Хроника
Откровения вдовы Всеволода Боброва. "Сева шел "без цены"
ЛЕРА БЕСКОВА
– "Генеральский" дом на Соколе – один из самых знаменитых в Москве. Десятки мемориальных досок – но в память о Всеволоде Боброве ничего.
– Мемориальную доску на дом мы вешать не стали.
– Почему?
– В то время прямо под этими мемориальными досками сидели бабки в тряпье, валенках и чем хотите. Кто капусту продает, кто огурцы. Я боролась, гоняла их! Это такой ужас! Как-то Маховлич с женой были у меня в гостях. А из нашего подъезда есть тайный выход – думаю, там их проведу. Чтоб не видели все это безобразие. Вышли – а с этой стороны старух еще больше! Маховлич поражен: "Ой, что это? Капуста?"
– Соседи в таком доме вас сразу признали?
– Жили у нас две генеральши. Муж одной был комендантом Берлина, эта жила над нами. Если я нужна, она по батарее стучит. Я сразу поднимаюсь. Необыкновенная женщина!
У другой генеральши окна выходили во двор. А директор гастронома на Соколе – приятель Боброва и Тарасова. Даже зимой ставил мягкое кресло у служебного входа, руководил сидя. Целый день на воздухе.
– Что-то для вас оставлял?
– Да все оставлял, что нужно. Помощником у Севы был торпедовец Коля Маношин, женат был на мотогонщице Тамаре. Дрожал над ней, хотя детей не было и она старше лет на десять. Тамара мне звонила: "Лена, спустись в гастроном, узнай, есть ли трехдневные цыплята. Если 5 дней – это уже не цыплята…" Так кормила своего Колю и меня приучила. Я всегда просила оставлять молодых цыплят.
– При чем здесь генеральша?
– Вот эта генеральша Месропова, – наполовину армянка, наполовину еврейка, – всегда наблюдала с балкона, как для меня рабочие выносят свежих кур. Однажды не выдержала – подошла к директору: "Вы для Бобровой оставляете свежайшее мясо. А мне, жене генерала, замначальника бронетанковой Академии, не принесете никогда и ничего. Напишу жалобу!"
– Какая женщина.
– Я к ней подошла и произнесла: "Евгения Александровна, зачем такое говорите? Директор-то понимает, что Бобров здесь один, а генералов – как собак нерезаных…" Надо же быть дурой – такое ляпнуть! 40 лет себе простить не могу!
– Обиделась генеральша?
– Тут же написала жалобу уже на меня. Председателем домкома был генерал-лейтенант Александр Васильевич – сын Чапаева!
– Господи.
– Это был 72-й год, Олимпиада. Мы с женой Рагулина собирались ехать по турпутевке. Нужна была характеристика и с работы, и из этого самого домкома. Те гарантируют, что я за границей не останусь. Мне Чапаев характеристику не дал – раз уважаемая генеральша подала заявление в товарищеский суд!
– Сорвалась поездка?
– Сорвалась. Но потом мы с генеральшей поладили.
– С другой соседкой, Валентиной Федотовой, женой Григория Ивановича, – ладили?
– Валя хитрая была. Вообще, вся семья у них тяжелая. Вся! Но я дружила и с ней. С кем я общалась, так это с Зиной Грининой, женой капитана ЦДКА. Изумительно красивая женщина. Большая модница, много украшений у нее было. Зина ездила в Польшу, привозила всякую мелочь. А я обожала подносики, это моя слабость до сих пор. Правда, случилась между нами неприятность.
– Это какая же?
– Предложила сережки – и я с удовольствием купила. Брала как дорогие, а потом выяснилось, что это подделка, которую делал ее знакомый ювелир. Пришлось избавиться.
– Что за что вам выдали?
– Якобы эмаль с жемчугом. А оказалось, никакая это не эмаль, а обычная краска. Бижутерия! Отдала рублей пятьсот, продать смогла за 150. Знаете, в чем друзья познаются?
– У меня есть версия.
– Думаете, в беде? Нет. В радости! Вот подумайте над этим.
– Не высказали ей?
– Ну что вы! Еще выяснять что-то… Она такая языкатая – будь здоров. Отхерачила бы кого угодно.
– Драгоценностей у вас было много?
– Я увлекалась. А жена Володи Чинова, вратаря хоккейного "Динамо", и Света Ромишевская – те разбирались по-настоящему. Чинова была директрисой ювелирного магазина на Соколе. Очень красивая женщина, всегда в изумительных бриллиантах. Они меня и втянули в это дело.
