Собеседники Вайцеховской
Светлана Слепцова: "Все несчастья, которые могли со мной случиться, уже случились"
СОБЕСЕДНИКИ ЕЛЕНЫ ВАЙЦЕХОВСКОЙ
30-летняя олимпийская чемпионка – о чемпионате Европы, внутренней пустоте после Сочи и финальной точке в Пхенчхане.
За два года до Олимпийских игр в Сочи Светлана Слепцова призналась, что просыпается и засыпает лишь с одной мыслью – о предстоящей Олимпиаде. На те Игры она так и не попала, пережив, возможно, самое большое разочарование в своей жизни. А потом начала все заново. В новом городе, с новым тренером и с целью, которая осталась прежней, – побеждать. Просто все стало намного сложнее. Об этом мы и говорили со спортсменкой, когда за неделю до чемпионата Европы встретились в немецком Арбере.
– Вы допускали, что возвращение получится таким затянувшимся и непростым, или заведомо настраивались на это и не теряли надежды?
– Конечно, такого азарта, как был девять лет назад, когда я только начинала выступать на Кубке мира, у меня сейчас нет. Уже многое пережито, через многое я прошла. Алексей Волков недавно сказал, что на Кубке IBU у спортсмена высокого уровня пропадает мотивация. Я много думала над этой фразой и пришла к выводу, что это правда. На Кубке IBU теряется скорость, здесь другие лидеры, не столь сильные, как на Кубке мира. И как бы хорошо ты здесь ни бегал, приезжая на Кубок мира, неизменно чувствуешь, что ты – аутсайдер.
– Означает ли все сказанное, что вы тоже в какой-то степени потеряли мотивацию к выступлениям?
– Мотивация во мне есть, как и цель. Я очень серьезно готовилась к чемпионату Европы, хочу выступить на этих соревнованиях так, чтобы отобраться на чемпионат мира, другой вопрос – получится это у меня или нет. Получится – будет отлично, ну а если нет, меня как минимум будет греть мысль, что я сделала все, чтобы вернуться в сборную. Ведь после Игр в Сочи я осталась в биатлоне лишь потому, что не давали покоя собственные ощущения: свой резерв я все еще не исчерпала. И если бы перестала бороться и закончила карьеру, наверное, никогда себе этого не простила бы.
– С тех пор прошло уже три года, и вам, к сожалению, так и не удалось пока добиться результатов прежнего уровня. Наверное, вы и сами не раз отчаивались по этому поводу?
– Если говорить о моих нынешних ощущениях, совершенно не жалею, что все это время продолжала работать. Считаю, что все было сделано абсолютно правильно. Переход к Валерию Медведцеву – в том числе. Просто спорт бывает очень жесток, и далеко не всегда ты получаешь в нем то, к чему стремишься. Свое нынешнее состояние я стараюсь оценивать реально: у меня есть скорость, причем неплохая, единственное, чего не хватает, – это несколько большей уверенности в стрельбе. Для по-настоящему хорошего результата постоянно не хватает одного-двух точных выстрелов.
– Это следствие каких-то технических стрелковых проблем или же чистая психология, боязнь совершить ошибку?
– Так ведь дело в том, что у меня нет права на эту ошибку, и я полностью отдаю себе в этом отчет. Каждый мой старт – это необходимость кому-то что-то доказывать. При этом я постоянно слышу, что я возрастная спортсменка и занимаю чье-то место, но с этим я не согласна: свое право быть в команде, пусть даже и в резервной, я заработала абсолютно честно. Но в целом все это конечно же давит.
НЕ НАСТРОЕНА ГОВОРИТЬ О ПИХЛЕРЕ ПЛОХО
– Сейчас вы хоть в чем-то ощущаете свой возраст?
– Раньше я конечно же была другой. Мне было все нипочем: и нагрузки переваривала любые, и восстанавливалась быстрее.
– Подкосила вас в этом смысле работа с Вольфгангом Пихлером?
- Знаете, при том что тот период действительно оказался для меня очень неудачным, я совершенно не настроена говорить о Пихлере плохо. Каждый раз, когда думаю о нем, это вызывает улыбку.
– Почему?
– Потому что Вольфганг не виноват в том, что все так сложилось. Просто он оказался не "моим" тренером, такое бывает. Это вообще большая удача, когда "твой" тренер вовремя оказывается у тебя на пути. А тренер сборной команды и не обязан заботиться о том, чтобы его методика подходила абсолютно всем. Мне, например, методика Пихлера не подходила, но в то же самое время мне очень нравилось в нем то, что абсолютно за все он отвечал сам. Как в случае побед, так и в случае поражений. И он был человеком слова.
– Вы, кстати, верите в его недавние высказывания, что он в полной мере не контролировал происходящее в российской команде в том, что касалось фармакологии, и не знает, что и как делали спортсменки у него за спиной?
