу. И будут продолжать этим заниматься. Бывал ли я иногда зол, даже разъярен? Конечно – как всякий живой человек. Но старался, чтобы этого никто не видел.
– Зато все видели, что за 11 лет – с 2001-го по 2011-й – вы семь раз выиграли приз лучшему защитнику НХЛ. В России, игроки из которой не брали этот трофей вообще ни разу, не могут понять, как такое возможно.
– Мне довелось стать первым европейцем, кто смог выиграть "Норрис". Но очень серьезный шаг для того, чтобы это произошло, сделал Владди Константинов. Он блестяще играл в сезоне-1996/97 и был номинирован на этот приз, уступив в итоге только Брайану Личу. До тех пор, насколько помню, европейцев среди номинантов не было. И тут все поняли, что они тоже достойны внимания!
Тем летом Владди попал в автокатастрофу и больше не смог играть в хоккей. В трех последующих сезонах в тройку номинантов на "Норрис" включали меня. Получил я его только с четвертой попытки, но Владди был первым, кто сделал огромный шаг к признанию НХЛ защитников из Европы. Считаю, что, если бы не авария, Константинов мог выиграть "Норрис" и стать первым европейцем, кому бы это удалось. Для хоккея середины 90-х, в котором физическая составляющая играла огромную роль, он был просто идеален.
Владди был настоящим воином и не боялся вообще никого. Помню его первый сезон – он, представьте, "наезжал" на профессиональных тафгаев! Например, когда играли с "Чикаго", где их было полно. Константинов тогда играл в паре с Брэдом Маршем, старым защитником. И тому приходилось отдуваться, потому что после таких столкновений все время начинались драки. Он просил: "Владди, не атакуй тафгаев, бей кого-нибудь другого!" Но тому было все равно (смеется). Он лез в любую зарубу и из каждой хотел выйти победителем.
При этом у него и с техникой все было в полном порядке! Его ставили в большинстве меньше, чем он мог бы играть. Потому что тренеры считали, что в других ситуациях Владди еще полезнее. Всякий раз, когда Константинов выходил на лед, любой из соперников должен был быть настороже. Потому что в любую секунду могла последовать "мельница" или другой силовой прием на открытом льду! И ему было без разницы, Гретцки ли напротив него или Стю "Комбайн" Гримсон. Он с одинаковой силой врезался в каждого!
– Кто бил сильнее – Константинов или Дарюс Каспарайтис?
– Будучи чуть ниже, Каспарайтис и заходил на удар в более низкой стойке. Но оба били так, что мало никому не казалось. Разница заключалась в том, что Владди был очень быстр и, как мне кажется, бил, когда соперники этого совсем не ожидали. Он был более непредсказуем. А когда разбегался Каспарайтис, все уже предвкушали: "О, сейчас он его пришибет!" И точно: "Бу-ум!"
Когда в финале Кубка Стэнли 1997 года Константинов со всей силы, но по правилам вломил ветерану "Филадельфии" Дэйлу Хаверчаку, это повлияло на ход всей серии. У нашей команды настроение после этого хита взлетело вверх, у "Флайерз" – резко упало. Так бывает.
Мы были с Владди на льду на последних секундах четвертого, заключительного матча финальной серии с "Филадельфией". Он упал на шайбу за воротами и в таком положении дождался финальной сирены. Кто мог подумать, что это последние его секунды в хоккее...
– Игроки "Детройта" тоже, как и болельщики, называли Константинова Владинатором?
– Иногда да. Особенно после его самых зубодробительных силовых приемов. В эти моменты на кубе "Джо Луис Арены" показывали Константинова в темных очках и с надписью "ВЛАДИНАТОР". Вылитый Шварценеггер! Тогда так его и называли.
– В книге "Русская Пятерка" говорится, что он все дни после матча пел "We Are The Champions” группы Queen. Правда?
– Точно! Помню, как все время пел эту песню, остановиться не мог!
– Когда последний раз видели его?
– В прошлом году, на последнем матче команды на "Джо Луис Арене". Немного поговорили.
– Он вас узнал?
– Да. Я спросил Владди: "Как меня зовут". Он ответил: "Ник".
НА МОМЕНТ КАТАСТРОФЫ ВОДИТЕЛЬ ЛИМУЗИНА БЫЛ ЛИШЕН ПРАВ, А В ЕГО КРОВИ НАШЛИ МАРИХУАНУ
– Правильно ли считает Брендан Шэнахэн, что вы совершили резкий прогресс именно в сезоне после автокатастрофы Константинова, поскольку поняли, что никто его вакансию не заполнил, и вам придется взять на себя часть его обязанностей?
– Думаю, это так. Мы с Владди всегда вместе играли в меньшинстве, а также выходили в паре на последних минутах игры, в самые важные моменты, когда нужно было защищать победный счет. И я видел, как и что он делает. Когда команда оказалась без него, мне увеличили игровое время – и я понял, чего от меня ждут. И действительно взял на себя больше обязанностей. Скотти или его помощники ни о чем меня по этому поводу не просили – это было внутреннее ощущение. Владди играл такую важную роль для команды, что каждый из нас понимал, что должен как-то его отсутствие компенсировать.
– Помните, как узнали о случившейся трагедии?
– Мы были в гольф-клубе, откуда, собственно, лимузин с Владди, Сергеем Мнацакановым и Славой Фетисовым и уехал. Помню, что Владди и Сергей сами не играли, а просто ездили на электрокаре, останавливались возле лунок, где готовились к ударам мы, общались, получали удовольствие. Потом они уехали на одном из лимузинов в ресторан в даунтауне. Мы закончили раунд, вернулись в клубное здание, куда подъехали на ужин наши жены.
Тогда и раздался тот звонок. Мы были в полном шоке. Ведь отнеслись ко всему правильно, ответственно, наняли все эти лимузины, понимая, что в процессе праздника можем позволить себе пива. Никто не садился выпившим за руль. Все предварительные меры, чтобы избежать каких-либо инцидентов, были приняты. И тут – такое.
Это был седьмой день после заключительной игры. Все эти дни было множество вечеринок – с владельцами, только с ребятами, с семьями... И тогда был последний вечер общих празднований. Последний. На следующий день все разъезжались – кто-то в Европу, кто-то в Канаду. И настроение было на такой высоте, чтобы в одну секунду так низко упасть. Мы сразу же поехали к ребятам в больницу, а Скотти прилетел из Баффало, где уже находился с семьей.
– Фетисов не рассказывал, что спасло его?
– Помню, как увидел его в госпитале. У него были сильные боли в груди. Как я понимаю, он сидел сзади перед панелью с телевизором. А Владди с Сергеем – ближе к переду. И когда произошел удар, Славу вроде как бросило на кого-то из них, и это спасло его от того, чтобы получить более серьезные травмы...
– Фетисов сказал мне, что весь следующий сезон никто не знал, что он не может поворачивать вправо. Он показывал вправо – и уходил влево.
– Вы первый, кто говорит мне об этом!
– Водитель лимузина Ричард Гнайда, как потом выяснилось, не имел права водить.
