Возвращаясь вчера из путешествий по Руси Великой, пролистнул на светофоре Facebook. Да так и остановился, замер. Господи! Да что ж это?

Пудышев, Юрок, Юрий Алексеевич, Пудик...

Вот уж в чью кончину верить никак не выходит. Да я и не верю. Поверю скорее, что он снова напялил шорты (еще попробуй, найди по размеру) — да раздвинул рекорд для действующих футболистов еще шире. Как когда-то — выйдя на поле в официальном матче 55-летним, кажется.

Это был самый юморной человек в советском футболе. Самый-самый-самый. Твердое первое место.

За первым пропасть — а уж на втором Гамула, еще кто-то...

Сегодняшние корреспонденты и не знают, какого парня мы потеряли. Пусть все его рассказы и надо было делить на восемь.

Так в этом и прелесть!

Кубок Содружества, который мы потеряли. Воспоминания Юрия Голышака

***

Ах, Юрок, Юрок. Сразу заставивший перейти на «ты», когда познакомились на давнем Кубке Содружества. Через минуту были друзьями навек.

— Пойдем! — махнул рукой.

Пошли по коридору — я да Юрий Алексеевич...

— Не зови меня Юрий Алексеевич! — усы его шевелились самым недобрым образом. — Юра! Юрок!

«Юрку» было под полтос — но ладно. Юрок так Юрок.

Вот идем по коридору, полумрак. Юрок, мой новый друг, отворяет рывком, не обеспокоиваясь стуком, дверь за дверью. Смотрит и закрывает.

— О! — отыскивает нужную. — Дай-ка маечку. Тебе все равно не нужно, играть не будешь. Отчислим тебя, наверное. А майку корреспонденту подарим, он про тебя хорошо напишет.

Так я заполучил майку БАТЭ, кажется. Футболист прояснил собственную судьбу. Хоть и не факт, что отчислили, — Пудышев горазд был на шутки. А мне Юрий Алексеевич, подозвав к окошку, указал куда-то в сторону Алексеевского кладбища: «Видишь — магазин? Тебе туда! Возвращайся скорее, не томи. Возьми вот денежку».

Пожалуй, это было лучшее интервью для меня тогдашнего, юного корреспондента. Столько прекрасное, что напечатать его не рискнуло ни одно издание. Некоторые редакторы смотрели на меня подолгу поверх очков, ознакомившись с первыми строчками.

А в первых строчках было вот что:

— Я в этом Борисове четвертый год — и ни с одной бабой еще не был. Говорю им, а они одно и то же: «Сделаем, сделаем...» Обидно, понимаешь. Я им и параметры дал необходимые — лет 45. Бальзаковская женщина. Отдых. Четыре у меня таких в Минске. Люблю «бальзаков» — спасу нет! Но тут главное — имена не перепутать. Обижаются сильно. Да и не попадаются что-то такие, чтоб сказать: «Вот тебе, Юра, денег, иди, купи себе что-нибудь...» Пока только Юра покупает. А солидности хочется. Вот играл я в Якутске — только заикнулся, сразу женщину и организовали. А уж она у меня с порога о самой-самой заветной мечте справилась. Ванну, говорю, из шампанского никогда не пробовал. Что ты думаешь?

Игорь Криушенко: «Ванны из шампанского в моей жизни не было»

Я ничего не думал. Помню, очки мои запотели изнутри от таких подробностей.

— На следующий день домой являюсь — весь коридор в канистрах! — с торжеством сообщил Пудышев. — Проходи, говорит, Юра. Раздевайся поскорей. Из пива, правда, ванна оказалась. К тому же из холодного — но все равно приятно. Солидно, главное.

***

Эх, Юрий Алексеевич, Юрий Алексеевич, говорили-то мы с тех пор только по телефону. Я все радовал вас планами скорого приезда:

— Такие люди у вас в Белоруссии — Кныш, Курненин. Вы, наконец.

