Голышак вспоминает
Мне трудно писать. Мне не хочется. Мне хочется сесть, обхватив голову, и думать — как же так?
Достать телефон, отыскать его номер — смотреть на цифры и не звонить. Найти только, когда созванивались: месяц назад? Два? Почему так давно?
В то, что мой добрый приятель Игорь Гамула умер, я не верю и не поверю еще долго. Мне казалось, если кто-то будет жить вечно и травить свое веселое — так это он.
Я не верю, но думаю сразу: как же там на Луганщине его мама? Мама, на которую надышаться не мог, которой сильно за 90 — и у которой день рождения вот-вот, 15 декабря.
Любовь
Какой он был? Да какой-то — не отсюда. В футболе нашем любви мало. Есть все что угодно — но не любовь.
Гамулу любил каждый. А я — сильнее всех. Да и он всех любил.
Приезжал я в Ростов с адской головной болью. Не выходил, а вываливался из-за руля. Кое-как заселялся в гостиницу.
— Я тебя сейчас вылечу. Приходи к стадиону, — говорил Гамула со всеми своими залихватскими луганскими интонациями.
Эти интонации начинал копировать всякий, пообщавшись с Игорем хоть пять минуточек. Пропитавшись образом.
От голоса в трубке мне легче не становилось, врать не буду. Я охал и поднимался с гостиничной кровати. Гамула зовет — надо идти.
Брел к стадиону — благо недалеко. Гамула подруливал пять минут спустя на белом «Мерседесе». Еще и выделывал что-то, похожее на полицейский разворот.
— Игорь Васильевич... — страдальчески тянул я.
— Никакой не Васильевич! — обрывал Гамула. — Я Игорек.
Знали б вы, сколько раз повторялась эта сцена. Сколько раз Гамула был в добром расположении духа — столько и был «Игорьком» для всех вокруг.
Еще и истории прикладывал к «Игорьку» — всякий раз новые.
— Внучка знает, что я — не «дедушка», а «Игорек». Младший внук прежде называл «деда», а внучка его сейчас подучила. Теперь зовет — «Йок». Уж не знаю, чем их удивлять. Насте звоню: «Что тебе привезти?» Оказывается, снова новую Барби выпустили. То какую-то страшную, то во дворце. Еду искать. А парню — то большую машинку, то маленькую, то с управлением...
Экстрасенс
Мы садились на ростовском стадионе — еще не узнавшем, что такое большие победы. Но те уже подкрадывались.
Подруга Гамулы — кстати, красивая необычайно, на три головы выше Игорька, — приносила беляши.
Через пять минут чувствую: чего-то не хватает. А-а-а-а, головная боль прошла! Как рукой!
— Да вы экстрасенс! — готов я был расцеловать Гамулу. — Ах, Игорь Васильевич...
— Я не Игорь Васильевич. — поправлял он строго, но счастливо. — Я Игорек.
Байки
Я пишу все это — и не могу поверить, что он не прочитает. Не позвонит. Не произнесет чуть раздраженно:
— Опять эти байки...
Ему хотелось быть серьезным. Ему казалось в последнее время — без серьезности не дадут тренировать хорошую команду. А ему хотелось.
Даже кепку носил в любую погоду, прикрывая потешную лысину.
Вот и теперь произносил не своим голосом:
— Опять...
А после, забывшись, рассказывал еще пуд баек. Таких, что я со стула сползал.
Горевал по-настоящему, когда я расспрашивал про маму. Вздыхал. Готовый заплакать. Живая, но по капельке уходящая мама — это была его главная боль. Наверное, единственная в жизни.
А потом отгонял как-то все эти мысли — и начинался диалог с самим собой. На мое счастье, вслух.
Завести Гамулу на рассказ ничего не стоило. Это правда. Он как ребенок.
— Предыдущее наше интервью называлось «Парень я веселый», — напоминал я. — Ничего не изменилось?
— Не-е... — откладывал недоеденный беляш Гамула.
Снова пытался нахмуриться — но не очень-то выходило.
— Веселиться нечему. Но я оптимизма никогда не теряю. В любой ситуации найду хорошее. Что грустить, б???
