Он пытался разнять обе драки, но отсидел дольше всех. Человек, которого все это время называли «детский тренер Александр Протасовицкий», оказался выпускником школы «Спартака» и бывшим игроком юношеской сборной России. Он рано завершил карьеру из-за травмы, но дружил с футболистами, особенно — с Мамаевым, который был его детским товарищем. После освобождения из колонии Протасовицкий дал большое интервью обозревателю «СЭ» Дмитрию Зеленову
***
Мы встретились в одном из подольских кафе. Протасовицкий, которого до этого я видел только в суде, представлялся мне крупным мужчиной с щетиной. Сейчас он другой. Хотя бы потому, что после года тюрьмы потерял 20 килограммов.
— Это тюремная диета или спорт? — первый вопрос.
— Только спорт. А что еще там делать? Велотренажер в тюремном зале — основной досуг. По еде, кстати, претензий нет. Нормальный стол. Так что все двадцать убрал тренировками.
— Во всех сюжетах вас называли «детский тренер». Вы детский тренер?
— На момент событий прошлого года действительно работал в спортивном клубе «Атлет» тренером. Но говорить о себе именно как о тренере не стал бы.
Детство, «Спартак», сборная
— Что тогда вас связывает с футболом и Павлом Мамаевым?
— С футболом — детство и юность. С Павлом — дружба. Я занимался и хотел стать футболистом. В детско-юношеской школе «Подолье» как раз познакомились с Мамаевым. Были у одного тренера, жили в одном номере. Потом я ушел в школу «Витязя», оттуда в школу «Спартака».
— Вы выпускник красно-белых?
— Да. Выпускник спартаковской школы. Отыграли завершающий чемпионат России, съездили в Камышин и выпустились. Разъехались кто куда. Я начал профессионально играть во второй лиге. Сначала в «Спартаке» Щелково. Потом уехал в тверскую «Волгу». Попробовал силы в Питере в «Зените-2», но остался в «Волге». Провел там два сезона.
— Насколько успешно?
— Ну, в какой-то момент вызывался в юношескую сборную. Даже на Кубок Содружества съездил.
— Ух ты! Сыграли?
— Да, на поле выходил. Но вот соперников не вспомню, мы там вне конкурса были. Играли в одной команде с Кириллом Набабкиным, Олегом Ивановым, Романом Шишкиным.
— Какая у вас позиция была?
— Левый хав, левый защитник.
— В сборную вызывали из «Волги»?
— Да. И из Питера. Уже после Кубка Содружества летали со сборной в Сочи на турнир.
— Что было дальше? Почему карьера прервалась?
— После «Волги» вернулся в Подольск, играл в «Авангарде», а где-то в 21 год получил травму, несовместимую с карьерой. Очень сильно разорвал правое колено — там и кресты, и мениск. Но это еще полбеды. Все перечеркнула неудачная операция. Вроде бы сделали пластику «креста», я попробовал восстановиться — ничего не выходит. Делаю МРТ у приятеля — а он говорит: у тебя «креста» нет. Я удивляюсь: как нет? Украли что ли? Возвращаюсь в то место, где делали операцию. Доктор говорит: не понимаю, как так. Давай сделаем повторную бесплатно. Сделали — бесполезно. Тяжелая полоса, с футболом пришлось завязать. А там уже женился, ребенок появился, было не до продолжения карьеры. Предложили потренировать — согласился. Здесь в Подольске на районном уровне работал, но расти по тренерской линии не стал. Финансово не очень прибыльное дело.
— Сколько зарплата у детского тренера в Подольске?
— 13 тысяч.
— Немного.
— В общем, тренерская деятельность стала больше хобби. Хотя в трудовой книжке записано «тренер», на жизнь зарабатывал в другой сфере. При этом футбол всегда любил, и на любительском уровне старался играть постоянно.
— ЛФЛ?
— Много всяких турниров — коммерческие, любительские. И в России, и в Турции играл. Была даже история — в Климовске собрали команду «Джилекс» и в турнире «8 на 8» мы стали чемпионами России. Обещали дать чуть ли не мастеров спорта, но не дали. Кстати, в этом формате играет много завершивших карьеру футболистов.
— С Павлом все это время поддерживали связь?
— Конечно. Мы же друзья детства. С 10 лет знакомы.
— Какой он в детстве был?
