«Семье не на что было жить, выручала моя хоккейная стипендия». Как рос Евгений Малкин
В честь дня рождения знаменитого центрфорварда «СЭ» публикует отрывок из книги нашего обозревателя Игоря Рабинера «Овечкин. Малкин. Кучеров. Русские дороги к хоккейной мечте», вышедшей в свет в январе 2022 года. Он посвящен детству Джино.
«С детской клюшкой под подушкой спал обязательно»
На дворе был август 2012-го.
В Магнитогорске шел третий, последний день Мемориала Ивана Ромазана — ежегодного предсезонного турнира памяти знаменитого директора Магнитогорского металлургического комбината. Наутро у меня был вылет в Москву, а дозвониться до Владимира Анатольевича Малкина все никак не удавалось. На трибунах «Металлург Арены» он тоже не появлялся.
Выручили два человека. Во-первых, многолетний пресс-атташе «Металлурга» Алексей Мишуков, подсказавший номер сектора, ряд и место, куда отцу Евгения Малкина выписали пригласительный билет. Во-вторых, магнитогорский телекомментатор и журналист Павел Зайцев, который взялся нас свести. Это стало возможным благодаря тому, что у коллег из Магнитки была оригинальная форма ведения телерепортажей: первый и третий периоды вел опытный Зайцев, второй доверялся перспективной молодежи. Гуру магнитогорской прессы на это время, соответственно, освобождался.
Вот мы в первом перерыве и отправились на трибуну караулить Владимира Малкина. И минуте на третьей второго периода — дождались! Побеседовать он согласился сразу. И час с упоением рассказывал о своем ребенке, который в предыдущем сезоне стал лучшим хоккеистом мира, завоевав «Харт Трофи». Да так, что забыл про игру.
Спрашиваю Владимира Анатольевича, верил ли он, когда Женя рос, что тот станет большой звездой.
— Такие вещи никто никогда не загадывает, — покачал головой папа Евгения. — Еще когда он был маленьким, о его таланте говорили многие. Но я как отец никогда не загадывал наперед. Мало ли в жизни бывает всяких казусов. Всегда считал, что нужно не мечтать, а оценивать по факту. Конечно, я очень доволен. В том числе и тем, что наши с женой труды тоже не пропали даром.
Услышав это, я подумал о том, что подходы у родителей Овечкина и Малкина совсем разные. Вплоть до того, что Александр кататься начал в восемь, а Евгений — в три! Благо отец занимался хоккеем, хоть и не вышел на профессиональный уровень.
— Возраст, когда ты поставил ребенка на коньки, думаю, не имеет решающего значения, — продолжает Владимир Анатольевич. — Можно поставить в семь и добиться таких же результатов. А многие мои знакомые, так же как и я, поставили сыновей в три — но никто не заиграл. Имеет значение то, что ребенок родился под Богом, с талантом. И что ему хотелось тренироваться, идти вперед, смотреть в будущее. Он просто с детства сильно любил хоккей. Очень сильно. Это было видно сразу, добавилось к таланту — и все вместе дало результат. То, что хоккей Женя полюбит, я почувствовал, когда он родился.
— Как, сразу?
— Ну, не в первый год, конечно, но даже когда Женя еще не катался на коньках, уже было видно, что хочет шайбу потрогать, перчатки надеть. А уж когда кататься начал, готов был с коньками спать. Со своей маленькой детской клюшкой под подушкой спал вообще обязательно. Всегда говорил: «Клюшечка! Клюшечка!» В три, четыре, пять лет. И уже стало понятно, что хоккей — его дело. И мы тут попали в точку. Я в свое время занимался хоккеем, потому и был настроен, чтобы сын тоже играл обязательно. Хотя в мои годы, конечно, не было таких условий — искусственного льда.
— А где же катались?
— Я всегда старался найти возможность поиграть на реке Урал, когда она замерзала. Жили на Химчистке, у нас там были котлованы искусственные, где был лед. Или на Урале — только замерзнет, знаем, что провалиться можем, а все равно катаемся. Бывало, что трещит лед, а мы увлечены игрой, нам все равно. Слава богу, без трагедий обошлось.