Я находил эту мысль ценной. А мой друг Игорек продолжал:
— Возраст такой, что надо б поменяться. Люди в 55 уже в галстуках ходят. А я, видите, все в майке и трусах...
Смолкал. Откусывал.
Вдруг произносил куда громче, почти выкрикивал:
— А вот не меняюсь! И хорошо!
Африканцы
Только он мог влипнуть в историю из-за оговорок на тему чернокожих.
На полном серьезе добродушные высказывания Гамулы обсуждали в Англии — вот, дескать, расист. Чего наговорил на пресс-конференции, вы только послушайте.
Гамула был обескуражен таким поворотом.
— Кое-кто меня неправильно понял. Никогда во мне не было расизма! Я всех люблю! Ну да, пошутил. Хорошее настроение, первая победа, эмоции перли... Хотелось, чтоб радостно было не только мне, а всем вокруг. Говорил с воодушевлением. Старался.
Возьми да скажи: «У меня и так шесть черных». А какие они — зеленые? Не пойму! Скажи я — «темнокожих», забыли бы сразу. Как можно было не догадаться, что кто-то не понимает шутки? Тупость моя!
— Сегодня у вас есть шанс. Заявите через большую газету — «Я люблю негров», — швырял я спасательный круг. Но только усугублял.
— Так скажут — снова Гамула про негров...
— Давайте переформулируем — «африканцев».
— Вот так — хорошо. Я люблю африканцев! Всегда и везде у меня их было много. Вот работал я в «Закарпатье». Тренировались в Чопе. Приезжает парень с африканцем, предлагает — посмотрите, мол. А тот неказистый, в каких-то трусах ниже колен... Ну, не смешно?
— Смешно.
— Ладно, говорю, пускай выйдет, раз уж из Африки столько ехал. Запустили его в «квадрат» — как он начал моих «щипать»! Одному воткнул, другому!
— И что?
— Через три дня играл у меня в основном составе.
— Откуда парень?
— Оказалось, не африканец. Но черный же! Даже с отливом!
— Вот те на.
— Бразилец Леандру. Здоровенный, всю левую бровку держал. Быстро продали его в «Таврию». Зазнался-то он, конечно, сразу... Звонит иногда.
Шампанское
Никто так вкусно не рассказывал о прошлом, как Гамула. Никто не умел так ярко монтировать футбол и шампанское.
Что не оценил главный тренер его жизни — Герман Зонин. Кто б мог подумать, что уйдут они один за другим? Зонин глубоким старцем, а Игорек — Игорьком. В чью кончину не верит никто.
Только Гамула мог объявить через газеты — все, с шампанским покончено. Больше ни-ни. После него этот фокус регулярно проворачивает Александр Емельяненко. Но это совсем другая история.
Вот я интересовался:
— Пить вы бросили. Зачем?
— Потому что работать начал. Иногда могу себе позволить — но если назавтра работать, лучше не прикасаться. Потому что... Вот говорить тебе или нет?
— Конечно, говорить. Странный вопрос.
— Потому что не могу пить как нормальный человек. Если пить — то крепко, чтоб наутро не помнить. Это два-три дня. А самое приятное — знаете что?
— Господи. Что же?
— Похмеляться утром!
— Никогда не похмелялся. Рекомендуете?
— Так все люди разные. Я после хорошего вечера с утра встану и с удовольствием махну бокал шампанского. Или два. Ох, какое ж тогда состояние хорошее!
— Самое памятное шампанское в вашей жизни?
— У-ой! Столько шампанского выпито, сколько памятного! Мы ванну шампанским наполняли...
— Зачем?
— Дурковали. Но это все неинтересно. Так неинтересно, что даже рассказывать противно. Нынешние люди этого не поймут. Как им объяснить — что можно выкупать девушку в шампанском?
— Красота какая.
— У нас все это было. Набрали шампанского, налили. Потом, е, сами в этом шампанском ноги мыли. А утром — черпали, пили. Романтика!
— Фу, Игорь Васильевич.
— Я Оле своей рассказываю, она тоже: «Фу-у!» А нам нормально было. Может, кто-то даже пописал в ту ванну. Что такого? Жизнь!
— Представляю восторг девчонки, которую купали.
