– Не поверишь, но Николай II больше всего любил отдыхать в собственной уборной, громадные стены которой были уставлены стеллажами книг. И, сидя на причинном месте, часами читал, забывая обо всем на свете. Это я из секретных исторических материалов узнал, когда готовился к съемкам у Элема (кинорежиссера Климова. - А.Л.), – рассказывал мне как-то с улыбкой Ромашин. – Вот царь был так царь. Какая выдержка! А вот Лобану (Валерию Лобановскому. - А.Л.) ее ох как не хватает. Да и Юре Морозову она бы во время матчей "Зенита" не помешала. Хотя, что ни говори, огонь мужики.
Казалось бы, какая тут связь – интимные подробности из жизни государя-батюшки и футбольные тренеры из Киева и Питера. Но именно так, сочно, с азартом, смешивая самые разные темы, Ромашин говорил всегда, насыщая окружающих собственными эмоциями, которые у этого удивительного человека всегда били через край. Именно поэтому я и называл его про себя не иначе как человек-оркестр.
…На Ваганьковском кладбище, самом народном на фоне элитного Новодевичьего и второго после него по статусу Троекуровского, есть кем-то грустно названная "аллея VIP". Расположена она за длинной стеной старого колумбария, в который упирается идущая от ворот главная дорога. Захоронены там те, чьи имена при жизни, в разное время, заставляли людей плакать и смеяться, трепетать от восторга и восхищаться их громадным талантом, который они дарили, не щадя себя. Может, потому многие из них и ушли в мир иной много раньше, чем могло бы случиться. И, когда у могилы кого-то из них скорбя начинают говорить об этом, люди верующие, тяжело вздохнув и глядя на небеса, смиренно произносят: "Не зря Господь к себе лучших забирает…"
Лежит в том скорбном ряду и мой старый добрый товарищ Толя Ромашин – вечный Государь всея Руси Николай II, которого он блистательно сыграл в нашумевшем фильме начала семидесятых Элема Климова "Агония". Ленту ту большевистские идеологи долго не принимали, считая, что негоже на фоне незыблемого генсека показывать добрым и человечным царя-батюшку, которого исстари они подавали как изверга и мироеда. Так или иначе, но картина та многострадальная на большой экран вышла, имела колоссальный успех и прославила ее режиссера, а также Анатолия Ромашина и Алексея Петренко, сыгравших Николая II и Григория Распутина. Ромашин к тому времени и в кинематографе, и в театре слыл фигурой знаковой. Считался одним из ведущих актеров труппы Маяковки, которую возглавлял мудрейший Андрей Гончаров. Толю много и охотно приглашали сниматься самые именитые режиссеры. Играл он точно, образно, ярко, одинаково достоверно представляя зрителю как преданного долгу фанатика белого офицера, так и верного идее советского моряка. Сам же он воспринимал свою популярность и легкость в работе над любым образом с иронией. Может, потому на творческих вечерах, смеясь, любил повторять: "Наверное, по природе я никакой не артист, а простой шарлатан, который умеет обманывать толпу".
Словом, сцена и экран были его жизнью, которой он отдавал все. Но еще одной неистребимой ромашинской страстью был футбол. Ясное дело, что, будучи родом из Питера, сердце актера раз и навсегда было отдано родному "Зениту". Как и Лавров с Боярским, он не пропускал ни одного матча любимого клуба, был знаком со многими его игроками, тогдашними тренерами Павлом Садырином и Юрием Морозовым, естественно, считая их самыми лучшими. Но, несмотря на известность, не пользовался ложами для званых гостей, а во время матчей любил покричать и поразмахивать руками вместе с ревущими перегаром простыми фанатами. И при случае был готов вступить в жесткую трибунную дискуссию с теми, кто рискнул бы вдруг сказать, что-то недоброе про горячо любимого им "зенитушку". Благодаря футболу мы с Ромашиным и познакомились. В начале восьмидесятых в театральной среде начался настоящий футбольный бум. Появился даже некий элитный для кино-театральных звезд клуб, где такие любимцы народа, как Никита Михалков, Олег Янковский, Александр Пороховщиков, Александр Пашутин и Михаил Кокшенов, гоняли по воскресеньям мяч в манеже ЦСКА. Потом все дружно шли в сауну, где пили пиво, парились, травили анекдоты и глубокомысленно, не стесняясь в выражениях, обсуждали сегодняшний и завтрашний день тогда еще советского футбола. При этом время от времени с грустью повторяя уж неизвестно кем придуманный шутливый афоризм: "Футбол родился в Англии, а умрет в России".