– Да, на момент катастрофы он был лишен прав. Да еще и марихуану у него в крови нашли – правда, не смогли определить, когда он ее курил, день или неделю назад, а потому это не стало отягчающим обстоятельством. Где этот человек сейчас – понятия. Пару раз видел упоминания его фамилии в газетах в связи с новыми инцидентами.
– Можно ли сказать, что главной мотивацией для выигрыша следующего Кубка Стэнли год спустя стала игра в честь Константинова?
– Это было очень большой частью нашей победы. В нашей раздевалке весь сезон была вывешена его форма. Его шкафчик был прямо рядом с моим. И еще в нем был камень с надписью "Верим". Все это каждый день напоминало нам о том, что произошло. До и после тренировок, до и после игр.
Мы все постоянно думали о нем, и это давало команде мотивацию. А потом Владди привезли в Вашингтон на последний матч финальной серии и показали на большом экране за пять-шесть минут до конца. И все без исключения, даже болельщики "Кэпиталз", устроили ему овацию. А после игры коляску с ним вывезли на лед, и Стиви Айзерман передал ему Кубок Стэнли. Слава и Игорь везли коляску по льду с двух сторон, а трофей был на коленях у Владди.
– Мало кто помнит, что в том плей-офф у "Детройта" вновь было пятеро россиян – "Крылья" приобрели защитника Дмитрия Миронова. Но не сказать, что у него, сильного игрока, пошло.
– Да, он был хорошим защитником, но повторить то, что делал Владди, было сложно. Миронов был рослым хоккеистом, с приличной техникой, но такой физической игры, как у Константинова, у него не было. Да она вообще мало у кого была. Дмитрий пришел в "Детройт" в районе дедлайна на обмены, и не могу вспомнить, пробовал ли Скотти его вместе с четырьмя остальными русскими. Восстановил ли хоть на одну смену Русскую Пятерку.
– Когда вы пришли в НХЛ, о европейцах было мнение, что Кубка Стэнли с ними не выиграешь – слишком мягкотелые. Говорилось ли это кем-то в раздевалке "Детройта"? И была ли Русская Пятерка той самой силой, которая развенчала этот стереотип?
– Конечно, она очень помогла. Как и сами личности Игоря и Славы, то, сколько всего они в карьерах выиграли со сборной СССР и ЦСКА – и увенчали все победами в Кубке Стэнли. Когда они приходили в "Детройт", у них была репутация победителей – и парни ее подтвердили. Подтвердив, что европейцы хотят выигрывать так же, как североамериканцы. Разница лишь в том, что местные ребята с первых лет росли с мечтой о победе именно в Кубке Стэнли, а европейские смотрели чемпионаты мира. Но победить хотели не меньше!
– Этаким зафиксированным признанием этого стал поступок Стива Айзермана, после Кубка-97 первым поднявшего трофей как капитан, а затем передавшего его Фетисову. Тот этим моментом очень гордится. Не знаете, это было спонтанное или продуманное решение?
– Да, это было особенное решение, и все обратили на него внимание. Чаще всего капитан передает Кубок игроку, который провел больше всего времени в НХЛ. Но, думаю, Стиви хотел отдать его Славе за все то, что он сделал для мирового хоккея – и на Олимпиадах, и на Кубках Канады, и на чемпионатах мира. Завершить все это Кубком Стэнли было потрясающе – тем более в его возрасте. Фетисов был старше всех в "Детройте", и капитан захотел, чтобы он еще сильнее почувствовал, чего смог добиться. А Слава, в свою очередь, подозвал Игоря, и они сделали круг с Кубком вдвоем.
БОУМЭН БЫЛ ЕДИНСТВЕННЫМ В НХЛ, КТО МОГ ПРИДУМАТЬ РУССКУЮ ПЯТЕРКУ
– Когда росли вы, Фетисов, Ларионов и их пятерка были для вас образцом для подражания?
– В основном я был в ярости от них, потому что они всегда наших обыгрывали (смеется). А по-хоккейному, конечно, эта пятерка всегда восхищала. Она была настолько сильнее всех! Поражало, насколько все легко, как казалось, они делают. И только годы спустя я понял, какой за всем этим стоял труд. С 10 до 16-17 лет пятерка Ларионова будто стала членами моей семьи, потому что я видел их дома по телевизору на каждом международном турнире! И играть потом с двумя из них в одной команде стало для меня необычным и особенным ощущением.
– Ларионов с Сергеем Макаровым успели вам в НХЛ насолить, обыграв "Детройт" в составе никогда до того не выходившего в плей-офф "Сан-Хосе" в Кубке Стэнли сезона-93/94. Вы были в шоке?
– Да мы проиграли тогда только из-за их звена со шведом Юханом Гарпенловом! Без него "Шаркс" никогда бы не победили в той серии. И они играли в том же стиле с контролем шайбы, в котором когда-то действовала сборная СССР, а позже – Русская Пятерка. Юхан был отличным дополнением, потому что он, как европеец, понимал, во что Макаров с Ларионовым играют.
Поэтому, когда Фетисова с Ларионовым взяли в "Детройт", и Боумэн поставил всех русских в одну пятерку, я подумал, что это классная идея. Я же рос, играя в Европе, и получал большое удовольствие от их стиля! Но если кто-то и был способен придумать такую штуку, то только Скотти. Он делал абсолютно все, что ему казалось правильным. И все его уважали, чтобы принять любое его решение. Потому что он – Скотти Боумэн.
Но очень важно еще и то, что он в полной мере позволил им играть в свой хоккей. Все было бы иначе, если бы тренер сказал им: "Вы должны делать это и это", приказал действовать по определенной тактической схеме. А Скотти полностью им доверился и позволил делать все, что они хотят.
– Правда ли, что Фетисов с Ларионовым были первыми в НХЛ, кто внедрили в предматчевую разминку североамериканских клубов игру в футбол – а теперь это делают все?
– Не уверен, что первыми, но одними из первых – точно. Особенно Игорь хотел играть в футбол все время! До их прихода в "Детройт" мы пробовали, но сказать, что это пользовалось большой популярностью, и в перепасовке участвовали все, нельзя. А Ларионов – "подсадил", и участвовать стало человек 15. Играли в два касания. Вначале кое-кто в основном отправлял мяч в стену, но потом прибавили. А желающих стало столько, что пришлось выйти за пределы раздевалки.
– Теперь вот уже и Златан Ибрагимович приходит в раздевалку "Лос-Анджелеса" и перепасовывается с "Королями". Вы знакомы с ним лично?
– Не довелось. Хотя видел его на некоторых хоккейных матчах, его интересует эта игра.
– Еще о других играх: верно ли, что Ларионов массово внедрил в "Детройт" шахматы, а Фетисов был королем карт и обыгрывал партнеров на большие деньги?
– И то, и другое – правда. Игорь начал играть в шахматы с Бренданом Шэнахэном, и это привлекло внимание многих других. А у Славы были серьезные битвы в карты во время каждого перелета! У них был традиционный стол ветеранов. Против него играли Пол Коффи, Майк Вернон, Дино Сиссарелли.
– Ларионова в команде тоже называли Профессором?