— Да девчонка-то была не одна... Н-да. Было весело. Ванна небольшая, а шампанского влезло ящиков десять. В каждом по 12 бутылок. Но мы не все выливали, что-то отпивали. Я футболистам своим сейчас говорю: «Если б вы выпили столько, сколько я, вы бы утонули. Ходить бы не смогли. А я в футбол выходил играть». Федотов про меня говорил: «Гамула сделан из гвоздей».
— Если б я мог так формулировать.
— Рассказывал: «Смотрю, Гамула с вечера пьяный в дым. Наутро выходит — и землю грызет...» Так и было! Но я всегда страшно боялся подвести команду. Если выпал из игры — ты предатель. Я мог накосячить, нажраться, но потом бежал лучше всех. Кстати, крепкие напитки тогда не употреблял вообще.
Зонин
Вспоминали и Зонина. С такой же душой рассказывавшего мне о похождениях Гамулы.
Начинал я вкрадчиво:
— Герман Зонин до сих пор в восторге от ваших способностей совмещать выпивку с футболом.
— Ну, Герман Семенович... Нас с Заваровым он любил, это однозначно. В СКА сделал особенную тропу. Мы ее называли «тропа смерти».
— Что это?
— Дорогу засыпали опилками, песком, повесили мячи. С утра через нее гнал. Еще Герман Семеныч фантазировал — «Пентагон», «крокодил»... На все поле. Передача — рывок, последний замыкает. Когда бьешь, картинка перед глазами проплывает. Экзотика!
Зонин все говорил: «Я не сплю, не ем, работаю с утра до ночи...» Потом про блокаду начинал рассказывать. Про войну любил. Еще бегал в свои годы наравне с командой. Мы что придумали — с вечера надевали кеды, трусы, майку... Только он дверь распахивает: «И-эээ!» А мы раз — стоим готовые!
— Радовали старика?
— «О, — говорит. — Да вы молодцы. Я вот тоже с утра шесть километров пробежал». Прятались от Зонина у солдат на базе. Шампанское пьем — а он ходит, голосит: «Гамула! Заваров!» Потом натыкается: «Вы где были?» — «В лесу гуляли...» — «Ну, ладно». Все время искал нас.
— На тренировки с мегафоном приходил.
— Раз так орал, что мембрана вылетела. Бросил этот мегафон на стадионе СКА...
Плевок
Гамула к себе самому относился с таким юмором, что, пожалуй, и не смог бы тренировать большую команду. Где каждое слово взвешивается. Где многое — на страхе.
Ну как его бояться, такого красавца? Маленького, лысого, смешливого? Сохранившего к своим годам лицо совсем детское?
Да еще и перемежавшего тренировочный процесс рассказами — вроде этого:
— Пошел я в Португалии у Арсена Венгера автограф просить. Еще у вратаря курчавого, Пфаффа. Еще у немца какого-то. Но самые памятные автографы — другие. 1976 год, юношеская сборная тренировалась в Конча-Заспе. И там же олимпийская готовилась к Монреалю. Мы смотрели каждую их тренировку. Вот тогда мы автографов набрали. Майки у них клянчили, бутсы.
— Кому-то повезло?
— Мне никто не отдал, а вот Сашке Дорофееву Колотов бутсы вынес. Как раз тогда Мунтяна от сборной отцепили, взяли Кипиани. Муня сидит с сигареткой на ступеньках, кто-то ему говорит: «Лобан увидит...» — «Да пошел он!»
— Каррагер из «Ливерпуля» сообщил: «В меня за карьеру плевали лишь раз, сделал это Александр Мостовой». В вас плевали?
— В Костроме.
— Это как же вас туда занесло?
— За дубль играл после травмы. Я — обладатель Кубка, известный футболист. А там мальчишки. Так один начал меня щипать. Говорю: «Слушай, аккуратнее». А он смотрит на меня пустыми глазами: «Пошел на ...»
Я долго не ждал, поймал момент — хорошо под него подкатился. С мячом, с ногами вынес за бровку. Тот вскочил — и в меня: харк! А я, не думая, ка-а-к дал сразу!
Рыбалка
Тот Кубок с ростовским СКА вспоминал Игорь Васильевич с наслаждением — как всякий вспомнил бы главную победу в жизни.
