«Ван Бастен поймал меня на том, что я подпрыгнул перед ударом». Монолог Рината Дасаева
«К моменту перехода из Астрахани в «Спартак» прооперировал оба колена»
— Мой папа болел за «Спартак» и в футболе, и в хоккее, и эта привязанность с детства перешла ко мне, — рассказывает Дасаев. — Поэтому, когда оказался в Тарасовке, перестраиваться не пришлось. Думать надо было только об одном — доказывать свою состоятельность и соответствовать требованиям Константина Ивановича Бескова. Воспринял это предложение, как подарок судьбы, — ведь у меня ко времени переезда в Москву уже оба колена были прооперированы, два мениска вырезано. А вы представляете, каким кустарным образом тогда операции делали...
Кто предложил меня Константину Ивановичу, точно не знаю. Возможно, его помощник в «Спартаке» Федор Новиков, который работал со мной в «Волгаре». Именно при Новикове я в Астрахани завоевал место первого вратаря. Как и то, что у Федора Сергеевича в связи с этим были неприятности по линии местного управления внутренних дел, поскольку мой предшественник в воротах «Волгаря» Юра Маков был зятем начальника УВД.
С другой стороны, Маков был уже на закате своей карьеры, поэтому не думаю, что проблемы у Новикова возникли слишком уж явные. Благодарен ему за то, что он не привел с собой какого-то опытного вратаря, а сделал ставку на меня, юного.
К моменту моего ухода из «Волгаря» Новиков был уже в «Спартаке», а команду из Астрахани возглавлял тренер по фамилии Шляк, который отпускать меня не хотел, всячески отговаривал. Но я пошел посоветоваться к Макову, и тот сказал: «Ринат, меня когда-то Лобановский звал в «Днепр», но я не решился уезжать с насиженного места. Это был мой шанс, и я его не использовал, а больше меня никуда не звали. И очень жалею, что тогда не поехал». Я и так склонялся к тому, чтобы попробовать свои силы в «Спартаке», а после таких слов — тем более.
Бесков сказал: «Я из тебя Третьяка сделаю!»
— Однажды «Волгарь» куда-то ехал через Москву, и спартаковские селекционеры надоумили меня позвонить по телефону-автомату Бескову домой. Приехали в столицу рано утром, сначала покатались на метро, потом пошли в баню. После бани думал — звонить, не звонить? Но все-таки решился. Константина Ивановича дома не было, но трубку сняла Валерия Николаевна, которая была в курсе. Она сказала, чтобы я не волновался, и на Павелецком вокзале, откуда мы должны были ехать в аэропорт Домодедово, уже ждали люди. И меня сразу отправили на тренировку в Тарасовку.
Сразу попал на двустороннюю игру. Изначально планировалось, что пробуду в расположении «Спартака» два-три дня, на меня внимательно посмотрят. А в тот момент в «Волгаре» не было второго вратаря, и, уезжая в Москву, я пообещал, что при любом исходе просмотра еще три матча за родную команду отыграю.
Но у Бескова были другие планы, и он заявил: «Поедешь не в Астрахань, а вместе со «Спартаком» в Душанбе и Ташкент». Я заартачился: мол, не могу, Константин Иванович, обещание дал. Спасибо Николаю Петровичу Старостину, который сгладил ситуацию, сказав: «Костя, парень правильно говорит. «Волгарь» — тоже наша команда, общества «Спартак», мы должны им помочь». Минут 15-20 между ними шли дебаты. Не то чтобы они ругались — просто Старостин говорил: «Ну он же дал слово!». В итоге Бесков сдался: «Ладно, отправляйся на три игры, но потом сразу к нам».
Задержать в Астрахани меня не пытались. Руководство только спросило: «Ты заявление о переходе в «Спартак» написал?» — «Да». — «Считай, что ты уже в «Спартаке»».
А в день, когда я вернулся из «Волгаря» после тех трех матчей, буквально с самолета меня повезли на стадион «Локомотив», где «Спартак» играл с «Нистру». Смотрел, как мы проигрывали кишиневцам по ходу встречи, но победили — 4:3, видел, сколько народу пришло в Черкизово — и окончательно понял, в какую команду попал.
Учитывая, что Константин Иванович желал сразу взять меня на выезд, делаю вывод, что разглядел и поверил он в меня сразу. А потом эта вера укрепилась во время тренировок. Это правда, что Бесков предупреждал ребят, чтобы те не били мне сильно с близкого расстояния. Я все-таки был тогда щупленький, худой. Наверное, тренер почувствовал, что во мне что-то есть, и решил беречь — чтобы травму ненароком не получил.
Как-то он мне сказал: «Я из тебя Третьяка сделаю!» И потом не раз любил повторять эту фразу. Наверное, ему это удалось (улыбается).
Правда ли, что в контрольном матче, выигранном нами 8:1, пропустил гол от чужого вратаря? Нет, легенда.
«Спартаковский дух не был мифом»
— Человеку, приезжающему в столицу из провинции, не так легко к ней привыкнуть. Но если в работе все ладится и тебя приняли коллеги, проблемы отходят на второй план. Играя сначала в дубле со своими одногодками, быстро ощутил себя своим, а в 78-м, уже в высшей лиге, успешно провел первые два матча в «основе» — 0:0 в Ворошиловграде с «Зарей» и 1:0 в Москве с «Локомотивом». После этого сразу почувствовал доверие старших партнеров и Бескова.
Потом говорили, что Прохоров перед матчем с «Зарей» сам попросил Бескова дать ему передышку. Этого не знаю, поскольку сам ни от одного, ни от другого о таком не слышал. К тому моменту прошло восемь туров, во всех играл Прохоров. О том, что выйду на поле, Константин Иванович сказал на установке за три часа до игры. Естественно, волновался. Причем не только тогда, а всегда: переживания и чувство ответственности должно быть у игрока перед любым матчем.