– Переплачивали?
– Может, и переплачивала, но не особо чувствительно. От Севы я никогда ничего не скрывала. Увидит на мне что-то: "Новенькое?" – "Я покупаю украшения – так ты не волнуйся. В любой момент сняла и продала. Все вложим в дачу". Так и случилось, начали строить – все ушло.
– Кто еще выделялся драгоценностями?
– У Леры Бесковой были хорошо подобраны. У Фирсовой было много всякого. Девочки помоложе были как-то не по этой части. Моя сватья Александрова – далека от этой темы. Локтева тоже. В футболе много украшений было у Татьяны Жук. Больше ни у кого.
– Валерия Бескова не только бриллиантами выделялась. Еще невероятной красотой.
– Я Лерку забыть не могу! Такая красавица, броская женщина!
– Она резко сдала. Умерла месяца за три.
– Нет. Меньше! Это ж саркома, скоротечный рак. Степашин помог ее устроить в хоспис у Лужников. Вообще, прекрасно к этой семье относился. На юбилее Бескова все охали: "Константин Иванович был лучшим в Англии!" – а я ходила и говорила: "Да не был он лучшим…"
– А кто?
– Бобров, конечно! Сева и забил больше, и мячи самые важные. Если за Костю после этого турне давали миллион, то Бобров шел – "без цены". Степашин ко мне тогда подошел, шепотом: "Не обижайтесь, все-таки мы сегодня отмечаем юбилей Бескова. Давайте не будем…"
– Навещали Валерию Николаевну в последние ее дни?
– Хотели с Валей Яшиной ее навестить – она отвечает: "Нет, нет, нет. Не приезжайте, здесь так строго! Но природа – дивная. Я, наверное, скоро выйду…" Уже не осознавала, где находится. Думала, привезли в дом отдыха и вот-вот заберут домой.
Сначала она упала в обморок в ванной. Пришла в себя и сразу набрала Яшиной: "Слушай, глаза закрылись, я упала! Не знаю, сколько пролежала!" Это был первый приступ. Которому не придали значения. Второй раз внук Гриша открыл дверь своим ключом – она лежит без сознания. Вот тогда поднял шум, дозвонился Степашину.
– Умерла вскоре?
– 8 марта. Степашин пришел ее поздравить с букетом – а ему говорят: "Две минуты, как скончалась".
ФАНТАЗИИ ФИРСОВА
– Вы Фирсову вспомнили. Эта семья – история невероятной любви. Жена умерла – так Анатолий Фирсов каждый день ходил на кладбище. Самого не стало очень скоро…
– Ровно через сто дней!
– Невероятно.
– У нее тоже саркома. Как-то звонит мне: "Даже стыдно признаться – я беременная. В таком возрасте!" А это у нее опухоль росла.
– Врачи ее ничего не объясняли?
– Она лежала в больнице – врачи говорили: "Нет-нет, у вас такая серьезная внематочная, надо удалять. Только операция!" Вот после операции она и умерла. Уверена была, что ей делают аборт – потому что нельзя рожать в 60 лет.
– В 72-м году Бобров отцепил Фирсова от Суперсерии. Как говорили, за то, что Фирсов – "человек Тарасова".
– Чушь собачья!
– Так давайте расскажем правду.
– Я дружила с Фирсовым. Его ребенок плохо учился, не мог попасть в институт – мы устроили. Питерский институт физкультуры. Вообще, вся фирсовская семья очень хорошо уживалась с выдумками. Надька все преувеличивала – было, не было…
– Такие фантазеры?
– Ужасные! Толя рассказывал: "У меня 5 миллионов долларов, хватит на всю жизнь". А умерли в нищете, остались сумасшедшие долги. Говорил, что купили в Швейцарии недвижимость, владеют гостиницей, строят теперь спортивный комплекс и ресторан.
– Ерунда?
– Вообще ничего не было. В Швейцарию они действительно перебрались, когда в Москве начались неприятности. Фирсов заведовал спортом на заводе у Брынцалова. Но что-то случилось – пришлось уехать. В этой гостинице, которую выдавали за свою, Надька готовила завтраки и занималась стиркой. Фирсов – тоже чем-то похожим…
– Я слышал, чуть ли не вы их хоронили.
– Так и было. Я и Надю, и Толю хоронила.
– Даже похоронных сбережений не было – только долги?
– Вот именно.
– Так с чего пошла легенда – что Бобров его "отцепил"?
