Не помню, что это был за день. То ли праздник, то ли выходной – я шел по пустой Москве. Казалось, этим утром я в городе один.
Накануне я звонил Владимиру Перетурину, звезде советского телевидения – и не узнал этот голос. Он и вправду стал совсем другим.
Когда-то, в прошлой жизни, я точно так же дозвонился до Николая Озерова – и не узнал: "Могу услышать Николая Николаевича?" Озеров ответил чуть огорченно – но не удивленно:
– Это я.
Думаю, звонок мой тогда вписался в череду тогдашних обид – изгнание с телевидения, вынужденные поездки с какими-то устными выпусками по стране. А тут еще и корреспонденты не узнают голос, известный вчера еще всей стране.
Владимир Перетурин тоже не удивился.
– Владимир Иванович, это вы?
– Я.
– Как себя чувствуете?
– Пока не умер…
– Хочу зайти к вам, поговорить.
– Ну, приходите, – равнодушно ответил Перетурин.
Второй инсульт привязал его к постели. Который месяц мир для Перетурина – полутемная комната. Небольшой, ламповый еще телевизор с бесконечным футболом. Книжный шкаф и две фотографии – мой герой с Бесковым и Яшиным. Металлический поручень койки.
Исхудал Перетурин до неузнаваемости. Говорит односложно – хоть чувствую, мне рад. Все ж новое лицо.
Напутствует собравшуюся в магазин жену:
– Купи воды зелененькой…
– Это тархун? – почему-то шепотом переспрашиваю я.
– Не тархун! – поправляет меня Перетурин. – Американская.
– Кока-кола! – радуюсь я.
– Зеленая кока-кола не бывает, – укоряет меня Владимир Иванович.
– Спрайт, – разъясняет из коридора супруга Ольга. – Он прежде кока-колу любил, а сейчас на спрайт перешел. Все, я пошла.
Я напоминаю, как ходили когда-то вместе в Астраханские бани и общались довольно мило – но Перетурин меня, конечно, не вспоминает.
– Ну как же! – переигрываю я, всплескивая руками. – Еще Нилин Александр Палыч с нами ходил. А вы мне рассказывали, как играли против тбилисского "Динамо". Гол забили в свои ворота – а тот оказался для Тбилиси тысячным в высшей лиге. Ждали грузины этого гола как праздника, подарки готовили для забившего, а вы им все испортили. Потом переписали этот гол на Владимира Баркая – но уже безо всяких праздников…
Перетурин чуть улыбается.
– Был такой гол! – вспоминает. Лицо чуть проясняется. – В Тбилиси это было (на самом деле этот гол стал уже 1012 на счету тбилисцев. – Прим. "СЭ"). Я против Миши Месхи играл. Потрясающий футболист. Для меня страшнее соперника не было. Но обыграть меня не мог! Всех на свой финт ловил – а меня не мог. Нормально я справлялся.
– Самый переоцененный футболист тех лет?
– Лобановский!
– Вот так ответ.
– Ничего в нем особенного не было. Хотя угловые подавал божественно. Это было. Против Лобановского я тоже играл. До Месхи ему далеко было!
– До Стрельцова тоже?
– Я к Эдику в тюрьму ездил!
– Как вас туда занесло?
– Он в Вятлаге сидел, а я как раз в Кирове играл. Дай-ка, думаем, навестим. Отправились с приятелем. Оказалось, Эдика в лагере библиотекарем назначили. Не цветущий он был, конечно…
– Так легко было попасть к Стрельцову на свидание?
– Наш шеф был – генерал милиции Носаков. Как скажет – так и будет. В том лагере не один же Эдик был, еще футболисты. Пара человек из Горького. Как-то приезжаю туда с ЦСКА, подходит ко мне незнакомый дядька – и рассказывает: "А Костя-то, друг твой, умер…" Как раз тот, который сидел – а мы его навещали.
– Играть против Стрельцова приходилось?
