В ночь на 5 января на 72-м году жизни скончался легендарный португалец Эйсебио. Обозреватель "СЭ" – о том, каким запомнился великий футболист.

Евгений ДЗИЧКОВСКИЙ

– Саида... Саида!...

Смуглый человек в безукоризненном костюме с банкой черной икры в руках вышел из раздевалки сборной России. В черкизовском коридоре стояло несколько журналистов. Не зная, куда деть себя и эту банку, человек стал искать выход.

– Саида... Саида...

Мы узнали его, разумеется. Показали тот самый выход – saida по-португальски. А я отметил странное несоответствие статуса поведению. Великий Эйсебио после московской нулевой ничьей сборных России и Португалии в сентябре 2005-го пришел поздравить соперника с неплохой игрой. И не рассекал при этом пространство в окружении свиты, а выглядел почти смущенным. Чужие помещения, незнакомые глаза. Да еще эта банка, будь она неладна.

– Саида... Саида!

Семь лет спустя он вспомнил ту игру и ту икру. Уже без застенчивости – с теплотой. Рассказал, как приехал в гостиницу, открыл икорку – и закусил ею водочку. Посетовал: в Португалии он не может позволить себе такую закуску – очень дорого.

А еще через год он нашел свой ultima saida – последний выход.

Знаю людей, встретивших смерть Эйсебио вопросом: "А кто это?" Их не в чем упрекнуть. Португалец закончил играть почти 40 лет назад и с тех пор оставался во всевозможных пятерках и десятках лучших футболистов Земли скорее именем, чем влиятельным персонажем. Он не палил из дробовика по журналистам. Не нюхал кокаин настолько шумно, что отдавалось во всех уголках мира. Не возглавлял легендарные клубы. Не производил кофе и не служил спортивным министром.

Тому же способствовал и его игровой стиль. Стопроцентный южанин по происхождению и отношению к жизни, в футболе он проповедовал не эффектность, а эффективность. Первая была лишь неизбежным приложением ко второй. К его скорости, мощи, видению поля, чутью и удару. Поэтому, наверное, в моем детстве был фильм "Это – Пеле", навечно отсканированный памятью в затрапезном кинотеатрике у городского рынка, и не было фильма "Это – Эйсебио".

Однако и прощался с ним мир не только как с футболистом. В последние десятилетия Эйсебио любили за то, что большой игрок нашел пристанище в очень большом человеке.

Вторая встреча с ним состоялась чуть больше года назад, в ноябре 2012-го. В Лиссабоне я оказался по двум поводам сразу, но ни один из них не был связан с Эйсебио. А потом, как водится, позвонили друзья друзей. Причем как раз в том момент, когда я фотографировал его памятник возле стадиона "Да Луж", на котором играет "Бенфика".

– Тут такое дело... Сидим в морском ресторане, а через столик – Эйсебио. Пришел поужинать с парой друзей. Подумали – вам это может показаться интересным.

День был тяжелым, а ночью предстояло работать. Поэтому, грешен, я не хотел ехать ни к какому Эйсебио. Да и кто мог дать гарантии, что он вообще станет с нами общаться? Эйсебио! Отдыхающий с друзьями! Сомнительное предприятие, ей-богу. К тому же кто-то из официальных лиц "Бенфики" днем неофициально намекал: поддает, мол, звезда. Что мы там увидим, в ресторане "Семь морей" на сообщенной нам авениде? Что-то печальное и непечатное?

Коллеги, впрочем, поставили вопрос жестко: едем без вариантов. Согласился, скрепя сердце. Не пожалел потом ни секунды.

Он действительно сидел за обычным столиком, в общем зале ничуть не пафосного ресторана. С пожилой семейной парой и немолодым другом. Мы разместились по соседству и долго не решались заявить о себе, пока один из нас, говорящий по-португальски, не набрался смелости.

– Сеньор Эйсебио...

С минуту он отрицательно мотал головой. Потом сдался. Попросил только дать закончить с главным блюдом. Наш связник сказал, что решающими аргументами стали слова "Яшин" и "Россия".

За весь вечер Эйсебио в пику официальному лицу "Бенфики" выпил пару бокалов вина и порцию белого портвейна на десерт, растянув ее на полтора часа нашей беседы. Не пробовали белый портвейн? Попробуйте. Эйсебио знал толк в португальском десерте.

Мы переползли за его столик бочком, как крабы. Понимающе косились на прислоненный к стенке легкий костыль – следствие тяжелейшей травмы колена, полученной им в 32-летнем возрасте. Обозначили какие-то разогревочные вопросы. А потом просто утонули в его красноречии. И даже, показалось, в его душе.

Друзья легенды никуда не ушли. Вместе с нами они слушали то, что вряд ли слышали раньше. Про меховую куртку, принадлежавшую Льву Яшину и подаренную Эйсебио его вдовой Валентиной Тимофеевной, – португалец хранил ее всю жизнь. Про три его прижизненных памятника – один лиссабонский и два американских. Про ту самую черную икру в Черкизове. Про баньку по-русски, из которой уроженец Мозамбика выживал португальцев, плеская на камни ковшик за ковшиком.

Через какое-то время к нам подсели люди с соседних столиков. А затем и известившие нас об Эйсебио друзья друзей, и несколько спартаковских болельщиков, приехавшие в Лиссабон на матч против "Бенфики". Эйсебио словил кураж и полет. Его выступление перешло в театрализованную фазу, пару раз португалец порывался даже встать и изобразить что-то совсем уж натурально. А под конец, прощаясь, обнял всех жестом и похвастал знанием русского.

– Я тебъя люблу! – сказал Эйсебио.

Вокруг не осталось никого, кто не был готов ответить ему тем же.

Грех мериться траурами, но мне сложно припомнить, когда мы, прощаясь с одним человеком, всей страной погружались в трехдневную официальную скорбь, как португальцы. Точнее, вспомнить можно. Не знаю, нужно ли. Ведь одно дело траур объявить, другое – почувствовать. Нам бы вообще разобраться со все падающей ценой человеческой жизни и поучиться у маленьких наций их единению и самосохранению.

А пока эти времена не настали, посочувствуем футболу, потерявшему одну из своих легенд, и Португалии, попрощавшейся со своей Жемчужиной. Великим игроком. И великим человеком, способным до последних дней жизни признаваться миру в любви.