В 77-м, когда попал в «Спартак», в нем было две группировки — Ловчева и Прохорова. Мнение о том, что я оказался в ловчевской, ошибочно — меня не было ни в той, ни в другой. Вдвоем с Олегом Романцевым, с которым мы были дружны, находились где-то посередине.
И Ловчев, и Прохоров хотели быть капитанами, между ними шла борьба за лидерство. Мне предлагали посидеть, пообщаться то одни, то другие. Чуть больше ребят в тот момент было у Прохорова, поэтому он и был капитаном. Я же уважал их обоих, оба были убедительны.
Может быть, именно поэтому, когда и Ловчева, и Прохорова из команды Бесков убрал, Романцев стал капитаном «Спартака», а я — вице-капитаном. В нас никто не видел людей, которые находятся в чьем-то лагере. Мы начали строить единый коллектив, с которым легче решать большие задачи. Ребята должны получать удовольствие не только от игры, но и от общения. Мы ощутили на себе, насколько некомфортно, когда команда разрознена — и начали делать все для того, чтобы подобного не было.
Что я подразумеваю под спартаковским духом, который, на мой взгляд, не был мифом и реально существовал? В первую очередь единый коллектив, который в трудных ситуациях на поле мог взять решение даже самых сложных задач на себя. Ключевое слово, которое, думаю, отличало наш «Спартак» от многих других — удовольствие.
Недаром, если брать нашу команду 80-х годов, то мы, ветераны, до сих пор с радостью играем на разных турнирах и поддерживаем друг друга. У нас атмосфера была отличная, мы всегда хотели, чтобы каждый — даже такой отшельник, как Бубнов — был вместе с коллективом. А если кто-то шел против, всегда ставили на место, порой жестко. Находясь за рубежом, всей командой скидывались на подарки поварам, шоферам — и не было человека, который не давал бы денег.
Во второй половине 80-х я жил в одном номере с Сашей Мостовым, и они с Шалимовым «получали» от меня постоянно, но в шутку. Мы понимали, что они преданы и футболу, и коллективу, на тренировках их заставлять трудиться не надо, а смысл тогда таких ребят «гонять»? Как далеко они пойдут, мог видеть только Константин Иванович, но то, что ребята способные, осознавали все.
А еще спартаковский дух шел от великих людей — тех же братьев Старостиных. Они тоже делали все, чтобы мы были едины, начиная с футболистов и заканчивая начальством. Думаю, сегодня понятия «спартаковский дух» уже нет. Значительную часть команды составляют иностранцы, многие из которых и близко не знают историю «Спартака». О каком духе тут может идти речь...
Знал ли Бесков о группировках Ловчева и Прохорова? Наверняка знал. Тренер старался, чтобы на тренировочном процессе и в играх все это никак не сказывалось, но просто так подобные вещи исчезнуть не могут.
В какой-то момент Бесков, видимо, это понял и решил разрубить гордиев узел. К 78-му появились игроки, которые были способны заменить Ловчева, а в воротах в какой-то момент было решено попробовать меня. Дело пошло, и после первых же двух моих удачных игр Бесков убрал из команды Прохорова. И не помню, чтобы это вызвало много шума.
Водитель Николая Петровича мне рассказал, что женщина, которае убирала комнаты в Тарасовке, случайно услышала разговор: Прохоров собрал «своих» ребят и вроде как начал говорить, чтобы меня «сплавили». И те якобы сказали: «Не волнуйся, мы поможем». Эта женщина пошла к водителю Старостина и рассказала ему об услышанном, а тот доложил самому Николаю Петровичу. Старостин передал это Бескову, после чего Прохорова в команде не стало.
«Старостин мог терпеливо отвечать по телефону какому-то болельщику, почему мы проиграли»
— Первое время я жил не в Тарасовке, а у дяди с тетей, и домашняя обстановка облегчила адаптацию. А потом получил однокомнатную квартиру на Краснобогатырской улице. С жильем для «Спартака» вопросы решались без больших проблем, так как команду курировал председатель исполкома Моссовета Промыслов, который был дружен с Бесковым и Старостиным.
Но еще до того, в начале 78-го, у меня был кризисный момент. Мы были на предсезонных сборах в Болгарии, и я, молодой, исполнял обязанности «дежурного», то есть должен был после тренировки таскать сумки старших ребят и авоську с мячами. Попросил меня донести до номера его сумки и Бесков.
И, пока я таскал «общественные» сумки, о бесковских забыл! Он здорово на меня накричал. После возвращения со сбора я поговорил с матерью, которая была в гостях у дяди с тетей. Сказал ей: «Поговори со Старостиным. Если я не нужен, тогда уеду в Астрахань. Тем более что и квартиру не дают...»
Мама пошла к Николаю Петровичу, и тот ее успокоил, сказав, что торопиться не надо. Все сгладилось, а через несколько месяцев я уже играл в основном составе. А вскоре и с квартирой вопрос решился.
Однажды я сильно удивился, когда Николай Петрович терпеливо отвечал по телефону какому-то болельщику, почему мы проиграли. Внизу нервничал шофер, мы торопились, а Старостин все объяснял и объяснял. Он никогда никого не «посылал», старался все разжевывать — и болельщикам, и журналистам. Николай Петрович был очень порядочным человеком, абсолютно не высокомерным, и никому не отказывал в общении.
