Александр ПРОСВЕТОВ
Время летит быстро. Сегодня исполнилось уже 20 лет со времени революции Босмана. 15 декабря 1995 года Европейский суд вынес вердикт по делу скромного бельгийского игрока, перенеся на футбол принцип свободного передвижения рабочей силы в пределах ЕС.
Брать в кавычки слово "революция" в данном случае не стоит. В футбольном мире она действительно произошла, и вследствие нее, как ведется, кому-то стало очень хорошо, а кому-то – не очень. Появились клубные сборные мира, в футбол потекли огромные деньжища, резко возросли доходы от продажи телевизионных прав. Ведущие футболисты превратились в миллионеров, обогатились агенты. Вместе с тем увеличился разрыв между богатыми и бедными, на финальной стадии Лигу чемпионов разыгрывает узкий круг клубов, утрачена национальная самобытность.
Сам же Босман, поработав на благо клубов-грандов и будущих поколений футболистов, остался у разбитого корыта. Он надолго впал в депрессию и был вынужден в 2010 году запросить социальную помощь. В 2013 году устроился в коммунальную службу в бельгийском городе Аван, что под Льежем, оказавшись – ирония судьбы – возле футбола: "революционер" подстригал газон на местном футбольном поле. Потом, он эту работу, судя по всему, потерял, потому что полгода назад брюссельская газета La Capitale сообщила: Босману отказали в финансовой поддержке. В течение нескольких лет он получал ежемесячно по 570 евро, что позволяло содержать двоих детей и престарелую мать, но, в конце концов, в организации, ведающей социальными пособиями, пришли к выводу, что человек прилагал недостаточно усилий для поиска работы. Сам он при этом упирал на то, что в 51 год где-то трудоустроиться проблемно.
За пять лет до исторического вердикта бельгиец, собственно, лишь затеял тяжбу с "Льежем", не отпускавшим его в "Дюнкерк" без "отступных", которые французский клуб был не в силах выплатить. В то время во многих странах в отношении футболистов действовало своего рода временное "крепостное право" (исключение составляли, например, Испания и Франция). Выполнив контрактные обязательства, игрок не становился тотчас свободным агентом. В России, к слову, футболист принадлежал формально бывшему клубу на протяжении еще 30 месяцев, и при переходе в другой российский (не зарубежный) клуб за него должны были выплачивать эти самые "отступные". Против такой мзды – в бельгийском, понятно, варианте – и поднял мятеж Босман. К тому же он собирался совершить трансфер в рамках ЕС.
В итоге он выиграл дело, хотя пришлось пару лет пожить в гараже и расстаться с первой женой, которой надоели мытарства со склочником-неудачником.
Процесс был запущен. Как февральская "буржуазно-демократическая" революция 1917 года вылилась в октябрьское вооруженное восстание, так и бельгиец, решая частную проблему, взорвал футбольные границы в пределах ЕС. Ведь его адвокаты упирали на то, что УЕФА нарушает принципы сообщества о свободном передвижении рабочей силы и свободной конкуренции, что квоты на иностранцев (по три человека в команде) носят дискриминационный характер.
Граждане ЕС перестали считаться в клубах легионерами, южноамериканцы принялись получать всеми правдами и неправдами европейские паспорта, разыскивая в "родословной" итальянских, португальских, испанских и прочих предков-выходцев из Старого Света. Восточноевропейцы, чтобы быть хоть как-то конкурентоспособными, тоже стали превращать свои команды в интернационалы.
И именно по ним из-за узости спонсорского рынка ударил в первую очередь финансовый fair play, придуманный в УЕФА как мера в борьбе с лавиной банкротств.
Заварив кашу, Босман фактически стал инструментом чужих интересов, хотя, быть может, иногда, за кружкой-другой пива испытывает внутреннее удовлетворение от того, что вошел в историю. Все-таки законодательство, по которому вот уже два десятилетия живет мировой футбол, носит его имя.
При этом роль этой личности в истории в принципе случайна. Для революции были подготовлены условия, экономические и политические. Не Босман, так кто-нибудь другой послужил бы ее знаменем.