– Все знали, что он – Профессор, это прозвище он получил благодаря своему уму на площадке и за ее пределами. Но сказать, что все время его так называли, нельзя. Не забуду, как в 41 год Игорь в финальной серии Кубка-2002 с "Каролиной" забил гол в третьем овертайме, подняв шайбу с неудобной руки! Это было невероятно.
В 2004 году я летал в Москву на его прощальный матч. Получили море удовольствия, а сам он провел половину игры в нашей команде, а половину – в противоположной. Народ сходил с ума, и мы рады были видеть, как он популярен.
– А научились ли вы чему-то у Фетисова как лучший защитник мира "нулевых" – у лучшего защитника мира 80-х?
– Терпению, когда он был с шайбой. Слава всегда контролировал ситуацию, видел, кто открывается, как должна развиваться атака. Никогда не швырял ее абы куда. Видел отлично открывшегося Игоря, отдавал ему, тот делал разворот – и вдруг Фетисов врывался в чужую зону и идеально получал шайбу в крюк от Ларионова! "Химия" у них была просто феноменальная.
В их паре с Касатоновым Слава, казалось, был первым, кто должен был поддержать атаку, а Алексей его страховал. Могло быть и наоборот, но все выглядело так, что Фетисов из них двоих выглядел более атакующим защитником, тогда как его партнер – оборонительным.
ЗУБОВ И ГОНЧАР МОГЛИ ВЫИГРАТЬ "НОРРИС". НО, МОЖЕТ, В МОЕЙ ИГРЕ БЫЛО БОЛЬШЕ БАЛАНСА
– По-вашему, кто-то из россиян хоть раз заслуживал "Норриса"? В частности, Сергей Зубов или Сергей Гончар, которым просто не повезло играть в одно время с вами?
(Смеется) – Они оба были великолепными игроками. Мне очень нравилось, как играл Зубов. Как он катался, как видел площадку. Я играл против него еще на молодежных чемпионатах, так что знал его хорошо. И он, и Гончар могли завоевать "Норрис". Их, по крайней мере, рассматривали как кандидатов. Но, может, я был более везучим.
– А может, дело в большем балансе, который был в вашей игре? Зубов и особенно Гончар все-таки считались в гораздо большей степени чисто атакующими защитниками.
– Может, и так. Когда я вспоминаю их карьеры, то вижу их именно как выдающихся атакующих защитников. Тех, кто набирает много очков, управляет игрой команды в большинстве. У меня эти вещи тоже были, но первое, чего хотел от меня Скотти Боумэн, – чтобы я играл против топ-звеньев соперников. Я в среднем проводил почти по 30 минут на льду, и всегда выходил в первой бригаде не только большинства, но и меньшинства. Именно за игру против ведущих звеньев, думаю, и получил значительную часть признания.
– Например, в финале Кубка Стэнли-97 против Легиона Смерти из "Филадельфии" – Леклер – Линдрос – Ренберг.
– Да, ту серию многие запомнили. Большинство думало, что Скотти выпустит против них пару Фетисов – Константинов. В частности, потому, что Владди здорово играл в тело, да и Слава был большим, сильным защитником. Но тренер выбрал нас с Лэрри Мерфи. Никто, кроме него, не понимал, что мы будем делать с этими махинами. Тот же Линдрос – это же был просто поезд какой-то! Переедет тебя – и не заметит.
Но, по замыслу Боумэна, мы не должны были проводить много времени в нашей зоне. Завладеть шайбой и настолько быстро, насколько это возможно, вывести ее в среднюю зону и удобно, не отбрасываясь, отдать форвардам. И это работало против них! Нам не нужно было уходить в углы, тратя там силы в бессмысленной борьбе за шайбу с такими гигантами. Мы должны были играть не в их игру, а в нашу.
– До того финала вы обыграли "Колорадо", сложнейшего для вас противника. Существует версия, что знаменитый матч-драка 26 марта 1997 года, который "Детройт" выиграл и по счету, и по боям, помог вам поверить в себя и стал серьезной платформой для победы в финале конференции. Это так?
– Да. И с психологической точки зрения важнее всего было именно то, что мы выиграли тот матч.
– Массовая драка неожиданно началась с... Ларионова, который не выдержал постоянных тычков клюшкой Форсберга и ударил его. Удивил вас тогда Профессор?
– Было немного. Петеру иногда была свойственна грязноватая игра клюшкой, и не сомневаюсь, что Игорю пришлось непросто. Я в это время был на льду, и мы оказались друг напротив друга с Валерием Каменским. Но мы не дрались, а просто держали друг друга. И наблюдали за тем, как дрались вратари.
– Пожимали ли вы руку Клода Лемье после того, как он сзади швырнул на борт Криса Дрэйпера, с чего и началось жесточайшее противостояние двух клубов?
– Да. Мы пару раз встречались за пределами льда, и там он приятный парень. Но то, что он сделал тогда, было, во-первых, грязным, а во-вторых, опасным. Дрэйпер мог получить гораздо более серьезные травмы. Таким Лемье был игроком, готовым сделать что угодно ради победы. И если он считал, что ради этого надо ударить со спины, – бил.
– Айзерман рассказывал, что "Детройт" тогда здорово сплотил еще и ужин в русском ресторане Лос-Анджелеса, на который всю команду пригласила Русская Пятерка.
– У меня до сих пор есть командная фотография из того ресторана! мы закончили посиделки глубокой ночью. Такие ужины действительно помогают сплачиваться за пределами льда. Уверен, что это была идея Игоря и Славы.
РУССКАЯ ПЯТЕРКА ЗАСТАВИЛА ТРЕНЕРОВ И МЕНЕДЖЕРОВ В НХЛ ОТКРЫТЬ ГЛАЗА НА ЕВРОПЕЙЦЕВ
– Уезжая в начале 90-х в НХЛ, могли себе представить семь "Норрисов" и вообще масштаб славы, который вас ждет?
– Да что вы! Даже близко не мог. Моей первой задачей было просто попасть в состав "Детройта" и не оказаться сосланным в низшие лиги. Помню, подписал трехлетний контракт и подумал: может, после него придется ехать домой, в Швецию, так что надо из этих трех сезонов выжать максимум. По крайней мере, попытаюсь заиграть в НХЛ. Какой там "Норрис Трофи"!
– В то время НХЛ была в гораздо большей степени разделена на североамериканцев и европейцев, и последним только начинали доверять. Считаете ли вы, что игра Русской Пятерки в "Детройте" ускорила и облегчила вам этот процесс?
– Да, она очень помогла. Скотти (Боумэн – Прим. И.Р.) ведь не просто поставил пятерых русских вместе. Тренер дал им играть так, как они хотят! Они могли держать шайбу и пасовать ее другу безо всяких тактических ограничений. Уверен, что результат открыл глаза многим тренерам и генеральным менеджерам в лиге.
Они увидели, что, когда у группы хоккеистов есть не просто высокая техника, а одинаковое понимание игры, они с его помощью могут контролировать происходящее на площадке – а это поможет команде выигрывать. Необычный стиль дает твоей команде отличие от других, под него нужно специально подстраиваться, и сделать это сложно. Когда два звена играют в традиционной манере – вбрасывают шайбу в зону, летят в форчек – и вдруг на лед выходит пятерка с совершенно другой философией хоккея, в одну секунду перестроиться непросто. Это сбивает с толку.
