В конце января - начале февраля на прилавки магазинов поступит новая книга обозревателя "СЭ" Игоря РАБИНЕРА "Спартаковские исповеди". Повод для того, чтобы приводить отрывки из нее столь рано, выдался очень грустный - один из монологов принадлежит недавно скончавшемуся Владимиру Маслаченко, с которым Рабинер побеседовал 2 месяца назад. Сегодня "СЭ-Воскресенье" публикует третью часть воспоминаний.
В начале 69-го года сам Старостин сказал мне: "Мы приглашаем Анзора Кавазашвили". Я ответил: мол, очень хорошо, будет интересно с ним сразиться, тем более что у нас в "Спартаке" всегда был принцип – кто сильнее, тот и играет. И вдруг я услышал слегка ошеломившую меня фразу: "Ну, ты понимаешь, мы обещали ему, что ты мешать не будешь!" Понял, что от меня ждут заявления об уходе. Не смеют меня отчислить, но ожидают, когда я сам сделаю ход.
Поехали на последний предсезонный сбор в Сочи. Как всегда, остановились в гостинице "Ленинградская", где собирался весь цвет нашего футбольного хозяйства. Все были страшно удивлены, что я тренируюсь и играю за дубль. А я по-прежнему, как ни в чем не бывало, доказывал. Но ни Старостин, ни Симонян меня не подпускали и близко к основному составу.
Тогда ко мне начали хождения представители разных клубов. Я в шутку говорил, что могу высунуть в окно ногу с табличкой, на которой написано: "Кто больше?" Но в итоге всем отказал. Надеялся еще, что отвоюю место в "Спартаке".
Последний товарищеский матч я сыграл против "Торино". Мы выиграли – 1:0. Я начал свою детскую карьеру с матча на ноль, и везде мои первые матчи были сухими - и в юношеских и молодежных сборных, и в "Локомотиве", и в "Спартаке". И закончил – тоже на ноль.
Но в конце концов мне стало ясно, что со Старостиным я не договорюсь. Принцип "кто сильнее – тот и играет", видимо, отодвинули в сторону до лучших времен. Мне даже не дали шанса. Команда улетала в Иран, а я уже не попадал в состав делегации.
Узнав, когда они улетают, приехал в аэропорт. С уже написанным заявлением с просьбой освободить меня по собственному желанию. Без объяснения причин.
Старостин сидел в автобусе. Команда встретила меня дружелюбными возгласами, я поднялся по ступенькам и подал ему заявление. И когда все поняли, что я окончательно ухожу, вокруг воцарилась тишина.
И тогда Старостин достал ручку и вместо того чтобы подписать это заявление прямо там, в автобусе, вышел – и, не найдя на что опереться, почти встал на четвереньки, положил бумагу на ступеньку кассы детского театра и вывел два слова: "Не возражаю". И больше – ни слова.
Тут я сказал самому себе, что никогда больше с этим человеком у нас не будет никаких отношений. Слава богу, хватило ума, уважая его заслуги, быть в контакте, но не более того. Зарубку этот уход, конечно, в душе оставил основательную.
У меня было много предложений из разных клубов. Самое фантастическое сделали из Еревана, где команда называлась еще не "Араратом", а... "Спартаком". Тренировал ее Александр Пономарев, приехал ко мне с администраторами команды и два часа уговаривал туда перейти – с условиями, разумеется, не худшими, чем в киевском "Динамо". Но я сказал, что для меня есть только один "Спартак" - московский. И если Старостин не разрешил мне больше за него играть, то все, на этом я ставлю точку.
А, было еще предложение из Бурятии – это вообще что-то запредельное. Чуть ли не персональный самолет, на котором я мог бы в любой момент летать в Москву и обратно. Больные люди (смеется)! Я этого не понимаю, скажу честно. Для меня первым в футболе никогда не были деньги, а всегда – идея. И ни у кого никогда я не выпрашивал определенную сумму зарплаты – какую давали, такую и получал.