Сам я со Старостиным один на один разговаривал редко. В гневе или даже в сильном раздражении Николая Петровича не видел никогда. Выдержка у него была на высоте, он переживал за ребят, делал все для того, чтобы они жили хорошо. А Константину Ивановичу оставалось заниматься только тренировочным процессом. Правда, если какие-то особо важные вещи Старостину было сложно «пробить», они шли в высокие инстанции вместе с Бесковым и двойным авторитетом решали все вопросы.
Это потом между ними уже стали возникать разногласия, что неизбежно, когда долго работаешь вместе. Те же Лобановский с Базилевичем успешно трудились, а потом в чем-то не сошлись — и расстались. Так что это нормальное явление.
Благодарен Константину Ивановичу за все, что он для меня сделал, и очень рад, что судьба свела меня с ним. Да, его нельзя назвать легким человеком, и определение Бескова как диктатора, пожалуй, справедливо. Тогда мы про себя могли ворчать, но теперь понимаем, что он был прав, и говорим ему «спасибо». Скажем, он мог устроить разнос после победы со счетом 4:0, если мы во втором тайме позволяли себе расслабиться. Сейчас понимаю, что по-тренерски это правильный подход.
Был, правда, в отношениях между ним и командой критический момент. Кажется, в 85-м, когда действительно он стал работать несколько однопланово и слишком жестко. Ясно было, что не все в порядке, и нас даже вызывали в ЦК КПСС, чтобы выяснить, что происходит. Бесков отказался ехать на выезд со «Спартаком» по маршруту Баку — Ереван. В двух матчах мы набрали всего очко, после чего он в команду вернулся.
«Весело отдыхали, и иногда Бесков нас ловил. Меня прощал в первую очередь»
— Тренер доверял мне, капитану, во всем — как в футбольных, так и в нефутбольных делах. Он знал, что ребята верят мне, а я им, и после ухода из футбола Романцева сделал меня посредником между собой и игроками. Когда у него возникали сомнения по составу, вызывал меня (а также еще нескольких игроков — членов тренерского совета) к себе в кабинет и советовался, кого поставить, кого убрать, кто лучше выглядит, кто хуже.
Скажем, в 85-м — начале 86-го я потратил немало усилий, чтобы убедить Константина Ивановича простить Вагиза Хидиятуллина за давний переход в ЦСКА и разрешить вернуться в «Спартак». В конце 80-го мы сами были в шоке от этого перехода. Знал ли я, что Бесков обвинил Хидю в продаже игры «Карпатам»? Прилюдно он такого не говорил.
Перед возвращением в «Спартак» жизнь у Вагиза складывалась сложно. Он нигде не играл. Мы постоянно встречались и пришли к выводу, что единственная команда, с помощью которой он может вернуться в большой футбол, — родной «Спартак». Сначала Бесков был непреклонен, но потом смягчился. Вагиз показал настоящий характер и вернулся не только в клуб, но и в сборную. И сам Константин Иванович стал всем приводить Хидиятуллина в пример.
?Дистанция между Бесковым и мной действительно была меньше, чем у других. Скажу больше. У нас был очень хороший коллектив, мы часто проводили время вместе, и, как все нормальные молодые люди, порой довольно весело отдыхали. Иногда Бесков нас ловил. Приходилось объясняться. Многих прощал, меня — в первую очередь.
Я мог вспылить, и Бесков бы мне за это ничего не сделал. А вот если кто-то другой вскипал, то уже на следующий день этого человека в «Спартаке» могло и не быть. У ребят был страх, что что-то подобное в любую минуту может произойти. Поэтому я как капитан старался заранее гасить страсти внутри команды, прежде чем конфликт примет открытую форму. Хотя, конечно, помогал отстаивать игроков и Николай Петрович.
Но иногда предотвратить конфликтную ситуацию оказывалось невозможно. Скажем, в 83-м ехали мы на поезде после поражения в Минске, и наше купе с Романцевым было, по-моему, прямо рядом с бесковским. И Константин Иванович сгоряча сказал: «Ну что это за капитан? Пускай больше не приезжает!»
Олег это услышал, обиделся и решил уйти из команды. Не стал приходить на тренировки — и все. Мы пытались его уговорить, но решение он уже принял. А Бесков тоже не стал его убеждать остаться.
Бескова уволили уже после моего отъезда в «Севилью». Будь я в Москве — постарался бы как-то ему помочь"
— После сезона-88, когда я уже уехал в «Севилью», Бескова уволили. Будь я в Москве, постарался бы как-то помочь ему. Когда уезжал — не было ощущения, что над ним сгущаются тучи. Кстати, когда позже Николай Петрович назвал мне три кандидатуры на место старшего тренера «Спартака», я высказался за Романцева. А с Константином Ивановичем мы продолжили общаться и потом. Я приезжал к нему и домой, и в больницу, когда в 90-м он с тяжелым приступом аппендицита лежал...
Бесков никогда не убирал из команды человека, прежде чем не находил ему замену. Уходили Ярцев, Гаврилов, Шавло, но их всегда было кем заменить. Наверное, поэтому «Спартак» на протяжении девяти сезонов подряд не опускался ниже третьего места.
Я не в курсе, что произошло у Романцева с Тихоновым, Цымбаларем, Кечиновым, Булатовым, но, считаю, нельзя было убирать из команды игроков, если некем их заменить. В команду начали пачками привозить легионеров, которые не соответствовали уровню «Спартака». И смотрел ли их Романцев в деле, прежде чем заключать контракт — у меня большие сомнения...
Почему всего дважды за все годы, что я провел в «Спартаке», мы становились чемпионами, хотя девять лет кряду входили в тройку призеров? Возьмем 80-й год, когда Бесков возглавлял и клуб, и сборную, которой предстояло сыграть на московской Олимпиаде. До нее мы уверенно лидировали, опережали шедших вторыми киевлян, кажется, на семь очков.