Убежден, что Русская Пятерка очень сильно повлияла не только на адаптацию европейцев, но и на то, какой мы видим НХЛ сегодня. Это гораздо более быстрая, техничная игра, чем та, которая была в лиге к моменту моего приезда.
– С одним из россиян, Сергеем Федоровым, вы делили комнату на выездных матчах "Детройта". И рассказывали для книги, что порой просыпались по ночам от того, что он что-то шептал по-русски.
– Сергей шепотом разговаривал с Анной Курниковой, которая находилась в Европе. Сначала не понял – что это он шепчет по-русски? Потом увидел телефонную трубку в его руках, и все стало ясно.
– В их романе случалось всякое, и однажды Боумэн посреди сезона даже отпустил Федорова на несколько дней в Лос-Анджелес, чтобы разобраться с личными проблемами. Они не переносились на команду, его настроение и игру?
– Не думаю, что это как-то отражалось на команде. На нем самом – возможно, иначе Скотти не отпустил бы его к Анне во время сезона. Он понимал, что их отношения переживают сложный момент, а ему нужна была полная концентрация хоккеиста на игре. Боумэн в таких случаях принимал мудрые решения.
– Ларионов и другие рассказывали, что Боумэн был не из тех тренеров, которые много разговаривали с игроками. Это уже после окончания их карьер он был готов часами с ними беседовать.
– Так и было. Скотти держал дистанцию с игроками. Когда ты сидел в лобби отеля, он не стал бы подсаживаться к тебе и начинать разговаривать на какие-то темы. В общем, старая школа. А сейчас, когда ты закончил, – все и вправду наоборот. Он обожает общаться с нами и о хоккее, и обо всем остальном! Потрясающий человек.
– Будучи тренером, он много кричал на игроков?
– Иногда. Причем порой это случалось в неожиданные моменты – когда мы вели 5:0 или 6:1. Он хотел, чтобы мы продолжали играть на прежнем уровне, но понимал: при таком счете велика опасность, что успокоимся.
А вот при равной игре Скотти был демонстративно спокоен. Просто называл сочетания хоккеистов, и все. В этих случаях он хотел, чтобы игроки раскрепостились. А если вели с крупным счетом, кричал: "Мне нужен "сухарь"!" В таких ситуациях Боумэн заставлял игроков стоять на цыпочках. Он четко знал, когда поднимать голос, а когда нет.
– Еще слышал историю, как он выговорил Бэрри Смиту, когда тот в первом своем матче в роли помощника Боумэна сильно радовался голу. "Игроки должны видеть, что тренеры воспринимают свои голы как что-то само собой разумеющееся!"
– Да, Скотти при наших голах не скакал, не кричал и не взмахивал руками. Он всем своим видом давал понять, что мы должны забивать, и он от нас этого ждал.
– Каким образом Боумэну удавалось держать такое количество звездных хоккеистов удовлетворенными? Каждому ведь хотелось как можно больше игрового времени, а с таким составом всем его недоставало.
– Игроки его уважали. Он работал в лиге столько времени, он выиграл такое количество Кубков Стэнли! С "Монреалем", "Питтсбургом", потом с нами... Особенно в 2002 году состав был буквально напичкан звездными ветеранами, которые потом вошли в Зал славы. Девять или десять человек! Каким-то образом он держал Люка Робитайла, Игоря Ларионова и Томаса Холмстрема в четвертом звене, которое проводило на льду немного времени, но идеально вписывалось в систему Скотти.
А главное в этой системе заключалось в том, что, когда ты выигрываешь, все парни будут счастливы. Сколько бы ни сыграли. Уверен, что для него это не было просто. И все решало то самое уважение к нему, о котором я сказал.
ВОЗМОЖНОСТЬ ПОДЪЕМА СВИТЕРА ФЕДОРОВА ПОД СВОДЫ ДВОРЦА В ДЕТРОЙТЕ, УВЕРЕН, ПО-ПРЕЖНЕМУ ЕСТЬ
– Против кого из россиян вам было сложнее всего играть?
– Назову Павла Буре. Он на год младше меня. С его скоростью было трудно что-то поделать. А также – с его умением читать развитие игры и перехватывать шайбу. И если он делал это и оказывался на шаг впереди тебя, поймать его уже было невозможно.
– "Красные Крылья" изъяли из обращения ваш пятый номер, что абсолютно естественно после 20-летней славной карьеры, целиком проведенной в одном клубе. А были ли моменты, когда вы могли перейти куда-то еще – например, подписав более выгодный контракт в роли свободного агента? И были ли у вас в соглашениях пункты о запрете на обмены?
– Они появились, где-то начиная с 2000 года. До того мое имя несколько раз мелькало в слухах о возможном обмене, но повлиять на это я не мог, и, к счастью, ничего не происходило. А сам я никогда не видел себя в каком-то другом клубе НХЛ, кроме "Детройта". Руководство всегда начинало переговоры в середине последнего сезона контракта, и я никогда не дожидался 1 июля, чтобы протестировать рынок свободных агентов. Лишь один раз я был близок к этому, доведя переговоры до последних дней июня из-за дискуссий о сроке контракта. Но все-таки подписал его за пару дней до выхода на рынок.
Мне нравилась команда, нравились ее владельцы. Мистер и миссис Илич всегда стремились иметь прекрасную команду, я был им благодарен за все, и не хотелось их подводить и смотреть куда-то на сторону.
– Такой у вас характер, что не любите искать от добра добра?
– Это одна из причин. Мне было комфортно в "Детройте" - а если так, то зачем искать что-то еще? Но главной причиной было то, что мы выигрывали Кубки Стэнли в 97-м и 98-м, 2002-м... И я всегда понимал, что у нас хорошая команда, которая способна сделать это.
При этом мне платили хорошие деньги. Возможно, где-то в другом месте я смог бы зарабатывать еще больше, но меня всегда устраивало то, что предлагали мне "Ред Уингз". Я не чувствовал себя обделенным и видел, что нужен организации. Наконец, там нравилось моей семье.
Помню, как вышел вместе с ней на лед во время церемонии увековечивания моего номера. Это был очень трогательный момент. Когда играешь, смотришь на трибуны и ищешь их глазами – а тут они рядом с тобой, и трибуны аплодируют вам вместе. Особенно для моих детей это было нечто особенное. А когда мой свитер пополз вверх, я провожал его глазами – и чуть-чуть перехватило дыхание. В этот момент я окончательно и понял, что все это уже никогда не повторится.
– Возвращаясь к вашей верности "Детройту" – Сергей Федоров принял иное решение, отклонив многомиллионное предложение Илича и подписав контракт с "Анахаймом". Разочаровал ли он таким решением команду?
– Сергей провел в "Детройте" более десяти лет, выиграл три Кубка Стэнли. Поэтому он имел право на любое решение. Мы как игроки знали, что, если хоккеист получает возможность зарабатывать больше денег, то это не должно вызывать разочарование. Это часть бизнеса. А вот то, что нам его не хватало, – правда. Федоров – игрок мирового класса, и он помогал нам выигрывать. Нам недоставало его скорости, быстроты принятия решений. Следующий Кубок после его ухода мы взяли только через шесть лет.