В тот момент возникли материальные проблемы. Я учился на спецкурсах французского языка. Они были "с отрывом от производства", но с сохранением зарплаты – и я заработал на так называемую стипендию в 130 рублей. И вдруг оказывается, что у "Спартака" на меня таких денег нет. Узнав об этом, вмешался отдел спорта ВЦСПС и вынудил Старостина платить мне эту стипендию.
Меня уже засосала новая жизнь. Я учусь на этих курсах, собираюсь ехать тренировать в Чад, по обоюдному желанию с Николаем Озеровым начинаю пробовать себя в качестве радиорепортера, много играю за ветеранов. Кавазашвили тем временем здорово отыграл за "Спартак" в 69-м, когда команда стала чемпионом СССР, не было к нему претензий и на чемпионате мира 1970 года в Мексике...
И вдруг в конце 70-го года – звонок Николая Петровича. "Мне Серега Сальников рассказывает о твоих подвигах за ветеранов. Не хочешь вернуться в "Спартак"?" Я ответил, что поставил точку, но в 71-м Чапай позвонил еще раз: "Прошу тебя, давай вернись! Зная тебя и твой характер – все будет в порядке". – "Но зачем я вам?" - "Ты знаешь, Анзор нам испортил наши спартаковские принципы. Столько разговоров о материальных делах! Он разлагает команду, она ни о чем другом, кроме денег, не говорит. Посмотри, как она играет!" - "Ну дело же не в нем". – "Понимаешь, ты иначе повлияешь на команду своим присутствием".
Я отказался, сказав: "Николай Петрович, вы же любите Есенина? А он писал: "Кто сгорел, того не подожжешь". Старостин сказал: "Ну ладно, будем думать дальше". И, по-моему, появился Сашка Прохоров. А Анзор уехал в кутаисское "Торпедо", захватив с собой несколько спартаковских ребят. У нас с ним, кстати, нормальные отношения. Сегодня вот вместе идем на церемонию, где нам будут вручать медали под названием "Совесть нации". О как!
***
В 75-м году Старостина уволили с работы. Открою секрет: я был опосредованным виновником этого. В тот момент одним из руководителей московского городского совета "Спартака" стал один человек, с которым мы были большими друзьями. Мы с ним сошлись на любви к горным лыжам, часто катались вместе, когда он еще не был никаким начальником.
Он знал историю моего ухода из "Спартака". Испытав в своей жизни все прелести предвзятости руководителей, проникся ею. И, став руководителем, как-то при встрече сказал мне: "Володя, первое, что я сделаю, - уволю Старостина". Я обалдел: "Ты что, опупел? Каким образом, за что? И сил-то у тебя хватит?" - "Нет, я его уволю. Хотя бы за то, что он поступил с тобой так некорректно". – "Может, не надо этого делать? Выброси из головы!" - "Знаешь, у меня тоже есть характер. Я хочу много вещей преобразить в спорте, а "Спартак" является хорошей отправной точкой. Но Старостин – тормоз процесса!"
Больше мы к этой теме не возвращались, но разговор этот засел у меня в памяти. И ведь он сделал это. Каким образом? Через тех же профсоюзных деятелей, которые выдвинули его на эту должность из общества "Буревестник".
Положа руку на сердце, та заноза еще какое-то время в моем сердце жила. Я был обескуражен, что Старостин убрал меня из команды без объяснения причин, нарушив незыблемый спартаковский принцип: играет сильнейший. Мне не дали возможности сразиться. Если бы я уступил Анзору в игре, никаких проблем. Я до такой степени спортсмен, что способен сказать себе: тут я слабее. Но мне даже не дали шанса доказать обратное. И поэтому, когда Старостин вернулся и предложил мне поучаствовать в процессе воссоздания команды, я сразу сказал: "нет". Даже не делал вид – мол, хорошее предложение, я подумаю. Просто отказался.
Кстати, Крутиков, Хусаинов и Варламов, возглавившие тогда "Спартак", просили меня стать начальником команды, но я отказался. Тема работы в "Спартаке" была тогда мною окончательно закрыта, я, что называется, "пророс" в радио и телевидение, понял, что это – мое.
