17 января Мохаммеду Али исполняется 67 лет.

     Я никогда не видел Мохаммеда Али. Я несколько раз встречал человека, трясущегося от болезни Паркинсона, которого так называли и который рассеянно смотрел по сторонам, словно не понимая, где он и зачем, но временами у него в глазах зажигался какой-то огонек, и тогда на лице появлялось что-то вроде улыбки. Когда он видел фотографа, он рефлекторно поднимал как бы вытянутую в ударе руку, всегда левую, правую, по всей видимости, поднять он уже не в состоянии, и позировал.

     Когда ему задают вопросы, отвечает всегда его жена. Он смотрит на нее чуть искоса, внимательно слушает и согласно кивает. Понимает ли он, что она от его имени говорит? По-моему, да. Во всяком случае, тогда он не кажется совсем уж безучастным. Но, может быть, это просто реакция на ее голос.

     Есть люди, которые при жизни становятся памятниками самим себе, как, например, когда-то великий артист Аль Пачино, который последние лет 15-20 и на экране и в жизни играет только великого актера Аль Пачино. Это смешно. Мохаммед Али при жизни стал разрушившимся памятником самому себе, и это грустно. Болезнь преждевременно превратила его в руину.

     Пусть это и очень дешевая ассоциация, но она напрашивается сама собой. Сегодня ему исполняется 67 лет, а я не могу забыть его таким, каким он был в 1967 году. Он провел тогда один из лучших боев в своей жизни, неуловимым ударом справа нокаутировав сильного тяжеловеса Зору Фолли. Этот шедевр бокса я видел много раз. Того, что было дальше, я не видел своими глазами, но читал в нескольких источниках, которые писали одно и то же, совпадая даже в деталях.

     Али подошел к Фолли, обнял и сказал несколько слов в утешение. Чуть позже к ним подошла жена Фолли с его зареванным маленьким сыном. Али взял его на руки и сказал: "Твой папа - великий боец, понимаешь?" Мальчик тут же перестал плакать и посмотрел на Али, как на бога. Я по сей день убежден, что такого Али, каким он был в 1967 году, не мог побить никто.

     А чемпионом он стал за три года до этого, ко всеобщему удивлению, победив Санни Листона, единственного боксера в истории, которого боялись гораздо больше Тайсона. А вот Мохаммеда Али, как точно подметил хорошо его знавший американский писатель Норман Мейлер, никто и никогда не боялся, хоть он и бил всех и вся. Не боялись потому, что чувствовали в нем благородство характера, которое лучше всего проявилось в его бою с Джорджем Форменом в 1974 году. Могучий и молодой Формен считался тогда безусловным фаворитом, который пришел на смену уже потерявшему свою фантастическую скорость Али и просидит на троне лет десять. Но Мохаммед нашел к нему ключ и в 8 раунде опрокинул ударом справа. Большой Джордж падал долго и тяжело, а Али кружил вокруг него и не добивал, хотя по правилам имел на это полное право.

     На следующий год Али провел свой, наверно, самый великий бой - третий поединок с Джо Фрезером. Тот часто вспоминает эту встречу, которую он проиграл, и в своих пересказах все ближе и ближе подходит к победе, но, по большому счету, то, что он говорит сейчас, не имеет никакого значения, а в зачет идет то, что он говорил непосредственно после боя. Фрезер лежал в больничной палате и кричал каждому вошедшему: "Включите свет! Включите свет!" Свет был включен, он просто не мог открыть даже один глаз. "Я наносил ему удары, которые пробили бы крепостные стены, - стонал Фрезер, - Боже! Боже! Он великий чемпион!"

     Все так. "Он великий воин, и он не нуждается в нашей жалости", - недавно сказал о нем Джордж Формен. То же самое говорил он и сам о себе, когда еще мог говорить: "Люди думают, что я страдаю. Я хочу, чтобы ко мне вернулось здоровье, но я не страдаю. Что, если бы я по-прежнему был суперменом? Если бы я выиграл два последних боя, если бы у меня не было проблем со здоровьем? Я бы по-прежнему говорил, как раньше. Пытался бы угнаться за своим собственным имиджем, давал бы интервью, занимался бы рекламой, читал речи. Я бы, наверно, был несчастен. Я бы не был человеком".

     Сейчас он уже ничего не может сказать, но когда я немного привык к его нынешнему облику, я увидел, как попозировав фотографам с вытянутой левой рукой, которой он якобы наносил свой фирменный джеб, он вдруг улыбнулся не вымученной, а своей прежней улыбкой. Нет, он действительно не несчастен и действительно не нуждается в нашей жалости. Ну а я, оказывается, все-таки видел не тень великого воина, а его самого. Бывших Наполеонов не бывает.

     Александр БЕЛЕНЬКИЙ