– Судя по его последующей статистике и отсутствию новых трофеев, самому Федорову тоже не хватало "Ред Уингз".
– Может, и так. У нас была прекрасная команда. Он был одной из ее главных звезд, но имелись и другие. Наш капитан Стив Айзерман, Игорь Ларионов, Крис Челиос – список длинный. А когда он перешел в "Анахайм", то стал там однозначной звездой номер один. Однако, возможно, ему не хватало там партнеров, достойных его уровня. Тех, с кем можно обыграться и кто его будет понимать.
– Как защитник, оцените игру Федорова в обороне. Боумэн говорил, что, проведи он в этом амплуа побольше времени, и "Норрис" мог бы выиграть.
– Это случилось потому, что у нас несколько защитников получили травмы. Сначала Сергей играл сзади в большинстве, а затем Скотти решил: а переведем-ка мы его туда на постоянной основе! Были и случаи, когда тренер злился на Федорова и отправлял его туда из-за этой злости (смеется). Что же касается его игры в обороне, то он так здорово катался, что по катанию спиной мог поспорить с любым защитником в НХЛ. И поддерживал каждую возможную атаку, что давало нам больше вариантов. Насчет "Норриса" Боумэн, наверное, шутил, но качества, чтобы превратиться в элитного защитника, у Сергея были.
– Вас с Федоровым и Константиновым задрафтовали в один и тот же 1989 год, вы начали карьеры в НХЛ почти вместе. Какими людьми они тогда были? Делились ли с вами драматическими подробностями своих отъездов из СССР?
– Нет. Владди тогда совсем не говорил по-английски, Сергей – немного. Потом Федоров с каждым годом стал рассказывать все больше и больше историй. По мере того, как раскрепощался и чувствовал себя спокойнее и увереннее. Но вначале мы понятия не имели, через что им пришлось пройти.
– У вас-то, в отличие от них, с переездом из Швеции в Штаты наверняка проблем не было? И не нужно было посылать в Хельсинки на матч сборных журналиста Кита Гейва, который втайне передавал россиянам письма от руководства "Ред Уингз" с рассказом, что они задрафтованы клубом и суммой, которую готовы им платить?
– Конечно, нет. Я и язык еще в школе выучил, что мне помогло. Но я все равно приехал из другой страны, никогда до того не был в США и не знал, чего ожидать. Но то, что освоиться мне было в разы легче, чем Сергею и Владди, однозначно.
– Ходил слух, что Майк Илич был настолько уязвлен решением Федорова уйти в "Анахайм", что именно поэтому его 91-й номер до сих пор не вывешен под своды детройтского дворца. При том что в прошлом году владельца "Ред Уингз" не стало, и клуб перешел к его сыну.
– Судить об этом не могу, но читал в газетах, что "Детройт" тогда предложил Федорову такой же контракт, как и "Анахайм". Может, Иличей и обидело то, что он ушел не на большие, а на такие же деньги. Кроме того, мистер и миссис Илич застали все, через что прошел Сергей, когда приехал в "Детройт". Они помнили, как он убежал из Советского Союза, и как они опекали его, еще совсем юного парнишку.
Возможно, поэтому они и относились к нему с особыми эмоциями и были разочарованы его уходом больше, чем в каком-то другом случае. Тем не менее думаю, что возможность подъема его свитера с 91-м номером под своды уже нового домашнего дворца "Детройта" по-прежнему существует. Он значил для этого клуба очень много.
– Федоров или Павел Дацюк с его 13-м номером этого права, по-вашему, заслужили?
– По моему мнению, да, но это вопрос владельцам "Ред Уингз". И Сергей, и Павел сделали для завоевания Кубков очень много. Оба выигрывали "Селке Трофи" как лучшие форварды лиги оборонительного плана – а это очень непросто. Тем более что при этом как ярко они играли в атаке! Уверен, Дацюка будут рассматривать одним из первых, когда в "Детройте" вновь решат увековечить чей-то свитер.
– Правда, что Боумэн вначале не хотел позволять Дацюку носить 13-й номер, поскольку считал, что с ним невозможно выиграть Кубок Стэнли? Но в итоге дал добро, и в первый же сезон "Крылья" взяли трофей.
– Ха-ха! Конкретно эту историю не слышал, но знаю, что Скотти очень суеверен. Это точно. Когда мы заезжали в какой-то отель, там не могло быть 13-го номера. Поэтому не удивлен и, более того, не сомневаюсь, что эта история про Дацюка – правда.
ПОСЛЕ ПРОИГРЫША БЕЛОРУССИИ В ГАЗЕТАХ ПУБЛИКОВАЛИСЬ КОЛЛАЖИ С КОМАНДОЙ ЗА ТЮРЕМНОЙ РЕШЕТКОЙ
– С точки зрения членства в Тройном золотом клубе вам повезло, что в НХЛ вы в 21 год приехали уже чемпионом мира-91.
– Да, поскольку "Детройт" все время играл в плей-офф и проходил далеко, возможности часто участвовать в ЧМ у меня не было. После 1991 года я играл, по-моему, всего на двух. И больше ни разу не победил. А в 91-м в Финляндии мы после многолетнего доминирования сборной СССР обыграли ее в последнем матче – 2:1, и золото нам принесла пара важнейших голов Матса Сундина. Хотя за Советский Союз играл и Фетисов, и многие другие звезды.
- Зато в период между 1998-м и 2010-м годами вы участвовали сразу в четырех Олимпиадах. Одну выиграли, в остальных вылетели в четвертьфинале. Что было сильнее эмоционально – победить в Турине или проиграть Белоруссии в Солт-Лейк-Сити?
– Счастье в Турине. Однозначно. Всегда, когда проигрываешь, ты разочарован и хочешь забыть об этом. Особенно в случае с поражением от Белоруссии. Мы не должны были проиграть тот матч! Отлично провели групповой турнир, выиграли все встречи, в том числе у Канады в первой игре – 5:2. Наш тренер называл ту нашу игру "хоккеем большого льда", призывал все время пользоваться всей шириной площадки. И до четвертьфинала все было отлично. Но там почему-то игра у нас пропала, а у них вратарь стоял на голове.
Поражения ты тут же выбрасываешь из головы, а победы запомнить легче. В Турине-то все было наоборот – мы начали тяжело, проиграли России – 0:5.
– А потом, чтобы получить более легкую сетку в плей-офф, проиграли Словакии. Признайтесь честно – сделали это сознательно?
– Мы не проигрывали специально. Но знали, что уже вышли в плей-офф, и не хотели получать травм. Могу сравнить это с предварительными забегами на сто метров, когда фавориты перед финишем уже понимают, что все в порядке, и чуточку притормаживают, чтобы сберечь силы. То же произошло и там. Я во втором периоде попал в штангу – забей, и все могло бы закончиться иначе. Нет, мы хотели выиграть, но не были готовы делать для этого все. Важнее было подойти здоровыми и свежими к следующему матчу.