Когда Старостина убрали, меня, каюсь, на какой-то момент посетила хреновенькая такая мыслишка: видишь, мол, Николай Петрович, как бывает. За все в этой жизни наступает ответ. Но я эту мысль подавил и горжусь этим. Потому что, если подводить итог, то Старостин – это "Спартак", а "Спартак" - это Старостин. И если перекинуть мостик на сегодняшний вариант жизни "Спартака", то даю вам слово – если бы клуб начинал с того, что происходит в последние годы, то он никогда "Спартаком" бы не стал!
Думаю, что современный "Спартак" не имеет никакого отношения к прежнему. Это совершенно новое поколение, которое даже не впитало те идеи, принципы, которые мы исповедовали. Впрочем, не надо забывать, что тогда было другое время. Такой "Спартак", как тогда, сегодня не воссоздать. А сегодняшний "Спартак" не может жить теми принципами, как тогдашний.
Но вернемся в конец 76-го года, когда "Спартак" вылетел. Старостин еще формально был вне команды, но активно занимался поисками нового тренера. Вначале речь шла не о Бескове, а опять о Симоняне, но что-то их там останавливало. В тот момент Николай Петрович стал мне частенько названивать по телефону. И в какой-то момент у меня возникла совершенно безумная идея.
Я очень дружил с Аликом Петрашевским, который работал в киевском "Динамо". Это был мой воспитанник, я сыграл большую роль в жизни этого парня непростой судьбы, вышедшего из хулиганского днепропетровского района, но сумевшего не поддаться соблазнам той жизни.
Не раз я ездил комментировать еврокубковые матчи киевлян, и мне запомнился такой момент. Мы сидели в бане с Лобановским, Базилевичем, массажистом, немножко нарушали режим. Беседовали, естественно, о футболе. Разговор зашел о "Спартаке", и вдруг Лобан сказал: "Спартак" - это фирма". Весомо так сказал, как отрезал.
Как-то мы разговаривали с Петрашевским, и он высказал идею: а почему бы не Лобановский? Я ответил, что, во-первых, нужно, чтобы он сам был согласен, а во-вторых, необходимо уговорить Старостина. И вот звоню Николаю Петровичу и говорю: "Как насчет Лобановского?"
Пауза. И ответ: "Ну, Лобановский – это недостижимо". – "Почему?" - "Ты понимаешь, тут надо очень хорошо подумать. А он согласен?" Я брякнул: "Согласен". Короче, договорились созвониться еще через пару дней. А я тут же набрал Петрашевского, чтобы тот уговаривал Лобана. И тот уговорил! Я еще раз перезваниваю Старостину, подтверждаю информацию, что Лобановский готов. Чапай отвечает, что даст окончательный ответ через два дня.
И точно. Звонит и говорит: "Володя, слушай, ты знаешь, боюсь, что нас не поймут. Идея очень интересная, но – не поймут. И потом мы, по-моему, уже здесь договорились. Как ты насчет кандидатуры Бескова?"
Я ответил, что тут тоже надо думать. Старостин сказал: "Ну ладно, думай! Чапай тоже думает!" На том и расстались. И вскоре после этого разговора появился Бесков. А Николай Петрович вновь стал начальником команды.
***
С Константином Ивановичем у меня были весьма специфические отношения. В 63-м году он возглавил сборную СССР. Он почему-то не воспринимал меня как игрока, хотя до того мы даже не сталкивались. И не вызвал на просмотр всех сборников в Воронеж. Но на него надавил тренерский совет, и Бесков скрепя сердце направил мне вызов. Единственное, что нас связывало, - один и тот же портной. Я любил красиво одеться.
Так случилось, что мы ехали с ним в Воронеж в одном купе. Он читал "Театральную жизнь", я – Аристотеля, которым вдруг заинтересовался. Бесков спросил, что читаю, и, получив ответ - "Аристотеля", почему-то метнул на меня такой взгляд, что я почуял недоброе. Может, он решил, что я над ним издеваюсь.
