Футбол
«Сидели на кухне. Высоцкий напел что-то...» Памяти спортивного врача Александра Ярдошвили
В эту череду невозможно поверить — Миша Насибов, Ярдошвили... Самые теплые люди из того ЦСКА, куда приезжал репортером не юным, но молодым.
Люди, которые и подшутят, и приобнимут. Которым звонишь после победы в Кубке УЕФА — и радуешься так, будто сам его выиграл. Без них, думаю, и половины Кубков того ЦСКА не случилось бы.
Ч-чёрт, что ж за дни такие? Что за нелепая весна? Куда уходит футбол нашей юности — вслед за этими крепкими, веселыми, остроумными? Вслед за Розановым, Насибовым, Ярдошвили?
Просыпаешься, натыкаешься на такие новости — и хочется заснуть снова. Пропустить этот день. Только бы отрешиться от этой жуткой череды.
А потом лежишь и вспоминаешь. Как встречался с Розановым в кафе у Аптекарского огорода, записывали какие-то передачи. Глядя на красоту за окном. Те наши передачи остались где-то в YouTube. Боюсь пересматривать.
Вспоминаю, как приезжал к Насибову не только в Ватутинки — еще и на Беговую. Тот самый ипподром, где блистал его отец, выдающийся жокей Советского Союза. Говорили про лошадок, маршала Буденного и всё-всё-всё.
Как гостил у доктора Ярдошвили в Переделкине. Писательских краях, воспетых гостившей здесь Анной Ахматовой, — уж и не вспомнит никто, где тот «ландышевый клин». Быть может, возле имения прекрасного доктора Александра Эдуардовича. Даже мне, репортеру, дышалось здесь вольно и легко. Как когда-то Пастернаку, Окуджаве, Искандеру и Чуковскому. У доктора Ярдошвили был вкус к выбору мест.
За Ярдошвили я болел персонально. Уже в «Динамо» он рванул изо всех сил к кому-то захворавшему, подвернул ногу и упал. Ушел с поля, опираясь на доктора номер два.
Я, сидевший на трибуне, падал в этот момент вместе с ним. А больно мне было, пожалуй, даже сильнее. Перестав однажды переживать за команды, я еще сильнее переживаю за дорогих мне людей в этой профессии. За товарищей.
***
У доктора случился первый в жизни отпуск. Время без работы.
— Впервые за 35 лет! — уточнил он, подняв палец.
ЦСКА покинул, в «Динамо» еще не пришел. Хоть и собирался.
Мы с Сашей Кружковым смотрели на его портреты из юности — когда работал еще в «Черноморце». Не понимали, как можно было сбрить столь роскошные усы. Можно проспорить, но по доброй воле — никогда. Ярдошвили усмехался. Эх, было время!
Простор гостиной наполнился мяуканьем. Это два белых кота опомнились, проснулись. Немедленно распределили роли — один расположился на коленях у Кружкова, другой у меня.
— Странно, — озадачился доктор и указал на моего, — этот обычно к гостям не подходит. Он глухой. Зато умный. Утром просыпается первый — и начинает с полок сбрасывать все что может. Не слышит же грохот. Будит!
Глухой кот покосился с тяжелой укоризной. Догадавшись, что секреты — больше не секреты.
— Он безымянный, наверное? — предположили мы.
— Ну да. Все равно не слышит.
А рядом страдал после операции здоровенный пес Аякс. Ярдошвили смотрел на него — и глаза наполнялись слезами. Тот отвечал взглядом заплаканных глаз.
Хозяин и собака прощались. Умрет Аякс через неделю. Не вытянет.
Мы ловили эти взгляды, понимая снова и снова: какой же он хороший человек, этот доктор...
***
Мы замечали на руке знакомые часы — и догадки секунду спустя подтверждались. Подарок другого нашего товарища — Леонида Слуцкого. Это он, отмечая очередное чемпионство ЦСКА, каждому сотруднику вручил на память часы. Мы-то думали, недорогие.
А тут появилась возможность рассмотреть получше.
Ярдошвили с широкой улыбкой снял свои, протянул:
— Graham! Десять тысяч долларов!
— Ого! — охнули мы. Вот это широта души. Вот это Леонид Викторович. Перемножить в голове тридцать человек на десять тысяч долларов удалось не сразу.
Обратную сторону украшала эмблема ЦСКА и фамилия — Ярдошвили...
***
Весь вечер мы вспоминали фамилии. К каждой прилагалась история. Чугайнов, Акинфеев, Соломатин, Билялетдинов...
Шли-шли — и дошли вдруг до Высоцкого. Господи! На такой поворот мы и не рассчитывали.
Хоть каждый доктор, поработавший на неотложке, горазд удивлять. Жизнь пропитана приключениями.
— Фельдшером я трудился недолго... — начало истории не обещало сюрпризов.
Но вот следующая фраза заставила переглянуться. За двадцать лет сотрудничества мы-то с Кружковым понимаем друг друга не с полуслова — с полувзгляда.
Вот она, эта фраза:
— Центральная подстанция «Склифа» обслуживала Большую Грузинскую улицу.
Мы догадались, к какому пациенту ездил наш доктор. Да и кто бы не догадался.
— Случайно попал в одну бригаду с Игорем Годяевым, который занимался Высоцким. Причем безумно был на него похож. Одного роста, приблизительно такие же черты лица, чуть вытянутая нижняя челюсть. Как-то приехал на вызов к Высоцкому, действительно ему помог, подружились. Игорь и умер так же, не переборол тягу к алкоголю.
— Значит, встретились с Высоцким?
— Строгих правил тогда не было. Освобождаясь с вызова, ты докладывал по рации в диспетчерскую. Если отношения хорошие — где-то задержишься, передохнешь. Вот мы ехали с вызова как раз в том районе, Игорь спрашивает: «Хочешь познакомиться с Высоцким? Заедем?» И мы заехали!
— Что увидели?
— 1976 год, я студент четвертого курса. Поражаюсь: «Как с Высоцким? Уже час ночи!» — «Да он только проснулся...» Позвонили в квартиру, тот обрадовался: «Игоряша!» Встретил как брата. Мне руку пожал. Сидели на кухне. Высоцкий напел что-то. Кусочек из песни, которую в то время писал.
— Высоцкий казался больным человеком?
— Нет! Совершенно нормальный! Просидели около часа. Двухкомнатная квартира, ничего особенного. Запомнились фотографии — с концертов, вместе с Мариной Влади, Марина одна с развевающимися льняными волосами, «Гамлет», Юрий Любимов... Показывал рисунки.
— Влади была?
— Нет. Но мы не выпивали. Приехали в тот момент, когда собрались какие-то творческие люди. Никакого угара. Если б Высоцкий был в другом состоянии, Игорь меня бы не привез. Я и не заподозрил, что у Высоцкого нелады со здоровьем, — на обратном пути Игорь мне открыл глаза: «Часто ему помогаю...»
***
Сколько вы еще не рассказали, дорогой наш доктор.
Уезжая из вашего Переделкина, мы не сомневались — еще вернемся. Да не раз. А не случилось.
Почему ж так рано, Александр Эдуардович? Куда вы торопились?
Земля пухом.