– Обыграть в финале именно Финляндию – это было для вас особое удовольствие? Для вас это – как обыграть "Колорадо" за "Детройт"?
– Да. Это историческое соперничество во всех видах спорта, но в хоккее – особенно. В легкой атлетике каждый год проводится турнир по всем видам Швеция – Финляндия: то в Стокгольме, то в Хельсинки. Ажиотаж велик, а уж в хоккее, да еще и в олимпийском финале!
И особое чувство было, когда забил в том матче победный гол. Играли четыре на четыре в начале третьего периода при ничейном счете, и у Саку Койву сломалась клюшка. Он побежал на скамейку, а шайба оказалась у Петера Форсберга. Он ушел влево к борту и отбросил ее Матсу Сундину. И до того, как Койву вернулся в зону, я туда въехал, и Сундин тут же отбросил мне шайбу назад.
Форсберг в это время играл за "Филадельфию", где играл и вратарь финнов Ниитимяки. И Петер перед игрой сделал по нему скаутский отчет: играя в стиле "баттерфляй", голкипер прекрасно играл внизу, но при бросках верхом шанс забить был гораздо выше. Я тут же вспомнил об этом. А поскольку шайба шла слева, то легче было бросать в одно касание именно в левую "девятку", куда я и метил. Туда и попал.
– Кстати, о Форсберге. Долго вы играли в командах-врагах – "Детройте" и "Колорадо". Как складывались в это время ваши отношения?
– Мы не любили их, они не любили нас. Как команды. Но мы же всегда играли с Петером за сборную – на Олимпиадах, Кубках мира. Тем не менее перед очными матчами не разговаривали, после – тоже. Это было действительно крутое противостояние.
– Шведы в принципе люди очень спокойные, но хоккей порой сводит их с ума. Известна история про известного журналиста Яна Бенгтссона, во время Олимпиады-98 в Нагано раскопавшего, что Ульф Самуэльссон играет за "Тре Крунур" без шведского гражданства. Игрока дисквалифицировали, а коллеге поступило четыреста (!) писем с угрозами смерти.
– А вот этого я не знал! Статью про гражданство Самуэльссона помню – дело там было в двух его паспортах, но на тот момент двойное гражданство в Швеции было запрещено. Поэтому наличие американского паспорта автоматически делало шведский недействительным, и он не имел права играть на Олимпиаде.
Причем публикация вышла накануне четвертьфинала, который мы проиграли Финляндии, и думаю, что эта история повлияла на результат. До сих пор помню пресс-конференцию, на которой было объявлено об отъезде Ульфа. Он плакал, а мы стояли за его спиной. Это однозначно не помогло нам быть готовыми к игре.
– Самуэльссон правда не знал про запрет двойного гражданства?
– Думаю, не знал. Сейчас можно иметь два паспорта, тогда было нельзя.
– Вы злились на Бенгтссона? По-вашему, он имел право так поступить? Он же не придумал эту информацию, а написал все как есть.
– Мы не смотрели на него как на предателя. Он – журналист, и просто сделал свою работу. Не думаю, что хоть один из нас был в ярости именно на него. Просто таким оказалось стечение обстоятельств, что информация стала известна и была опубликована перед четвертьфиналом.
– Эта история как-то повлияла на ваши отношения с Бенгтссоном?
– Нет. Нормально к нему отношусь. Сейчас он работает на шведской версии официального сайта НХЛ. Повторяю: он просто сделал свою работу.
– И после Белоруссии страна бушевала. Мы с вами говорили в Ванкувере-2010, и вы заметили, что, к счастью, вам не нужно было лететь в Швецию сразу после Солт-Лейк-Сити. А потом выиграли с "Детройтом" Кубок Стэнли, что тоже почитается у вас за большую честь, и летом все было уже намного спокойнее.
– Так и было. После матча с белорусами в шведских газетах публиковались, например, коллажи, где вся сборная Швеции находилась за тюремной решеткой. Люди были очень разочарованы. И действительно помогло, что тут же продолжился сезон, и группа шведов, в том числе я, выиграла Кубок Стэнли в "Детройте".
– На Олимпиаду в Пхенчхан энхаэловцев не отпустили. Ожидаете увидеть их в Пекине-2022?
– Знаю, что хоккеисты хотят там играть, а болельщики – видеть на Олимпиадах лучших игроков мира. И лично хочу того же. Думаю, что стороны договорятся, и лига вернется на Игры. В Швеции интерес к Олимпиаде и особенно ее хоккейному турниру все равно был высоким. Но со всеми звездами он был бы еще выше.
– Смотрели ли вы Олимпиаду и считаете ли, что золотая медаль сборной России имеет такую же цену, как при участии энхаэловцев?
– Да, думаю, что цена золота – та же. Для российских болельщиков – уж точно. Они не должны думать, кто кого не отпустил – от них это не зависело. Все имели в составах лучших игроков, которые могли участвовать в турнире. Я считал русских фаворитами, но надеялся, что шведы смогут сыграть с ними в финале. Последнее не получилось, но Россия обладала лучшей командой на бумаге и воплотила это в жизнь.
– Но едва не повторила с Германией то, что вы пережили в четверть-, а канадцы – в полуфинале. Можете сравнить неудачу "Тре Крунур" с проигрышем Белоруссии в Солт-Лейк-Сити?
– Нет, потому что, по моему мнению, Германия-2018 была гораздо более сильной командой, чем Белоруссия-2002. Швеция и в группе обыграла немцев с большим трудом. Знал, как трудно будет с ними играть в плей-офф, и был впечатлен тем, как строго они придерживались своей системы. Меня больше удивило, как Германия была хороша как команда в целом, чем то, что она обыграла Швецию.
– Реакция в Швеции на поражение вновь была жесткой?
– Да. Эмоции и хоккей в нашей стране неразделимы. Но последующие матчи показали, что немцы были объективно хороши. Швеция могла сыграть лучше, но это Германия заставила ее быть такой.
– Персонально порадовались за Дацюка, благодаря золоту Игр попавшего в Тройной золотой клуб?
– Конечно. Был счастлив за него. Как же Павел заслужил этого! Сколько лет и на каком уровне он провел, чтобы получить эту награду! И в таком возрасте он был центрфорвардом звена, которое стало лучшим на Олимпиаде.
– Для вас стало сюрпризом, когда он решил вернуться в Россию за год до истечения контракта с "Детройтом"?
– Немножко. Но позже я разговаривал с генеральным менеджером Кеном Холландом и некоторыми игроками. Как понял из этих бесед, Дацюк хотел вернуться еще раньше. Всегда знал, что он, как и я, однажды вернется в свою страну.
– А Илья Ковальчук летом возвращается обратно в Штаты – скорее всего, в "Рейнджерс". Получится у него стать тем, кем он оттуда уезжал?
– В НХЛ сейчас много звезд, но он может стать одной из них. У него остался прекрасный бросок и способность забивать. А в Нью-Йорке внимание ему обеспечено. Хенрик Лундквист не даст соврать! Его лицо будет изображено на автобусах и так далее.
– Сам Лундквист-то сколько еще собирается играть?
