Годами я расписывался в собственном бессилии. Мне очень хотелось найти и расспросить ту самую Марианну Лебедеву, из-за которой сел Стрельцов.
Мне казалось, к преклонным годам она выложит такое, что откроется какая-то тайная дверца. Все окажется не так, как мы думали.
Сын Стрельцова Игорь до сих пор живет в отцовской квартире с видом на Курский вокзал. Даже пепельница Эдуарда Анатольевича стоит на подоконнике. Если мне не изменяет память.
Расспрашивал его — мол, та самая Марианна вполне может оказаться живой. Интересно было бы с ней поговорить?
Игорь отвечал сразу, не раздумывая:
— Нет. Что-то мне не хочется. Ни с ней говорить не стал бы, ни с первой женой. Которая, мне кажется, просто отца предала. Его посадили, ей что-то сказали — и ушла...
А вот мне было бы очень интересно!
Хоть понимал — даже если отыскать эту старушку, никаких рассказов не будет. Что бы ни случилось на той даче в поселке Правда. Пострадала ли на самом деле, оговорила ли Стрельцова — вот будет ей охота вспоминать?
Но почему-то надеялся — расскажет!
С каждым годом эхо давней истории становилось все тише. Кто-то, приехав с камерой к той самой даче в поселке Правда («напротив школы», как записано уголовном деле), где все случилось в ночь с 25 на 26 мая 1958 года, по удивительной случайности успевал снять — то ли ее сносят, то ли перестраивают. Обрывалась одна полунить.
Я отыскивал среди бумаг уголовного дела адрес пострадавшей в городе Пушкино — и пять минут спустя выяснял, что 2-й Акуловский проезд существует до сих пор. Но вот дом № 21 на карте отсутствует. Будто и не было.
Ходили слухи, будто легендарный начальник команды «Торпедо» застал ее, заплаканную, на могиле Стрельцова.
Слухи оказывались правдой — и подтверждал все это Аксель Вартанян, наш чудесный статистик. Рассказывал:
— Однажды Юрий Золотов, много лет занимавший в «Торпедо» должность начальника команды, встретил на Ваганьковском Лебедеву. Она стояла неподалеку от могилы Стрельцова, как раз была годовщина. Золотов хотел подойти, но Лебедева быстро скрылась. Каким-то образом он все-таки выяснил ее адрес, о чем сообщил в интервью журналисту «Футбола». Я еще там работал. Сразу позвонил Юрию Васильевичу и услышал: «Я живу рядом с вашей редакцией. Завтра зайду, все расскажу. Может, вместе к Лебедевой и поедем». Я подумал — какое счастье! Уже предвкушал...
— Не случилось?
— В ту же ночь Золотов умер! Скоропостижно! И все, след пропал...
Своими печалями поделился я с одним из стариков-журналистов — и тот усмехнулся:
— А я ведь знаю человека, который ее видел. Разузнал все подробности того дела. Что-то там неожиданное выяснилось — только он все это держал в секрете. Был в 60-х у какой-то подруги в доме на Колхозной площади, заходит соседка за солью. Подруга на нее указала — это, мол, она посадила Стрельцова... Ну и начал распутывать. До чего-то докопался! Он жив и в рассудке. Сказать кто?
— Говорите! — вскричал я. - Говорите скорее!
Едва ли моего собеседника могла постигнуть участь торпедовского начальника Золотова на выдохе перед главным предложением. Было бы в этом что-то научно-приключенческое. Как в «Сокровищах Агры»: только собрался произнести, где сундучок, — как разглядел лицо в окне. Ну и все.
Едва ли, едва ли такое возможно. Но все ж я перестраховывался.
— Так кто?!
— Да Валера Винокуров. Вы его знаете?
Господи!
Валерий Винокуров — один из главных спортивных журналистов Советского Союза. Самое золотое, самое язвительное перо еженедельника «Футбол». Мы с Кружковым недавно его отыскали, сделали «Разговор по пятницам». Но тему Стрельцова обходили — нам хватило и других. А Валерий Исидорович, как выясняется, сторонился этих историй осмысленно. Вел нас в другую сторону. Потому что о Стрельцове знает все — но не уверен был, стоит ли говорить...
Я набрал тот самый номер. Запасся аргументами. Даже черкнул некоторые на полях подвернувшегося «Спорт-Экспресса»: «Такие истории не должны пропадать», «Кто ж расскажет, если не вы?», «Вы — последний человек в Москве, кто знает тайну. Не считая той самой Марианны». Ну и так далее. Писал, пока не истер карандашный грифель. Под таким напором не устояла бы и старушка Лебедева.
— Да, я все знаю, — ответил Винокуров после секунды раздумий. — Думаете, стоит рассказать? Кому-то нужно? Между прочим, эта Лебедева вообще ни при чем. В истории замешана совсем другая женщина. Стоит вскрывать такие истории?
— Стоит! — задохнулся я от предчувствий. Потянулся было за исписанной газетой.
— Что ж. Приезжайте во... Во вторник, например.
Аргументы не понадобились. До вторника считал не дни — часы!
Говорили мы до темноты — про Стрельцова, Воронина и Иванова. Его приятелей из 60-х. Вместе поражаясь: сам Винокуров свежий и энергичный. Если страдает — исключительно глазами. Тяжело читать. А все его ровесники-футболисты давным-давно лежат по московским погостам. Кто на Даниловском, как Воронин. Кто на Ваганьково — как Стрельцов и Иванов.
Со стен вслушивались в наши голоса, печально глядели великие с иссохшихся снимков. Я узнаю всех! Вот мой собеседник с Лобановским, Круиффом, Беккенбауэром, Пеле, Ди Стефано, Липпи, Капелло...
Я заставляю себя поймать отблеск иронии в глазах этих людей — и уж не верю, что за окном шумит Дмитровское шоссе. Грохочут поезда у станции «Окружная». Что мы запорошены московской зимой.
Взгрустнулось было — но Винокуров, встряхнувшись, отогнал тоску.
— Я вам сейчас покажу кое-что!
Вытащил, с торжеством водрузил посреди комнаты здоровенную бронзовую статую, в которой (пусть и не сразу) угадывался Стрельцов. Размерами вполне сошла бы за надгробие.
Вот это да! Я достал телефон, сфотографировал. Где еще такое увидишь?
С этой секунды мне еще интереснее оглядываться по сторонам. Изучать стены. Задерживаться взглядом на портретах. Кого-то узнавать, в ком-то ошибаться.
— А на дальней стенке портрет — это Пастернак?
— Какой Пастернак? Пастернак у меня в другой комнате! Это сын, Олежка, в юности. Ему здесь 16...
Кто ж не знает Олежку — тоже известного журналиста из «Футбола» 90-х?
— Славный какой портрет.
— Между прочим, рисовала Ира Лобанова, довольно популярная личность. Была редактором отдела литературы и искусства журнала «Юность». А муж ее, Витя Вишняк, актер театра Маяковского. Их двоих сын зарезал в приступе шизофрении.
— Боже.
— Олежка потом говорил: «А вы еще этого Алешу мне все детство в пример ставили...»
«Никита Сергеевич, какой гол!»
— Ох, ваши рассказы заставляют вздрогнуть. Так как случилась встреча с той дамой на Колхозной площади?
— Сейчас узнаете. Когда обо всем этом думаю — сразу представляю себе: это же сюжет Цвейга! Стечение мелких, незначительных деталей привело к трагедии человека. Давайте обо всем по порядку?
— Давайте.
— Эпизод первый — матч то ли 56-го, то ли 57-го года «Спартак» — «Торпедо». На котором присутствовал Хрущев. Эдик забил какой-то невероятный гол. Все с восторгом: «Никита Сергеевич, какой гол!» А тот вдруг зло буркнул: «Лучше бы это было в другие ворота...» Кто был рядом — тот запомнил. Вы тоже запомните этот момент! Он потом всплывет!
— Я даже записал.
— Казалось бы, какое это имеет отношение к дальнейшей трагедии? А вот Цвейг связь бы обнаружил! Вы же понимаете почему?
— Цвейг затейливый. Его не просчитаешь.
— Почитайте его «Невозвратимые мгновения». Череда случайностей ведет к трагедии. Весь сюжет на этом. А в нашем рассказе — следующая картинка. Игроков сборной СССР отпустили со сбора на несколько дней. Серега Сальников — мой близкий товарищ, замечательный парень! — Эдика куда-то позвал. Я думаю, неслучайно.