Но Бесков был в высшей степени порядочным человеком, не тащил в сборную всех спартаковцев без разбора, а только тех, кто, по его мнению, такой чести заслуживал. В результате половина команды играла на Олимпиаде, половина — простаивала. Возник дисбаланс, и после Игр мы все преимущество растеряли.
А Лобановский, когда был тренером сборной, поступал иначе — брал туда все киевское «Динамо», и оно в плане подготовки оставалось единым целым. В 86-м году вообще был необъяснимый чемпионат. Киевляне в полном составе поехали в Мексику на первенство мира, и все матчи внутреннего календаря им перенесли. А из «Спартака» в сборной оказалось четверо — Родионов, Бубнов, Морозов и я, но в наше отсутствие команду заставили играть встречи чемпионата! Естественно, без лидеров команда теряла очки — к нам тогда отнеслись очень непорядочно. А киевляне потом приехали, все наверстали и стали чемпионами.
Может быть, где-то сказывались тактические промашки Константина Ивановича. И общий настрой, гораздо меньше сакцентированный на результат, нежели у киевского «Динамо». Лобановский подходил к турнирной стратегии по-научному, просчитывал, на каком отрезке первенства сколько очков нужно взять.
Мы все это считали ерундой, брали энтузиазмом и романтическим вдохновением. После некоторых поражений порой не расстраивались, потому что показали хороший футбол и порадовали публику. А Лобановский всегда говорил: «Пускай лучше хреново сыграем, зато победим». Ну, и разговоры о том, что от украинских команд им заранее гарантировано 6-7 очков, велись...
Я никогда не был за одного или за другого. Просто делал свое дело. Самым важным для меня было доказать, что по праву являюсь первым вратарем сборной. А у кого какое видение футбола — не мой вопрос. Что, если я даже согласен с Бесковым, то должен выкладывать это Лобановскому? Ну, не было бы меня тогда в сборной. И что толку? Кстати, не помню случая, чтобы Бесков с Лобановским при игроках плохо друг о друге отозвались. Все было очень солидно.
В сборную во главе с Валерием Васильевичем мне поначалу вписаться было непросто. С приходом Лобановского за спиной находился Виктор Чанов, который готов был занять мое место после первой же «пенки». И в сборной за все годы не припоминаю за собой серьезных ошибок! В «Спартаке» пропускал из-за своих оплошностей, а в сборной — ни разу. Лобановский в меня поверил, и ребята тоже. У нас сложились славные отношения, на которых противостояние «Спартака» и «Динамо» не отражалось. В сборной о клубных делах забывали. До сих пор, когда приезжаю в Киев, собираемся вместе, выпиваем, вспоминаем те времена. Игра — одно, жизнь — другое.
«Зная проблемы Черенкова со здоровьем, Лобановский просто боялся его перегрузить»
— Для меня, одного из немногих спартаковцев, постоянно игравших в сборной Лобановского, переход от него к Бескову и обратно не был сложным. Я чувствовал, что он мне доверяет — недаром и в 86-м на чемпионате мира, и спустя некоторое время, после Демьяненко, назначал меня капитаном сборной. В то же время я понимал, что к своим любой тренер относится чуть по-другому, и поэтому всегда тренировался до изнеможения и доказывал ему, что я лучший.
Накануне стартового матча ЧМ-86 в Мексике я 8 часов пролежал под капельницей. Как-то ночью проснулся от безумной часотки. С каждым днем становилось все хуже. За день до матча с Венгрией едва вышел на разминку — опухло лицо, по телу пошли красные пятна. Диагностировали аллергию — скорее всего, на клубнику с медом.
Наутро вызвал Лобановский. Я был уверен, что меня поставить не рискнут, но услышал: «Ринат, в газете написали, будто ты больной. Давай сделаем сюрприз венграм. Ты — в составе». Вот такие у нас отношения были с Лобановским, хоть он вроде и был нашим оппонентом.
Хоть эта история и не имеет отношения к «Спартаку», спрашивают меня о ней так часто, что не вспомнить ее не могу. Речь о невероятном голе ван Бастена в финале Eвро-88 Голландия — СССР.
Наверное, доля моей вины была. Мы с Лобановским пришли к выводу: ван Бастен поймал меня на том, что я подпрыгнул перед ударом, и когда мяч оказался в высшей точке траектории, я уже опускался. Эта ошибка стала уроком, и теперь учу молодых вратарей, чтобы они ни в коем случае не прыгали до удара. А тогда, хоть и почувствовал, что ошибся, все равно был крайне удивлен, обернувшись и увидев мяч в воротах.
Первая и последняя размолвка с Лобановским у нас случилась перед ЧМ-90. Команда уезжала в ФРГ на сбор перед контрольным матчем с Израилем. Я приехал из Испании, но Валерий Васильевич оставил меня в Москве на две недели. Сказал: мы знаем твои возможности. Но как можно готовиться к такому турниру одному? Хорошо, Романцев дал возможность тренироваться со «Спартаком». Но вскоре стало ясно, что Лобановский не верит в легионеров — не только меня, но и Заварова, Кузнецова. Это проявилось после первого матча с румынами, который стал моим последним за сборную. 13 июня, в день своего 33-летия, я впервые за 8 лет не вышел играть за сборную в финальной стадии чемпионата мира.
Пытались ли мы, спартаковцы, переубедить Лобановского в его многолетнем нежелании брать в сборную Федора Черенкова? Предубеждения против него у тренера, полагаю, не было. Он всегда у нас интересовался: «Как там Федор?» — причем не формально. Иногда брал его в команду, иногда — нет. Конечно, порой за Черенкова было обидно, но думаю, что Лобановский, зная проблемы Федора со здоровьем, просто боялся его перегрузить.