– По-моему, он подписал контракт до своего 40-летия. А затем, если по-прежнему будет хорош, может поиграть еще.
– Вы сами провели в регулярках больше полутора тысяч матчей, уступая из европейцев по этому показателю только Ягру. Насколько трудно было достичь такого показателя?
– Трудно. Нужно не получать серьезных травм, поскольку они замедляют твою карьеру. А для этого нужно уделять своему здоровью и подготовке много-много внимания – и не снижать его на протяжении стольких лет. Без небольших травм в этой лиге не обойтись, и часто о них никто не знал. Даже если тебе сильно болело колено или плечо, но надо было играть в плей-офф. Твои тренеры и массажисты знали, и только они. Если как-то прознают соперники – ты обречен. Будут целенаправленно туда бить.
– Жалеете, что "Джо Луис Арены" больше нет?
– Думаю, что настало время переезжать в новый дворец. У нас осталось множество великих воспоминаний о "Джо", и они останутся с нами до конца жизни. Но надо развиваться. И команде новый виток истории лучше начинать на новой арене. Это правильный момент. После заключительного матча на "Джо" у нас была очень красивая церемония, куда приехали бывшие хоккеисты команды со всего мира.
ФАВОРИТОМ СЧИТАЮ "НЭШВИЛЛ". НО ТИШИНА МОЖЕТ ПОМОЧЬ "ВАШИНГТОНУ" ТАК ЖЕ, КАК НАМ В 97-М
– Вы унаследовали от Айзермана нашивку капитана "Детройта". Вас выбрали игроки, назначил тренер или менеджмент?
– Менеджмент. После того, как Стиви объявил об окончании карьеры, Холланд попросил меня стать новым капитаном команды. Я был счастлив, для меня это стало мощным вызовом, и не мог его не принять. В какой-то мере мне помогло присутствие в команде многих европейцев и, в частности, шведов. Но к тому времени я уже полтора десятка лет провел в НХЛ и чувствовал себя абсолютно комфортно с североамериканскими ребятами. Думаю, все они ожидали, что капитаном стану я. В частности, парни, с которыми я провел в "Детройте" столько лет – Дрэйпер, Молтби.
– Насколько важен для вас тот факт, что вы стали первым европейским капитаном, выигравшим Кубок?
– Очень горжусь этим. А также тем, что в нашей команде 2008 года было 11 европейцев. Оба этих факта, думаю, окончательно разрушили все былые стереотипы.
– А первый для европейцев "Конн Смайт" в 2002-м стал сюрпризом?
– Немного. Я чувствовал, что провел хороший плей-офф. Но и Доминик Гашек был очень хорош, и Бретт Халл забросил много важных шайб. Совершенно не был уверен, что назовут меня, и был очень рад, когда это произошло.
– Что для вас важнее – капитанство в победившей команде или "Конн Смайт"?
– Капитанство. Потому что означает: тебя выбрали, чтобы вести команду за собой, и ты с этой задачей справился. В Швеции это привлекло большое внимание. И признание.
Но вообще для меня в хоккее нет ничего дороже Кубка Стэнли. Вы осенью собираетесь на тренинг-кемп, вас 70 человек. Кен Холланд показывает вам фотографию Кубка. Потом проходит почти год, вы играете через день, проходите через боль, травмы, поражения, но преодолеваете все это, удерживаетесь на протяжении двух месяцев в плей-офф – и оказываетесь сильнее всех. Это непередаваемое чувство.
– Какой из четырех Кубков Стэнли для вас дороже всего?
– Каждый – особый. В 97-м "Детройт" выиграл трофей впервые за 42 года. В 98-м мы сделали это для Владди. В 2002-м я одновременно с Кубком выиграл "Норрис" и "Конн Смайт". В 2008-м был капитаном. Как ты выберешь один?
– Последний Кубок вы выиграли с Майком Бэбкоком. В чем его главное отличие от Боумэна?
– Он уделяет огромное внимание деталям игры соперника, разбирает их по косточкам. Перед игрой он на доске рисует все возможные сочетания оппонента и рассказывает, какой вариант как играет и что мы в каждом случае должны противопоставить. Собственно в процессе тренировок Скотти больше использовал Бэрри Смита и Дэйва Льюиса для работы на льду, а Майк – все время на льду и управляет всем сам. Каждой мелочью в организации игры в большинстве и меньшинстве. В остальном же как у тренеров у них много общего. Оба, например, прекрасно умеют делать наложения на звенья соперников.
– Джеффу Блэшиллу до них пока далеко?
– Он более молодой тренер. Нужно подождать и потерпеть.
– Как русский "Детройт" превратился в шведский "Детройт"?
– Может, благодаря работе шведского скаута Хокана Андерссона. После локаута-2004 он помог задрафтовать ряд моих соотечественников. После внедрения жесткого потолка зарплат нужно было искать недорогих хоккеистов, и он в этом очень помог. И вдруг оказалось, что шведов в "Ред Уингз" – семь человек!
– По мнению Лэрри Мерфи, отъезд Дацюка стал главной причиной, которая вот уже второй год не позволяет "Детройту" выйти в плей-офф.
– Согласен. Они с Зеттербергом были двумя главными звездами клуба. В 90-х таковыми были Федоров и Айзерман, но партнеры у одних и других были разные, и значимость Дацюка для команды 2010-х была огромна.
То, что происходит сейчас с "Детройтом", должно было когда-то случиться – посмотрите на тот же "Чикаго". Ты не хочешь, чтобы такое происходило, но это неизбежно. Невозможно выходить в плей-офф всегда. Много лет подряд команда драфтовала игроков поздно, и невозможно всегда вытаскивать таких звезд, как Зеттерберга в 6-м раунде или Дацюка в 7-м. Сейчас идет перестройка, и надеюсь, что Кен Холланд проделает серьезную работу, в частности, на драфте.
– Вы упомянули "Блэкхокс". По-вашему, обмен Панарина в "Коламбус" был ошибкой?
– Да. Думаю, она объяснялась в первую очередь тем, что "Чикаго" не мог его удержать из-за потолка зарплат. Но он был очень хорош. И доказал, что может отлично играть не только с Кейном, и его остроты команде не хватило.
– Кого считаете фаворитом этого Кубка Стэнли?
– "Нэшвилл". И по игре в нынешнем сезоне, и по опыту плей-офф, который эта команда обрела в прошлом году, дойдя до финала. Мы тоже через это проходили, когда проиграли в финальной серии в 95-м, но этот опыт помог нам в 97-м.
"Питтсбург"? У него есть команда, способная выиграть Кубок третий сезон подряд. И есть двое из числа лучших центрфорвардов лиги – Малкин и Кросби. Но у них за спиной – столько хоккея за два последних года... Поэтому они с трудом начали этот сезон, но потом разогнались.
– У вас есть объяснение, почему Александр Овечкин, такой мастер, играющий в сильной команде, никак не может выиграть Кубок Стэнли?
– Это одна из самых больших загадок современного хоккея – почему такой сильный клуб не может пройти дальше второго этапа в плей-офф. Может, как раз этот сезон – их? О "Вашингтоне" сейчас говорят гораздо меньше, чем раньше. И, может, эта тишина ему поможет.