Но оттенки у той победы были дерзкие, игривые. Как-то шампанское из его юности.
— Как мы выиграли Кубок в 1981-м! Ах, как выиграли!
— Ну и как? — подначивал я. Притворяясь несмышленым.
— Ка-а-к? — приподнимался Гамула и отбрасывал последний беляш. — Как?!
Я замирал. Гамула заведен — это хорошо.
— Да мы выиграли Кубок — и в тот же год вылетели из высшей лиги! — вскричал он. Будто в том и есть главный подвиг.
Я давился от внутреннего смеха. Впрочем, и от внешнего — тоже давился. Кто б удержался.
— А знаешь, почему?
Я знал. Вернее, догадывался. Но виду не подавал.
— Почему? — спрашивал доверчиво. Делая лицо детское, как у самого Гамулы.
— Перепраздновали. Мы даже не хотели этих праздников — а люди требовали. Команда отказать не могла. Если игра в субботу, мы в среду едем в Сальск, Белую Калитву, Сулин... Ставим кубок на стол, сами рассаживаемся и рассказываем. Людей набивалось — по 10-15 тысяч. Потом банкет. Там бабахнем, здесь...
— Потом настает суббота.
— Да. Первый тайм играем хорошо — на второй нас не хватает. Кто-то способен после банкета выкладываться, а кому-то здоровье не позволяет. Двадцать лет спустя я узнал, что некоторые наши футболисты еще и баловались нечистоплотным футболом.
— Неприятно.
— Еще вот какой день вспоминал. Как начали проигрывать, решил нас Федотов сплотить. Поехали на природу. Раки, рыба, уха... Красиво!
— Без выпивки?
— Подразумевалось — без. Жены рядом, детишки бегают. Но какой же банкет без этого самого?
— Трезво.
— Федотов нас всех проверял, но свинья-то грязь найдет. Объединились — я, Заваров, Славка Дегтярев, Юрка Пилипко и вратарь Радаев. С находчивостью у нас хорошо. К удочкам привязали по бутылке, закинули в Дон. Сидим, рыбу ловим. Федотов каждые пять минут ходит, контролирует.
Только он в сторону — мы сразу: фьють... Одну вытягиваем, быстро разливаем на пятерых и дальше сидим. Федотов что-то почувствовал — полез по кустам. Потом поражался: «Ничего нет, а сидят косые!»
— Как-то вы его еще жестче провели.
— В Донецке. История интересная — но молодых мало чему научит. На ужине приметили двух официанток. Запутали их, понятное дело. Договорились: «После одиннадцати встречаемся...»
Жили в гостинице «Шахтер». После отбоя выскользнули, всю ночь гуляли с этими двумя. Так, чтоб сильно выпить — нет. Все-таки игра завтра.
— Это профессионализм. Что Федотов?
— Кто ж знал, что он после отбоя по номерам пойдет, проверять? Нас нет — он сел в холле ждать. До утра досидел — нету! Возвращаемся в 9 утра, стоит автобус. Нас на зарядку везти. Шмыгнули в него, будто первые вышли. Заходит Серега Андреев, видит нас — пальцем у виска крутит...
— Что было?
— Вызвал Федотов после зарядки: «Что с вами делать?» Простите нас, говорю. В игре искупим. Все будет нормально. Мы проиграли, но я пахал хорошо. В штангу попал. А Заварова на седьмой минуте заменили. За ногу схватился, будто ударили его...
— Страшно представить, как вы играли после финала Кубка.
— Это вообще был концерт. Выиграли Кубок, на следующий день оставили нас в Москве. Делай что хочешь. Потом собираемся на Ленинградском вокзале — боже мой! Настоящая беда!
— Что случилось?
— Надо было видеть, в каком состоянии приползали. Смеху! Кого на тележке везут, кого ведут под руки. Но все «заряженные», что-то к груди прижимают. Проводница перепугалась, чуть в вагоне от нас не закрылась. Весело!
Предыгровая зарядка у гостиницы «Октябрьская». Завар спит на ходу, а рядом молодой Валера Березин. Тоже засыпает. Он в финале Кубка Заварова с поля за руки тащил, чтоб «мастера спорта» получить...
— Это как?