Сам Евгений в детстве тоже много играл на открытых катках. Он даже уточняет: очень много. Потому что повезло — прямо во дворе было два открытых катка, «очень хороших, с воротами».
— Я катался там не как спортсмен, — вспоминает Женя. — Это только со временем понял, что могу всех обыгрывать. Меня даже перестали брать в команду, потому что было неинтересно! А маленьким с этих катков не вылезал. Мы там и в футбол бегали — пять на пять на снегу. Дети тогда не сидели, как сейчас, в компьютерах и телефонах, а в свободное время играли в хоккей, футбол, волейбол. У нас тренировка была в шесть утра, потом шел в школу — и уже в три свободен. Пообедал, сделал уроки — и вечером иди играй сколько хочешь. Читать книжки никому не хотелось, и мне, что скрывать, тоже. У нас был очень спортивный квартал, и мы много времени проводили на улице. Подтягивались, бегали между гаражами, играли в догонялки. Что-то придумывали каждый день. Очень много детей выходило на улицу гулять, и мы сильно дружили.
Спрашиваю Малкина, не сохранилась ли его детская клюшка, с которой он спал. Он ее, оказывается, даже и не помнит. Говорит, что родителям виднее. И добавляет:
— Могу себе такое представить, глядя на Никиту, у которого есть любимая клюшка. И тоже может сказать: «Хочу ее в кроватку!» Или шайбу, иногда даже две. Когда вокруг сына происходит столько хоккея, он это впитывает. Слова «играть» и «хоккей» знает и выговаривает отлично! А «клюшка» и «шайба» — вообще чуть ли не первые слова, которые выучил. Мы его брали и на тренировки, и на игры. Для него эти игрушки стали любимыми. Поначалу были мячики, но как только он стал осознавать, чем папа занимается, игрушки поменялись...
«Папа пашет на заводе каждый день, а семье жить не на что»
Малкин — из простой, как сказали бы в советские времена, пролетарской семьи, никогда не шиковавшей.
— У жены в семье — одни девчонки, пацанов нет, все родные — рабочие, спортом никто не занимался, — рассказывает Владимир Анатольевич. — А у нас — и я, и мой младший брат. Нас три брата и сестра, я старший, и младшие за мной тянулись. Практически все на ММК работали. В нашем городе восемьдесят процентов населения — на металлургическом комбинате.
— Как складывалась ваша профессиональная карьера?
— Не слишком удачно. Так вышло, что больших успехов не достиг, был середнячком. Зато получилось в сына себя вложить. Мы с женой отпраздновали свадьбу в восемьдесят четвертом, а вскоре началась перестройка. Настали тяжелые времена. Зарплату не выдавали по несколько месяцев, приходилось все время менять сферы деятельности. А дети как раз росли. Как при этом Женю удавалось поднимать? Сложности были большие...
В разговоре с самим Евгением вспоминаю видеоинтервью, посвященное хоккейной акции с детьми, в котором он трогательно рассказывал, как мама таскала его баул.
— Родители водили нас с братом на тренировки по очереди, — вспоминает Малкин. — Но мама почаще, потому что отцу надо было идти на работу. Мы шли пешком — повезло жить всего в десяти минутах ходьбы от катка. А баулы они таскали, когда мы еще были детьми семи-восьми лет и у нас не было своей раздевалки. Каждый день приходили в новую, потом забирали форму и сушили ее дома. Старались сами нести баулы, но родители помогали, конечно.
Рассказываю, как Геннадию Курдину, первому тренеру Кучерова, в его горьковском детстве показывали на трубы завода ГАЗ, вели в жуткий колесный цех и говорили: «Смотри, это завод. Не будешь пахать на льду — вместо хоккея у тебя вот это будет». И он годы спустя ретранслировал то же самое двум Никитам — Кучерову и Гусеву. И интересуюсь, не мотивировали ли Малкина в детстве мартеновскими печами Магнитогорского металлургического.