– С фантазий самого Фирсова. Вдруг выходит статья, в которой Толик рассказывает: "Бобров не взял на Суперсерию, объявив на весь свет, что у меня рак желудка". Представляете? Слово "рак" тогда вообще никто не произносил, не принято было. Если случалось – говорили шепотом. Наверное, доктор Белаковский в ЦСКА должен был узнать о таком диагнозе первым. Звоню ему: "Маркович, прочти статью!" – "Уже читал. Чепуха! Как бы он играл с раком?!" А не взял его Сева на Суперсерию по очень простой причине: выбирал из троих – либо Рагулин, либо Фирсов, либо Давыдов. Взял Рагулина.
– Когда видели Фирсова в последний раз?
– Играл за ветеранов на стадионе "Москвич" незадолго до смерти. Лучшим был! А недавно юбилей был у Фирсова, звоню сыну: "Тетя Лена, на кладбище никто не пришел". Они в Фирсановке похоронены, недалеко от дачи своей. Дом этот потом забрали его за долги.
ГОЛУБЯТНЯ И ПОСОЛ
– Бесков родню до своей голубятни не допускал. Вы голубей мужа в руках держали?
– Еще бы! Столько денег уходило на этот корм!
– Где была голубятня?
– В Косино, на участке у его старшего брата Володи. Каждый раз туда едем – везем три-четыре мешка, в Сокольниках заезжали в один и тот же магазин. Однажды Сева заглянул в курятник – там наш мешок стоит! Володя, потом выяснилось, корм этот изводил на своих кур – а голуби дохли от голода. Открылось, почему исчезали. Сева рассердился: "Все, закончил я с голубями!" Хотя тяжело расставался. Когда мужа забрали в больницу, при нем была записная книжка. Потом мне вернули, открываю – а между страничек вырезка из иностранной газеты. Какой-то особенный голубь.
– Из-за границы возил голубей?
– Постоянно.
– Какой добрый человек.
– Невероятно добрый. Во всем – если идут в ресторан компанией, никому платить не давал. Только сам.
– Брат его жив?
– Тот, Володя, давно умер. Мог стать хорошим футболистом, но у него фронтовая рана. Был еще один брат, сводный – вот тот жив. Придурок.
– Это почему же?
– Его пятилетним подобрали в блокаду. Был Хаймович – стал Бобров. Из Бориса Моисеевича сделали Бориса Михайловича. Так и пошел по жизни, был работником Внешторга. Блокадник, весь больной… 87 лет – месяц назад женился!
– Ой, Господи.
– Познакомился по интернету. Сидел, игрался. Привез вот эту из Анапы, 56 лет. Мы ее "Хромая утка" зовем. Секса там никакого быть не может, это понятно, но чем-то его зомбировала. Я с ним перестала разговаривать. Мы со Стасом 16 лет живем вместе, друг друга поддерживаем – но не расписываемся, нам это не надо!
– Какой-то семейный праздник с Бобровым помнится особенно?
– Первый день рождения, который я организовывала Севе в качестве жены – его 40-летие. Готовить мне помогали те самые соседки-генеральши – учили делать икру из белых грибов. Такая вкуснота, ох! За столом сидели Коля Рыбников с Аллой Ларионовой, пришел Володя Демин… Стал открывать бутылку шампанского – и пробкой зарядил в хрустальную люстру! Весь стол, все салаты в стекле!
– Обидно как.
– Сева моментально нашелся: "Все встали, едем!" Под окнами стоянка такси. Взяли четыре машины – поехали в "Яр".
– 50-летие Боброва тоже справляли памятно?
– Очень славно! Никогда не думала, что в кафе на Соколе может вместиться столько народа. Человек сто, наверное. Украли несколько подарков. Помню, очень красивую вещь подарил Яша Охотников, бывший адъютант Василия Сталина. Он стал директором спортивной базы, где одевались все сборные.
– Что принес?
– Серебряный с позолотой набор для специй, изумительная вещь. Очень дорогая. Я сама Яше на него указала. Поставила на стол, чтоб сфотографировать. Когда дома разбирали подарки, его уже не было.
– Кто умыкнул?
– Ну, здрасьте! Сто человек народа – и стол с подарками. Разве уследишь? Кто-то из приглашенных, это ясно.
– Увольнение из сборной как было обставлено?
– 74-й год. Мы собирались в Сочи, санаторий Фабрициуса. Вдруг звонит Сыч: "Всеволод Михайлович, умоляю – срочно подъезжай" – "У меня поезд в два часа" – "Пришлю машину. Дело неотложное". Вернулся прямо перед поездом, я уже с вещами стояла. Говорит: "Меня сняли". По настоянию того самого посла, которого Всеволод Михайлович на чемпионате мира выгнал из раздевалки. А он даже не понял, кто это!