Постепенно стали проходить и товарищеские – "сцена на сцену" – встречи. Вначале они носили эпизодический характер. А затем дело дошло и до официальных турниров на первенство столицы, в котором принимали участие коллективы начиная от исторического Большого и заканчивая буффонадным Кукольным. Играли весело, с шутками-прибаутками. Но при этом бились служители Мельпомены всерьез, густо замазывая полученные раны всепомогающей зеленкой. Спирт в любых случаях использовать в качестве медпомощи, дабы не сорваться, строго воспрещалось. А в регламент турнира было внесено строжайшее правило – "участник соревнований, от которого исходит запах спиртного, должен безоговорочно отстраняться от выступления за свою команду сроком на один матч". При повторении подобного алко-допингового случая любителя горячительного могли и вовсе отодвинуть от игры, поставив под сомнение весь незапятнанный до этого коллектив, цвета которого он, покачиваясь, пытался защищать. Правда, были лихие головы, считавшие некоторые подобные санкции явным перегибом. Так, в свою бытность президентом партии пива Владимир Пресняков-старший был убежден, что кружечка доброго "Пельзеньского" перед встречей и в перерыве только прибавит творческому люду в игре мудрости и куража. Но поддержки не получил.
На одном из таких блицтурниров, проходившем на запасном поле торпедовского стадиона на Восточной улице, я впервые встретился с популярным после легендарного фильма "Москва слезам не верит" Александром Фатюшиным. Играл он в составе родной Маяковки на месте лихого центрфорварда. И, надо сказать, выглядел очень неплохо. После матча разговорились, я взял у него шутливое интервью и получил приглашение побывать в театре, чем вскоре с удовольствием и воспользовался. Оказалось, что в труппе его полным-полно заядлых футбольных болельщиков. Армен Джигарханян, Александр Лазарев, братья Владимир и Александр Ильины, Александр Мартынов, режиссер Евгений Каменкович. Но самым ярым из всех считался Ромашин, с которым в первый же вечер мы и познакомились. Конечно, весь разговор свелся к обсуждению достоинств обожаемого им "Зенита", непризнанного величия всех его футболистов без исключения, а также уникальной талантливости тренеров. И это несмотря на то, что от родной питерской земли Анатолий Владимирович тогда уже оторвался. И стал столичным жителем, пустив в белокаменной достаточно глубокие житейские и творческие корни. Но к московским командам в ту пору был равнодушен в отличие от Фатюшина, который дружил с еще игравшими Ринатом Дасаевым и Александром Минаевым. А потому скрепя сердце делил свою привязанность между двумя непримиримыми врагами – "Спартаком" и "Динамо". Оба известных футболиста частенько хаживали в Маяковку, всегда бывали за кулисами и в ответ приглашали театральных болельщиков на футбол. С учетом давней привязанности к "Зениту" открыть душу еще для двух команд Ромашину было не под силу. И его симпатии к динамовскому капитану Минаеву в качестве московского варианта в итоге перевесили в пользу бело-голубых. Стоит заметить, что маяковцы считались в столице не только самой болеющей труппой, но и самой играющей. Начальником сборной театра был мудрейший Армен Джигарханян. А пост тренера единогласно доверили Ромашину, которого по дружбе и консультировал Минаев. Состав у их команды считался одним из сильнейших в мире футбольной Мельпомены. Александр Мартынов в воротах, братья Ильины – Владимир и Александр в полузащите, Евгений Каменкович и Александр Фатюшин в нападении. Примерно такого же уровня была сборная Ленкома с неистовыми Александром Абудуловым и Николаем Караченцевым в атаке. Футбольные разборки "гончаровцев" и "захаровцев" были всегда остры, непредсказуемы и украшали любой турнир. Ромашин, видимо по примеру Бескова, наблюдал за игрой с трибуны или балкона манежа, откуда хорошо поставленным голосом давал советы своим подопечным. В перерыве они с Джигарханяном заходили в раздевалку, давали ц.у. и, уходя, бросали: "Сегодняшний банкет вы еще должны заработать!"