— Всегда выделялся. Особенно по своему возрасту, да и в более взрослой команде тоже. Мы играли за старших ребят, Павел в порядке был. Талант был виден. Что он впоследствии и доказал на высоком уровне.
— Давно ли знакомы с Кокориным?
— Лет 10 назад нас Павел познакомил. Сдружились.
Драка, алкоголь, задержание
— У многих после попадания первых видео в сеть возник вопрос: футболисты всегда так отдыхают, как вы 8 октября?
— Люди разные. Все отдыхают по-разному. Что-то предается огласке, а что-то нет. Можно посидеть попить чаю, а можно выпить пива или вина. Просто наш эпизод получился громким из-за этих драк. А вообще такой досуг — скорее исключение. Ничего постоянного в этом нет, и нам не свойственно.
— Почему дружеская посиделка вылилась в такое безобразие?
— Нет объяснения. Думаю, это все-таки случайная цепь событий. Так вот шаг за шагом развивалась нехорошая история. Один конфликт, второй... Настроя кого-то избить у нас точно не было. Выходили в хорошем настроении.
— Если бы не алкоголь, все решили бы на словах?
— Не думаю, что алкоголь стал причиной. Дело в другом. В чем? Не хочу копаться в деталях того вечера, уже это все много раз обсудили. Мы свое наказание понесли и вернулись — это главное.
— Когда поняли, что последствия будут серьезными?
— Когда начали крутить это по телеку. Когда пришел в ГСУ и задержали.
— Сами пришли в ГСУ?
— Да.
— А когда?
— 11 октября.
— Вас испугал ультиматум, который зачитал представитель полиции? Мол, если Кокорин и Мамаев не явятся к такому-то часу, будут объявлены в федеральный розыск.
— По телевизору могут все что угодно говорить. Во-первых, я этого не видел. А даже если бы увидел, отнесся бы как просто к словам. Вызывают обычно по-другому — лично или с повесткой. Мне позвонили на мобильный, я приехал, дал показания. А дальше меня задержали на 48 часов — до суда.
— Решение суда закрыть на 2 месяца в СИЗО — шок?
— Конечно. Никто из нас и не предполагал, что может очутиться в тюрьме. Все вели до этого спортивную жизнь, никак не связанную с криминалом. А тут — СИЗО. Когда задержали в ГСУ, мы подумали, что нас просто учат, хотят сделать показательную историю. Но каждый рассчитывал, что вот-вот выпустят. Под подписку или на крайний случай под домашний арест. Но суд отправил всех четверых в СИЗО.
— Оказавшись там, тоже надеялись на быстрое разбирательство?
— Первые два месяца — да. До суда о продлении меры пресечения. И вот когда продлили арест, я уже все понял. И настроился на долгое пребывание за решеткой.
— Кстати, вы успели с ребятами пообщаться перед задержанием?
— Нет. Коротко переговорили уже в СИЗО. Контакты между подельниками запрещены, поэтому общались очень аккуратно. Использовали другие возможности — следственные мероприятия, куда нас вместе водили, очные ставки, заседания суда.
— Какой была первая реакция Мамаева и Кокорина?
— А какой она могла быть? Все удивлены были и даже ошарашены. Но каждый для себя решил: в любой ситуации надо оставаться мужчиной.
— Как это сделать, когда привык к совсем другой жизни? Еще несколько дней назад вы красиво отдыхали, ни в чем себе не отказывая, а тут — СИЗО.
— Лично у меня грандиозных переживаний не было. Больше волновался за родных — как они отреагируют и перенесут все. А тюрьма... Там такие же люди, как и везде. И там, и в лагерях. Главное — оставаться порядочным человеком, и все будет нормально.
— Первый день в СИЗО — каким он был?
— А я приехал с температурой 39.6. Пока катался и сдавал всякие анализы, простудился и заболел. Вечером привезли в «Бутырку», и я сразу лег спать. Какое-то время отлеживался, в карантине, и из-за болезни адаптация к новым условиям даже чуть легче прошла.
— Сколько человек у вас было в камере?
— Я сидел в двухместной. Заехали с сокамерником в «Бутырку» практически в один день. Как и я, он был первоходом. Почти весь срок до суда вместе и просидели.
— А нам показывали камеру Мамаева — там человек на 10.
— Ну, у него своя ситуация была, его перевели вместе с командой, с которой он в футбол играл. Я подробностей не знаю. Я сидел в двухместной.
— Без конфликтов?