– Что за история?
– Сыч прекрасно знал, что в перерыве матча никому в раздевалку заходить нельзя. Но явился вместе с послом. Мы проигрывали 0:3 чехам. Выиграли 7:3 ту игру.
– Зачем пришли-то?
– "Поддержать команду"! Сева коротко с ним поговорил: "Закрой дверь на …". Он вообще немногословен был. Когда проиграли канадцам в Москве, зашел в раздевалку за вещами. Взял сумку, повернулся к команде: "Пижоны вы!" – и вышел. А сняли его с формулировкой "за непедагогичное отношение к воспитанию команды".
РОМАН С ПОМОЩНИКОМ БРЕЖНЕВА
– Как Станислав Петухов начал за вами ухаживать?
– Я же была директором дворца ЦСКА. Как могла – помогала ветеранам. Два раза в неделю лед для них был всегда, абсолютно бесплатно. Сделали для них постоянную раздевалку, офисную комнату – как ложу, прямо над игровым полем. Сама ходила с протянутой рукой: дайте им на поездку, дайте автобус добраться до Лиллехаммера, там ветеранский чемпионат…
– Помогали не только ветеранам ЦСКА?
– Всем ветеранам – команде звезд России. В последние годы их тренером был Станислав Афанасьевич. В 2001 году на нашем пароходе банкет. Стас сидел со своей женой Нелли.
Кто хочет – сидит за столиком. Кто-то выходит на палубу. Сижу, разговариваю с Валей Яшиной. Вдруг подходит Нелли: "Хочу с вами выпить…" Давай, говорю, садись к нам. Она пересела за наш столик и продолжает: "Хочу выпить – потому что я очень скоро умру".
– Ничего себе.
– Мы поражены: "Неля, что случилось?!" – "У меня рак. Прошу вас, не бросайте Стаса". Это было последнее, что от нее услышала. Через два месяца узнала, что Стас жену похоронил. Да и тогда было видно, что она болеет – нездоровый цвет лица, парик…
– Замечаете такие вещи?
– Парик? Конечно. Я всю жизнь хожу с пышной прической. Уже 50 лет мной занимается один и тот же парикмахер. Целую жизнь!
Стаса не бросали, все время был при нас. В день рождения Всеволода Михайловича ездили с ветеранами на автобусе в Питер. Я обязательно покупала ящик шампанского. Там проходит матч, ужинаем и едем обратно. Как только выезжаем за границу Ленинградской области, останавливаемся и открываем шампанское. Вокруг ночь – а мы веселые, дружные… На чемпионаты мира ездили одной компанией – Рагулин, Кузькин, Эдик Иванов, Петухов к нам примкнул… А потом случилось то, что случилось. Вот уже 16 лет вместе.
– Красивая пара.
– Красивая – не знаю… Старая уже!
– Встряхнули вы спортивный мир этим союзом.
– Да вы не представляете, насколько. Сначала Лера Бескова позвонила Яшиной: "Слушай, что до меня дошло! Боброва увела нашего красавца Петухова!" Они считали его красивым. Еще и своим, динамовцем.
– Имели виды, что ли?
– Не знаю! Лера – конечно, нет. Но слухи до нее доползли… А Валентина уже знала, что мы со Стасом близко общаемся. Хотя мы это скрывали. Тщательно!
– Знаю, кто-то вычислил по машине Петухова. Которая ночами почему-то стояла у вашего подъезда.
– Серьезно? Я эту историю не знаю. Очень странно – машина у него была неприметная, синенькая "пятерка". Хотя замечали, наверное. За мной вообще следили – кто пришел, кто ушел. Еще как следили!
– Это еще почему?
– После смерти Всеволода Михайловича был у меня нашумевший роман. Многим бросился в глаза.
– Вот это интересно.
– Тот человек был помощником Брежнева. Присылал за мной то ли "Чайку", то ли правительственный ЗИЛ. Как не заметить эту машину – которая половину двора занимает?
– Помощника возили на такой машине?
– Вы не представляете, какого масштаба фигура! Помощников было всего четверо: Цуканов – общий отдел, Блатов и Александров – международники, а Виктор Андреевич Голиков – народное хозяйство…
– Так кто за вами ухаживал?
– Голиков. Красиво ухаживал.
– За такой женщиной – только красиво. Где можно было познакомиться с помощником Брежнева?