— Ничего себе! — удивляется наглядности мотивации Джино. — Нет, меня таким образом не пугали, сам и так все видел. Потому что отец работал на заводе с восьми утра до шести вечера, и при этом я понимал, как мы живем. Может, в подсознании это и отложилось. Папа пашет каждый день, а семье жить не на что. У нас были постоянные разговоры, что не хватает денег и надо менять работу, уходить с комбината. При этом мы знали, как живут хоккеисты — например, на машинах ездят. «Металлург» в Магнитогорске всегда был на слуху. Когда тебе лет тринадцать-четырнадцать, ты уже все осознаешь. И этот выбор тоже.
Равнялся на Федорова и Русскую Пятерку
Женя вспоминает, что в хоккее прилично получаться у него начало рано — к десяти годам. Тогда все во дворе уже понимали, что он ходит в секцию, тренируется, и это было заметно. Да и его самого уже не заводило, когда понимал, что может спокойно, стоя, забивать голы.
— Но там ведь были не только ребята со двора. Мой брат тоже выходил, мы играли друг против друга — и с другими парнями, которые ходили в секцию и жили рядом. Между собой нам было интересно. Делились так, чтобы было поровну тех, кто занимается, как сейчас бы сказали, профессионально.
— Вас действительно не брали в команду?
— Да ну, это я все-таки скорее с юмором говорил, — улыбается Евгений. — Чаще просто делились так, чтобы интересно было играть всем. Бывало и такое, что вдвоем с братом выходили против пятерых из тех, кто хоккеем серьезно не занимался. И взрослые ребята лет по двадцать приходили, и дядьки спортивные играли. Отец иногда тоже подключался. Интересное детство было!
Владимир Анатольевич, который «иногда тоже подключался», говорит:
— Когда я смотрю на него на льду, то нервничаю. И когда Жене было три года, и когда он выиграл Кубок Стэнли — я всегда нервничал. Мы с женой его матчей не пропускали никогда. Ни в детском хоккее, ни во взрослом, пока он играл в Магнитке. И по телевизору каждый матч «Питтсбурга» смотрю, а если не показывают, то по интернету. Это же такое удовольствие — как можно пропустить? Но и нервы тоже. А когда мы к нему приезжаем, думаю, у него подъем еще больше. Когда он знает, что мы на трибунах, еще сильнее старается забить. А в детстве он сразу впечатление произвел. На первом же ежегодном турнире имени Юрия Шпигало — был здесь такой хороший хоккеист, — лет в девять или десять. А может, даже в восемь. Здорово сыграл. Я посмотрел — старается изо всех сил.
Увлечен маленький Женя был не только своим хоккеем, но и чужим. И это одно из ключевых условий успеха, потому что надо иметь примеры для подражания. Понимать, куда можно и нужно идти.
— Он в детстве любил не только играть в хоккей, но и смотреть его, — рассказывает отец. — Не просто любил — рвался! Ребята маленькие, сверстники, спали на трибунах, а он хлопал. Приходил, когда братья Корешковы играли, Осипов. Сам он, давая интервью на драфте, говорил, что у него не было таких уж больших кумиров: «Хочу быть самим собой. Мне нравятся Айзерман, Сакик, некоторые российские игроки, но подражать никому никогда не старался». Однако, думаю, в свое время ему очень нравились эти старые игроки «Металлурга». Ведь когда растешь, всегда на кого-то равняешься. Просто он не стал этого говорить. Но вот на стенку в комнате никаких постеров не вешал.
Сам Женя в нашей беседе уточняет:
— Постеров действительно не было. А равнялся я в первую очередь, конечно, на Сергея Федорова. «Детройт Ред Уингз» 90-х годов, Русская Пятерка — думаю, не только для меня они были кумирами, а для многих. Эта пятерка — наверное, самое запоминающееся русское достижение в НХЛ. Уникальное звено, созданное Скотти Боумэном. Невозможно забыть те Кубки Стэнли, которые «Красные крылья» выигрывали в боях Западной конференции против «Колорадо». У них в то время была война! Как у нас с «Вашингтоном», «Филадельфией».