В Воронеже стало ясно – ни Маслаченко, ни Яшин Бескову не нужны, он делает ставку на Урушадзе и Баужу. А на мне за что-то пытается отыграться. Он даже хотел устроить комсомольское собрание по поводу моей прически – так я пошел в парикмахерскую и коротко подстригся.
Кончилось все тем, что после тренировки уже в Лужниках, когда со мной отдельно занимался Василий Трофимов, я подошел к Бескову и сказал: "Я не дурак и очень хорошо чувствую обстановку в сборной. Вижу, что сейчас вам не нужен. В "Спартаке" вы меня всегда найдете. Обещаю вам изо всех сил тренироваться и всегда быть в форме". Развернулся и ушел. А потом узнал, что уходом своим испортил Бескову образцово-показательное мероприятие, на котором он собирался меня за что-то чехвостить.
Когда с Бесковым у "Спартака" все было на мази, я спросил Старостина: "А как же его динамовские корни?" - "Да ты знаешь, есть вещи, которые, наверное, надо как-то преодолеть". При этом опустил голову и в раздумьях теребил что-то в руках. Но ход с Бесковым в итоге оказался правильным, и команда вернулась туда, где ей и положено быть всю жизнь.
Бесков всегда подчеркивал, что является профессиональным тренером, и ему все равно, где работать. До прихода в "Спартак" он трудился и в "Торпедо", и в "Локомотиве", и в ЦСКА, и в "Динамо", и в сборной. То есть стал таким внеклубным футбольным деятелем, не ассоциировавшимся исключительно с "Динамо", где сделал себе имя как футболист. Это, наверное, тоже облегчило решение пригласить его в "Спартак".
Бесков всегда работал плодотворно и дал нашему футболу целый ряд игроков, еще когда руководил ФШМ в Лужниках. В постановке игры он превосходил всех, и в конкурентной борьбе за игровые идеи, считаю, он был выше Лобановского. С точки зрения результата Валерию Васильевичу удалось все, но вот в этом постановочном искусстве уступал Бескову. Теперь думаю, что идеи Лобановского в "Спартаке" бы не прижились, тогда как идеи Бескова оказались ему в самый раз.
Но тем не менее до "Спартака" Константин Иванович не выиграл ни одного чемпионата ни с одной командой! Побеждать он начал, уже возглавляя красно-белых. И Бесков не был бы Бесковым, если бы не посчитал это своей личной заслугой, а не клуба. Причина его разрыва со "Спартаком" в конце 88-го заключается в том, что в какой-то момент ему надоел Старостин. Просто надоел.
Для Николая Петровича поговорить о составе – как бальзам на душу. Он мог сутками перемалывать достоинства, недостатки каждого из игроков. Еще в то время, когда я играл, они с Симоняном и другими в Тарасовке собирались и спорили, как завтра "Динамо" обыграть. А состав на словах кроили так, что вратарь чуть ли не левого края мог играть! Ну вот просто обожал Чапай о футболе потолковать, кайф от этого ловил.
А Бесков перестал с ним на эту тему что-то обсуждать. И, видимо, Николая Петровича это нервировало. С каждым годом они отдалялись. А в конце 88-го года последовало категорическое требование Бескова. Уходя в отпуск, он оставил Старостину бумажку – обширный список игроков, которых он должен был выгнать, и другой список – приглашенных.
Старостина редко можно было увидеть в гневе, но это был как раз тот случай. Он позвонил мне домой. Весь этаж мог слышать этот разговор, потому что я стоял в коридоре. "Как я могу уволить ребят, которым верю и которых собирал? Они же мои родные. Что ж, я должен их убирать только потому, что они Бескову не нравятся?!"
Он звонил мне аж в первом часу ночи. В конце разговора сказал, что уволит Бескова, и бросил трубку. А на следующий день позвонил и сказал, что уволил. Николай Петрович в своих решениях был демократичен – сразу авторитарного вердикта не выносил, тщательно все обмозговывал и обмусоливал. Но если принимал решение, то оно было окончательным и пересмотру не подлежало.