– Он был сумасшедшим болельщиком, ни одной игры не пропускал. То с Брежневым приедет – тогда сидел в самой главной ложе, с Леонидом Ильичом рядом. Если один, отправлялся ниже. Как раз где я сидела. Общались, слово за слово… Он дружил с Соколовым, директором Елисеевского гастронома. Которого расстреляли, если помните.
– Разумеется.
– Вот такая у нас была компания в этой ложе. Мне перед матчами Голиков звонил: "Идете сегодня на игру? Можно, пришлю за вами машину?" Прикатывал вот этот ЗИЛ. Когда во двор въезжал – это было что-то. А если в ЦСКА меня привозит, просто паника!
– Почему?
– Правительственная машина! Никто ж не знает, кто внутри. Все кремлевские машины одинаковые. Видят только дымчатые стекла и зелененькие занавесочки. Так продлилось четыре года.
– Ревниво народ относился?
– Не столько ревность, сколько зависть! Я с Голиковым уезжала на охоту каждую пятницу. То в Завидово, то в знаменитое охотхозяйство по Горьковской дороге. Туда еще зять Брежнева, Чурбанов, любил ездить. Это был год 80-й.
– Вы тоже охотились?
– Ну да! В Завидово сидели на вышке как в скворечнике. Ждали кабанчиков. Пол устлан пенопластом – чтоб никаких звуков не было. А маленького Мишу я с собой брала. Однажды выходит олень, просто сказочный! Будто из сказки, рога прекраснейшие…
– Неужели убили?
– Начальник хозяйства, генерал Василий Иванович – ближайший приятель Голикова. Нам показывает: "Тихо. Всем молчать". А Мишка понял, что вот сейчас этого оленя будут убивать. Как закричит: "Я не дам!"
– Вот это молодец.
– А Виктор Андреевич так к нему относился – любую приходить исполнял. Здесь тоже: "Ребенок прав!"
– Генерал расстроился?
– Осерчал, все охал. Но перед Виктором Андреевичем совсем уж озлобиться не мог. Нам потом объяснил – за этим оленем они бог весть сколько гонялись и поймать не могли. Такие рога тянут на 10 тысяч долларов. А если сам их где-то сбросит – уже не то…
На следующий день едем обратно на УАЗике – этот же олень переходит дорогу! Генерал к Мишке моему поворачивается: "Так, теперь уже молчи. Все!" А Мишка снова окно открыл и закричал. Опять олень убежал.
– Это потрясающе. Еще как развлекались?
– Летели самолетом в Астрахань – как раз, когда идет путина, день рыбака. Осетр!
– Как я вам завидую.
– Этих осетров тянули огромной сетью. Все рыбаки в оранжевых спецовках. Каждый знал, что Голиков приехал. А рядом остров, на котором обычно отдыхал знаменитый академик Александров со своей большой семьей. Ему ставили палатку, все привозили и оставляли в покое. Он целыми днями ловил рыбу. Вот к нему Виктор Андреевич заглядывал.
Ездили вместе на любимую дачу Сталина под Сочи, в Мюссеру. Старинный дом, шикарнейшее место! Все вещи после Сталина – мебель, бильярд, на котором он играл. Ванны, облицованные бронзой, такие же бронзовые краны. А главное – сказочный пляж. Все осталось от тех времен!
– Один дом?
– Два. Тот, который поменьше, обычно занимали мы с Виктором Андреевичем. В другом жил заведующий отделом ЦК с женой.
– Гости случались?
– Как-то приехал Урхо Кекконен, президент Финляндии. Накрыли для него тот самый стол, за которым обедал Сталин. Был так поражен, что после прислал в подарок на эту дачу финскую баню. Совершенно необыкновенную.
Как-то выхожу на пляж. Обычно там никого, только дежурная медсестра. Шезлонги, массажный стол, соки, фрукты… Вдруг слышу хохот неподалеку. Какая-то женщина выходит из бани, на голове белое полотенце. В руках несет еще одно, красное. Далеко в море кто-то плавает.
– Кто был?
– Присматриваюсь – человек подплывает к берегу, женщина со смехом к нему навстречу. Помогает ему – я не сразу поняла, что пристегивает протез. На обеде познакомились – оказывается, к нашему соседу из ЦК приехал Святослав Федоров, знаменитый офтальмолог. Со своей последней женой. Я и не знала, что он без ноги!
– Как ваш роман с Голиковым закончился?