– Как она помогла вам в сезоне-96/97, когда "Детройт" в регулярке сыграл намного хуже, чем в двух предыдущих сезонах, но выиграл Кубок?
– Именно так.
ХЕДМАН БОЛЬШЕ ПОХОЖ НА МЕНЯ, ЧЕМ КАРЛССОН
– Видели молодых российских защитников в НХЛ, разменявших в этом сезоне рубеж в 40 шайб, – Ивана Проворова и Михаила Сергачева? Первый даже разделил с Виктором Хедманом с 17 голами лавры лучшего снайпера среди игроков обороны.
– Парня из "Тампы" (Сергачева – Прим. И.Р.) видел не так много. Парня из "Филли" – побольше. Очень хороший, стабильный, уравновешенный для своего возраста защитник. У обоих хорошее катание, а юный возраст говорит о том, что способны стать еще намного сильнее. Чем больше будут играть – тем быстрее станут прогрессировать.
– Рассматриваете ли Виктора Хедмана как своего наследника в НХЛ – не только по национальности, но и по манере игры?
– Да. Эрик Карлссон играет в ином стиле, чем я, – остроатакующем. У меня не было такой скорости, как у него, и он играет на своих сильных сторонах. Виктор же больше времени проводит сзади. Но тоже поддерживает атаку, когда это возможно. И его игра действительно больше похожа на мою.
– Кого считаете лучшим сейчас защитником в НХЛ?
– Троих – Хедмана, Карлссона и Дрю Даути. У Данкана Кита был не такой хороший сезон в "Чикаго", как обычно. Но его имя в этом списке все равно должно фигурировать. С чисто оборонительной точки зрения мне очень нравится Марк-Эдуард Власик из "Сан-Хосе", но он не привлекает столько внимания из-за того, что не набирает так много очков. Вроде и не габаритен, но очень цепок и неприятен для любого топ-форварда. Он нейтрализовывал многих из них (в частности, Александра Овечкина на Олимпиаде и Кубке мира, – Прим. И.Р.), но очень недооценен. Это можно объяснить, что клубы из Западной конференции традиционно пользуются меньшим вниманием, чем с "Востока", – особенно те, кто играет в Тихоокеанской конференции с трехчасовой разницей во времени. Их просто мало кто успевает увидеть.
– У шведов – потрясающая группа защитников. Помню, перед Кубком мира-2016 мы смотрели составы – и понимали, что лучшие российские игроки обороны в "Тре Крунур" не были бы даже седьмыми. Что за особая культура воспитания именно защитников в Швеции? Начиная с попавшего в мировую шестерку "Олл-Старз" XX века Берье Сальминга, продолжая вами и заканчивая теми, кто играет сегодня?
– О, Берье был моим кумиром в детстве! Знаете, что всех нас, вне зависимости от стиля, объединяет? Мы все хороши с шайбой. В сегодняшней НХЛ это очень востребовано – ты на любой позиции должен уметь отдать быстрый точный пас. Гораздо меньше стало олдскульных защитников – громил, главным достоинством которых являлось умение вбить соперника в борт , биться в углах площадки. Сейчас надо иметь быстрые ноги и быстро, качественно работать с шайбой. Отсюда и успех шведских игроков обороны.
– Ждете, что 18-летний защитник Расмус Далин будет выбран первым на июньском драфте? И вам не жаль, что он получал так мало игрового времени на Олимпиаде в Пхенчхане?
– Я не раз видел его живьем в матчах за "Фрелунду". Да, считаю, что он должен уйти на драфте под первым номером. Он для этого достаточно хорош. И был таким уже с прошлого сезона. Думаю, впереди его ожидает выдающаяся карьера. Он талантлив, но не самоуверен. У Далина есть все ингредиенты, чтобы стать топ-хоккеистом!
Думал, на Олимпиаде он со своими атакующими способностями будет играть несколько больше. Даже в последнем матче, четвертьфинале с Германией, мне казалось, что его стоит начать выпускать раньше, чем в третьем периоде, когда это произошло. Если посмотреть на все с позиции тренера, то, значит, он (Рикард Гренборг – Прим. И.Р.) считал, что обладает хоккеистами, которые больше соответствуют его концепции. Но с позиции болельщика хотелось видеть его на льду чаще.
ДОМ В ДЕТРОЙТЕ РЕШИЛ ПРОДАТЬ
– Ваш старший сын играет в том же клубе "Вестерос", где начинали свою карьеру вы?
– Нет, второй по старшинству. У меня четверо сыновей. Старший тоже играет в хоккей – на севере Швеции. Второй – в "Вестеросе". А младшие – тоже в нем, но в юношеской и детской командах.
– Вообще, давно вернулись в Швецию?
– Несколько лет назад. Дом в Детройте мы с женой решили продать. Он был слишком большим, чтобы, там не живя, продолжать его обслуживать. Когда пару раз в год наведываемся в Штаты, останавливаемся у друзей – когда едем только нашей семьей. Или в отеле – как в прошлом ноябре, когда мы поехали туда ввосьмером. Такую компанию ни у каких друзей не поселишь!
– А друзья, у которых останавливаетесь, – хоккеисты?
– Нет. Просто друзья.
– В Швеции сейчас вас часто узнают, подходят за автографами и фото?
– Случается. Живу в Вестеросе, но когда приезжаю в Стокгольм – вижу, что не забыли еще.
– Адаптироваться к жизни после игровой карьеры было легко?
– На первых порах я получал удовольствие от каждодневной свободы. От того, что не нужно каждый день ездить на тренировки, раскатки, матчи, выезды. Но через несколько месяцев я стал скучать и по этому тоже! Летом я и во время карьеры никогда не катался, занимаясь только на земле, – поэтому и тоски не было. Но наступила осень, и стал понимать, что мне чего-то сильно не хватает. И понял, чего – команды. Потому что вся эта рутина – часть командной жизни.
Но пришлось привыкнуть, а через какое-то время мы решили вернуться в Швецию и растить наших четверых детей там. Мы с женой захотели быть ближе к своим родителям, с которыми, пока я играл, виделись редко. А хотелось чаще. И чтобы сыновья больше общались с дедушками-бабушками.
– В Швеции вы чувствуете себя комфортнее, чем в Штатах, или одинаково?
– Совершенно одинаково. Когда приезжаю в Детройт, ощущение, что опять оказываюсь дома. Жил там больше 20 лет! Мы вполне могли остаться там, но решили быть ближе к семье.
К хоккею по-прежнему имею отношение. Какое-то время был скаутом "Детройта" вместе с Хоканом Андерссоном, а сейчас занимаюсь юношеским хоккеем, тренируя одного из своих сыновей. Выхожу на лед трижды в неделю и получаю от этого удовольствие. Правда, за ветеранов играю редко и в основном в Детройте, где, можно сказать, являюсь послом клуба. То на открытом льду перед Зимней классикой, то еще где-то. В моем родном городе в Швеции есть ветеранская команда, но я пока за нее не выступал. Может, это еще впереди.
– А позади достигнуто больше, чем вы ожидали, когда все начиналось?
– Намного больше.