***
Такое же решение он принял и по назначению Романцева. Думаю, никаких реальных конкурентов у Олега Ивановича не было. Старостин его как родное дитя пестовал и тащил вверх – "Красная Пресня", "Спартак" (Орджоникидзе) и, наконец, "Спартак" московский.
Но Романцев, как и Бесков, сильно отличаются от тех же Симоняна и Гуляева. Два последних, проработавших со "Спартаком" очень долго, никогда не вступали в антагонистические отношения со Старостиным. Это был огромный плюс и им, и самому Николаю Петровичу: он так себя вел, что не дал им такой возможности. А вот в случаях с Бесковым и потом с Романцевым, видимо, дал им возможность подняться до таких, с их точки зрения, высот, что они могли позволить себе сказать: "Пшел вон!" Не напрямую, конечно, но своими действиями.
Романцев как тренер был сильнее, чем как игрок. Как у всякого талантливого человека, у него своеобразный характер. Но на каком-то этапе – и многие через это проходят - Олег решил, что "Спартак" - это он. Но уверен, что после "Спартака" он не сможет работать ни с какой другой командой. Думаю, он сам это прекрасно понимает, и поэтому не работает. А попробовав себя в "Динамо" и "Сатурне", он тем самым совершил грубейшие ошибки.
Потому что если ты срастаешься душой со "Спартаком", альтернатива становится простой: или "Спартак", или ничто. Может быть, как раз по этой причине я не представлял себя ни в одной другой команде.
Считаю, что Романцев совершил очень грубую ошибку, освободив из "Спартака" Андрея Тихонова. Это знаковая фигура, и в этом плане даже не подлежит обсуждению. То, как поступили с Андреем, в сегодняшних футбольных отношениях и измерениях, видимо, нормально. А в тех, которыми привык руководствоваться я, - нет. Капитанство в "Спартаке" - отдельная единица, настолько важная и серьезная, что, однажды выбрав человека и угадав с ним, надо относиться к этому в высшей степени серьезно. С пониманием, что этот человек определяет лицо клуба. И Тихонов был тем самым человеком, который едва ли не больше любого тренера олицетворял спартаковский дух. Таким же, как в свое время Нетто.
В 2000 году Олег Иванович даже пригласил меня, что само по себе было необычно, и вместе с Червиченко и Шикуновым пытался объяснить истинную причину отчисления Андрея. Она показалась мне крайне неубедительной. Якобы Тихонов нарушил нормы поведения, во время сбора в неположенное время тайно покинул базу, и его – опять же якобы – обнаружили в казино. Я только не понимаю, как можно перелезть через эту высоченную ограду, которая сейчас в Тарасовке, - и чтобы его "ухода" никто не заметил. Чушь какая-то!
Понимаете, иногда капитаны становятся настолько влиятельными и популярными людьми, что тренеры вольно или невольно задумываются, не помешает ли им это в работе. В "Спартаке" в частности и у нас в футболе вообще нет традиции уважения к тем, кто играл серьезные роли в команде. В клубах их как-то сразу вычеркивают, о них забывают.
Помню финал Лиги чемпионов "Реал" (Мадрид) – "Байер" (Леверкузен). "Байер" привез на игру всех главных людей в своей истории и перед игрой вывел их на поле. И нейтральный стадион Глазго зашелся овацией.
Когда я приехал в Манчестер и приехал на "Олд Траффорд", то увидел скульптуру Мэтта Басби – величайшего тренера "Манчестер Юнайтед". А у нас есть хоть одна скульптура тренеров у стадионов? В подтрибунном помещении в Манчестере все увешано портретами игроков, защищавших честь "МЮ", и это о многом говорит. У нас же как-то раз весь спартаковский ряд наград – кубки, грамоты и прочее – я увидел в баре развлекательного комплекса "Арбат". Или вспомнить, как последний кубок СССР хранился в кабинете у Червиченко, и тот после продажи клуба какое-то время не хотел его отдавать. О каком настоящем "Спартаке" может сегодня идти речь, если происходят такие вещи? Кто позволил довести ситуацию до такой степени?