«Черчесов из-за ворот подсказал, куда Яковенко будет бить пенальти. И я его взял»
— В 79-м году, в матче с киевским «Динамо», мне выбили палец. После этого почти полсезона отыграл фактически одной рукой. Мучился, колол обезболивающее, тейпировал, в ЦИТО ездил — ничего не помогало. Боль была очень сильная. В матче с «Зенитом», который, правда, мы выиграли — 2:1, гол я пропустил именно потому, что по-другому, чем обычно, стал принимать мяч. Но на операцию ложиться не хотел. Тяжело было, но стремился помочь ребятам.
И мы стали чемпионами. В решающем матче, в Ростове-на-Дону, мне все-таки пришлось уйти с поля. В первом тайме столкнулся с Сергеем Андреевым, повредил колено и не смог продолжить игру. Колени-то у меня, напомню, были больные.
Все оставшееся время провел как на иголках — но Леша Прудников меня достойно заменил. Когда матч завершился победой, я не смог не то что пробежать, а даже пройти круг почета — и вышел только на командное фотографирование. Пришлось долго лечиться. Потом не раз приходилось играть с больными коленями. Но, зная об этом, никто не пытался меня травмировать.
Кстати, задачу стать чемпионами мы перед сезоном-79 не ставили. Все-таки всего год провели в высшей лиге. А уже ближе к концу чемпионата почувствовали: можем! Думаю, ощутили это, обыграв в гостях киевское «Динамо» — 2:0. Тем не менее до последней секунды матча с ростовским СКА не могли поверить, что мы — чемпионы.
Чемпионат мы могли выиграть гораздо больше раз. Так, в 83-м вернулись из Англии после труднейшей победы в Кубке УЕФА над «Астон Виллой», где на исходе матча победный мяч забил Черенков. И сразу поехали на решающую игру чемпионата в Днепропетровск. Не знаю, почему ни Бесков, ни Старостин не настояли на ее переносе хотя бы на день — времени на восстановление у нас не было вообще. И мы проиграли — 2:4.
Из личных достижений еще вспоминается, как в 84-м мне удалось в Лужниках прервать суперсерию игрока одесского «Черноморца» Владимира Плоскины, который забил 23 пенальти подряд. Вообще-то я не считал себя крупным специалистом по 11-метровым, хоть за карьеру и отбил их семь. Но тут — удалось.
До игры Плоскина сказал: «Если будет пенальти, наверное, не забью». Бывают у людей такие дни. А я знал, куда он будет бить, поскольку изучил его манеру. И он себе не изменил, ударил в привычный угол. Сильно ударил, но я сумел среагировать. А однажды взял пенальти от Павла Яковенко, и в том была заслуга Стаса Черчесова, который стоял за воротами и подсказал, куда Яковенко будет бить. Они вместе играли за молодежку.
Из звезд мирового футбола больше всего дружили с вратарем Тони Шумахером. Познакомились на клубном турнире в Испании. Спартаковский массажист Геннадий Беленький учил немецкий и помог нам понять друг друга. Потом уже теснее пообщались в Тбилиси в 83-м году, где «Спартак» играл с «Кельном» на Кубок УЕФА.
После ответной игры в Германии съездили к Тони домой. Так и завязалась дружба. А на чемпионате мира-86 представитель фирмы «Рейч», выпускающей вратарские перчатки и заключивший контракты с нами обоими, возил туда-обратно письма, которые мы с Шумахером писали друг другу.
Футбол подарил мне радость знакомства со многими известными людьми. В частности, с Мишелем Платини. С великим французом мы тоже дружим, и, когда встретились на Кубке Лобановского в Киеве, он вдруг спросил: «Ринат, в УЕФА не хочешь?» Я растерялся — уж больно неожиданным выглядело предложение. Рядом с Платини стоял Блаттер, он тут же решил перебить предложение Мишеля и предложил поработать у него в ФИФА.Начал Мишель по-французски и по-итальянски, но потом хлопнул себя по голове: «Я же забыл, что ты в Испании играл!» И перешел на испанский.
«Никто не знал, что в сумку для запасных перчаток я клал Коран»
— Когда я пришел в «Спартак», был «сырой». Да что там говорить, техники просто не было. Шутка ли: из «Волгаря», второй лиги — в такой клуб! Надо было работать и работать. Но, наверное, были у меня и упорство, и талант — все, что нужно для вратаря, чтобы адаптироваться и заиграть.
Главное — трудолюбие. Когда ты молодой, тренироваться нужно для того, чтобы доказать право на место в составе. Когда в среднем футбольном возрасте — чтобы подтверждать свой уровень и не давать поводов для разговоров о расслабленности и «звездной болезни». А когда уже возраст приличный — чтобы продлить свою игровую карьеру. Убежден: если у тебя есть талант, но нет трудолюбия, выделяться будешь максимум два-три года.
Подняться наверх тяжело, а вот растерять все проще простого. На одном таланте далеко не уедешь. За 11 моих сезонов в «Спартаке» после каждой тренировки все наши вратари оставались на поле еще по 40 минут. Отрабатывали игру на выходах, придумывали упражнения. Бесков силой выгонял нас оттуда.
Поскольку школы у меня не было, брал у каждого из лучших вратарей понемножку и старался создать что-то свое. Иногда кое-что подсказывал Бесков. А пахал я всегда одинаково. Тренера вратарей тогда в «Спартаке», да и в других командах, не было, так я после каждой тренировки звал Новикова: «Федор Сергеевич, давайте поработаем». Он, бедный, уставал от меня, потому что меньше чем через 30-40 минут его не отпускал. Я всегда анализировал — чего мне не хватает, в чем виноват, почему пропустил? И на тренировках исправлял ошибки.