— Часто смотрели матчи НХЛ?
— Вот что касается Айзермана и Сакика, о которых сказал вам мой папа, то на самом деле у меня было мало живых впечатлений от тогдашней НХЛ — не было такого объема информации, как сейчас. Мы росли без телефонов и интернета. У меня первый мобильник появился, по-моему, лет в пятнадцать. И это был еще не смартфон, их тогда не существовало. Читал «Спорт-Экспресс», это в то время был единственный источник информации об НХЛ. Если какая-то телетрансляция была раз в год — это за счастье считалось. А Айзерман, Сакик тогда просто были на слуху.
— А кто еще?
— Из иностранцев — Петер Форсберг, а из россиян — в первую очередь Федоров. Тогда это были такие же громкие имена, звучавшие так же часто, как сейчас, когда открываешь газету или заходишь на сайты, имена Кросби, Овечкина, Кучерова. Чем больше в детстве слышишь и читаешь об этих людях, тем больше хочешь быть на них похожим. Хочешь также, как они, набирать по сто очков за сезон, выигрывать Кубки Стэнли. Ну и дело еще в амплуа. Тебе мог нравиться защитник Крис Пронгер или вратарь Патрик Руа — кому он не нравился? Но я себя не мог с ними ассоциировать, потому что они делают на площадке совсем другую работу. Поэтому я обращал внимание даже не на крайних, а в первую очередь на центральных нападающих.
Стипендия в 13 лет, которая выручала семью
И Малкин, и Овечкин — это их точно объединяет — в детстве готовы были пропадать на льду с утра до ночи. Но если Татьяна Овечкина сразу сказала сыну, что в спорт стоит идти, только чтобы быть первым, то Владимир Малкин топ-цели не ставил.
— Никогда ему такого не говорил, — уверяет папа. — Если накручивать, то, наверное, только хуже будет. Само собой все случилось. Тренер Сергей Витман говорил своим пацанам: «Будете стараться — дорастете до сборной». Но я никогда на всех этих мечтах внимание не заострял.
Тут нельзя не спросить самого Малкина, что его тащило вверх, если отец не накручивал, боясь психологически перегрузить.
— Недавно вспоминал, что чувствовал на себе ответственность, — отвечает Женя. — Для меня была трагедия, если в каком-то матче не забил и не отдал! В любом. И для отца была трагедия. Не могу сказать, что он всегда был спокойным, мог и накричать: «Давай, играй лучше! Ты можешь!» Меня никогда не гладили по головке, не говорили после каждой игры, что я молодец. Было разное.
В малогабаритной двушке места на четверых совсем не было.
— Как мы тогда жили — лучше про это не говорить, — кратко формулирует Владимир Анатольевич.
В первые российские годы, когда на заводе перестали платить, стало совсем тяжко. И тут очень кстати пришелся талант сына.
— Тренер Сергей Петрович Витман увидел, что Женя хорошо занимается, в пример всем его ставил. И пробил ему стипендию. Это для семьи тоже была помощь. Сыну было всего тринадцать лет, но он уже приносил в дом деньги, нормальные для нашего города. Не все на заводе за месяц такую зарплату получали. Из команды 1985 года, по-моему, двум ребятам эту стипендию платили. А может, ему одному — забыл уже.
— Женя занимался с 85-м годом? А почему? Он же 86-го?
— А потому, что его старший брат 85-го, — поясняет отец. — Они вместе начали заниматься, и тренер говорит: «Женя тянет нормально, я не отдам его в младшую группу! Он не хуже других, а даже лучше!» Не исключаю, что это тоже сказалось на его будущей карьере. Физически Женя, возможно, был и слабее, зато брал игровым мышлением. Тянулся за старшими — и «физику» добавил. Это нормально, так и надо. Знаю, что многие хоккеисты, и не только в нашей стране, занимаются с теми, кто и на два года старше.
— Условия для тренировок вообще были?