– А как же?! Пригласили меня в "Адмиралтеец". Приезжаю в Ленинград – а команду разогнали, осталось только "Динамо". Стал за него играть. Нашему центральному защитнику Леве Шишкову говорю: "Эдика не трогай!" Тот усмехнулся. Выходит на поле – и сразу Стрельцову по ногам. А тот здоровенный, разозлился – по нашему Леве пробежал и забил…
ДВА РАЗНЫХ МИРА
Я пытаюсь представить себя на его месте – и мне становится страшно. Перебирать воспоминания с утра до вечера – надеясь, что и после второго инсульта случаются выздоровления. Удалось же справиться с первым.
С экрана толкуют о чем-то новые звезды. Я сажусь у края кровати – и передо мной два мира. Слева герои сегодняшние. Справа поправляет одеяло тонкой, почти прозрачной рукой человек, чье "Футбольное обозрение" ждали все-все-все. Я, во всяком случае.
Выключаю звук – и звезды сегодняшние с этой секунды шевелят губами беззвучно. Ламповый телевизор теперь похож на аквариум.
К сегодняшним у Перетурина оказался приличный счет. Вспоминает всем известные фамилии – и голос его крепчает. Кажется, даже приподнимается на подушке:
– Этого – выгнать. Непрофессионал. Идиот полный. А этот – негодяй! Все учит, учит: "Надо было так…"
– Раздражают вас?
– Жутко раздражают!
– Так выключите звук. Не слушайте.
– Я так не могу. Всегда смотрю со звуком.
Со стенки над кроватью смотрит на меня фотографический Владимир Иванович из 90-х. Улыбается, держит в руках огромный арбуз – а люди вокруг хлопают. Мне кажется, я слышу эти аплодисменты сквозь годы.
Тот Перетурин был чуть снисходительнее.
Какие-то новости узнает от меня: "Кесарев умер" – "Мы же не так давно общались. Год назад или два. Вы точно знаете, что умер?"
Какие-то знает:
– Нина Еремина недавно умерла. Вы слышали?
– Слышал, Владимир Иванович.
– Я так расстроился! Нина была настоящий профессионал. Репортажи изумительно вела, глупости не говорила. Сейчас-то глупости говорят постоянно. Красивая была женщина.
ОТСУТСТВИЕ ДЕНЕГ
– Кто-то из телевизионных людей рассказывал мне, почему случился инсульт у Владимира Маслаченко. Духота в Останкино.
– Да нет там никакой духоты, ерунда это. Но вот меня схватило – и все… Никто не может объяснить, почему. После первого я долго восстанавливался – но ничего, встал. Еще года три поработал. Пока второй не хлопнул. Голова болит страшно, кружится… Врач приехал – сразу определил.
– На первом этаже видел инвалидную коляску. Не ваша?
– Нет, моя вон, у вас за спиной. Изредка меня вывозят. Когда погода нормальная.
– Не встаете вообще?
– Лежачий больной! Еще не умер – но не встаю…
– Главное неудобство в нынешнем положении?
– Отсутствие денег. Никто не дает!
– Пенсия у вас какая?
– Маленькая совсем. Государство отстегнуло 15 тысяч, что ли… Или 12? Надо у жены спросить. Один человек помог, больше никто.
– Это кто же?
– Коля Толстых узнал, что я лежу – позвонил, пригласил жену. Передал ей 50 тысяч рублей. Я был поражен!
– Я тоже. Передал от себя лично?
– Не знаю, где он взял… С работы копейки никто не передал. Вот такой человек – Коля. А негодяи сейчас набросились на него.
– Телевидение не помогает?
– Не-е-т… Ребята иногда дозваниваются. Из Питера с камерой приезжали, снимали меня. С Украины. Какой-то фильм снимают. Интервью записали – и уехали. Недавно журналист один пришел, книгу обо мне хочет писать. Фотографии просил. Книжку подарил о Дымарском. Надо б прочитать.