— Почему?
— Потому что понимал — надо на всякий случай... Эти-то молодые забухают где-нибудь. А Серега в этом смысле человек серьезный. Чуть менее аскетичный, чем Николай Петрович Старостин, тот-то не прикасался вообще. Сальников Эдику сказал: «Жди меня на Автозаводской возле автобусной остановки». Стрельцов стоял и ждал!
— Не дождался?
— Где-то Сальников задержался. Эдик ждет и ждет. Прошло полчаса. Вдруг эти!
— Кто?
— Татушин с Огоньковым. Зовут: «Поехали на дачу!» А дом был того самого Карахана. По-моему, он был в то время замминистра иностранных дел, что ли. На этой даче происходили гулянки. Вот и затянули на такую вечеринку. Там было много разных женщин. В том числе и эта, которую вы называли...
— Марианна Лебедева?
— Совершенно верно — которую потом и вытащили на суд! Подставили как потерпевшую!
— Что-то я теряю нить.
— А вы подождите терять — сейчас я все объясню. Кто и как все закрутил. Вы поймете, почему настоящая виновница не могла появиться на суде...
Дом на Колхозной площади
— Невероятно интересно. Я весь дрожу.
— Все для меня открылось действительно на Колхозной площади. Которая теперь называется Сухаревская. Этот четырехэтажный дом и сейчас стоит — просто в нем, наверное, другие люди... Прежде жила элита второго ряда.
— Это как понимать?
— Не министры, а замы. На каждом этаже было по две огромные квартиры. Получается, жило всего восемь семей. Дама, к которой я ходил, жила на втором, кажется...
— Подруга ваша?
— Как сказать — «подруга»... Она была женой известного человека, заместителя министра. Тот нефтяник, большой ученый, ему целый роман посвящен был. Можно я фамилию не буду называть? Ну зачем?
— Рисковый вы человек. Крутить с женой замминистра в 60-х — опасное дело.
— Это правда. Я-то был совсем молодой, 23 года, а она... Уже дама! Лет пятнадцать разницы. В ее пользу. Где-то меня захомутала. Муж все время где-то отсутствовал, а она времени не теряла. Виделись мы раз десять, не больше.
— Так что случилось в тот вечер?
— Я был как раз у нее дома, пили чай. Кухня огромная. Я сам только закончил со спортом, алкоголь в рот не брал. Тут звонок в дверь. Встает, открывает. Заходит молоденькая женщина. Ну и я голову повернул в ее сторону.
— Что за женщина?
— Женщина как женщина. Ну, соседка! Что-то у нее просила — то ли соль, то ли сахар. Та принесла с кухни. Да мне-то какая разница в тот момент?
— Действительно.
— Еще чуть поболтали, соседка ушла. А моя Тамара Владимировна, закрыв дверь, снова садится за стол. Усмехается как-то странно: «Между прочим, из-за нее ваш Стрельцов сидит!» Эдик в ту пору еще не вышел.
— Ого.
— Вот тут-то я напрягся! Ну-ка, говорю, поподробнее...
«Ты для папы придумай что-нибудь, а я на дачу поеду»
— Я бы бросился за этой женщиной вслед. Расспросил.
— Да ну! Как бросишься? У нее чуть ли не охрана была. Но с моей подругой они были близки, та в курсе всей истории.
— Так-так.
— Ну и рассказывает: сейчас эта женщина уже замужем, у нее двое маленьких детей. Надо бы мне тогда все это записать, а не по памяти сейчас рассказывать!
— Давайте уж как есть.
— Но вот несколько лет назад эта женщина была влюблена в Эдика. Где-то встречала его в компании молодых. А у Стрельцова в тот момент были уже напряженные отношения с женой.
— С Аллой.
— Да, с первой. Потом-то он женился на Рае. Эта Алла — вообще отдельная глава... То ли подали на развод, то ли шло дело к разводу. Ясное дело, что в кругу молодежи все это было известно. Ну и решила эта соседка воспользоваться.
— Каким образом?
— Влюбилась — и решила Эдика на себе женить!
— Воплощать-то как?
— Поделилась мыслями с мамой. Кстати, их квартира была прямо напротив. На той же лестничной клетке.
— Значит, тоже люди непростые?
— В том-то и дело! В этом весь сюжет, сейчас все узнаете! Именно поэтому настоящая героиня нигде не фигурировала. Вот она рассказывает маме: «Я ночью не приду. Ты для папы придумай что-нибудь, а я на дачу поеду». Словом, мама была в курсе. Сама была за то, чтоб дочку женить на Стрельцове.
— Вот так семья.
— Здесь надо сделать небольшое отступление. Без которого не понять, как дальше развивались события. Была у Эдика одна крайне неприятная черта. Вообще-то он был чрезвычайно мягкий, стеснительный и скромнейший человек. Ровно до того момента, пока не выпьет две-три рюмки. Я неоднократно в этом убеждался. Расскажу вам одну историю...
— Сделайте милость.
— В 68-м году «Торпедо» выигрывает Кубок. В финале обыграли «Пахтакор» 1:0.
— Стрельцов отдал пяткой — и забил Юрий Савченко. В будущем — знаменитый судья.
— Совершенно верно! Кто-то вам рассказывал?
— Сам Савченко.
— Эдик отдает пяткой, Савченко забивает — и Кубок у «Торпедо». Отмечать поехали к Анзору Кавазашвили. Квартира у него на Автозаводской была хорошая. Он потом тоже разошелся — но в тот момент еще все было спокойно. Сын был, Эльдарчик маленький.
— Поехали всей командой?
— Не 20 человек, конечно. Но ребят восемь было. А мне надо сдать в еженедельник «Футбол» заметку — «Капитан о своих товарищах»...
— Легендарная рубрика. Практически «Разговор по пятницам» тех лет.
— Когда кто-то становился чемпионом или выигрывал Кубок, мы делали этот разворот — «Капитан о своих товарищах». Кто ж тогда в «Торпедо» был капитаном... А, Шустиков! Витек!
— Совершенно верно.
— Молчун из молчунов!
— Ну и как выворачиваться?
— Расселись за столом, я рядом с Эдиком. Вообще-то мы периодически встречались, но тут сколько-то мы не виделись. Они перед финалом сидели на сборе. Начинаю его расспрашивать про игроков. Потому что знаю — Стрельцов мне точно и четко каждого охарактеризует. А Витек — «да он, понимаешь, да это...»
— Все ясно.
— Про Борю Батанова мне рассказывать не надо, я и так все знаю. С ним в близких отношениях. Да он сам о себе расскажет лучше всех! Но есть же в «Торпедо» Сараев, какой-то Андреюк, тот же Савченко... Про этих вообще никто ничего не знает.
— Вот сидите вы со Стрельцовым — и?..
— Говорит мне про каждого. Человек шестнадцать надо было охватить из игравших в Кубке. Помню, дошли до второго вратаря Мишки Скокова — который сидел на лавке в «Динамо» и стал обладателем Кубка, а теперь история повторилась в «Торпедо». В этот момент Анзор и Галя накрыли стол. Поставили это самое...
— Водочку?
— Да. Сидим с Эдиком, тихо и спокойно разговариваем. Очень доброжелательно все мне рассказывает. По ходу дела опрокинул две небольшие рюмки. Вот столечко!
— А вы?
— Я вообще не пил. Там никто много не пил — сезон же идет. Но Эдик, пригубив чуть-чуть, у меня на глазах превращается в другого человека!
— Это как?
— Меня вдруг обнимает, не своим голосом: «Да я тебе сейчас все расскажу! Ты думаешь, я ничего не знаю?! Да я все знаю!» Представляете?
— Что удивительного? Я такой же.
— Он как выпьет — моментально менялся! Вот такая дурацкая черта у человека. Из скромнейшего, тихого человека превращался в крайне неприятного, хвастливого... Даже не могу четко охарактеризовать. Вы понимаете?
— Еще бы.
— А теперь возвращаемся к истории на даче...
«Побагровел — и помчался в ЦК»
— Начинаю понимать, к чему вы ведете.
— Вот она приехала с целью переспать с Эдиком. Женить его на себе. Тут уж точно они все выпили нормально!