— Наша магнитогорская школа только первые шаги делала. Сейчас мальчишек всем экипируют, а тогда форму приходилось десятки раз заштопывать. Ужас! Жена столько раз переделывала! Не высыхает все — вот и рвется. Гетры, гамаши эти штопали — ой-ой-ой! Перчатки тоже — все руки искололи.
— Сохранилось ли что-то из той формы?
— Нет, — качает головой отец. — Никто ж не знал, что он так заиграет...
Это еще один нюанс, который говорит о том, что никаким звездным будущим сына Малкины-родители не грезили. Будь иначе — обязательно что-то детское оставляли бы. Но у них не было мыслей, что сын станет знаменитостью. Жили сегодняшним днем, сверхзадач не ставили. А талант тем временем рос. Расцветал. И был оценен по достоинству.
Спрашиваю у Евгения:
— После того как ты в тринадцать лет стал получать стипендию, ты почувствовал себя важным для семьи человеком?
— Да, — сразу ответил он. — Там ведь не только стипендия, но и бесплатные обеды. Очень крутая столовая была, и мы обязательно в нее ходили! Поесть можно было на восемьдесят рублей в день. Или забрать домой продукты на эту сумму — колбасу, яйца, батон хлеба... Поесть мы и дома могли, поэтому часто накапливаешь сумму за несколько дней, а потом приносишь домой столько, что заполняется целый холодильник. Пять килограммов курицы, пельмени...
— Получается, что ты помогал семье.
— Да, и я хорошо понимал это. Холодильник всегда был полон, и родители на еду уже не тратили деньги. Плюс, собственно, стипендия, которую я всегда целиком отдавал родителям. Видно было, что наша жизнь улучшилась, стол уже был совершенно по-другому накрыт. Мы даже смогли позволить себе купить компьютер, который стоял у нас с братом в комнате! Жизнь налаживалась. Я не считал себя пупом земли, но осознавал, что моя помощь родителям очень нужна. Мне было приятно. Очень благодарен тренеру, что он пробил мне ту стипендию.
— Он ведь сам это сделал, по своей инициативе?
— Конечно. Я не ходил и не просил об этом. Да, нас таких было, по-моему, пять-шесть игроков-лидеров, но он мог эти деньги и себе забрать, как сейчас многие поступают. А мы благодаря ему стипендию получали и своим семьям помогали. С Сергеем Петровичем родители по сей день общаются, и я иногда созваниваюсь. Он был на всех празднованиях выигрыша Кубка Стэнли, когда я с трофеем приезжал в Москву и Магнитогорск.
Как и Кросби, его подтягивали занятия со старшим возрастом
Малкин — тот счастливый и редкий, по крайней мере для России, случай, когда окружающие не ставят человеку препятствия из зависти, а, наоборот, оценивают по достоинству талант и помогают развиваться.
— В Магнитогорске для меня создавались комфортные условия, — говорит Евгений. — Тренер помогал, бесплатно форму и клюшки выдавал, стипендию платили, еще когда в школе учился. Рано попал в команду мастеров — начали подключать уже в шестнадцать лет. Много было положительных моментов! Пожалуй, тот или иной тренер мог и не верить, что я буду играть в НХЛ или КХЛ, но не было такого, чтобы сажали на лавку. Всегда был в двух первых звеньях, мне доверяли. Поэтому всем большое спасибо за то, как все сложилось. Если бы была какая-то обида, это меня бы только отвлекало.
С предположением отца, что младшему сыну помогли занятия в группе брата, которая на год старше, Евгений полностью согласен:
— Считаю, что мне это очень помогло. Тянулся за ними. А благодаря тому, что я был на год младше всех, и родители, и тренеры мне многое прощали. Тем не менее старался быть на одном уровне с ними, и меня это мотивировало. Мы недавно разговаривали с Кросби, и он рассказал, что тоже играл в Миннесоте с ребятами даже на два года старше. И Сид вспоминал, что его это тоже мотивировало. Он хотел их победить, быть лидером при такой разнице в возрасте! Сошлись на том, что истории у нас очень похожие.