– Сам собой сошел на нет. Он намного старше меня. Да и женат был, когда мы встречались. Его супруга как-то мне позвонила, наговорила гадостей. Я не выдержала – пересказала все Виктору Андреевичу. Он дома поставил ультиматум: "Это сейчас моя жизнь, Лена мне необходима…" Наверное, я в самом деле вдыхала в него жизнь. Потом он заболел и раньше времени умер. Его дети мне сообщили – я ходила на похороны в ЦКБ.
– Роскошный мужчина был?
– Да… Умница большая. Поражал интеллигентностью. Одет всегда с иголочки.
– Дарил вам что-то?
– Квартиру.
– Квартиру?!
– Дочке на Таганке. Однушку.
– Для него это было несложно?
– Да вот как-то смогли они с Гришиным (первым секретарем московского горкома. – Прим. "СЭ") это сделать. Я не рассчитывала и не просила. Понимала, что невозможно. На ста метрах втроем живем, шикарный дом на Соколе! Вдруг такое случается. Дочка заканчивала институт, Голиков приехал на вручение дипломов: "У меня тоже есть подарок!" – и вручил конверт.
ВАСИЛИЙ ИОСИФОВИЧ
– Вы младшего Сталина видели?
– Нет, к сожалению! Зато сколько слышала! То Всеволод Михайлович что-то расскажет, то Женя Бабич придет – сядут и вместе вспоминают. Всегда очень уважительно.
– Василия Иосифовича представляют шалопаем. А на самом деле – человек уникальный.
– Да о чем вы говорите?! Это же был героический летчик, сколько он самолетов сбил! Вот голос Бурдонской, его жены, слышу как сейчас. Могло показаться, что она пьяная мне звонила – но нет, просто голос был низкий-низкий… Она много курила. Хотя, может, и поддавала.
– Что хотела?
– Собирала деньги на памятник в Казани Василию Иосифовичу. Севу туда не пустили на похороны.
– Его же перезахоронили в Москве.
– Долго не разрешали. Недавно выяснилось – после пловчихи Капы Васильевой была у него еще одна официальная жена. Успела оформить брак. Уже она перевозила.
– Пловчиха Капитолина Васильева – это же легенда. Общались?
– Однажды рассказала мне, как приехали с Василием Иосифовичем к отцу в Сочи. Тот пригласил на обед. Василий затеял разговор – надо, мол, построить бассейн для Капы, она стала чемпионкой, звезда… А Сталин вдруг разозлился. Встал из-за стола: "У меня люди еще живут в подвалах, а ты говоришь о дворцах!"
– Разумно.
– Уехали обиженные. Но Василий сказал отцу на прощание: "Увидишь, я все равно дворец сделаю". Вся территория ЦСКА – это благодаря Василию Иосифовичу!
– Другой его женой была Катя Тимошенко, дочка маршала.
– Катя мне нравилась. На 80-летие Всеволода Михайловича прислала книжку в подарок. Передала через дочку. Прийти сама уже не могла, абсолютно ослепла.
До этого мы встречались – как раз в день рождения Василия Иосифовича Сталина. От "Аэропорта" дошли до ЦСКА. Возле бассейна ЦСКА были четыре ели, которые своими руками посадил Василий Иосифович…
– Хоть одна осталась?
– По-моему, ни одной. Дошли мы с Катей до березы, которую тоже он сажал. Елей уже не было – их срубили и поставили летнее кафе перед бассейном. Это сделал муж Смородской, он был директор бассейна.
ГОМЕЛЬСКИЙ И ТИХОНОВ
– Еще одним вашим соседом был Александр Гомельский. Ладили?
– Очень хорошие отношения. Много всяких историй.
– Что сразу вспоминается?
– 78-й год, я приехала с Мишкой в Архангельское на сборы. Сева с командой там. Вижу, бегает симпатичный ребенок, вьющиеся волосики… Годика три. Или меньше. Вдали ходит незнакомая молодая женщина. Я обратила внимание – распущенные длинные волосы и очень красивые ноги. Тренировка закончилась, Сева вот-вот выйдет. Этот малыш подбегает и что-то Мише моему говорит. Я склонилась: "А давай мы с тобой познакомимся. Ты кто?" Тот с важностью отвечает: Я – Кирилл Александрович Гомельский!"
– Сын?
– Но я-то не поняла! Прекрасно знала жену Александра Яковлевича, баскетболистку. От которой два сына: Володя и Сашка. Думаю – что ж это за Кирилл Александрович? Тут на крыльце появляется сам Гомельский. Я сразу: "Саш, это твой внук?" – "Это мой сын" – "Как?!" – "Давай потом об этом…" Они с Севой отошли в сторонку, шушукаются. Какие-то напряженные. Тут открываются ворота, въезжает черная "Волга". Выходит адмирал Шашков и Витя Тихонов. Это был первый приезд Тихонова! В этот день он принял ЦСКА!