— Куда без этого.
— Ну и он ее схватил... А дальше — все по рассказам матери. Приехала дочка домой ближе к утру. С фингалом. Тихонечко прокралась, но мать все понимала. Выскочила, сели на кухне. Говорит: «Мама, не хочу за него! Ты не представляешь, что это за человек. Все было хорошо — и вдруг хватает за руку, куда-то потащил... Я упиралась, кричала — да ты что, куда, подожди...» Надо же все культурно обставить!
— Это понятно. Куда ж без прелюдии.
— А Эдик ей от этих воплей засадил по физиономии, фингал поставил. В общем, поволок. А теперь она сидит на кухне и все рассказывает матери. В этот момент просыпается и на кухню входит отец. Смотрит: что такое?! Мать-то ему говорила, что дочка будет ночевать то ли у бабушки, то ли у подруги, — и вдруг ее видит!
— А дальше?
— «Что такое?!» — «Вот...» Не будут же они ему рассказывать, как планировали обженить Стрельцова. Говорят другое: вот пошла куда-то с девочками, на этой вечеринке была молодежь, футболисты, и Стрельцов ее изнасиловал!
— Стрельцов ее действительно изнасиловал?
— Возможно. Об этом никто не говорил. Эдик на эту тему вообще отмалчивался. Отец как услышал — изнасиловали дочку!
— Ужас.
— Побагровел — и помчался в ЦК. Сразу к секретарям, в админотдел и так далее. «Вот, — рассказывает. — Футболист Стрельцов дочь мою изнасиловал!» Те не особенно понимали, в чем дело, — но отец-то вес имел!
— Он кто был?
— Тоже заместитель какого-то министра. При высокой должности в промышленности — если человек мог спокойно войти в админотдел ЦК! А там люди понять не могут, что делать. Все-таки футболист сборной, вся страна знает. Наконец кто-то произносит: «Надо с Никитой Сергеевичем посоветоваться».
— Сразу с Хрущевым?
— Ну да! Звонят ему в Болгарию. А неизвестно же, кто из болгар в этот момент был рядом, какая обстановка. Хрущев выслушал — и выкрикнул в трубку: «Да?! Примерно наказать негодяя!» Была вот такая фраза. С нее все и закрутилось. Но девушку эту никому не показали.
«Марианна на даче действительно присутствовала»
— Всплыла та самая Марианна Лебедева, которая проходит по всем протоколам.
— Эта Марианна, которую вытащили на суд в качестве пострадавшей, на даче действительно присутствовала. Но к Стрельцову не имела никакого отношения! Может, она с ним когда-то спала. Возможно, даже в этот вечер что-то между ними случилось. Хрен его знает! Она была такая — довольно свободных нравов.
— Дочка замминистра в документах не фигурировала?
— Нигде и ничего. Следователи получили указание — «сделать как надо». Примерно наказать негодяя. Обработали всех. Эта Лебедева была пьяная — помнит она, не помнит, с кем спала? Все закрутилось!
— Лебедеву из всей компании выдернули на роль пострадавшей как самую разбитную?
— Да, да! Может, она и с Мишкой Огоньковым, и с Борькой Татушиным — кто их разберет? Представили ее как изнасилованную — а для нее это вообще счастье! Слава и радость! Ей-то что? Получается, она еще и пострадавшая.
— Эти девчонки постоянно ездили по таким дачам?
— В том-то и дело — это же не в первый раз! Если Татушин и Огоньков Эдика подобрали и привезли туда — значит, были в курсе, что предстоит. Это Стрельцов, может, первый раз заглянул. А девчонка откуда узнала? От других девушек! Иначе как бы она туда попала?
«Может, ей фамилию изменили»
— Во всех протоколах написано: пострадавшая Лебедева до этой ночи была девственницей.
— Следователи выполняли указание. Еще и не то могли написать. Ну какая она девственница? Эта, с Колхозной площади, может, и была. Кто ее знает.
— Насчет Лебедевой сомнений никаких?
— О чем вы говорите?! Ее выбрали следователи, опытные люди. Знали — скажет то, чему научат. На суде задний ход не даст.
— Журналисты пытались эту Лебедеву найти. Никому не удалось. Как думаете — почему?
— Серьезно? Искали? Может, ей фамилию изменили. Замуж вышла. Следователи были заинтересованы, чтоб ее никто не отыскал. А настоящую виновницу всех этих событий сразу куда-то спрятали. В какой-нибудь санаторий Совмина.
— Чтоб, не дай бог, правда не всплыла?
— Конечно.
— Вы на суде не были?
— Нет. Про суд Стрельцова вообще в Москве никто ничего не говорил. А нам, знакомым Эдика, даже в голову не приходило, что надо узнавать подробности! Мы просто переживали и все.
— Была возможность его расспросить?
— Да сто раз.
— О каком упущенном моменте жалеете?
— Была сцена — мы стоим на поле с Валеркой Ворониным. Выясняем, кто из нас старше. Потому что у Воронина была феноменальная память на футбол!
— Например?
— Ну вот история — как-то на «Буревестнике» я, 14-летний, играю в теннис. В этот момент подъезжает футбольная команда «Химик» — играть против наших. Тренер «Буревестника» подходит к моему тренеру: «Можно Винокуров сыграет за нас в футбол?» — «Да пожалуйста...» Выпустили под какой-то другой фамилией. Я про этот матч забыл. Вдруг годы спустя Валерка Воронин мне говорит: «Ты случайно не играл против «Химика» за «Буревестник»? Правым крайним был? Я тебя помню!» Это ж с ума сойти, правда?
— Не то слово.
— Вот стоим на поле и выясняем, кто старше. Оказывается, он старше на пять дней. У него день рождения 18 июля 1939-го, а меня — 23-го. Тут подходит Эдик: «О чем спор?» — «Да вот...» Стрельцов обрадовался: «А у меня 21 июля!» — «Так ты на два года старше!» — «А ничего. Давайте каждый раз втроем отмечать день рождения?»
— Какая чудесная затея.
— Самое интересное — пару раз у нас получилось. Все оказывались в Москве. Они выпивали, я — не особо...
— Там-то и могли расспросить обо всем?
— О чем и речь! Господи, да сто раз мог! Все время казалось — надо обо всем забыть. Не сыпать соль на раны.
— Со Стрельцовым было сложно дружить?
— Если не пить — то сложно. Даже невозможно. Вот посмотрите книжки Нилина с ним — это все о том, как он пил со Стрельцовым. Без конца. Если это убрать — останутся три странички.
История про Фурцеву — полная чушь
— История о том, что Фурцева желала свою дочку выдать за Стрельцова и после мстила, — ерунда?
— Полная чушь!
— Рад слышать.
— А фильм, как говорят, вообще идиотский. Мне позвонил Чебан — расспросить про это кино. Я ответил: «Не смотрел и смотреть не буду. Но что рассказывают люди — это кошмар». Мне пересказывали какой-то бред из сценария — будто «Динамо» хотело взять Татушина, Огонькова и еще кого-то. Поэтому все подстроило через КГБ. Да Якушин считал, что его игроки лучше всех на свете!
— Серьезно?
— Да. Искренне был уверен: Боря Кузнецов лучше Огонькова. Шабров — лучше Татушина. Сценарий этого фильма дали почитать тем, кто со Стрельцовым играл. Шустикову, Михайлову и Гершковичу. Все возмутились — хрен знает что нагорожено!
— Прямо захотелось посмотреть.
— Втроем пришли к режиссеру: «Это же все неправда, не так было!» — «А я так вижу...» Развернулись и ушли.
Мистика
— Вы же для себя нарисовали картину происходившего на той даче. Какая роль Карахана-младшего, которого многие выставляют виновником случившегося?
— Да никакой. Он дачу предоставил. По-моему, сам и отсутствовал! Столько вокруг этой истории наворочено, столько рассказов... Говорили все — кроме участников случившегося. Что Борис Татушин, что Мишка Огоньков категорически отказывались об этом рассказывать. Их никто в изнасиловании не обвинял — но тоже пострадали. Получили дисквалификации. Для них это был фактически конец карьеры!
— Тоже проехали мимо чемпионата мира.
— Потом вернулись в футбол — но это было уже не то... У Мишки же почки одной не было. Он рано умер.