Может быть, отсутствие такой практики в Испании повлияло на то, что я рано закончил. В «Севилье» были не двухразовые, а одноразовые тренировки, после которых все сразу же шли в душ и по машинам, дополнительно поработать было не с кем.
Теплые отношения связывали нас со Львом Яшиным. Перед отъездом на чемпионат мира 1982 года мы очень хорошо поговорили со Львом Ивановичем в Новогорске. Что же касается критики за прыжки вперед ногами, то стиль игры голкиперов к началу 80-х сильно изменился. Да и не все же время я так прыгал! А только в тех эпизодах, когда видел, что ногой дотянусь до мяча быстрее. Вратарь должен принимать решение по ситуации. Когда летишь вперед руками или головой, как делали вратари прошлого, велика вероятность, что мяч через тебя перекинут. И если я добрался до мяча ногой, и он не влетел в ворота — что ж плохого?
В какой-то момент привык, что за моей игрой все пристально наблюдают, присматриваются к любой детали. Даже в одежде. Играли как-то в Ворошиловграде, и я забыл взять из Москвы резинки, которыми закрепляли гетры. Чтобы они не спадали, использовал бинты. Так в газете написали, что я, пижон, вышел на поле в галифе! Потом обсуждали на все лады сумку с запасными перчатками, которую для удачи клал в ворота. Хорошо еще, не знали, что у меня там было, кроме перчаток...
А был там Коран. И это было для меня нечто гораздо большее, чем примета. Об этом не знал никто — ни Бесков со Старостиным, ни ребята (Черенков подтвердил мне, что во время игровой карьеры Дасаева был об этом не в курсе. — Прим. И. Р.). Может быть, только догадывались. Никогда не был глубоко верующим, но я татарин, мусульманин, и родители привили религию предков. Перед играми не молился, пост не соблюдал, но без Корана в сумочке года с 80-го на поле не выходил.
Фирма «Рейч», изготавливающая перчатки, стала присылать мне сумку, — так я воспользовался ситуацией, чтобы класть туда и Коран. Ведь незадолго до того познакомился с муллой, который сказал, что священная книга должна быть со мной всегда. Надо сказать, Бесков по моим просьбам даже со сборов отпускал меня на религиозные праздники — естественно, когда они не приходились на матчи.
С религией связан и единственный эпизод, когда у меня возникли проблемы с КГБ. То ли в 83-м, то ли в 84-м я с родными сходил на праздник в мечеть, и меня там увидели. Вызвали «наверх» и начали промывать мозги: «Ты не можешь ходить туда. Тебя все знают. Завтра об этом напишут на Западе и сообщат по антисоветским радиостанциям. Чему ты учишь молодежь?!» К счастью, развития это не получило. Я продолжал ходить в мечеть по праздникам, но осторожно, чтобы никто не видел. И больше не трогали. Правда, из-за той истории на полгода позже, чем собирались, вручили орден «Знак почета».
«В моей холостяцкой квартире часто собирались спартаковцы и журналисты»
— Первый раз я женился в 30, а до того в моей холостяцкой квартире часто собирались спартаковцы. Из-за этого жены наших футболистов Дасаева всегда ругали. Причем у меня не одни игроки собирались, но и журналисты. Ко мне тянулись люди. Даже вратари, которые «подо мной» сидели, не затаили обиду — Прудников, Черчесов...
У нас был коллектив. Мы были как братья. Раньше все вратари в «Спартаке», действовали, может, и не так ярко, как я, но на высоком уровне — и Прудников, и Черчесов, и Стауче, и прошедший до «Зенита» нашу школу Бирюков.
Самое большое потрясение, которое я испытал за долгое время — смерть моего друга актера Александра Фатюшина, который когда-то был свидетелем на моей свадьбе. Я дружил и с ним (первый раз, кстати. Встретились в... трамвае), и с другими актерами театра имени Маяковского — Анатолием Ромашиным, Натальей Гундаревой.
Фатюшин с Ромашиным, чтобы побывать на моей свадьбе, вынуждены были пропустить спектакль, а для этого обманули своего художественного руководителя, сказавшись больными. Но потом худруку на стол доброжелатели моих друзей положили газету «Moscow News» с фотографиями свадьбы, и у них были неприятности...
Были мы дружны и с Евгением Леоновым. Приезжая на гастроли в Астрахань, он бывал у меня дома. Помню, пришел впервые, все мои родственники застыли, не веря своим глазам и не зная, как себя вести. И вдруг Леонов швырнул кепку в угол комнаты и крикнул: «Твою мать!» И тут все захохотали, обстановка мигом стала раскованной. Но почему он в тот момент поступил именно так — объяснить не смог.
С Евгением Павловичем познакомились на ЧМ-82, как и с Михаилом Ножкиным — они были в составе «группы поддержки» из популярных артистов. Жили вместе со сборной и очень нам помогали. Только тяжко на душе станет — Леонов анекдот расскажет или Ножкин под гитару споет. И настроение сразу отличное. А в том, что у поляков не выиграли, виноваты мы сами, а не актеры, на которых потом кое-кто кивал.
«Курьезных голов я пропустил много. Главное, чтобы они не лишали тебя уверенности»
— Многое в карьере вратаря зависит от его психологии. Возьмем Сашу Филимонова. Хороший вроде голкипер, но как ответственный матч — так провал. И в «Спартаке», и в сборной, и в киевском «Динамо». А все потому, что психологически неустойчив. Иначе доказал бы, что гол Шевченко — случайность. Романцев ведь продолжал ему доверять после злополучного матча с Украиной.