– Неподалеку живет Анна Дмитриева.
– Через два дома!
– Она тоже не заглядывала?
– Даже не позвонила ни разу. Не знаю, почему. Вот недавно заходил парень из какой-то газеты. Не помню уже, какой. Друзья мои или уехали, или поумирали. Женя Рубин жил на Ленинских горах. Жена его, Жанна, фотограф. В Америке теперь…
– Вы никогда об эмиграции не думали?
– Ни разу в жизни.
– Кто был вашим лучшим другом на телевидении?
– Яша Прилуцкий. Уехал в Израиль с женой и дочкой. Жена русская, а одна из всей семьи научилась говорить по-еврейски. А Яша вскоре погиб. Жена звонила, говорила – выпал из окна…
– Самоубийство?
– А убивать некому. Но я поверить не могу, что он покончил с собой. Веселый был! Видите фотографии по стенам?
– Конечно.
– Я один живой. Еще Каспаров в Америке. Остальные все поумирали.
– Что врачи говорят?
– А ничего. Но я все равно верю – выздоровлю, встану. Самому себе дал на выздоровление еще месяца три. Может, четыре. Год уже лежу! (На самом деле второй инсульт у Перетурина случился в 2012 году. – Прим. "СЭ")
– Главное – верить, что можно вернуться к нормальной жизни.
– Так Борис Спасский вернулся же. Тоже два инсульта. Что я могу сделать? Таблетки пью горстями. С утра горсть, днем горсть. Лежу целыми днями и вспоминаю.
– Что сегодня вспоминали? Что вчера?
– Гуляю мысленно по Москве, по улицам своего детства… Я на Фрунзенской набережной вырос. А неподалеку от меня, в двух остановках, жил Лева Дуров. Который через несколько лет стал большим артистом. А я оттуда уехал в Киров играть.
Вспомнил вдруг сегодня нашего учителя физкультуры, Анатолия Федоровича. Почему – не знаю. Тот погиб, попал под машину.
– Вы машину, кстати, водили?
– Нет, никогда.
– Почему?
– Да не было случая. Предлагали купить еще в Кирове – но я не стал. Ни "Победу", ни "Волгу". На метро ездил. Садишься, кто-то узнает – червонец тебе тянет.
– Зачем?
– "Распишитесь!" Ладно, расписываюсь. Кто-то паспорт подсовывал. Но на куски не рвали.
– Популярность у вас была фантастическая.
– Вы преувеличиваете…
ЗАПИСИ "ФУТБОЛЬНОГО ОБОЗРЕНИЯ"
– Сколько после каждого "Футбольного обозрения" приходило писем?
– Мешками – никогда. Но штук десять бывало. Особо народ не возмущался.
– Хоть какое-то письмо запомнилось?
– Да, из Чехословакии! Девушка написала – она меня где-то услышала, просила ответить ей. Звали ее Зденка Яванопольска.
– Влюбилась, что ли?
– Понятия не имею. Я ответил, что-то написал… Все хочу пересмотреть, у меня записи "Футбольного обозрения" остались. Хорошая была передача ко дню рождения Озерова, кажется. Много интересных людей собрали.
– Сегодня ваши коллеги ведут корпоративы, зарабатывают нормальные деньги. Вы застали это время?
– Нет, к сожалению. Но я бы вел, мне в радость.
– До программы "Время" вы так и не добрались?
– Нет. И не хотел.
– Почему?
– А я не люблю эту программу. Кто-то туда рвался, это было модно. Телевизионному человеку это давало другой статус. Но мне и так было неплохо. Хотя на телевидении много негодяев. Анонимки на меня писали. Спортом командовал Иваницкий – тот футбол вообще не понимал.
– Что еще вспоминаете?