— В 47.
— Татушин-то еще мелькнул в «Молдове».
— Успев до этого поработать закройщиком в московском ателье. Вместо чемпионата мира.
— Вот чем обернулась гулянка!
— Недавно наткнулся на памятник Татушину. Его, оказывается, подзахоронили в могилу к маленькому сыну. Совершенно не представлял, что он пережил такую трагедию.
— Я тоже не представлял! Знал его племянника — Витю Вотоловского. Мама Вотоловского — родная сестра Татушина. Когда Витя женился на Любе, дочке Бескова, я был на свадьбе. Сестра Татушина ко мне подсела — рассказывала и про брата, и про сына...
— Думаете, такие вечеринки на дачах происходили регулярно?
— Да конечно! Я и говорю — все это глупейшее стечение обстоятельств. Если б не вошел отец, девчонка поделилась бы с матерью и все. Просто отстали бы от Стрельцова! Раз такой грубиян — не будем его окручивать, другого найдем. Все несчастье соткано из мелочей: то Хрущеву не понравилось, что Стрельцов забил красивый гол. То Серега Сальников опоздал, не пришел на свидание. То эта баба...
— Вы правы. Мистика.
— Почему я и вспомнил про Цвейга: в его рассказе наполеоновский маршал Эммануэль Груши не явился на какое-то сражение — и завязалась цепь случайностей. Все переплелось. Как будто нарочно кто-то все подстраивал! А Эдику впаяли семь лет. Как здесь люди ни подключались — ничего сделать не могли. Единственное, Андрей Петрович Старостин очень помог Стрельцову, когда того отправили в лагерь.
— Чем?
— Так вышло, что Андрей Петрович сам сидел в этих местах. То ли Воркута, то ли что-то вроде. Прекрасно знал этого начальника лагеря!
«Уголовники надели на Эдика бочку и избили до полусмерти»
— Договорился с ним?
— Старостин сразу же поперся туда, договорился с этим начальником — и Эдику создали прекрасные условия! Понятно, не с пустыми руками поехал. Эдику-то он мяч привез — что ему еще надо? Ну, бутсы. А начальнику до хрена всего подарил. Вот насчет денег — не знаю. Едва ли здесь деньги были замешаны. Майка «Спартака» с автографами точно была.
— Откуда вы знаете?
— Андрей Петрович мне рассказывал. Я-то особо не допытывался, сказал: «Вообще-то вы, Андрей Петрович, молодец. Не стали строить из себя...» — «Ну как же? Это же наше футбольное братство! Мы-то как там сидели?»
— Значит, в лагере у Стрельцова была сносная жизнь?
— Просто замечательная — на протяжении какого-то времени! Легкий режим. Сколько хочешь — тренируйся. Начальник обещал Андрею Петровичу, что через какое-то время напишет что-то про «хорошее поведение»: «Может, вообще отпустят...» Но!
— Здесь тоже «но»?
— В один момент все сломалось.
— Что произошло?
— Этот начальник разрешил для Эдика любые посещения. Пусть, мол, семья приезжает. Мать туда и зачастила!
— Так это здорово.
— А мать... Как бы это сказать... Она была простая такая тетка. Может, и неплохая. Но довольно хвастливая и болтливая. Мне не нравилась изначально. Вот бывает — не нравится человек и все!
— Была причина?
— Болтает что-то, хвастается: «Да мы купим это, купим то...» Вот так всегда. Эдик обычно говорил: «Ну мам, дай нам посидеть, поговорить». Словом, неприятно было. Каждый раз, приезжая в Москву после посещения сына, хвасталась направо и налево!
— Ну и что такого?
— «Да Эдик там живет как король, у него все есть, спецпитание...» Еще наверняка и привирала. «Когда хочет — тренируется, начальника посылает». Вот так болтала и болтала. Ну и доболталась.
— Что стряслось?
— Дошло до ЦК. Распоряжение — срочно перевести на строгий режим!
— Какой кошмар.
— Стрельцова переводят на строгий. А там — уголовники!
— Не поладил?
— Там главный — пахан. А Эдик знать не знал этих законов. Вообще — чтоб Стрельцов кому-то подчинялся? Детали я не очень помню, но случилось следующее: эти уголовники надели на него бочку и избили. Да так избили, что просто живого места не было. В каком-то смысле эта бочка спасла — но так или иначе...
— Настолько пострадал?
— Ходить почти не мог, долго лечился. Прежний-то начальник его сразу же отправил бы в госпиталь, а этот — ни фига! Строгий режим!
— Все на ногах перенес?
— Да, переходил. Тогда у него геморрой обострился. Это вообще футбольная болезнь. Вы знаете, наверное?
— Не знал.
— Так знайте. Из-за этого Стрельцов со сборной закончил в 67-м году. Когда в Венгрии проиграли. Там кровь была сплошная...
— Об этом еще поговорим. За что Стрельцова били-то?
— Просто так. Ходит такой независимый — а здесь пахан! Типа «проучить надо» — вот за что. Ну, уголовники! С ними права будешь качать, что ли? А Эдик пребывал в полной растерянности от происходящего...
— Это Ухта, наверное?
— Все неподалеку от Воркуты. В этом лагере он настрадался. Сразу понял, что вести себя надо сдержанно. Не рыпался, что называется. Да и время прошло, пока вылечился. Хорошо, не было переломов, после которых с футболом можно было попрощаться. Могло же кончиться этим!
— Вполне.
— К счастью, этого не произошло. А когда вышел — уже начались хорошие истории.
«Молодец Витек!»
— Понятно, в Воркуту к Стрельцову мало кто добирался. Но как для себя объясняете, что в подмосковную колонию, где досиживал, ездил только Шустиков?
— Молодец Витек! Какой хороший человек! Наверное, «Москвич» заводил? Почему никто из футболистов не ездил — для меня это необъяснимо. Кстати, мы с Олежкой дико невзлюбили сына Шустикова...
— За что? Серега был отличный парень.
— Сидим мы на «Торпедо» — а этот Сергей неподалеку. Как-то так высказался в адрес собственного папы, Витька, что я вздрогнул. Что за отношение такое? Просто плевать ему на отца! Я не выдержал, одернул: «Постыдись, люди же слышат...»
— А он?
— Надулся и ушел. Сейчас уже сын его играет?
— Доигрывает, 34 года. Был капитаном в «Торпедо».
— Неужели?! Витька внук? Вот время-то летит... Помню, Валерка Воронин мне позвонил — и начал рассказывать про Мишку, своего сына. Как-то мне запомнилось. Он как раз устроил его в смоленскую «Искру». Спрашиваю: «Как игрок что-то стоит?» А Воронин с наглецой: «Ну что ты спрашиваешь? У него ж гены!» А «гены"-то оказались в другом смысле. Тоже спился и умер.
«А ты, Угловой, помолчи!»
— Вы говорили — начались хорошие истории. Рассказывать-то уже некому, кроме вас.
— Вышел Эдик в 63-м или 64-м... Я еще работал на «Мосфильме». Как-то приезжаю на тренировку «Торпедо», Валька Иванов меня всегда звал — и туда пришел Эдик! Повидаться с ребятами!
— Играть ему еще не давали?
— Нет, конечно. Я стал свидетелем такой штуки. У ребят из «Торпедо» зашла речь про Лобановского. Валерку как раз в сборную позвали. Обсуждали, как тот подает угловые.
— Закручивает в ворота?
— Ну да. Эдик говорит: «Кто-кто?»
— Не знал даже фамилию?
— Да откуда ему знать? Ему отвечают: да в киевском «Динамо» появился левый край... «Ну и что он делает?» — «Да вот крутит с углового в ворота — никто повторить не может. Хоть на дальнюю, хоть на ближнюю! Если сам не забьет — на ближней Серебряников выскакивает, а на дальней замыкает Базилевич. Никто ничего поделать с ними не может...» Эдик покачал головой. Задумался на секунду. Потом: «Ну-ка, дайте мячик». Ставит на угол поля — ка-а-к закрутил в ближнюю «девятку»: «Так?» Народ обомлел: «Так...» Ставит еще один мяч — под дальнюю крестовину! Представляете? Это же класс!
— Хотел бы я это увидеть.
— Ага, думаю. Не зря я приехал. Такой сюжет!
— В сборной-то Лобановский не задержался, кстати говоря.