— «Я, наконец», — с иронией и наслаждением повторял за мной следом Пудышев.

Я знал, что ему понравится.

А сегодня и ехать не к кому — Кныш не дождался, Курненин тоже умер внезапно. В уход Пудышева не верю.

Но, видимо, придется.

***

Конечно, куда лучше Пудышева знал бывший собкор «СЭ» из Минска Сережа Щурко, дай бог ему, марафонцу, здоровья.

Им, одаренным ребятам, повезло друг с другом: один чудо как рассказывал, шевеля усами в самых значительных местах. Другой — мастер художественной записи. Изложил так задорно, так точно, что и слово лишнее не вставишь. За каждой интонацией чувствую Пудышева — а не писателя.

Так и появилось интервью в журнале «Галаспорт», которое цитируют до сих пор. Называлось, кажется, «Чемпионы пьют до дна». Текст, настоянный на шампанском. Найдите — не пожалеете.

Но и мне Пудышев рассказывал с подробностями. Что про московское «Динамо», что про минское. С которым стал чемпионом в 82-м. На подробности Юрий Алексеевич был зорок.

Рассказывал Пудышев с таким вкусом, что со временем даже подзабылось — он ведь классно играл в футбол! Уровень сборной СССР! Капитан команды-чемпиона!

***

О Пудышеве и его похождениях складывались какие-то былины. Футбольный мир пересказывал историю за историей — никак не предполагая, что однажды герой захочет обо всем этом рассказать лично и на весь мир.

Скажешь сегодня — «а вот история с ванной и шампанским...». Договаривать не надо, каждому из прекрасного футбола 80-х ясно: Пудышев!

Сергей Силкин: «Канчельскис на тренировку явился пьяным в хлам. Повис на первом же барьере»

Кто спал под крестом? Пудышев!

Кто «Гастелло»? Он!

Кстати, про Гастелло. Сидели как-то, вспоминали в «Разговоре по пятницам» с хорошим футболистом и тренером Сергеем Силкиным нашего общего друга Пудышева.

Спрашиваем:

— Говорят, однажды на вечеринке он воткнул в задницу горящую газету и вылез по другую сторону балкона. Держась за перила, голосил: «Я — Гастелло!»

— Зная Пудика — ничему не удивляюсь! — усмехнулся Силкин. — Помню, Сашка Уваров на сборах по случаю дня рождения выставил две трехлитровые банки вина. Все поздравили, пригубили и разошлись. А Пудик заводной, пока керосин не кончится, не остановится. После отбоя заводят его под руки, укладывают на кровать. Он никак не угомонится. То ногами по спинке молотит, то кулаками по открытой створке шкафа. Затем вскакивает и бежит в коридор. А в комнате напротив Гершкович жил. Пудик вваливается к нему, включает свет: «Ну как тебе спится, тренер?» Заспанный Михал Данилыч вскакивает, глаза выпучил. Думал, война началась.

— Картина.

— Я залетаю следом, затаскиваю Пудика обратно. Запираю на ключ, который прячу под подушку. А ему же море по колено, начинает в дверь ломиться, верещать. Потом резко разворачивается — и на балкон...

***

Даже приход его в московское «Динамо» — комедия.

— Я как в московском «Динамо» оказался? Играл себе в Подмосковье, каждую кочку на калининградском «Вымпеле» знал. Где-то меня Голодец Адамас Соломоныч углядел. Большой был хитрован, как змея. Мы его Мудрым Каа прозвали. Пойдем, говорит, познакомлю с Бесковым. Тот с порога спрашивает: «За кого болеешь?» — «За «Спартак»!» Тот к Голодцу оборачивается: «Ты кого мне привел? Вон отсюда!» Выходим. Адик на меня смотрит: «Что, деревня, сообразить не мог?!» Но день прошел, два — оттаял Костик-то, обратно зовет... И началась моя динамовская эпопея.

— Забавно.