Порой любовь к футболу и его людям оборачивалась неприятностями, найти которые в актерской жизни при желании не так уж сложно. Не обошли они стороной и Фатюшина. Однажды справлявший в Тарасовке свадьбу Дасаев попросил его выступить в ЗАГСе в роли свидетеля. Но, как назло, именно в тот день у Александра должны были состояться репетиция и спектакль. Пришлось сказаться больным, что в строгом театральном распорядке всегда создает труднопреодолеваемые сложности. Казалось бы, находчивый Фатюшин предусмотрел все, чтобы его хитрый ход не оказался раскрытым. Но не учел того, что свадебные мероприятия уровня звезд очень любит снимать телевидение. А вечерние новостные выпуски обожал смотреть строгий директор Маяковки Михаил Зайцев. Из них-то он и узнал, как проходил "курс лечения" внезапно захворавший актер Александр Фатюшин. Запахло скандалом. И если бы не вмешательство начальника команды Джигарханяна и старшего тренера Ромашина, не сносить бы центрфорварду их сборной головы. Вообще Фатюшину и потом еще не раз приходилось ради футбола придумывать разные небылицы, чтобы организовывать себе внеплановые выходные для поездок со сборной России за рубеж. С той поры, как ее в девяносто девятом возглавил Олег Романцев, с которым актер был очень дружен, они стали довольно частыми, чем Александр страшно гордился. Болельщиком он считал себя исключительно фартовым. А после победы над чемпионами мира французами на "Стад де Франс" в Париже и вовсе заявил, что знал заранее не только счет, но и авторов голов в ворота голкипера Бартеза. Не берусь судить о стопроцентной фартовости Фатюшина, но то, что ею в полной мере обладал его тезка Абдулов, сумел убедиться лично. В 2001-м сборной предстоял отборочный матч чемпионата мира в Югославии. В числе друзей – болельщиков сборной на него был приглашен и Абдулов. Помню, до последнего момента он от поездки отказывался, ссылаясь на неотложные съемки. Но в конце концов, пойдя на потери в гонораре, отменил их и дал согласие. В самолете, в VIP-салоне, дружеская компания по традиции решила под интерес раскинуть картишки. Пригласили и Абдулова, который долго сопротивлялся, ссылаясь на то, что не созрел еще как партнер для игроков такого высокого уровня. В итоге после двух с лишним часов полета он победно покинул лайнер с выигрышем, значительно превышавшим гонорар его съемочного дня. Когда, хорошо обмыв победу в Белграде, на обратном пути жаждущие реванша попутчики вновь предложили звезде Ленкома присесть за карточный стол, тот не раздумывая ответил согласием. О чем все остальные горько потом пожалели. Во Внуково Абдулов прибыл в праздничном настроении, уже утроив личный бюджет. А прощаясь, шутя сообщил: "Будут проблемы с премиальными для футболистов, обращайтесь к бедному артисту".