– Всю-всю жизнь прокручиваю в памяти. Как в Кирове играл. Я вообще непьющий – большая редкость для футбольного человека. Играл там со мной Юра Вшивцев, будущий нападающий московского "Динамо". Тоже ни капли не пил. Один поэт из "Спартака" написал: "В нападенье Вшивцев Юра, а в защите – Перетура…"
– Это произведение восхитительное.
– Детство помню почему-то отчетливо. Товарищей своих. Один из Мюнхена звонил как-то. Вот, вспомнил еще – в школе приятелю своему нос разбил!
– Господи. За что?
– Что-то он сказал не то…
– Я смотрю, отчаянный вы человек, Владимир Иванович.
– Я не очень смелый. Хотя когда Останкинская башня горела, многие разбежались. А я домой не ушел, пережидал прямо там. Вообще никакого страха не было.
– А говорите, не смелый. Уверяю – вы человек героический.
– Сказать честно гадость негодяю – это очень смело, я считаю. Но вот это у меня нечасто получалось. Хотя один раз прорвалось!
– Расскажите же скорее.
– Главным редактором спортивных программ был Мелик-Пашаев. Вот ему высказал все. Что-то он мне начал говорить, а я – ему! Это действительно надо было смелости набраться – Мелик-Пашаев мог многое!
– Телевизор у вас включен постоянно. Самый интересный для вас сегодня человек из этого мира – не спортивный?
– Он тоже умер. Аркадий Арканов. Мы с ним вместе ездили, выступали по городам. Во Владимире, помню, были. Какой-то футбольный турнир – а потом мы с Аркадием выступали… Потом меня в гости пригласил. Квартира у него была в старом-старом доме на Сивцевом Вражеке.
– Хороший был человек?
– Порядочный!
ЛОБАНОВСКИЙ, БЕСКОВ, СТАРОСТИНЫ…
– Вижу, с Тарасовым у вас фотография. Общались?
– Как-то вместе вели репортаж из студии. Наши играли в Канаде – а мы оставались в Москве. Но он мужик был хреновый.
– Почему?
– Злой, расправлялся с людьми в две секунды. Харламова отправил в Чебаркуль…
– Лобановского вы в 80-х мягко попрекали договорными матчами. Мог ведь и раздавить вас – как корреспондента Галинского.
– С Лобановским нормально общались. Но меня возмущало – даже "Днепр" вынужден был отдавать им очки. Такая команда, могла обыграть кого угодно – вдруг приезжает в Киев, спокойно пропускает гол, второй… Никакой борьбы! Вообще-то в Киеве меня никто особенно не любил.
– Где любили?
– В Запорожье, Донецке я свой человек был. В Днепропетровске вообще обожали! "Чайку" за мной на вокзал не присылали, но встречали и провожали всегда. Жиздик и Емец – это мои друзья.
– Юрий Гаврилов мне рассказывал – Жиздик не глядя отсчитывал единственной рукой деньги во внутреннем кармане. Можно было не пересчитывать – точно до рубля.
– А знаете, где он руку-то потерял? На фронте, в танке. Причем, думал, он один из всего экипажа выжил. Я об этом рассказал – комментировал матч "Днепра" со "Спартаком". Одна из последних игр сезона. Вскоре новость из Алма-Аты – жив еще один танкист! "Днепру" медали вручали – так привезли этого старика в Днепропетровск, с внуками приехал…
– Говорите, в Киеве вас не любили. Еще где?
– В Ленинграде всегда ругали, еще Набутов был жив. Как только меня не бранили: "Что ты нам претензии предъявляешь? "Зенит" – блестящая команда!"
– Если Лобановского вспоминаете – в каком возрасте? В каких обстоятельствах?
– Поехал я то ли со сборной, то ли с киевским "Динамо" в Исландию. После матча улетаем – прямо в аэропорту Лобановский идет в буфет, покупает огромную бутылку водки.
– Что такого?
– Дарит мне! Я упираюсь: "Валерий Васильевич, не надо, я не пью!" – "Бери, бери…" Так и всучил.
