– Есть ощущение, что весь доклад базируется на показаниях одного Григория Родченкова. У вас были и другие свидетели?
– Конечно. Помимо доктора Родченкова, у нас было, скажем так, достаточно большое количество и других свидетелей. Но я не могу назвать вам их имен и должностей, так как они согласились давать показания только на условиях конфиденциальности.
– Почему вы отказались приехать в Москву по приглашению Министерства спорта и лично задать Виталию Мутко и его помощникам вопросы по имеющимся у вас против них доказательствам?
– Меня никогда не приглашали в Россию, у меня не было никаких контактов с российскими властями.
– Странно, они утверждают обратное.
– Мы много сотрудничали с российской стороной во время подготовки первого доклада Независимой комиссии, который был представлен в ноябре. Но сейчас я не получал никаких приглашений.
– В первом докладе, где вы были одним из соавторов, вы упоминали имена конкретных спортсменов, даже имея против них косвенные доказательства вроде записей скрытой камерой или слов одного свидетеля. В последнем докладе вы не упоминаете ни одного имени конкретного атлета, хотя говорите об убийственных фактах нарушений – почему?
– У нас было несколько проблем. Во-первых, мы были очень ограничены во времени. Я хотел остаться справедливым к людям и не упоминать их имен до тех пор, пока у нас не будет возможности полностью удостовериться в факте нарушения ими антидопинговых правил. Во-вторых, я глава Независимой комиссии, и у меня нет полномочий заниматься процессом обработки результатов проб и вынесения тех или иных санкций в отношении спортсменов. Это не входило в мои задачи, меня не просили этим заниматься – потому я этого и не делал.
– Но у вас же есть имена всех спортсменов, чьи пробы меняли или вскрывали? Вы передали этот список в ВАДА?
– Нет, мы не давали имен ВАДА или каким-то иным организациям. Мы вообще не разбирали дела конкретных спортсменов. Естественно, мы знаем, кому принадлежат те или иные пробы. Но мы не готовили никаких документов отдельно по тем или иным людям.
– Получается, эти спортсмены сейчас могут выступать и даже поехать в Рио?
– Это вопрос не ко мне. Как вы знаете, я не давал в докладе рекомендаций, и не мне принимать решение, может выступать тот или иной спортсмен или нет. Я подготовил доклад, и теперь, используя эту информацию, соответствующие структуры могут принимать свои решения.
– Объясните один момент: большинство российских спортсменов регулярно выступают на соревнованиях за рубежом, тренируются там, а также входят в пулы тестирования соответствующих международных федераций. Соответственно, они постоянно сдают соревновательные и внесоревновательные пробы, к анализу которых Московская лаборатория не имеет никакого отношения. В чем тогда смысл мошенничества – если только малая часть твоих проб может быть подменена или фальсифицирована?
– Я не занимался подобным вопросом в процессе расследования, но могу ответить на него, исходя из своего опыта. Когда спортсмен принимает решение о приеме запрещенного препарата, он рассчитывает время таким образом, чтобы к моменту приезда на тот или иной турнир препарат выветрился из организма и пробы были отрицательными. Причем я говорю сейчас о любом "допингере", необязательно россиянине. Время нахождения в организме отдельных субстанций очень невелико, всего несколько дней. И рассчитать время, зная, что, как минимум, внутри страны ты в безопасности, возможно. Мы не проверяли отдельно пробы российских спортсменов, которые анализировались в зарубежных лабораториях. Мне кажется, сейчас стоит остановиться и положиться на те данные, которые мы имеем.
– Этот доклад – самый шокирующий из всех документов, которые вы когда-либо видели или составляли?
– Лично в моем опыте – да, конечно.