— Забавно, что сам Костик в скором времени в «Спартак» ушел. Сразу нормальным мужиком стал. А Голодец, чтоб я с голоду не умер, достал из кармана две фиолетовые бумажки — по 25 рублей: «С зарплаты отдашь...» Как они у меня в руках захрустели, захотелось бегом — и шампусика купить. А Голодец по глазам все понял — ты, говорит, не шампанское, а торт мамаше купи.

***

Судьба его была полна чудесных виражей. Даже разделив на восемь — невероятных! А уж как Юрий Алексеевич о них рассказывал...

Играл себе в московском «Динамо». Уважали. Но!

— Но забрели с приятелем в «Метрополь», около Малого театра. Попили, икорки съели. А в «Динамо» о таких вещах сразу узнавали. Кто-то Севидову стукнул, назавтра все знали, где я был. Говорит: «Рановато ты, Юра, по «Метрополям»...» Поставил меня на игру, а та не заладилась — и оказался Юра на лавочке. Почти на год. Еще ангину подхватил такую, что кабы не Вовка Федотов, сейчас и не жил бы: нашел в Калининграде меня, под мышку — и в Бурденко. Женщины меня оперировали — они в горле железяками копаются, а я глаз скосил и бюсты рассматриваю. Шампанского им потом купил. А в родном «Динамо» после слышу: не хочешь ли в другом коллективе поиграть? Мне и самому надоело ходить в перспективных — написал заявление. Перебросили по динамовской линии чуть ниже — в Минск. Тоже город-герой.

Сергей Алейников: батюшка из Лечче

***

— Ну и как белорусы приняли? — интересовался я.

— Встретили меня, накормили, в общагу прописали, — пожал плечами Пудышев. — После первой тренировки стол накрыл — а мне от команды хорошую девушку презентовали. А следом за мной, кстати, и Курнилку из московского «Динамо» в Минск выслали (Юрий Курненин. — Прим. «СЭ»). Квартиру я получил в Минске символическую, однокомнатную. Как взглянул на два ящика вместо стульев и голые стены — сразу приволок знакомую художницу на пару недель. Стены расписывать. Живет, рисует, радуется. Может, спрашиваю, масляной краской стенку оформить? Нет, отвечает, стены отвалятся. По-другому надо. Она мне громадный крест с Иисусом угольком прям над койкой намалевала. Шедевр.

— Спали под крестом?

— Ну да. КГБ пронюхал — соседи бумаги начали писать от наших пьянок. Я их потом видел — четыре тома. Адресовали Шкундичу, милицейскому генералу, который «Динамо» курировал. Явились от него проверяющие, видят — пьяные люди лежат. И — крест.

— Поразились?

— Говорят: «Советский офицер не может спать под крестом! Ты баптист, да?» Отвечаю — это Микеланджело. «Знаешь, квартирку мы тебе опечатаем на пару месяцев за это «Микеланджело», а ты в общаге поживи, пока не исправишься...» Я исправился — они вернули. Но в общаге мне веселее жилось. Еще машину выдали в 79-м.

***

— Тоже история? — радовался я. Зная, что у Пудышева без историй не бывает.

— История! «Копейка» с итальянским движком. Учусь кататься, приятель помогает. Поехали на «Минское море», есть у нас такой водоем. Проселочная дорога, катимся... Вдруг Малофеев откуда-то из кустов вылезает, в семейных трусах необъятной величины. Увидел мои «Жигули»: «Наши отдыхают — солидно. Молодцы, наконец-то хоть на природу выехали...» До моря метров двадцать остается, никак не больше. Говорю приятелю: «Шур, дай хоть я-то проеду, немного здесь». Надо ж учиться, правильно? Все равно людей нету. Сажусь. Вдруг парень дорогу перебегает — я газ с тормозом перепутал с испугу. Как дал! А дорога бугристая... Смотрим — летим. Деревья замелькали. Почти до самого пляжа долетели. Я, приземлившись, лоб о стекло разбил. Машину тоже.