— Валерка как самый умный влез в какой-то разговор. Вернее, попытался влезть — а Валька Иванов его послал: «А ты, Угловой, помолчи!» С тех пор иначе как «Угловой» Лобановского не звали. «Угловой, не суйся, Угловой, молчи...» Так и закончилось у него со сборной — отыграл то ли два матча, то ли три.
— Это же вы от имени еженедельника «Футбол» объявляли Стрельцову, что его признали футболистом года?
— Да, я в январе 65-го ушел с «Мосфильма» и стал работать в «Футболе». Главный редактор Мартын Мержанов хоть Стрельцова и не любил, а поручил мне все сделать, чтоб ему разрешили играть...
«Не хочу, чтоб он умирал»
— Почему не любил?
— За то, что тот пьет!
— Никто кроме Стрельцова не пил, что ли?
— О чем и речь. Вот Валерку Воронина Мержанов боготворил. Просто как к сыну относился. А Валерка-то пил еще похлеще!
— Вот-вот.
— Мы с Валеркой писали материалы. Приедет сборная из Южной Америки — я расспрашиваю Воронина про Уругвай, а журналист Березовский — про Аргентину. Чувствуем — Валерка с утра уже поддавший. Коньячком тянет. А Мартын Иванович категорически в это не верил! Для него это была святая семья — Валерка и Валя.
— Валя — жена, какая-то циркачка?
— Валя танцевала в «Березке», циркачи были ее родители. Вот они-то, как говорил Коля Маношин, Воронина и загубили!
— Это как?
— Мать этой Вали на манеже куда-то лезла, отец держал. Тяжелая цирковая работа. При этом страшно пили!
— Воронин тоже пристрастился?
— Как говорил Маношин: «Во-первых, они Валерку споили. Во-вторых, внушили ему, что он самый главный и лучше никого нет...»
— Что было недалеко от истины.
— Я усомнился, говорю Коле: «Ты уверен, что это все они?» Он отвечает: «Знаешь, кто жив — тот и прав...» Валерка же не может теперь возразить — сказать: «Нет, это не они меня споили, я сам спился»!
«Это кто был-то?» — «Министр спорта!»
— Мы отвлеклись от Стрельцова.
— Мержанов Стрельцова не любил — но указание есть указание. Надо было что-то делать, чтоб Эдику разрешили играть. Мне поручили написать заметку, я поехал на завод к парторгу Аркадию Вольскому. Он нарассказывал каких-то смешных вещей — мол, Эдик, работая на ЗИЛе, активно участвовал в разработке рулевого управления для нового самосвала. Потом приношу заметку — Вольский все прочитал. Вызвал комсомольского секретаря по имени Пармен Шеншин. За его подписью заметка и вышла. Вскоре Эдику разрешили играть.
— Помогла заметка-то.
— Заметка ни при чем. Все же согласовывалось с ЦК! Если б не было команды оттуда — кто бы мне позволил встречаться с Вольским? Готовили общественное мнение. Правда, Стрельцова не выпустили на чемпионат мира 1966 года.
— А его не выпустили?
— Не выпустили!
— Я-то слышал, тренер Николай Морозов Стрельцова в упор не видел.
— Да неправда это — Морозов делал все, чтоб выпустили! Валька-то Иванов закончил из-за того, что Стрельцова не выпустили. Сам не поехал на чемпионат мира. Морозов хотел взять эту связку: Иванов — Стрельцов. Обивал пороги — позвольте Эдика взять в сборную! Но его просто послали.
— Потрясающе. Иванов мог поехать на чемпионат мира — но ушел из футбола?
— Совершенно верно. В 67-м году проводы устроили. Стрельцов с кем-то несли Иванова на плечах с поля. Я целую полосу написал. Называлась — «Не хочу, чтоб он уходил».
— Прекрасное название.
— В то время был популярен роман Джеймса Олдриджа — «Не хочу, чтоб он умирал». Интеллигентные люди поняли, куда отсыл.
— Стрельцова не выпускали за границу — боялись, что может сбежать?
— Так начальники считали. Мол, только отсидел, и сразу выпускать в Англию... Мало ли!
— Мог сбежать?
— Да никогда в жизни. Сразу после чемпионата мира Стрельцову играть за сборную разрешили. А Морозова почти сразу сняли. Фактически — из-за Эдика. Вы в курсе, за что его вскоре после Англии убрали?
— Странно — но никогда не задавался вопросом. Так здорово сыграли.
— Заняли в Англии четвертое место. Месяца через два после этого был товарищеский матч в Лужниках то ли с Турцией, то ли с ГДР. Тогда министерства спорта не существовало, называлось какой-то «Центральный совет». Но возглавлявший этот совет Юрий Машин был фактически министром. Зачем-то встал за воротами наших соперников. Весь матч орал Стрельцову, которого только вернули в сборную: «Отдай вправо! Отдай влево!»
— А тот?
— Стрельцов что-то буркнул в ответ. Наши проиграли 0:2. Стрельцов приходит в раздевалку: «Это кто был-то?» — «Машин, министр спорта!» Морозова вскоре после этого матча выгнали.
— Ну и порядки.
— Сегодня людям не понять, какие были порядки! Что за проблемы решал в те годы Николай Старостин, например. Расскажешь — не поверят. Смехотворно!
— Вы расскажите. А я уж распишу.
— Приходит к нам в редакцию «Футбола» расстроенный Старостин. Сразу ведем его в лучший кабинет, к Мержанову. Качает головой, успокоиться не может. «Представляете, — говорит, — опять этот Дымков вычеркнул Володю Петрова!»
— Это кто?
— Володя Петров — защитник «Спартака». А Дымков — начальник выездной комиссии при ЦК.
— Не любил «Спартак»? Нет ему прощения.
— Наоборот — дикий фанат «Спартака»! Но вот не нравился ему Петров и все. Как ехать за границу, вычеркивает его фамилию. Представляете, как жили? Николай Петрович хлопал себя по лбу: «Опять вычеркнул Володю! Нам за границу ехать — а лучше правого защитника нет...» Вот и приходилось «Спартаку» в такие турне добирать людей со стороны. Звать Яшина и Понедельника. В Алжир, что ли, они ездили. Или в Марокко. Кстати, тому и другому зачли эти игры как матчи за сборную.
— Валерий Урин мне говорил, что в ситуации со Стрельцовым не очень красиво повел себя Качалин. Мог в 58-м как тренер сборной отстоять, сказать — «Он мне необходим на чемпионате мира». А Качалина спросили — и услышали в ответ: «Раз согрешил — должен понести наказание». Весь разговор.
— Вот в это могу поверить. Гавриил Дмитриевич такой и был. Чересчур правильный! Потом у него похожее несчастье случилось в «Динамо» с Кожемякиным. Он же был тренером, отпустил ребят. Кожемякин с Жуковым оказались в том лифте.
«Штукари»
— Многие говорят: поехал бы Стрельцов вместо зоны на чемпионат мира-1958 — и не было бы такой славы у Пеле. Эдуард Анатольевич затмил бы.
— Да нет, ну что вы! При чем здесь это?! Глупость страшная!
— Я так и думал.
— Расскажу вам историю. Наша сборная на том чемпионате мира разместилась в одном крошечном городке с бразильцами. Лев Филатов жил в комнате с Бесковым, тот был наблюдателем в нашей сборной. Бразилия играла первый матч с Англией — и Константин Иванович поехал смотреть. Возвращается вечером и шепотом — боится, что подслушают! — говорит: «Лев Иванович, я видел чемпионов мира. Это Бразилия!» — «Да вы что! — усмехнулся Филатов. — Знаем мы их. Это штукари...»
— Что такое «штукари»?
— Это те, кто показухой занимается. Мяч подбрасывают, штуки всякие выделывают. Старое русское слово. А Бесков задумался — и произнес: «Эти — другие...»
«Как я могу быть лучшим, если Яшин еще играет?!»
— Самый памятный разговор со Стрельцовым?
— Я расскажу! Это был важный разговор!
— Тогда говорите скорее, Валерий Исидорович.