За всю историю российского "Спартака" я не был ни на одной церемонии награждения. Меня туда просто не приглашают. Потому что я занимаю определенную позицию, озвучиваю ее, и кому-то это не нравится.
Червиченко, Федун – видимо, нормальные, по-своему талантливые люди. Но в моих представлениях о том, какой должна быть деятельность "Спартака", они не занимают никакого, даже отдаленного места. Мне они непонятны.
Когда я начал комментировать футбол по телевидению, от особого отношения к "Спартаку" уйти было трудно. Причем в этом было что-то обоюдоострое – то все, что касалось "Спартака", мог нахваливать выше крыши, а иногда в меня вселялся какой-то бес, и я не прощал каких-то мельчайших технических ошибок, на которые можно было вообще не обратить внимания. В конце концов вроде бы нашел золотую середину, но все равно ничего с собой поделать не могу. Хотя этот "Спартак", сегодняшний, не очень принимаю и понимаю. И контакта с ним у меня абсолютно нет. Я даже не знаю, где находится нынче офис "Спартака". Вся моя спартаковская религия – в прошлом.
***
К Валерию Карпину я отношусь очень хорошо. Он здорово играл, между прочим, и демонстрировал футбол, который с точки зрения эстетики мне по душе. Он нормальный симпатичный парень. Мне не нравится только, что он в рваных джинсах на матчах появляется – это моя единственная претензия. Это можно называть как угодно – своеобразным стилем, вызовом обществу, данью моде. Но Карпин прежде всего должен помнить о том, что он – тренер "Спартака". А это к чему-то обязывает. "Спартак" - это стиль, который должен влиять на стиль тренера, а не наоборот.
Я так и не узнал, какой тренер Станислав Черчесов, потому что ему не дали возможности до конца себя в этой ипостаси проявить. Что касается вратарских дел, то это был один из последних могикан той самой советской вратарской школы, которая в принципе уже совсем исчезла.
Любой вратарь, игрок, тренер ошибается - комментатор тоже. У меня в жизни была памятная многим история, когда я в 93-м году в матче "Спартак" - ЦСКА Игоря Ледяхова называл Андреем Гашкиным. Но за ее внешней забавностью есть еще и элемент размышления, что такое комментатор, сидящий где-то на чердаке за грязным окном неухоженной кабины, со старыми грязными мониторами, на которых все похоже на драку негров в темном тоннеле. Но ни комментатором, ни вратарем я не признавал поиска оправданий. Однажды во время моей игровой карьеры дошло даже до того, что после пропущенного гола от "Кайрата" так расстроился, что в перерыве переоделся и уехал со стадиона.
У меня тогда был совершенно непонятный спад. Тренировочный процесс я себе же задавал настолько регулируемый, что резких спадов не было, а тут – началось. Помню, что стал плохо падать в левую сторону. И для восстановления техники стал применять необычный метод: брал в руки мяч, мне били по воротам – а я вместе с мячом в руках летел в угол и отбивал одним мячом другой.
Но от казуса в игре с "Кайратом" это меня не спасло. Пробили издали – и вдруг мяч передо мной нырнул, я решил отбить его ногой. А он пролетел у меня между ногами в ворота. Совершеннейшая нелепость! Я безумно расстроился – и до сих пор корю себя: как это мог все бросить и уехать, никому ничего не говоря?! Но Старостин с Симоняном, надо сказать, отнеслись к этому эпизоду с пониманием. Они знали, что это временное помутнение разума, которое не окажет на меня влияния. Так и было. И вскоре я заиграл, как прежде.
Все эти моменты своей карьеры я помню, словно они были вчера. Потому что "Спартак" в моей жизни - большая любовь, в которой не могло быть ничего проходного. Каждый день, каждый матч были главными. Да сейчас прекрасно понимаю: когда комментирую "Спартак", уши торчат все равно, куда ты их ни засовывай. Но, в конце концов, разве нужно стесняться своей любви?..
Игорь РАБИНЕР
"Спартаковские исповеди": Владимир Маслаченко