В своей так безвременно оборвавшейся карьере у Фатюшина среди огромного количества самых разных персонажей было и несколько спортивных героев. В культовой ленте Владимира Меньшова "Москва слезам не верит" он сыграл непутевого, чем-то похожего на самого себя, хоккеиста, а в проходном фильме "Быстрее собственной тени" – тренера известного легкоатлета-бегуна. А вот до футбольной темы дело так и не дошло. Хотя время от времени Александр говорил, что думает над сценарием картины. И сыграет в ней либо закончившего выступать, занятого поисками в новой жизни игрока, либо наставника команды с характером Романцева, которого вместе с Дасаевым обязательно пригласит в качестве консультанта. Но мечтам тем, увы, сбыться оказалось не суждено. Не успел…
А Ромашин играл роль тренера в жизни. И справлялся с ней блестяще. В оценках действий своих подопечных был всегда предельно точен и лаконичен. Если кто-то не забивал, находясь в убойной позиции, старший тренер цедил сквозь зубы: "Что, не проспался с похмелья?" А когда мяч влетал в ворота соперников, радостно вскидывал руки и восторженно кричал автору гола: "Артист!!! Истинный бог, артист!!!" Примерно то же самое доводилось слышать от него и на стадионе, куда мы частенько приходили поддержать минаевское "Динамо". Как-то раз произошел весьма забавный случай, о котором мы потом с улыбкой частенько вспоминали. Минаеву очень нравилась старшая дочь Ромашина Татьяна, работавшая диктором на телевидении. И шутки ради Анатолий Владимирович перед одним из матчей сказал Александру, что она сегодня придет посмотреть на его игру, хотя та на футбол и не собиралась. На мой вопрос, зачем он это сделал, Ромашин ответил: "Для большего настроя. Увидишь, Сашка сегодня на крыльях любви будет по полю просто летать". Эксперимент этот завершился тем, что совершенно не похожего на себя в тот вечер динамовского полузащитника заменили еще в первом тайме. "Перегорел от полноты чувств, – констатировал Анатолий Владимирович. – С кем из влюбленных не бывает…" Уже потом как-то в театре он с Фатюшиным познакомил Минаева с королевой Маяковки, очаровательной, незабвенной Наташей Гундаревой. И вскоре все стали удивляться, как могли найти общий язык простой советский футболист и избалованная вниманием театральная прима. Оказалось, что невозможное возможно. И дело уже шло к свадьбе, на которой мне заранее была уготована роль тамады. Но какие-то неведомые события помешали этому, хотя воспоминания о наших общих встречах остались самые теплые. Вот вам и лирическая линия в этом футбольно-театральном повествовании, которое нельзя не вести без какой-то светлой грусти, по сей день так и не покидающей меня. Ведь актерская и футбольная профессии в чем-то схожи. И при умении перевоплощаться требуют еще и способности оставаться самим собой. А это удается делать на все сто только по-настоящему талантливым людям, о которых я и написал на листках своего ретроблокнота.
Р.S. …Последний раз мы виделись с Ромашиным весной двухтысячного. В гостинице "Космос" редактор "Московского комсомольца" Павел Гусев проводил свой шутливый турнир – "шахматные поддавки". Толя на нем не блистал. Довольно быстро вышел из игры, что дало нам возможность присесть в баре и поговорить за жизнь. Он рассказал, что живет теперь в Пушкино на небольшой даче, растит с молодой женой Юлей крохотного сына и всем в этой жизни доволен. Выпили по одной, по второй, по третьей. Стали прощаться.
– Не люблю я эти поддавки, – вдруг, расставаясь, с тоской сказал Ромашин. – Не по мне такие игры. Вот и в футболе теперь этим промышляют. Гадко…
В августе его не стало. Он погиб дико, необъяснимо. Его придавило сосной, которую неизвестно зачем пытался свалить на своем маленьком дачном участке.
Фатюшин ушел из жизни позднее. Слишком уж горяч и неуемен был он в ней. Впрочем, по-другому и не умел. Схоронили его на Востряковском кладбище. А спустя год Вячеслав Фетисов, Валерий Филатов, Юрий Семин, Олег Романцев, Эммануил Виторган, Сергей Куприянов, Андрей Губернский и я помогли поставить своему другу памятник. Собрались на могиле осенью, помянули. А еще выпили за великую игру, которая и помогла нам всем найти друг друга.