Вот и мне Константин Иванович после ошибок доверял вновь и вновь. И это очень помогло. Но все-таки первое — это мое собственное трудолюбие и упорство. Плюс психологически был намного сильнее, чем многие нынешние вратари. Курьезных голов я пропустил много. Но главное, чтобы эти ляпы не лишали тебя уверенности. Чтобы ты после такого гола тут же о нем забывал. Не у всех это получается.
И нечего на мячи сваливать сугубо вратарские ошибки, как это стало модно делать. Помню, на чемпионате мира в Мексике, в среднегорье, мяч летел намного быстрее, чем обычно. И ничего — играли. Ну давайте рассуждать логически. Одни вратари пропускают тот же «Джабулани», а другие — не пропускают. Так кто виноват — голкиперы или мяч?
Самые тягостные воспоминания в карьере? В Лужниках с «Араратом» мы проиграли, а я пропустил нелепый гол с очень далекого расстояния. Ну и, конечно, фиаско с «Вердером» в Бремене.
Домашний матч мы выиграли — 4:1. Уже когда проснулся в день ответного, ощутил непривычную нервозность. Перед началом той игры мне вручили приз второму вратарю мира — и отчего-то у меня разыгрались нервы. Сам не понял, что со мной случилось, но в 30-летнем возрасте вдруг перегорел, как мальчишка, и матч превратился в кошмар — 2:6! Не чувствовал ни ворот, ни себя, ни партнеров. Бесков был тогда очень обижен, причем на всю команду. Я осознавал свою вину и в раздевалке пытался извиниться, но Константин Иванович остановил: «Виноваты все, не только Ринат».
После той игры встретились с Шумахером, и это была встреча неудачников — я провел, наверное, худший матч в жизни, а у Тони дела шли наперекосяк из-за его скандальной книги «Свисток». Но мы пообщались, и настроение у обоих поднялось.
Когда вернулись, выиграли в «Олимпийском» 1:0 у «Гурии» и стали чемпионами после 8-летнего перерыва, никто даже особо не радовался. Пробежали с натугой круг почета, но настоящего ликования не было. Если бы между этими матчами прошло хотя бы недели две — может, нас бы уже и «отпустило». А так — нет.
Кстати, когда в 88-м перед матчем с киевским «Динамо» в Москве мне вручали приз лучшего вратаря мира, я вспомнил, что произошло за год до того, и боялся, как бы не случилось повторения. Но все прошло нормально, и мы выиграли — 1:0.
Был еще матч в 84-м году дома с ростовским СКА, который мы проиграли с оглушительным счетом 1:6. Ходит миф, будто перед игрой мы отмечали то ли получение зарплаты, то ли мой день рождения — и на матч вышли «никакие». Ерунда.
В ресторане мы действительно сидели, но за три-четыре дня до игры. И такое бывало не раз. А тут просто крайне неудачный матч получился. Такое с любой командой случается, когда сопернику везет: что ни удар — гол. Вот мы и развалились.
К сожалению, многие тогда подумали, что мы начинаем Константина Ивановича «сплавлять». Но просто не наш день был. А из-за этих мыслей и намеков к нам потом приезжали люди из ЦК, «разбор полетов» устраивали.
«Севилья» предложила за меня два миллиона долларов. Старостин сказал: «Представляешь, сколько домов государство построит на эти деньги!»
— В другие команды из «Спартака» не приглашали, зная: бесполезно. А 88-м «Севилья» предложила за меня два миллиона долларов. Узнав об этом, Николай Петрович сказал: «Представляешь, сколько домов государство построит на эти деньги! Надо ехать». Ходили слухи, что был еще вариант с мадридским «Атлетико». А в 81-м ко мне проявлял интерес «Реал», с которым «Спартак» в еврокубках играл. Но тогда об отъезде не могло быть и речи.
Иногда жалею, что родился в 57-м, а не, скажем, в 69-м. Хидиятуллин, я и другие сверстники получали за границей гроши, а у нас в стране думали, что мы в конце 80-х сказочно разбогатели. В те годы гражданин СССР, работавший за границей, не имел права получать больше, чем советский посол в этой стране. Правда, года через три мне все-таки выплатили задним числом 30 процентов от суммы контракта. А куда девались остальные 70 — не известно.
Первое время в Севилье было безумно тяжело. Давила ответственность. Когда прилетел в Севилью, в аэропорту встречало более трех тысяч болельщиков! Все ждали от меня чуда и не сомневались, что с Дасаевым «Севилья» точно станет чемпионом.
Но объективно команда была средняя, да и я после сезона в Союзе психологически устал. Заняли только 10-е место. А в одном матче произошел эпизод, после которого я едва не начал паковать вещи. Соперник ударил головой, я отбил мяч и вторым касанием хотел взять его намертво. Но когда решил одной рукой подгрести к себе мяч, он подскочил, ударился о другую руку и вполз в ворота.
После этого автогола я решил, что мне лучше вернуться в «Спартак». Тем более что сильно скучал. Завел разговор с президентом «Севильи». На следующий день ко мне домой пришла целая делегация из клуба. Стали уговаривать: «Ринат, не расстраивайся. Потерпи чуть-чуть. Привыкнешь и потом уезжать отсюда не захочешь...»
Так и вышло. Следующий сезон оказался успешным. Мы заняли 6 место и вышли в Кубок УЕФА, что для «Севильи» было большим достижением. Но потом случился неудачный чемпионат мира, а в Испании начались хронические проблемы с коленями. Сделали три операции, руководство клуба решило наигрывать нового вратаря, а после сезона-90/91 не продлило контракт. Это решение меня сильно надломило.