— Два года подряд Стрельцова признавали лучшим футболистом СССР. 67-й и 68-й годы. Оба раза я ему об этом сообщал — и оба раза делал интервью. Одно в «Футбол», другое в «Юность». Потом для книги их объединил. В 67-м году Стрельцов лежал в больнице на бульваре Генерала Карбышева. Это где-то за «Соколом». Институт, который занимался геморроем. Я договорился с врачами, что туда приеду. Эдик на меня смотрит, смотрит... Потом вдруг произносит: «Слушай, как я могу быть лучшим, если Яшин еще играет?!» Меня это просто потрясло.
— Другого такого футболиста не знаете — кто способен на такие слова?
— Еще один человек произнес похожее. Когда его признали лучшим футболистом СССР.
— Это кто же?
— Как-то я был в Киеве на юбилее Максима Максимова...
— Знакомое имя.
— Довольно известный журналист. Вообще-то он Леонид Труппе. Но его все знали под псевдонимом Максим Максимов. В 66-м году он звонил Андрею Бибе и сообщал, что того признали лучшим футболистом СССР. Биба поразился: «Как — лучшим? Стрельцов же уже играет!»
— Ну и порядки были в вашем «Футболе». 66-й, год чемпионата мира. Сборная СССР возвращается с медалями. А лучшим признают футболиста, который в сборной не играл.
— Пока сборная играла в Англии, наш чемпионат не останавливали. Англичане стали чемпионами мира со схемой 4-4-2 — а в Киеве такую же ввел Маслов! Молодежь так заиграла, что вернувшимся с чемпионата мира киевлянам места в составе не нашлось. Мунтян, Бышовец... А дирижировал всем этим парадом Биба! Впечатление от игры киевского «Динамо» было ошеломляющее. Вот так Биба стал лучшим. А Яшин, например, не был ни разу.
— Стрельцов так страдал от геморроя, что попадал в госпиталь?
— Это профессиональная болезнь футболистов! Очень много прыгают. Бесконечная толчковая работа. Прямая кишка все время под давлением. Там кровь скапливается от напряжения. Нехорошее вообще дело-то.
— Вы говорили, у Стрельцова все обострилось в Венгрии?
— Играли в Будапеште и проиграли 0:2. В Москве был фантастический матч, лучший в истории сборной СССР — победа 3:0! Но в нем Стрельцов уже не участвовал. Потому что после первого матча ему трусы выкручивать приходилось. В крови были!
— Страшно представлять, что это за боль.
— Якушин это увидел: «Нельзя же так издеваться над человеком!» Стало понятно, почему отыграл неудачно. Как вообще выходить на поле? На ответный не поставил...
— Стрельцов с этой бедой, да еще с плоскостопием, когда каждая пробежка доставляла боль, становился лучшим футболистом СССР. Невероятно.
— Бобер тоже стоял-стоял на поле — а потом к-а-к взорвется! Всеволоду Михайловичу принадлежит замечательная фраза. Знаете же?
— Нет.
— «Футбол — игра простая. Получил мяч — отдал — открылся — снова получил». Так и есть!
— Самую тяжелую травму Стрельцов получил уже на сходе, играя за дубль.
— Да, Эдик уже заканчивал. Серега Никулин его рубанул. Я даже был на этом матче. Никулин живой? Говорили, совсем плохо у него с ногами...
— Живой.
— Это Андрей Старостин их с Новиковым прозвал — Коса и Автоген.
— Самый великий момент с участием Стрельцова?
— Он забил два удивительных гола «Спартаку». Просто был неудержим! Потом мне Игорь Нетто пересказал, что творилось в раздевалке «Спартака». Как раз сценка, ставшая легендарной.
— Напомните.
— Все навалились на Толю Масленкина, который должен был Стрельцова держать. Хотя болтал Эдик всех трех защитников. Масленкин плохо говорил. Все бубнят — а он сидит, повесил голову. Тренер Гуляев не почувствовал сопротивления — и воодушевился: «Ты должен был прилипнуть к Стрельцову! Гляди, Хренов из «Торпедо» — он же просто «съел» Симоняна...» Тут Масленкин встрепенулся: «Симоняна и я бы «съел»!»
— История древняя — но прекрасная.
— Еще помню, как первый раз его увидел. Кажется, «Торпедо» играло с «Динамо». Мне было лет пятнадцать, Эдик ненамного старше. Стрельцов вышел один на один, сильно пробил в угол. А Яшин вытянулся — и намертво этот мяч взял!
— Дальше?
— Эдик остолбенел, потом подбежал к нему... Стоит над Левой — и не может поверить. А через пару лет нас познакомил Воронин. Мы с Валеркой куда-то пришли. Он и представил: «Это вот Эдик». — «Да я знаю, что Эдик...»
Последняя встреча
— Первую встречу со Стрельцовым вы помните. А последнюю?
— Случайно увиделись на улице. Валерки Воронина уже не было в живых, Стрельцов давно закончил играть. Говорю: «Сейчас-то мы можем день рождения хотя бы вдвоем отметить?» Эдик улыбнулся как-то растерянно: «Я тебе позвоню». Вскоре умер. Так и не позвонил.
— Кто-то рассказывал про похороны Стрельцова — очередь тянулась от метро. Гроб поставили в центре поля. Начался дождик — и перенесли в зал бокса. Дождевые капельки светились на лице...
— А я не был на его похоронах.
— Почему?
— Не знаю. Я вообще на похороны почти никогда не ходил. Вот Мартын Мержанов обожал Воронина. Все готов был ему простить. А умер в тот самый день, когда Воронину исполнилось 35.
— Вы даже у Воронина на похоронах не были, вашего друга?
— Нет, не был. От позднего Воронина у меня перед глазами очень странная сцена. Только-только ввели пресс-конференции после матчей. Появились обязательные комнатки, два тренера должны явиться и отвечать на вопросы.
— Так.
— Вот такая пресс-конференция на стадионе «Торпедо». Вдруг на нее явился Валерка Воронин. Пришел в домашних тапочках, сел довольно близко. А все эти корреспонденты, идиоты, застеснялись...
— И?
— Вокруг Воронина сразу образовался вакуум. Все сгрудились поодаль. Я захожу, вижу все это — и сажусь рядом с ним!
— Вы молодец, Валерий Исидорович.
— Все задают какие-то глупые вопросы. Типа «как здоровье Пупкина, который не играл?».
— Все как сегодня.
— Совершенно верно. Тренеры сидят скучают... Вдруг Валерка задает вопрос по игре — и видеть надо было, как оба ожили! Радостно начали что-то рассказывать, объяснять!
— Воронин был уже с новым лицом — после аварии?
— Да, едва узнаваемым. Весь одутловатый, просто ужас. Главное, остались синие следы на местах, где сшивали.
— От его «Волги» невредимым остался только приемник.
— Лицо было на любителя, что называется... Причем все-то помнили красавца! Еще и пьянство сказывалось.
— Неужели настолько?
— Это даже на чемпионате мира сказалось — Воронин уже не мог в полузащите играть. Уже пил сильно! Морозов понимал, какого класса игрок, — и ставил его центральным защитником. Тем более Алик Шестернев приехал с травмой.
— В защите работы меньше?
— Да. Только поэтому. Может, на самом чемпионате мира Воронин и не употреблял. Но организм уже был подорван. Николай Петрович понимал — в центре поля он не вытянет.
— Вы с Ворониным хоть раз выпивали?
— Нет. Я присутствовал — но не пил.
— Почему?
— Во-первых, я водку не люблю. Я люблю джин, виски. Наливку, которую жена делает. Какой-нибудь выдающийся французский коньяк. А ребята из «Торпедо» предпочитали самую простую водку, с сивушными маслами! Меня такая сразу сбивала с ног. Я ж современным пятиборьем занимался до 23 лет.
— Совсем опустившимся Воронина видели?
— Нет. Мне бы плохо стало. Я вообще-то очень сентиментальный... Переживаю из-за всего!
«Владимир Тимофеевич, по-моему, вы пьяны?»
— Ветераны говорят — то «Торпедо» пило, как никакая другая команда.
— Совершенно верно. Сразу перед глазами Щербаков встает. Такой талантливый был! С «Торпедо» в этом смысле только старый ЦДКА мог сравниться...
— О, те-то вообще легенды.
— Мне рассказывал Валентин Александрович Николаев про эти истории: «Пили так, что просто ужас...» Демин был профессор по этой части!
— Какие имена, черт побери.