– Ого. Вот это поворот.
– Я была просто сражена – потому что сама только вернулась из Риги. Там игралась футбольная пулька. Татьяна Тихонова меня пригласила: "Пока мужики заняты, приходи ко мне. Мы только получили квартиру возле Rigas Modes…"
– Шикарное место.
– Не то слово. Ей очень симпатизировал большой работник ЦК, помог с 4-комнатной квартирой. В Москве домофонов еще не видели – а там уже был. Окна огромные, а комнатки небольшие. Между прочим, Тихонов познакомился со своей Таней в нашей квартире!
– Как это?
– Было какое-то сборище, и Боря, сводный брат, спрашивает: "Можно, я приду с подругой?" – "Да пожалуйста!" Вот это и была Татьяна.
– Невеста вашего Бориса была?
– Просто подруга. На этой вечеринке встретились с Тихоновым – видно, обменялись телефонами. Столько лет прожили вместе. Таня дружила с Женей, Павловой, первой женой Сергея Павловича.
– Руководителя всего советского спорта?
– Ну да. Рассказывала: "Женя все уговаривает переехать в Москву, а мы только квартиру получили, да и в команде вроде бы хорошо. Не решаемся!" Правда, не сказала, в какую команду зовут.
Когда из этой "Волги" вылез Тихонов, все стало понятно! Подхожу: "Ох, Витя! Два дня назад виделись. Что ж ты не сказал, что собираешься в Москву?" Сева меня одернул: "Ладно, уймись. Иди погуляй". В тот же вечер мы были приглашены на банкет.
– Тот самый, трагичный? Куда пришел Константин Локтев – еще не знавший, что его сняли?
– Да! Мне уже было не до этого ребенка. Сева шепнул: "Бери Мишу, мы сегодня на банкет не идем". Я дошла до дома – сразу набрала Вале Локтевой. Надо было предупредить – Валька была такая матершинница, резкая женщина. Могла ляпнуть, не подумав.
– Как отреагировала?
– Говорю: "Ты сегодня сиди спокойно и не выпендривайся. Я слышала нехорошую новость. По-моему, Костю снимают…" – "Не может быть!" – "Тихонов приехал в команду". Все, что я успела сказать. Она, кажется, не поверила. А вечером все подтвердилось.
– Локтев в самом деле приехал на банкет, не зная новостей?
– Ничего не знал.
– Вы-то с Тихоновым часто общались?
– Да. Когда через прокуратуру я отвоевала дворец ЦСКА у Начкебия, вернула Министерству обороны, Тихонов приходил ко мне в кабинет. Ходил вечно как побитый, тихий: "Давай кофейку попьем?" – "Хорошо, Виктор Васильевич, давай…" Потом сам захотел стать хозяином дворца, придумали с Гущиным, как приватизировать. Все оформили на 49 лет с пролонгацией. Вот тогда ругались с ним.
– Сейчас дворец чей?
– Министерства обороны, "Роснефть" просто спонсор клуба. Барановский и во второй раз вернул дворец.
ТАРАСОВ
– Тихонов вроде бы запрещал гроб с Тарасовым выставлять во дворце?
– Вот это – не он. Гущин! Прямым текстом не запрещал – просто ходил и говорил везде: "Боброва устраивает здесь панихидное бюро". Все то поколение мы провожали во дворце ЦСКА. Кого ни возьми – все двукратные олимпийские.
Тарасов больше двадцати дней лежал в коме. Татьяна, дочка, приходит ко мне: "Лена, надо готовиться к худшему. Отца будем отключать. Все бесполезно, от него ничего не остается". День был жаркий. Кажется, июнь. Стали искать портрет большой Тарасова. Вот тогда-то Гущин узнал, ходил: "Боброва устроила из дворца панихидное бюро…" Я тогда на Витьку Кузькина страшно разобиделась.
– Почему? Виктор Григорьевич – святой человек.
– Он был помощником у Тихонова. Прямо из Архангельского привез на похороны Тарасова команду – в шортиках! Я руками всплеснула: "Ты с ума сошел?!" – "А попробуйте их одеть…"
– Тихонов Тарасова не переносил?
– Тихонов первым делом в ЦСКА поставил условие – чтоб рядом с командой не было Тарасова. Никакие "консультанты" не нужны. Тарасов действительно держался в стороне. С другом своим, директором телевизионного завода, звонили: "Лен, пусти попариться".