— Без. Да и смысл конфликтовать, когда на шести квадратных метрах живешь вдвоем?
— Чего не хватало больше всего?
— В первую очередь — общения. Ко всему остальному можно привыкнуть.
— Почему вас не взяли в футбол играть?
— Мы же не имели права соприкасаться. Могли только по очереди играть. Своей так и не дождался. Почему — не знаю.
Зоопарк
— Пока шло следствие и бесконечные заседания по продлению ареста, общественное осуждение, как мне кажется, сменилось сочувствием. Вы почувствовали это?
— Удивило в процессе другое. Мы понимали, что глобально решение принято и все идет по сценарию. Но не знали итога. Кто-то развивал события так, как нужно, но мы ничего не знали. И это держало в напряжении. Что касается общественного мнения, то да — сначала все отвернулись, потом стали понимать, что идет перебор с наказанием. Но общественное мнение могло повлиять на то, чтобы нас арестовали, но не на то, чтобы отпустили. И вот это казалось не очень справедливым.
— Процесс был открытым. Напрягало?
— Напрягало, конечно. Поначалу особенно. Потом привыкли, хотя привыкнуть к такому сложно. Каждое заседание — толпа журналистов. Сидишь за стеклом и чувствуешь себя, как в зоопарке. Только внутри клетки. Как будто люди пришли поглазеть на тебя. Я понимаю, что для большинства репортеров это просто работа, им самим, может, и не очень интересно было. Но все равно напрягало.
— Чаще всего вы сидели вчетвером в одной «клетке». Во время заседаний даже перешучивались, и некоторые люди увидели в этом определенный вызов. Типа, смотрите, им все еще смешно.
— Мы к суду с уважением относились, общались в перерывах. Просто старались подбадривать друг друга. Ведь вместе намного легче. Каждый из нас все это время понимал, что рядом — друг. Действительно, друг, который не предал и не бросил.
— История эта не сломала дружбу?
— Укрепила. Причем, не только с Павлом, но и с Сашей, и с Кириллом. Кто через такое прошел вместе, уже друг от друга не отвернется.
— Но мы же знаем методы правоохранительной системы: «а он тебя заложил», «а все кроме тебя дали показания».
— У них свои методы, дай бог им здоровья, пусть работают. Все взрослые люди. А мы с ребятами можем легко посмотреть друг другу в глаза, и никто не опустит взгляда.
— Вас могли привлечь свидетелем, а не обвиняемым?
— Это все-таки не ко мне вопрос.
— Но вы же разнимали в основном, только Соловчука пару раз ударили.
— Что сделано, то сделано. Перебирать все это не особо приятно. Привлекли и ладно. Свое наказание я отбыл. Не самый приятный эпизод, но я его прошел достойно и по-человечески.
— Во время процесса вы сказали Соловчуку: «Зачем вы обманываете?». Что имели в виду?
— Честно говоря, точно не помню. Скорее всего, это были эмоции из-за того, что мы столько отсидели в СИЗО, а люди все еще продолжают гнуть свою линию — не очень-то правдивую. Не могу за него ответить, почему он не признал, что конфликт с него начался. У него была своя точка зрения на протяжении всего процесса, повторял одно и то же. Его слова на суде и реальность имеют различия, это факт. Лучше у Соловчука спросить, почему он так себя повел. За себя и ребят могу сказать точно — мы с первого дня рассказали все честно и показаний не меняли. В отличие от потерпевших.
Администрация или авторитеты
— Чем помимо тренировок занимали себя в заключении?
— Письма, книги, разговоры. Очень много писем было — от родных, близких, друзей, даже от незнакомых людей. Все письма — позитивные, только поддержка, ни одного плохого слова. Книги — тоже, но меня они чаще погружали в уныние, а не хотелось оставаться наедине со своими мыслями. Телевизор был.
— В СИЗО или в лагере?
— И в СИЗО, и в лагере.
— Сколько каналов?
— Немало. Арестанты ведь налаживают быт — например, антенну получше смастерят, чтобы ловило хорошо.
— Насколько сейчас актуальны тюремные порядки — со своей иерархией, законами и так далее?
— Отвечу так: есть общепринятые правила, которых надо придерживаться.
— Ну, власть была больше у администрации или у авторитетов из числа заключенных?
— Сейчас, наверное, в любом лагере порядки устанавливает администрация. Но внутри барака она не может быть 24 часа в сутки, поэтому самоорганизация тоже присутствует. Ничего особенного.