Владимир Анатольевич вспоминает:
— В четырнадцать-пятнадцать лет сын сильно вырос. Никто не ожидал, что такое произойдет и его козырем окажется не только игровое мышление и техника, но и физические данные. В шестнадцать он уже был высоким хоккеистом. Все удивились — откуда? Потом поняли — в деда по материнской линии. У меня-то в семье никого высоких не было, а вот у жены были. Ее родители — из Магнитогорска.
— А ваши?
— Мои приехали из Пензы. Мне сейчас звонят из Мордовии, говорят, там Малкиных много. Рассказывают, что в каком-то мордовском месте их чуть ли не половина населения... А между Пензой и Мордовией буквально сто километров. Сам я в Пензе всего четыре года прожил и не помню ничего. И почти все братья на свет там появились, и сестра. Только младший брат родился уже в Магнитогорске.
Неожиданный поворот, связанный с фамилией, произошел уже в Америке.
— В Питтсбурге мне один говорил: «У тебя еврейская фамилия, переезжай, тебе здесь выгодно жить будет», — улыбаясь, вспоминает отец. — А я и не пойму — то ли мордовская, то ли еврейская... Одно время небольшим бизнесом занимался, так меня прозвали евреем. Но, знаю, мордовских фамилий много на «кин» есть. Ковылкин, Саталкин, бывший глава республики — Меркушкин. И ходоки — Каниськина, Кирдяпкин. Так что очень вероятно, что мы — все-таки мордва.
Занимался хоккеем и старший брат Малкина. Но — не получилось. Спрашиваю Евгения, был ли Денис талантлив, и трехкратный обладатель Кубка Стэнли даже не говорит, а восклицает:
— Очень талантлив! Не могу утверждать, но мне одно время казалось, что у него больше перспектив, чем у меня. В него, мне кажется, даже верили больше. Он был защитником, мы были одинаковых габаритов, высокие. К 16 годам выросли, стали крупными для того возраста. Только я был более худым и больше двигался.
— Мог бы он заиграть в КХЛ?
— Уверен в этом. Но, мне кажется, что немножечко ленился. И то ли характера, то ли настойчивости ему не хватило, то ли мне больше повезло... Может, смотрел на то, что у меня пошло, и его это как-то задевало, и уверенность пропадала. Мы на эту тему с ним не говорили. Возможно, психологически тяжело, когда младший брат достигает успехов и за ним приходится тянуться. Он пытался найти себя в хоккее. Поехал в челябинский «Мечел», несколько лет поиграл в фарм-клубе. Но на большее не хватило.
Малкин-старший не может припомнить поворотного момента, когда о сыне стали говорить как о суперталанте.
— На него быстро стали скауты внимание обращать, тренеры, агенты названивать. Но я никогда Женьку сильно вперед не толкал. Перестараешься — и все произойдет наоборот. А тут случилось так, как должно было случиться. Человек старался, выкладывался полностью, ему нравилось это дело. Сейчас, как отец, возвращаюсь в памяти назад и понимаю, что не заметил, с какого момента вокруг Женьки вдруг ажиотаж закрутился.
— Ярко выраженного прорыва не было?
— Не было. Все шло плавно, само собой. Где-то писали, что его до пятнадцати лет якобы не приглашали даже в сборную Уральского региона. Неправда это. Наоборот, сразу везде приглашать стали. Может, поначалу Плющев Владимир Анатольевич, главный тренер юношеских и молодежных сборных России, смотрел на регионы с опаской, не так, как на своих, московских. Но когда сам увидел Женьку на турнирах — все понял. И тренеры ему рекомендовали. Они здесь тоже не сидят без дела и не будут просто так говорить «возьми», когда пацан еще не готов. А тут — сказали. И он взял.
Из уст Владимира Анатольевича все это звучит, согласитесь, довольно буднично. Сравните с тем, что в 2012 году рассказал мне Геннадий Величкин, культовый генеральный менеджер первой команды «Металлурга» на протяжении многих лет: «Что Женя станет лучшим хоккеистом мира — мы не просто ждали. Мы это знали, когда ему было шестнадцать лет».