– Хорошая баня была в ЦСКА?
– Хоккейная баня испортилась, осталась одна – для фигуристов. Следил за этой баней лично Стас Жук. Мало кого туда пускали, но Тарасову я не отказывала никогда. Тихонов узнал – пытался со мной воевать. Он вообще завистливый такой человек. Ответила: "Пока я работаю здесь – для Анатолия Владимировича баня будет всегда…"
– Гущин имел на Тихонова большое влияние?
– С одной стороны, Гущин был у него в "шестерках". С другой – крутил-вертел Тихоновым как хотел. У меня на Гущина был один зуб. Но большой.
– Что за обида?
– Когда прощались с Богиновым, шел проливной дождь. Гущин на похороны не приехал. Куда переться в такой ливень? А Богинов его спас, из тюрьмы вытащил!
– Из тюрьмы? Впервые слышу.
– Тихонов с Гущиным работали еще в Риге. Не знаю, кто из них был за рулем, но сбили человека. Насмерть. Как говорили, всю вину взял на себя Гущин, чтобы выгородить Тихонова. Рассчитывал, что тот его из тюрьмы вытащит. А вытащил Богинов! Взял вторым тренером к себе в Тольятти!
– Вот это сюжет.
– В те времена Гущин повторял – "Я ему жизнью обязан…" А потом на похороны не пришел. Вот этого ему не прощаю.
– Мы про Гомельского не договорили. Была какая-то легенда о неприятностях Александра Яковлевича на таможне. Помните?
– Всех историй не знаю, помню одну. 67-й год, в Шереметьево пройти было очень просто, никаких перегородок. Пока все оформляется, можно подойти к встречающим, поцеловаться… Я встречала Севу, и тут же прилетали баскетболисты из Бразилии. Кажется, Сашка стоял, встречал – а Александр Яковлевич подошел и передал ему дорогой золотой браслет. А за ними тогда следили, уже были подозрения. Шлейф тянулся. Подошел таможенник к Саше: "Отдайте то, что вам сейчас передали". Это ж контрабанда! Гомельский после этого несколько лет был невыездным.
– Была история, за которой Гомельский наблюдал с балкона – стояли у арки вашего дома две "Волги", Тарасова и Боброва. Никто не хотел пропускать.
– Об этом говорили, даже в фильм этот эпизод вставили. Но у Гомельского не было балкона. Он жил на втором этаже. Когда Севу стравливали с Тарасовым, я старалась в эти дела не вникать.
– Вот давайте о Тарасове и поговорим.
– Тарасов был такой фамильярный! Разговаривал только так – "Галка, Ленка, Танька…"
– Это факт известный.
– У меня была приятельница – Галя Чернецкая, жена генерала, написавшего марш Победы 1945 года. Потрясающе красивая женщина. Тарасову очень нравилась. Как-то в пансионате на Клязьме видим вечером – идет Тарас. Решили с ним пококетничать: "Галка, Ленка, Танька" вас не хотят видеть, не желают с вами дружить…" Он как шел – так и рухнул на колени, прямо на дорожку: "Девочки, простите меня!"
– Артист.
– Еще какой артист! Тогда еще в силе был, здоровый. Мы с ним всегда как-то ладили.
– Больше Тарасов вас "Ленкой" не называл?
– Да ну, что вы! Прошло время, Севы уже не было. Стоим мы, разговариваем с Галей. Тарасов едет мимо нашего подъезда: "Галка, Ленка, вы опять на моем пути!" Так я поставила ногу под колесо его "Волги": "Пока не извинитесь – дальше не поедете".
– Извинился?
– Высунулся из окна: "Ну ладно, простите, девочки". А то не пропустила бы! Даже слышать не могла, как он своих девчонок называл "Танька" и "Галка". Я так любила Нину его…
– Нина Григорьевна была замечательная.
– Столько неприятных моментов от него имела! До сих пор помню сообщение в газете "Вечерняя Москва": "Тарасов Анатолий Владимирович объявляет о разводе с Ниной Григорьевной Тарасовой". Тогда печатали такие вещи. А она лежала больная после какой-то операции и понятия не имела, что Анатолий Владимирович собрался разводиться. Танька тогда вернула его на место, поставила жесткое условие. Он же без ума от Таньки своей…
– Шутки у Тарасова были вроде грининских?
– Тарасов мог сказать Всеволоду Михайловичу – вот не бьешь ты жену, а следовало бы. Шутил!
