"Иногда мы с опозданием отдавали Феде полагавшиеся ему премиальные. Потому что если он их получал сразу после выездной победы, то выходил из поезда и на вокзале раздавал все деньги бедным людям. Как выяснилось, такое случалось не раз".
Голос у Георгия Ярцева дрогнул, а в зале установилась тишина, от которой можно было оглохнуть. Казалось, на мгновение даже перестал раскачиваться по волнам Москвы-реки плавучий ресторан, где всего год и два месяца назад отмечалось 55-летие Черенкова, а теперь проходил вечер его памяти. Каждый вспомнил своего Федора, истории с которым у всех связаны разные, но суть – одна.
Такая, что в сегодняшнем практичном мире такой футболист и человек появиться едва ли может. Почему и выглядят десятки рассказов о нем фантастической смесью реальности и мифа, где непонятно, чего больше. Но все, кому повезло узнать Черенкова, понимают: то, что сегодня кажется легендой, запросто могло быть – и, скорее всего, было – на самом деле.
И наша тоска по любимому футболисту, со дня ухода которого исполнился ровно год, – это еще и тоска по времени, когда в быту у людей все было хуже, но в душах – чище. И для таких божьих людей, как Черенков, не умеющих расталкивать конкурентов и делать карьеру, дорога была открыта.
Сегодня это было бы невозможно, например, без агента. А вы можете себе представить у Черенкова – агента? Или в чьих-нибудь теперешних устах – его фразу из нашего разговора для книги "Спартаковские исповеди": "Много лет мне было совестно из-за сотого гола"? Гол тот он забил "Днепру" с очень сомнительного пенальти.
Не думал, что какими-то воспоминаниями о Феде меня еще можно удивить. Но проняло и от истории Ярцева, и от рассказа Олега Романцева. Перед возвращением из ФРГ он на правах капитана спрашивал у игроков, какие сувениры они купили домой на те копеечные суточные, которые нашим футболистам тогда выдавали за границей.
А сам Романцев играл в том турне с травмой. "Ты что-нибудь купил домой, Федя?" – спросил капитан Черенкова. "Купил". – "Что?" – "Две повязки для тебя, Олег. Я же вижу, как тебе больно..."
А сейчас больно всем нам. Оттого, что так хрупок оказался наш кумир, и не уберегли его, и жизнь отмерила ему всего 55...
И теперь только и остается, что ловить на лету воспоминания. Вот оперный певец Николай Семенов, солист Большого театра и добрый знакомый Черенкова, анонсирует любимую песню футболиста – "Белые крылья" Валерия Ободзинского, а затем волшебно ее исполняет. Но Вагизу Хидиятуллину есть что возразить – не громко, а так, чтобы слышал только наш стол: "Любимой песней Федора был "Плот" Юрия Лозы". И Ринат Дасаев подтверждает: "Да, у них с Радиком (Сергеем Родионовым. – Прим. И.Р.) более любимой, чем "Плот", не было..."
Этот день подарил мне знакомство с родными для Федора людьми – его 50-летним младшим братом, зубным техником Виталием и дочкой Анастасией. И черты лица, и мягкие интонации речи брата – точь-в-точь Федины. А Настя – такая же солнечная, добрая и застенчивая, как отец. Нужно было видеть, как она волновалась, когда подходила к микрофону говорить слова благодарности за память о папе...
Одного момента этого дня я точно не забуду никогда. На Троекуровском кладбище Настя, с которой до того мы переписывались в соцсетях, подошла с галстуком: "Игорь, это папин галстук, возьмите на память. Вы так тепло о нем писали..."
Может, я выглядел чуть-чуть нелепо, целуя галстук Черенкова. Но просто делал то, что подсказало сердце.
Так же, как любил делать людям подарки сам Федор, теперь их дарила его дочка. Надо было видеть глаза знаменитой спартаковской болельщицы Марины Хориной, когда ей досталась огромная расписная кружка Черенкова. И лицо бизнесмена Алексея Бирюкова, организатора турнира памяти Феди и этого вечера, – когда Виталий и Настя вручали ему икону Пресвятой Троицы. Ту, что носил с собой Черенков, глубоко верующий человек.
...Воскресенье прошло для меня в параллельной реальности. Где-то бесконечно далеко был матч "Динамо" – ЦСКА, все другие события мирской жизни. А существовало только то, что связано с Черенковым.
Ты стоял, смотрел на могилу, вспоминал, разговаривал с людьми, поминал своего кумира детства. Потом все вокруг пустело. И ты вдруг просыпался от какого-то полусна, в который завели тебя мысли и беседы, – и вдруг понимал, что простоял на Троекуровском почти три часа.
Не знаю, было бы такое возможно, наступи в Москве уже настоящий октябрь. Но Федя, от которого шло столько тепла, поделился им с нами и теперь. 4 октября 2015 года в столице было настоящее лето.