Сорванное УДО. Был ли конфликт с администрацией
— Почему вас по УДО не отпустили? Что за история с незастеленной кроватью?
— Мне и самому интересно.
— Конфликт с администрацией?
— Никогда ни с кем не конфликтовал. Вообще не представляю, какие могут быть конфликты с администрацией. Мы всегда были вежливы и культурны, к нам нормально относились. Для меня стало удивлением, когда перед судом об УДО появились эти взыскания.
— А раньше их не было?
— Меня еще в СИЗО вывели на комиссию. Ребята на тот момент уже уехали, а я оставался в «Бутырке», ждал этапа. Ко мне обратился сотрудник — почему, мол, сплю под одеялом. Я говорю, этого не происходит. Максимум, ноги прикрыл. Он позвонил на корпус, убедился в этом — все-таки у нас везде онлайн-камеры стоят, вопрос был закрыт. А потом в лагерь пришли три взыскания. Причем, одно за тот день, когда я ехал в вагоне на этапе.
— Зачем?
— Чья-то инициатива. На ровном месте такого не происходит. Чья именно — пусть остается на совести этого человека.
— Тот же самый человек не позволил вам уехать в один лагерь с Кокориными и Мамаевым?
— Да я бы не хотел про него много говорить. Но ведь то, что мы будем отбывать вместе, на всю страну объявил генерал ФСИН России. Из этого мы сделали выводы, что так и будет. Потом уже я написал заявление на имя начальника с тем же вопросом. Но что-то пошло не так. И я уехал в Брянскую область, а не Белгородскую.
Семья
— Что самое трудное для вас после освобождения?
— Посещать людные места. Сейчас проще, а в первые дни было ощущение, что все смотрят на тебя. Кто-то узнавал и окликал. Но без негатива. В любом случае хочется все свободное время проводить с семьей и ребенком.
— У вас дочка?
— Да, Вероника. И я так и делаю — нахожусь с родными. Это самое важное в жизни. Дочка и родители.
— Узнала сразу с вашими «минус 20»?
— Конечно. Они же приезжали ко мне на длительное свидание. Провели вместе три дня. Так что мою новую форму Вероника еще тогда оценила. Сказала, что мне так лучше.
— Ее в школе не задевали из-за того, что папа в тюрьме?
— Я у нее интересовался. Но — нет, ничего подобного. Дети хорошие.
Будущее Кокорина и Мамаева
— Мамаев тренируется с «Ростовом». Кокорин — с «Зенитом». Ваш прогноз на их будущее в футболе?
— Однозначно вернутся на свой уровень. Оба — классные футболисты. В нашей стране немного таких. Верю, что все будет хорошо.
— В сборную России вернутся?
— Это не только от них зависит. Но раз однажды они такого уровня достигли, то почему же сейчас не смогут вернуться? Тем более оба горят желанием играть. Футбол — самый сильный наркотик — могу это по себе сказать. Несмотря на колено, на все рекомендации врачей, я все равно играю — пусть и с любителями. А ребята — профессионалы.
— Планируете ли общую встречу? Или пока не рекомендовано?
— Да дело не в рекомендациях, а в том, что у каждого пока очень много дел и забот. Все хотят с семьей побыть, жизнь снова обустроить, да и в городах разных живем, это трудно. Ничего, в будущем обязательно найдем время. Поживем — увидим.
— Сами чем заняться планируете?
— Тренировать и тренироваться! Футбол от меня никуда не денется. Но и с работой надо определиться. Все-таки больше года отсутствовал. Отдельное спасибо родителям, они крепкие духом люди, поразительно, как все выдержали. Чувствовал от них только поддержку. Ну а дочка... Это вообще что-то. Очень сильный человек. Каждое наше общение показывала себя сильной и смелой девочкой. Ни одной слезинки. Семья — это самое главное.
— Уже сыграли?
— Да. С друзьями побегал. Непривычно пока что!
Раскаяние
— Ваши извинения потерпевшим на суде — они были искренними?
— Мы не имели права применять физическую силу. Надо было решать конфликт разговором.
— Тюрьма учит решать такие ситуации именно словами?
— Безусловно. Рукоприкладства там избегают. Оглядываясь назад, скажу так: все это — важный урок. Важнейший. Но если бы был шанс все изменить, если бы был шанс сделать выбор сейчас... я бы себе такую обучающую программу точно не выбрал.