– Пришлось выпить?
– Нет, долго стояла в шкафу. Несколько лет. Может, до сих пор стоит.
– Бесков так мог бы?
– Нет! Бесков был жмот. Прижимистый. Я к нему домой заезжал, на Маяковской жил. Дочку его помню. А самое памятное интервью записывали в Гаграх. Мне было лет тридцать. Вон фотография на стеклом, видите? У меня еще целый альбом, потом покажу…
– Еще кто-то из больших футбольных людей выпить вам предлагал?
– Старостин. Только не помню, Андрей или Николай.
– Что за история?
– А я скажу! Летели мы из Испании. Старостин с администратором сидел на первом ряду, я на десятом, вся команда – в хвосте. Администратор каждые пять минут наливал Старостину стопку.
– Видимо, все-таки Андрей Петрович.
– Так Старостин поворачивался – и эту рюмку тянул мне. А я – не брал! Показываю руками: "Не пью". Только тогда он сам выпивал. Таких людей, как братья Старостины, больше нет. Честные, совестливые.
– Английская The Times признала Ринуса Михелса лучшим тренером ХХ века. Вы кого назвали бы?
– Лобановского! Может, Якушина. Он на втором месте. Хотя Бесков не слабее, тоже светило. А самый лучший человек – Качалин.
ДЯДЯ КОЛЯ ОЗЕРОВ
– Из тренеров второго ряда – кто для вас лучший?
– Зонин Герман Семеныч – прекрасный тренер! В Ленинграде я у него в гостях не бывал, а в Ворошиловград ездил. Мы в приятельских отношениях. Хороший мужик! Живой он?
– 90 лет отметил. Бегать по утрам перестал, но бодр.
– Откуда вы знаете?
– Недавно заглядывал к нему.
– Привет передавайте! Только обязательно передайте!
– Обещаю. Герман Семеныч настаивает на том, что "Заря" в год чемпионства не сыграла ни одного договорного матча.
– Это ложь. Очки им отдавали. Обычная украинская система.
– У каждого в жизни есть упущенные шансы. Что вы могли сделать, было по силам – но не сделали?
– Здесь неподалеку, через три дома, жил дядя Коля Озеров. Вот я не подружился с ним как следует!
– Вы же работали на телевидении, когда его оттуда выставили…
– Его не выставляли!
– Как же это случилось?
– Он сам ушел.
– Уходил с огромной обидой.
– Его не выставляли. Это я точно могу сказать. Помню, были мы вместе на Олимпиаде в Канаде. Обо всем на свете разговаривали. Он мужик-то хороший! Лучше многих. С ним мог сравниться только Виктор Набутов. Ленинградский комментатор, бывший вратарь. Но он умер молодым намного раньше Озерова. А знаете, как умер? Шашлыком подавился!
– Озеров был человек хороший?
– Хороший. Заступался за многих. Но тоже прижимистый.
– В чем это выражалось?
– Помню, я, Озеров и Майоров поехали на хоккейный чемпионат мира в Швейцарию. Еду взял я один. Жили в одном номере. Я резал колбасу, Майоров укладывал ее на хлеб – а Озеров все съедал. Ни копейки не дал.
– Еще какую ошибку в жизни исправили бы?
– (Долго молчит.) Я бы два раза не женился!
– Первая семья в Москве?
– В Питере. Первая жена там, сын. Разошлись потому, что в Москву она не хотела переезжать.
"ВАМ НЕ ПОНЯТЬ, КАК ЭТО УГНЕТАЕТ"
Я замолкаю – молчит и Перетурин. Думая о чем-то своем. Кажется, даже не ждет вопросов.
– О чем мечтаете, Владимир Иванович? – спрашиваю наконец.
– Скорее уйти отсюда! – отчетливо выговаривает он.
– Да перестаньте, – ошарашен я. – Вам жить да жить.