— У «Сокола» была шашлычная — там собирались. К ним Хомич и Серега Соловьев из «Динамо» время от времени приходили. Поддержать компанию. Наутро стоят — и вдруг идет Борис Аркадьев.
— Главный тренер ЦДКА.
— Да. Уникальный человек — собственных футболистов называл на «вы» и по имени-отчеству. А от Демина пахнет! Борис Андреевич насторожился — и произносит: «Владимир Тимофеевич, по-моему, вы пьяны?»
— Смешная история.
— Если уж вспомнили Аркадьева — еще одна смешная история. ЦДКА с кем-то играет — Аркадьев сидит на трибуне с Мержановым, смотрит оттуда. Тогда же тренеры по бровке не бегали, оттуда не видно ничего. Весь матч Аркадьев поливает Демина — то не так, это не эдак... Вдруг — бах!
— Что случилось?
— Демин забивает гол. Мержанов поворачивается: «Борис Андреевич, как же так?» — «Это он промахнулся...»
Товарищ Нариньяни
— Фельетоны о Стрельцове писал Семен Нариньяни. Что за человек?
— (Морщится.) Это вообще... Неприятный персонаж! Он был редактором отдела фельетонов «Правды». Выполнял любое задание! Все говорят, что написал о Стрельцове тот самый фельетон «Звездная болезнь». Но почему-то не вспоминают, как писал хрен знает что о Шостаковиче. Про Мурадели! Зощенко! Ахматову! Про Стрельцова-то написал один раз. Что в ресторане заказывал какой-то салат за немыслимые деньги. А про Шостаковича писалось совсем другое. Не уверен, что «Сумбур вместо музыки» творение Нариньяни, но что-то схожее он мастерил. Участвовал во всех гонениях, которые были. Был еще фельетонист, как же его...
— Севидов говорил, что про него гадкую заметку сочинил Блатин.
— Что-о? Мишка Блатин?! Вот это для меня новость! Его-то, в отличие от Нариньяни, все мы знали лично. Никогда бы не подумал. Сан Саныч Севидов на том процессе вообще партбилет швырнул...
— В камин?
— Если бы! Кому-то в райкоме — после суда. Все, мол, нечестно в этой истории. Ученого жалко — но он же реально был поддатый! А его охрана отпустила — побежал через дорогу, не разбирая...
— Севидов мне говорил — «ракеты потом в космос несколько лет не летали. Оказалось, покойный академик один знал секрет ракетного топлива». Это ж надо было с таким человеком не разминуться на проезжей части.
— Да, академик был по химической части. А все случилось на Котельнической набережной, он жил в знаменитой высотке. Которая вся в мемориальных досках. Почему-то у меня ощущение, что с Севидовым был в машине кто-то из спартачей. Что мы все об умерших говорим?
— Так все умерли.
— Вот вы запишите, это может пригодиться. Есть же латинское выражение «О мертвых хорошо или ничего»?
— «Ничего кроме правды» — в оригинале.
— А я вам скажу, как писал Вольтер: «О мертвых только правду!»
«Тебя любили миллионы»
— Вы говорили, с окончательно опустившимся Ворониным не сталкивались. А самая неприятная сцена, в которой видели популярного спортсмена?
— (После паузы.) А! Вспомнил! У меня родня на Ваганьковском. Папа, дедушка с бабушкой. Прихожу туда — и вижу пьяненького Альметова. Он уже работал могильщиком. Я оцепенел! Вот эта картина, антураж из крестов, у меня до сих пор перед глазами...
— Сколько ж знакомых сейчас на Ваганьково.
— На памятнике Игоря Нетто моя фраза.
— Ого. Что за слова?
— Позвонил мне вдруг Лев Александрович Нетто. Старший брат Игоря. Говорит: «Можно я к вам приеду?» Он жил неподалеку, на Бескудниковском бульваре. Всегда рад, отвечаю. Сидел в том самом кресле, где вы сейчас. Мне интересно: «А вы где взяли мой телефон?» — «Перебирал записные книжки Игоря. Вдруг вижу — ваш номер. Приписано — «Валера Винокуров, надо посоветоваться».
— О чем, не в курсе?
— Понятия не имею. Лев Александрович говорит: «Теперь я хочу с вами посоветоваться. Сейчас устанавливаем памятник Игорю. Что написать?» Я подумал и отвечаю: не советую писать как у Старостина — Герой Соцтруда, орден Ленина, десятикратный чемпион СССР... Вот у Левы Яшина никакого перечня нет — но все знают, что здесь лежит Яшин. Напишите одну фразу!
— Какую?
— Лев тоже оживился: «Какую?» — «Напишите просто: «Игорь Нетто. Тебя любили миллионы».
— Разве написали? Что-то я не помню.
— Через некоторое время снова заходит. Рассказывает — ветераны во главе с Симоняном возражают: «Надо перечислять заслуги...»
— Не удивлен.
— Отвечаю: «Мы с вами не можем победить. Их много!» Лев Александрович сник: «Да, конечно... Но я постараюсь что-то сделать». Прошло время, Игорю поставили памятник. Позвали меня на какой-то его юбилей. Все организовывала внебрачная дочка Игоря, где-то ее Лев Александрович разыскал. Такая симпатичная женщина в годах. Подхожу к памятнику — действительно, все перечислено... Обошел с другой стороны — а там моя фраза: «Тебя любили миллионы». Добился Лев Александрович! Молодец!
— Мы встречались. Железный старик, бывший каторжанин.
— Но та встреча запомнилась мне тяжелым моментом.
— Что случилось?
— Еще жив был Валя Ивакин. Рядом его жена, Оля Щагина. Дочка великого нашего волейболиста. Говорят мне: «Пойдем дойдем до Яшина». Ну, пойдем. Там чуть-чуть. Постояли около памятника. Вдруг Оля говорит: «Валерочка, давайте еще немного постоим. Я вам хочу рассказать, во что превратился наш «Спартак»...»
— Как интересно.
— Я удивился: «Да? А что?» Ну и рассказывает: в прошлом году Валя лежал в больнице. Оттуда позвонил, попросил сходить в клуб и что-то там взять. Принести ему в палату.
— А дальше?
— Я, говорит, поехала к руководству «Спартака». Поскользнулась, упала на крыльце — и что-то сломала! Потеряла сознание!
— Какой ужас.
— «Потом пришла в себя, встать не могу. А тут мимо проходят...» Она назвала две фамилии. Один — точно Жиляев, бывший начальник команды. Второй тоже какой-то средний руководитель. «Проходят мимо — а я лежу! Кто-то из них взглянул, говорит: «О, так это же жена нашего тренера Ивакина!» Ну и пошли дальше.
— Я ушам не верю.
— Я тоже был сражен: «Как? Даже не подошли?!» Нет, отвечает. Потом шел мимо какой-то незнакомый человек, видит — женщина лежит. Вызвал скорую.
— В этой истории замечательно только одно — что случилось все это тысячу лет назад.
— Ну да, давно. Еще Витька Понедельник был жив. Ольга говорит: «Выдавливаю из себя — главное, позвоните Вале в больницу, он же ждет!» Как вам история?
— Уму непостижимо.
— Чужой человек ее поднял, вызвал неотложку и звонил Ивакину в больницу — не жди, мол. А спартаковцы прошли мимо.
Истории старого конферансье
— Стрельцов — игрок номер один в истории советского футбола?
— Яшин — номер один.
— Для вас лично — кто первый?
— Сергей Сальников мне больше всех нравился.
— Назовете трех футболистов в нашей истории — объективно сильнее Стрельцова?
— Любишь-то не за силу! Предположим, Игорь Нетто — выдающийся футболист. Но мне не близок был по игре. А вот Николай Дементьев гораздо ближе. Как Алик Мамедов или Юра Кузнецов. Я заметку писал под названием «Квартет виртуозов». Там были Николай Дементьев, Сальников, Мамедов и Кузнецов.
— Тройка лучших футболистов Советского Союза — за всю историю?
— Яшин, во-первых. Сальников. И Юра Кузнецов. Если четвертый — то Мамедов.
— Стрельцова нет даже в четверке. Допустим, вы были бы тренером «Торпедо». Стоите перед выбором — Стрельцова оставить в команде или Иванова. Так кого оставляем?
— Вся их сила была в паре! Но пользы команде приносил больше Иванов.