— Это ясно.

— Посидели чуть-чуть в кустах — пошли мужиков звать. «Ребята, мать вашу, как залетели-то сюда?!» Завели как-то, крыло выгнули, потихонечку обратно двигаем. Снова Малофеева проезжаем — у того челюсть отпала. Дальше — больше. Починили машину, стал по новой учиться. В Минске как раз метро начали рыть. Котлованы. Почему я сейчас за руль не сажусь? Выпьешь — и сразу тянет девчонок подсадить, на скорости... А тогда — так и сделал. Второй час ночи. Город пустой. Девки балдеют. Чувствую — опять парю. Над пропастью. Одну пролетаю — во вторую почти сваливаюсь, вместе с машиной. В метро будущее. На выход, говорю, все. Машину там и оставил, только колеса передние болтаются над ямой. В котловане третья смена работала — у мужиков глаза повылазили: что за аппарат? Обратно на такси поехал.

— А «копейка»?

— Наутро звонок, милиция: «Эй, футболист, забери свою машину!» Прихожу — ни окон, ни дверей. Разобрали за ночь. Кое-как опять починили, и стала моя машина служебной на базе. Я с тех пор за руль не сажусь. Как подумаю, что чуть людей не загубил, третью-то смену, — и сразу не тянет. Ездил бы на трамвайчике, да только нет их в городе Борисове. Пешком хожу.

«Бесков думал, что я продал матч в Кутаиси». Гаврилову — 65

***

— Команда у вас в 82-м была волшебная. Обойти «Спартак», обойти Киев... — все пытался вырулить к футболу поближе я. Но неудачно. Жизненные подробности прекрасному Пудышеву были дороже футбольных.

— В Минске Базилевича сняли после неприятной истории — но его ребята и не любили. Высокомерный очень, хоть и умный мужик. Не отнимешь. Поиграли какое-то время без тренера — и вдруг: тук-тук... А это Малофеев Эдуард Васильевич на белом коне. Собрал нас: «А возьмем-ка, ребятки, первое место, да с отрывчиком?!»

— Что ответили?

— К каждому подошел: «Веришь?» Последним Байдачный сидел. Тот сначала между ног почесал, потом губу. Тоже ответил: «Верю!» Началась работа. Эдик первое, что предложил, — после игр у кого-то дома собираться. С шампанским. Обсуждать. Чтоб каждый не лазил по помойкам, а сплачивался в коллективе. Хоть пили без фанатизма, народ со временем перестал на тренировки являться. Малофеев решил: хорош пить, завязываем с этими делами. Но команда уже была как единое целое. Малофеев сам недавно закончил играть, просекал эти вещи тонко. С 79-го до самого чемпионства он изумительно себя вел. С понятием. Вдруг, ни с того ни с сего, после чемпионства Эдика как замкнуло. Вот он ездит по заводам да рассказывает, как с нас, сидящих в президиуме, «спесь собьет»... Да ты скажи лучше, как еще раз чемпионами стать, за нас-то не волнуйся! Если б не это — обязательно второй раз стали бы. По накату. Эдька мнительный, конечно, стал.

***

Кто сейчас расскажет так вкусно обо всем этом? Кто вспомнит?

Кто-то написал вчера — «поколение чудесных усачей на сходе». Вот в точку! Куда вы торопитесь, ребята? Зачем? 67 лет — разве возраст?!

Звонил я Пудышеву несколько лет назад. Поговорили как-то грустно.

— Помогаю в Бресте главному тренеру...

— Когда-то у вас было четыре собаки — и двух вы собирались отдать дочери в приданое.

— Отдавал — не взяли. Поумирали уже от старости. Сейчас одна собака осталась. И кот. Все равно весело — гоняют друг друга по квартире.

Произнес это «весело» так — чтоб было мне совсем невесело. А теперь уж и подавно.