– Не знаю, мог ли он вообще такое сказать. Пока Вольфганг стоял во главе команды, он досконально знал абсолютно все: как мы тренируемся, что происходит вне тренировок, что заботит каждую из спортсменок, какие у нее проблемы. А то, что происходит сейчас, – не знаю даже, стоит ли это комментировать. Для меня вообще не очень понятны мотивы тех спортсменов и тренеров, которые продолжают обсуждать тему допинга, не имея ни фактов, ни каких бы то ни было доказательств. Они ведь не могут не понимать, что все их слова будут использованы для того, чтобы продолжать накалять ситуацию и раздувать скандал. Зачем?
– С Пихлером вы расстались не на самой дружеской ноте тем не менее.
– Тот период был слишком нервным для нас всех. В такой ситуации наивно рассчитывать на то, что тебя кто-то поддержит: каждый уже бьется сам за себя. Тем более у нас индивидуальный, а не командный вид спорта, а вы сами знаете, что это такое. Просто перед Играми случилась та злосчастная эстафета на этапе Кубка мира в Анси. Наверное, это вообще был самый горький тяжелый период в моей карьере. Я тогда вообще не понимала, что и как делать дальше.
– А что случилось в Анси?
– Когда обсуждался состав на эстафету я сказала тренерам, что не готова бежать первый этап. Второй или третий – без проблем, но не стартовый: я понимала, что нахожусь не в том состоянии, в котором могла бы пробежать этот этап хорошо – до этого две недели болела, не тренировалась и неплохо выступила в одной из гонок на Кубке IBU только за счет того, что была абсолютно свежей и хорошо отдохнувшей. Все это я объяснила тренерам, а день спустя узнала из интернета, что бегу первый этап. Ну а после того, как провалила его, мне было сказано, что никаких других гонок для меня уже не будет.
– На Играх в Сочи тем не менее вы побывали?
– Да, и на самом деле была очень рада этому. Получила шанс увидеть соревнования почти по всем видам спорта, хотя была в Сочи всего одну неделю. Возможно, это и помогло "отпустить" ситуацию, убедить себя в том, что глупо продолжать расстраиваться, если ничего уже не изменить. Раз уж так произошло - значит, так и должно было быть.
– Почему, потеряв шанс попасть на Олимпиаду, вы не ушли из спорта?
– Не знаю. С одной стороны, у меня уже не было вообще никаких сил и желаний. С другой – что-то цепляло внутри и никак не хотело отпускать. Я не тренировалась, но при этом зачем-то поехала на чемпионат России. После него вообще не знала куда себя девать – внутри была лишь пустота. Помню, вышла из дома на улицу, села в машину, тронулась с места и сама себе вслух задала вопрос: "А ты куда едешь-то?"
КАЖДЫЙ ВЕЧЕР СОБИРАЛА СУМКУ, ЧТОБЫ УЕХАТЬ ДОМОЙ
– В какой момент пересеклись ваши пути с вашим нынешним тренером Валерием Медведцевым?
– В апреле я поехала в гости к Ольге Медведцевой, с которой мы сдружились в спорте и дружим до сих пор. Естественно, мы много разговаривали, сидя по вечерам у них дома, в том числе и о том, что я собираюсь делать дальше. Во время одного из таких разговоров Валерий и сказал: "А приезжай-ка тренироваться к нам в Красноярск?"
– И вы тут же сорвались с места?
– Нет, мучилась размышлениями целый месяц, тем более что никаких гарантий мне Медведцев не дал. Сказал, что постарается помочь, но ничего не обещает. Мой тренер Валерий Захаров был сильно недоволен, когда я сказала ему, что хочу уехать из Ханты-Мансийска и попробовать тренироваться в Красноярске. Сейчас уже все в прошлом и в наших отношениях все нормализовалось, но тогда он был зол. Просто я на тот момент уже приняла решение и даже собрала чемодан.
– Решительная вы девушка.
– Вы даже не представляете, сколько на самом деле было сомнений. Уже сидя в самолете я продолжала думать: "Зачем? Что я делаю? Куда лечу? Как вообще в 27 лет начинать в спорте все сначала?"
– Долго терзались подобными мыслями?
– Долго. Сразу после прилета в Красноярск я прошла медицинское обследование, где мне было сказано, что организм находится в крайне истощенном состоянии, и что будет очень тяжело. На первой тренировке прошла на лыжах десять километров и больше не смогла, кончились силы. Только тогда до меня начало доходить, что с планами на быстрое возвращение придется распрощаться. Все это было ужасно: чужая команда, чужой город, никого не знаю, ничего не получается... Каждый вечер собирала сумку, чтобы уехать домой. А утром разбирала ее и снова шла на тренировку.
Медведцев же каким-то образом постоянно находил слова, которые сохраняли во мне желание работать и мотивацию. Не знаю, как ему это удавалось: у меня не получалось на тот момент ровным счетом ничего, все валилось из рук. Помню, пробежала первую контрольную гонку и проиграла всем, кому только было можно. Это стало очередным колоссальным ударом по самолюбию. Но уже было сделано столько работы, что было жалко все бросать. Вот и ползла вперед – по шажочку, собирая все потерянное по крупинкам. Доползла до "Ижевской винтовки" и стала там чуть ли не 40-й. Это стало еще одним ударом. Но как раз там я поставила себе первую конкретную цель: дотерпеть до конца сезона и там уже все бросить. А на чемпионате России неожиданно для себя выступила очень прилично.