— Кто-то из старых торпедовцев говорил: «Памятник перед стадионом надо было ставить Иванову. Все «Торпедо» — это Козьмич».
— А вы сейчас удивитесь, когда скажу!
— Готов.
— Я бы поставил памятник Виктору Маслову. Только ему! Не было бы без Маслова ни Иванова, ни Стрельцова. Слепил из ничего великую команду. Расскажу вам историю. Был такой Женя Кравинский.
— Популярный конферансье.
— Да, довольно известный. В 53-м году был на гастролях в Тбилиси. Там же «Торпедо» готовилось к сезону. Встречает на улице Августина Гомеса, тот был капитаном «Торпедо». Начинает расспросы: «Что у вас нового?» Гомес усмехнулся — и говорит: «Женя, запомните простую русскую фамилию — Иванов!»
— Валентин Козьмич уже появился в команде?
— Да, только взяли. Все от него офигели. Иванову в 53-м году 19 лет! Перед смертью Кравинский выпустил тоненькую книжку о футболе, все это вспомнил. Тоже говорил — надо на стадионе поставить памятник Козьмичу. Кравинский с Менглетом всю жизнь болели за ЦДКА, но когда появилось то «Торпедо» — стали болеть за две команды...
Иванов не мог оказаться на той даче
— Для вас удивительно, что Иванов не оказался на той даче?
— Что ж тут удивительного? Валентин вообще был домосед! Да, мог сходить в ресторан посидеть. Сколько раз я, еще не работая в «Футболе», заходил в «Узбекистан» рядом с моим домом — а там Валька за столиком!
— Подсаживались?
— Помашешь рукой — и ладно. Рядом Щербаков, еще кто-то из молодежи. Иванов в этом смысле был неразборчив. Вроде «опекал», но выпивать — выпивал. Они-то в итоге спивались, а ему — хоть бы что. Но чтоб пуститься в загул — никогда!
— Загулы — не его специфика?
— Нет-нет. Валентин был однолюб. Семейный человек. Как встретились с Лидой, возвращаясь из Мельбурна, — так и на всю жизнь.
— Лидия Гавриловна даже сейчас удивительно хороша.
— Мой приятель Борька Шурделин влюбился в нее в юности — и пронес эту любовь через всю жизнь. Стал другом их семьи. Но любил Лиду — и никто другой ему был не нужен! Они, гимнастки, были на сборе в Ленинграде, а Борю, штурмана подводной лодки Балтийского флота, отпустили в увольнительную. Латынина, Манина, Софья Муратова, Лида Калинина общались с моряками. По-дружески. А Борька взял да влюбился. Мудачок.
— Всю жизнь смотрел на чужое счастье со стороны?
— Совершенно верно.
— Валентин Козьмич о таких чувствах не догадывался?
— Как не догадывался?! Он все знал, никакого секрета в этом не было! Ну, полюбил и полюбил. Что делать? Она его — нет! Боря и со старшим Валентином дружил, и с младшим. Помогал «Торпедо» организовывать какие-то коммерческие матчи. С никопольским «Колосом», помню...
— Какая идиллия. Бывали ведь и другие случаи. Валерия Бескова изначально была невестой Карцева.
— Это да. История известная.
— Закончилась тем, что Бесков с Карцевым пасы друг другу не отдавали.
— Что рассорились — это я знаю...
— Где-то вычитал: Иванов всегда завидовал Стрельцову.
— Я находился рядом с этими людьми — и у меня никогда такого ощущения не было!
— Была же передача в прямом эфире — когда Валентин Козьмич открытым текстом высказался о Стрельцове: «Если посадили — значит, было за что!»
— Серьезно? Валька — и вот так сказал?! Это для меня загадка! Может, велели? Все-таки он партийный человек... Со Стрельцовым большой дружбы у них не было, это факт. Но вот пример: когда случилось несчастье с Ворониным, авария, клиническая смерть и долгое восстановление, Валентин для него сделал все!
— Что сделал?
— Он уже тренировал «Торпедо». Ставил Воронина центральным нападающим. Где много бегать не надо. Так, выиграет что-то головой... Ничего не вышло — но Валентин старался!
— Последняя жена Стрельцова давала интервью незадолго до смерти. Рассказала, как Эдуард Анатольевич недолго работал ассистентом у главного тренера «Торпедо» Иванова. Я даже выписал этот кусочек.
— Давайте посмотрим, интересно...
— «Эдик-то рассчитывал заниматься тренерским делом, а на него возложили функции администратора команды. Он рассказывал, что как-то раз Иванов попросил его выехать в Сочи и зарезервировать для «Торпедо» номера в гостинице. Причем непременно на одном этаже. Стрельцов поехал, номера забронировал — только на разных этажах, иначе не получилось. Прибыла команда, расселилась, и Валентин поручает Эдику следить за игроками и ему докладывать, кто когда приходит в номер. Стрельцов посчитал такое поручение для себя унизительным и работать с Ивановым отказался. Валентин, по-моему, именно этого и ждал».
— Может, Эдик и был обижен на Иванова... В футболе обиженные на каждом шагу! Иногда поражаешься историям. Например, жена Григория Федотова искренне считала, что виноват в ранней смерти Григория Ивановича Всеволод Бобров! Чуть ли не он загубил!
— Господи. Впервые слышу о такой драме.
— А Бобров в чем виноват? Он был начальник команды ЦСКА. Послал Григория Ивановича в Тбилиси просматривать матчи, игроков. Тот в поезде напился, простудился и умер от воспаления легких. В 41 год. Все! Ну при чем здесь Бобров? Может, Валька действительно просил Эдика заниматься гостиницами. А тот посчитал, что это унизительно. Что они проработали в связке совсем недолго — это факт. Характер у Иванова был не сахар. Но чтоб делать подлости, нарочно унижать — никогда в это не поверю!
— Характер Иванова — тремя словами?
— Если не касаться футбола? Я бы сказал — он гордый. Непокорный. И умный. Умный — это считается?
— Вполне. Характер Стрельцова тремя словами?
— Гениальный. Скромный. Мягкотелый. Безвольный, если можно четвертое.
— Что в жизни Стрельцова так и осталось для вас загадкой?
— Вот почему он не стал хорошим тренером юношей?
— Мог?
— Должен был. Он так рассказывал и показывал! Мастерам это не особенно нужно — а вот для малышей был бы незаменим. Но вот сейчас начинаю размышлять: почему не вышло? Может, потому что рано умер. Наверное, продолжал пить. Думаю, Эдик не стал трезвенником.
Книжка про Валентина Козьмича
— Это же вы писали книжку про Валентина Козьмича?
— С книжкой целая история! Я работал в издательстве «Физкультура и спорт». Выпускали серию книг про звезд мирового футбола. Круифф, Нетто, Ди Стефано, Беккенбауэр...
— Помню эти книжки.
— Так вот, выпустили и про Стрельцова. Писал Сашка Нилин, который со всей этой компанией крутился — с Эдиком, Валеркой, Валей...
— Прекрасный выбор автора.
— Я как главный редактор говорю: «Вот ты про всех троих и пиши». Начал со Стрельцова. Вскоре вот по этому самому телефону, который стоит перед вами, звонит Лида Иванова. Что-то кричит — и я не могу понять ни слова!
— Что-то раздосадовало?
— Разбираю только: «Ах, этот Нилин, он такую гадость написал...» Говорю: «Лида, успокойся ради бога. Валя рядом? Дай ему трубку!» Она передает — и Валька говорит: «Валер, ты не слушай. Дело в том, что он допустил ошибку...» Выясняется — я как редактор не поймал один момент. Да и не мог поймать. Написано так: Валентин Козьмич опекал Стрельцова. Все было бы нормально, если б продолжил опекать, но Валя женился и ему стало не до Стрельцова.
— Ерунда какая-то.
— А из-за чего крик-то? Да из-за того, что Стрельцов, оказывается, раньше женился на Алле — и это он от Вальки отошел, а не наоборот! Ну как я могу это помнить?
— Сущий пустяк. Не расстраивайтесь.
— Пустяк-то пустяк — но Лида разъярилась. Книжку про Иванова пришлось писать уже не Нилину, а моему Олежке. Причем сам Иванов до конца жизни поверить не мог — говорил: «Это ты написал. Просто поставил имя сына...»