Романцев приглашал в «Спартак», но вы помните, что в стране в 91-м году творилось? Переворот и все такое. Позвонил ребятам, спросил, как тут дела, они ответили, что, если есть возможность сидеть в Испании, никуда не надо дергаться — в Союзе творится не поймешь что.
Сейчас жалею, что не удалось закончить карьеру в «Спартаке». Если бы в тот момент вернулся, то поиграл бы еще годика три-четыре. А так по сей день остается ощущение, что немного недоиграл. Но как из испанского комфорта, с семьей, возвращаться туда, где стреляют?
Год спустя попробовал себя в бизнесе — открыл магазин. Но продержались всего два года. Потом два года занимался в «Севилье» с вратарями во второй команде и с юношами. И тут наступил самый светлый период в моей послефутбольной жизни на Пиренеях — «Севилью» возглавил Луис Арагонес. Тот самый, что годы спустя выиграл во главе сборной Испании Euro-2008. Он взял меня помощником в первую команду «Севильи», я тренировал вратарей и ездил просматривать соперников.
Арагонес прислушивался к моему мнению, у нас сложились дружеские отношения, он и в интервью говорил: «Единственный, с кем работается с удовольствием, — Ринат». Но потом Арагонес ушел в «Валенсию». Хотел и меня забрать, но тамошний президент сказал, что у него и своих людей хватает.
Так я потерял работу. Год спустя Арагонес вернулся в Севилью, но в другой клуб — «Бетис». Он и там предложил мою кандидатуру, но президент «Бетиса» только развел руками: «Я не против, но Ринат — человек «Севильи», нашего злейшего врага. Если возьму его тренировать наших вратарей, болельщики меня задушат».
У меня была детская школа, но хотел работать в команде мастеров — а никто не предлагал. Было очень трудно. Но в Испании я приобрел бесценный жизненный опыт, эта страна стала для меня второй родиной. Тем более что там второй раз женился — на испанке. Какие бы ни были проблемы, хорошего было больше.
«Перед возвращением из Испании два года не общался ни с кем. Ни с мамой, ни с братом»
— Последние из моих 10 лет в Испании получились непростыми, и перед возвращением в Москву два года не общался ни с кем — ни с мамой, ни с братом. Боялся звонить. Надо было что-то говорить — как себя чувствую, что со мной творится, что на душе. А было плохо...
Не мог найти применения своим силам, и бездействие меня убивало. В Испании жить нравилось, но я привык находиться среди людей, которые меня знают и ценят, ощущать, что я им нужен.
Найти меня в Севилье могли только люди, которые по-настоящему этого хотели. Спасибо им. Однажды мне сообщили из «Севильи», что, мол, в такое-то время вам позвонят из России. Это был журналист «Комсомольской правды» Сергей Емельянов. Он сказал, что приезжает с моим родным братом (работавшим в Астрахани инженером по строительству дорог. — Прим. И. Р.). Они вместе с моим двоюродным братом и тогдашним президентом ФК «Волгарь» Петром Банком неделю уговаривали меня вернуться в Россию.
Я волновался, будет ли работа. Банк сразу же предложил место в «Волгаре». Приехали в Малагу, откуда должен был лететь самолет в Москву, но у меня не было билета. Сидели и ждали в аэропорту, будет место или нет. В итоге билет удалось купить за пять минут до вылета! И я не жалею, что вернулся. Рано или поздно, думаю, все равно бы это произошло.
Уже настроился работать в «Волгаре», но однажды прочитал интервью Романцева: почему Дасаев приехал и не звонит? Я позвонил, он откликнулся. Встретились, поговорили, и я принял его предложение работать с дублем «Спартака». Немного волновался, найду ли взаимопонимание с ребятами, но проблем с этим не возникло. Вместе с Черенковым помогали Родионову, а после ухода Ярцева в «Динамо» Романцев попросил меня присутствовать на тренерской скамейке первой команды во время матчей.
Потихоньку начали брать интервью газеты, телевидение, сам стал много тренироваться и влился в ту жизнь, которой жил до отъезда из Союза. Когда-то мне хотелось укрыться от всеобщего внимания — если где-то ловили болельщики, меньше часа на автографы не уходило. А сегодня очень приятно, когда узнают на улице. В последние годы в Испании мне этого недоставало.
Моей семье решиться на переезд в чужую для них страну было непросто. Но сейчас и жена, и дети чувствуют себя в России комфортно.
«Пока был в Испании, мою московскую квартиру обворовали, вынесли все медали»
— Пока был в Испании, мою московскую квартиру обворовали, и унесли оттуда все медали. Ни одной не осталось. Не тронули только приз лучшему вратарю мира — его тяжело было унести, он 50 кило весит.
Не было ли обидно, когда в 98-м году был организован мой прощальный матч, и действующие игроки расстреливали мои ворота в упор? Тут мы сами допустили оплошность — не стоило ветеранам играть со сборной, пусть и второй. Надо было собрать ветеранов сборной СССР и «Спартака». А то, что мало народу пришло — так случившийся незадолго до того дефолт сказался: людям не до футбола было. Да и сам матч едва не сорвался — его за две недели спас Павел Бородин.
С другой стороны, хорошо, что этот матч состоялся, — ведь именно с него началась жизнь ветеранской сборной СССР, которая существует до сих пор и везде востребована. В том же Киеве полный Олимпийский стадион собрался! Нынешнее киевское «Динамо» о такой посещаемости и не мечтает.
Почему вскоре я ушел из штаба «Спартака»? Если честно... Обиделся на Романцева, что он на мой прощальный матч не приехал. Просто перестал ходить на работу и все. Сейчас у нас нормальные отношения, но тогда обида была. А уговаривать меня остаться в клубе никто не стал.