– И поставили следующую цель?
– Да. Сказала себе, что раз сумела вытерпеть целый сезон и не сломаться, теперь уже не сдамся, пока снова не вернусь на Кубок мира. Это тоже получилось. Пусть у меня до сих пор не всегда выходит показать тот результат, который хочется, я очень отчетливо понимаю: три года, проведенные в Красноярске у Медведцева были самыми лучшими годами моей карьеры.
– Даже так?
– Да. Меня ведь сейчас ничто по большому счету не держит в спорте. Есть определенные заслуги, дома лежит золотая олимпийская медаль, в бытовом плане свою дальнейшую жизнь я худо-бедно обеспечила. Просто совершенно неожиданно я начала получать от тренировок ни с чем не сравнимое удовольствие. Иду туда с радостью, работаю с радостью, как бы ни уставала при этом.
– Что мешает с таким же настроением выходить на старт и не грузить себя никакими ненужными мыслями? Вообще не думать о том, что любой промах может стать критичным?
– На самом деле я очень близка к этому. Все несчастья, которые только могли со мной случиться, уже случились, поэтому ко многим вещам я отношусь гораздо спокойнее, чем раньше. Очень благодарна тренерам сборной за то, что после ноябрьского этапа кубка IBU в Бейтостолене мне дали возможность выступить в этапах Кубка мира. Пусть у меня не все получилось – первые четыре спринтерские гонки я прошла с двумя штрафами каждую, – но ходом не проиграла никому из тех девочек, кто продолжает бегать в основной сборной.
МЕНЯ ХВАТИТ ДО ОЛИМПИЙСКИХ ИГР В КОРЕЕ
– Вы постоянно подчеркиваете ту огромную роль, которую сыграла в вашей судьбе семья Медведцевых. А в годы выступлений Ольги за сборную вы с ней дружили?
– Закадычными подругами не были. Невозможно сблизиться по-настоящему, когда постоянно соревнуешься друг с другом – даже несмотря на то, что в команде мы все проводим едва ли не больше времени, чем дома. Все спортсмены к тому же единоличники, тем более – в женском коллективе. Просто сама я давно научилась от всего этого отстраняться. Когда была молодой, остро реагировала очень на многое. С годами не то, чтобы наработала толщину шкуры, но научилась правильно ко всему относиться. Скажем, могу прочитать в интернете что-то интересное о ком-то другом, но совершенно не интересуюсь при этом, что и как пишут и говорят обо мне. Ведь большинство тех, кто обсуждает мою жизнь, пытается думать за меня, рассуждать за меня и принимать за меня решения, для начала меня просто не знают и никогда никаким образом не сумеют повлиять на мою жизнь. Тогда зачем придавать этому значение?
А с Ольгой нас очень сильно сблизила победа в Ванкувере. Потом как-то мы вместе поехали отдыхать на Камчатку. Потом Ольга пригласила к себе в гости в Красноярск – так у нас дружба и сложилась. Поэтому мнение Медведцевых я очень ценю и очень ему доверяю.
– А если это мнение для вас не слишком приятно?
– Такое тоже случалось. Например, у нас есть группа, где мы в узком кругу обсуждаем разные вещи, в том числе и результаты гонок. После этапа Кубка мира в Эстерсунде Медведцева там написала, что я в должной мере не проявила характер: не достояла, не дотерпела, поэтому и получились два промаха. Вот это реально меня задело, хотя я прекрасно понимала: Ольга – родной для меня человек, очень за меня переживала и написала она те слова не с тем, чтобы меня обидеть, а просто проявляла таким образом собственную боль за мой результат. Но я реально обиделась, хотя эта обида длилась ровно две минуты.
– Как далеко простирается резерв вашей мотивации и готовности работать?
– Другими словами, насколько меня еще хватит?
– Именно.
– Хотелось бы надеяться, что хватит до Олимпийских игр в Корее. Физический и функциональный резерв у меня для этого есть. Да и психологический тоже. Вопрос только в том, дадут ли мне этот шанс. Ведь много раз случалось и по-другому.
– Кочевая жизнь вам еще не надоела?
– Честно? Иногда задумываюсь о том, что который год живу в отелях и самолетах. От этого устаешь, иногда сильно.
– А понятие "дом" у вас есть?
– Дом – это в Ханты-Мансийске. Я там родилась, там остались друзья, близкие, да и вообще я люблю свой город, люблю жителей и возвращаюсь в Ханты-Мансийск всегда с огромным удовольствием. Просто редко. В этом году была дома всего три дня – после того, как два месяца провела в разъездах. И не знаю, когда вернусь в следующий раз.
– Если все будет хорошо, вы вернетесь в сборную, сумеете отобраться на Олимпийские игры в Пхенчхан и выступить там, станете продолжать карьеру после?
– Нет, и это уже окончательное решение. Если в моей жизни случится Олимпиада в Корее, это станет завершающей точкой.
– А что потом?
– Хочу семью, хочу детей, а уже потом все остальное. Возможно, открою свой фитнес-центр.
– И никакого биатлона?
– И никакого биатлона!