– Нет, – поправился Владимир Иванович. – Я имею в виду лежачий образ жизни. Вам не понять, как это угнетает. Хотя ко мне иногда сиделки приходят, с Украины. Вот в понедельник должна быть.
– Есть, о чем поговорить с ними?
– Нет…
– Что вам снится?
– Сейчас снов вообще нет. Прекратились. А раньше такие были – цветные, с подробностями…
АКИНФЕЕВА НЕЛЬЗЯ СРАВНИВАТЬ С ЯШИНЫМ
Время для него остановилось – лишь шум за окном напоминает, что другая планета существует. Я говорю, что 78 – это не так много. Перетурин удивленно косится:
– А кому 78?
– Вам.
– Я 38-го года. Это 78 получается?
– Совершенно верно. Что такое – 78?
– Ничего особенного. Просто некоторые вещи уже не можешь делать. В футбол играть, например. Но я здоровым-то давно не играл. Последний раз сам на поле вышел в Рыбинске, класс Б. Переехал туда из ленинградского "Динамо". Это было лет пятнадцать назад.
– Думаю, чуть раньше. За ветеранов играть вас не звали?
– Звали. Но я не играл, только репортажи вел. Куда только не ездил – Красноярск, Свердловск, Ташкент, Алма-Ату… Там мэр вон какую штуку вручил, приз. Парень на лошади.
– Приз чудесный. Когда вы были в жизни особенно счастливы?
– Это было в Ленинграде. Где я играл за "Динамо". Самое лучшее время!
– Допустим, возвращает вам Бог здоровье. За что беретесь?
– Создаю редакцию спортивных программ на телевидении. Я интерес к футболу не потерял, все смотрю! Розанов – хороший комментатор. Черданцев с Геничем нормальные ребята. А некоторых надо гнать!
– Были бы у вас силы создать документальный фильм о каком-то футболисте из ХХ века. За кого взялись бы?
– За Яшина!
– Про Льва Ивановича столько всего снято.
– Все равно мало. Вот, хорошая у меня с ним фотография. Вы переснимите. Помню, на Малом стадионе "Динамо" Костя Крижевский и Лева Яшин к Якушину подходят: "Михал Иосифович, нельзя ли этого парня к нам в команду взять?" – и на меня указывают…
– Непременно. Лучшего нынешнего вратаря страны Акинфеева с Яшиным можно сравнить?
– Нет. Даже близко. Акинфеев в те времена играл бы в классе Б. У Яшина свое лицо было, настоящий хозяин штрафной площадки. Защитой как руководил! Даже не с Яшиным сравнивать, а с Борей Разинским, например. Конечно, Борис сильнее.
– Вы полагаете?
– Разумеется. Он в Липецке работал тренером и играющим центральным нападающим. Можете себе представить?
– Удивительно. Кто для вас сегодня – футболист номер один в России?
– Смолов. Бегает быстро.
СОБАКИ В КОРЕЕ, ЛЯГУШКИ В БОРДО, СКУКА В ФИНЛЯНДИИ
– Самые удивительные командировки в вашей жизни?
– Олимпиада в Корее. Во-первых, летели очень долго. Часов десять. Уже там пришлось комментировать все подряд – футбол, легкую атлетику, еще что-то… Я все боялся, что собаками нас накормят.
– Не накормили?
– Кажется, нет. А то в Бордо поехал со "Спартаком", так там жареных лягушек подали. Чувствую – что-то странное… Но это пустяк. Настоящий кошмар случился потом. Прихожу на стадион – все места заняты! Телефонной линии с Москвой нет. Пришлось бегать, искать телефон, отыскали мне место на ступеньках… Это был кошмар.
– Комментаторский ужас номер два в вашей жизни?
– Швейцария!
– Что случилось, Владимир Иванович?
– Отправился я на матч московского "Динамо". Приезжаю – а "Динамо" нет, откуда-то они летели. Матч заканчивается, в гостинице подходит какой-то мужик: "С вас столько-то за номер" – "Стоп! Я ж в составе делегации?" – "Вас в списке нет…" Пришлось заплатить из собственных.
– В Москве не вернули?
– Нет, конечно. Вот так я попал.
– Самая отвратительная точка на земном шаре, где бывали?
– Финляндия. Не помню, что за место. Точно – не Хельсинки. Хоккейный чемпионат мира я комментировал.
– Там-то что случилось?
– В том-то и дело, что ничего. Скука смертная. В 8 вечера выходишь – на улице ни одного человека. Я вообще хоккей комментировать не любил.
– Почему?
– Я ж не хоккеист…
– Последняя заграница в вашей жизни?
– После Мексики, футбольного чемпионата мира, не помню ничего. Может, бывал.
– Что привозили?
– Сыну игрушки. Таких в Советском Союзе не было. Какие-то конструкторы, заводные медведи…
СЕЙЧАС КОММЕНТИРОВАТЬ НЕ СМОГ БЫ
– Говорят, любого комментатора хоть раз отстраняли от эфира.
– Меня – ни разу. К Лапину (Председатель Госкомитета СССР по телевидению и радиовещанию. – Прим. “СЭ”) на разговор вызывали два раза.
– По поводу?
– Еврокубковый матч "Днепра" перенесли в Кривой Рог. Все оборудование везли из Киева и Москвы. Начинаем репортаж – все хрипит и скрепит. Возвращаюсь домой, сразу вызывают к Лапину: "Что такое?! Что за безобразие со звуком?" Все ему объяснил – никаких вопросов ко мне не было.
– А второй случай?
– Тогда вызывал не меня одного, а всех спортивных комментаторов. Какой-то праздник предстоял, настраивал: "Дорогие друзья, соберитесь, не забывайте, какой день…"
– Анатолий Лысенко рассказывал про Лапина – этот маленький человек внушал страх всем в телевизионных коридорах.
– Так и было! Сам он никого не боялся. Любому мог врезать по полной. Сегодня такой начальник существовать не смог бы.
– А вам сегодня комментировать было бы в радость?
– Тяжело бы пришлось!
– Почему?
– Условия совсем другие. Правду никто не говорит. А я бы все равно не выдержал, сказал. Меня несправедливость всегда убивала. До сих пор помню случай – приезжаю с ленинградским "Динамо" в Ташкент. Минуте на двадцатой судья полез в карман за желтой карточкой. Достает – а вместе с карточкой выпадает пачка денег. Сторублевки, полтинники….
– Замечательно.
– Мы, футболисты, собирали. Даже тренеры и запасные. Ползали, ловили! Понятно?
– Еще бы не понятно.
– Себе я ни рубля не взял. Хотя можно было.
– Слуцкий говорил: "Лучшая команда, которую я видел – сборная Франции-1984". Лучшая команда, которую видели вы?
– Московское "Динамо" 49-го. Не сборная, а клуб! Лев Яшин в команде уже был, но звездами считались другие – Бесков, Карцев, Трофимов…
– Лучший матч, который видели своим глазами?
– Матч сорок какого-то года, не помню точно. "Динамо" Москва – ЦДКА. Сыграли 1:1, Трофимов головой забил Никанорову с близкого расстояния. Лучше футбола я не видел!
– Лучший футбол, который комментировали сами?
– Сборная СССР играла с кем-то в Америке… Не помню, с кем… Пять голов забил парень из Ленинграда.
– Саленко – Камеруну.
– Вот, точно. Шестой тоже ленинградец забил.
Владимир Иванович устал. Я прощаюсь – и слышу в ответ:
– Вы заходите! И звоните! Зонина увидите – большой ему привет. Не забудьте.
Я улыбаюсь и тихо прикрываю дверь.
После разговора с Владимиром Перетуриным садимся с его женой Ольгой...