— Последняя минута, выигрываем. Меняют Заварова — тот еле-еле идет, время тянет. Судья на часы смотрит. А Березину надо хоть секунду на поле провести, чтоб получить «мастера спорта». Так выскочил на поле и начал Заварова выталкивать.
Переутомился, видимо. На ногах не стоит. Говорю ему: «Валера, иди отсюда! Нам ничего не скажут, а у тебя будут неприятности...» Так и получилось — заметили и выгнали Березу прямо до игры.
— К игре полегчало?
— На тренировку вышли, по мячу попасть не можем. Ну, пьяные! Все!
Матч в 7 вечера. Федот нервничает: «Нам же играть!» Собрались шестеро основных: «Ну что, надо собраться». Разлили бутылку коньяка, каждому по 50 грамм. Пообедали, поспали. На установке слышу: «В воротах Кушнарев...»
— Это что значит?
— Радаев «соскочил»! Смотрю на него — глаза прячет. Дегтярев закосил, Баркетов тоже... Начинается игра, девятая минута, Завар: «А-а-а...» — падает! Тоже уходит!
— Сильно проиграли?
— Этот матч помню будто вчерашний — 0:1 проиграли, но смотрелись здорово. Лучше, чем в финале Кубка. Там-то вообще игры не было, одна борьба. А здесь только Сашка Воробьев с Андреевым мячей пять не забили.
Залетаю в раздевалку — из этих никого нет. Ах вы, б... Попрятались, паскуды! Распахиваю душевую, а оттуда рука Заварова — раз мне, стакан шампанского. Холодного-прехолодного!
— Здорово как.
— Хлоп, выпил — и так мне хорошо стало... Сразу эти откуда-то повылезали: «Все в порядке?»
Сантиметры
История его дружбы с Заваровым — это отдельная страничка нашего футбола. Хоть один доигрался до «Ювентуса» — а другой заканчивал в «Атоммаше».
— Каждый день что-то творили! — радовался воспоминаниям Гамула. — У нас с Заваровым было весело...
— Что прямо сейчас вспоминаете?
— Когда мы с ним спорить начинали — вся команда оставалась смотреть. Мы ростом с Сашкой одинаковые. Но если кто-то скажет по телевизору что-то про «маленького Заварова», то на следующий день он мог на тренировку не приходить. Знает — все, затрава будет на целый день. Полнейшая.
Перед сезоном корреспонденты данные собирали — рост, вес... Потом в ежегоднике все выходило. Я как-то говорю про самого себя — рост 171 сантиметр. Потом спрятался за углом, жду, что Заваров скажет.
— Что сказал?
— Смотрю — идет. Спрашивает корреспондента: «Гамула какого роста?» — «171?. — Напиши, что я — 171 с половиной...» Тот записал. А у меня уже бутылка коньяку под мышкой, приношу корреспонденту. Ловлю на выходе: напиши, говорю, что мой рост — 172. Только Заварову не говори.
Потом приносят нам эти ежедневники, смотрю — вместо Заварова тишина. Не показывается. Спрятался где-то на базе. А вся команда его ждет — травить... Освежали мы обстановку.
— Кто на самом деле был выше — вы или Заваров?
— Заваров скажет, что он. На самом деле — конечно, я...
Милиция
Я умирал от этих историй. Воскресая, стоило начаться новой. Не пропустить бы ни слова.
— Книжку б вы написали, — замечал я. — Только хорошую.
— Историй-то много... — задумывался вслух Гамула. — Я собирался писать-то!
— Но?
— Потом подумал — да кому это интересно?
— Это очень интересно.
— Ты думаешь? Пьянки, глупости, нелепые поступки...
— В череде нелепых — номер один для вас?
— Был один — нелепее некуда. До сих пор стыдно! Выпивали в Херсоне. Вроде нормально себя чувствовал, иначе никуда бы не пошел. А тут думаю — поеду-ка домой. Сижу на площади, жду маршрутку. Осень, на мне кожаное пальто — шикарное! Длинное!
— Феерично.
— Люди вокруг ходят. Я на лавочке и отключился — казалось, на долю секунды. Очнулся, привстал — уже в пиджаке и милиция ко мне подходит. Наверное, милиция сама мое пальтишко и прибрала. Если б обычный прохожий начал раздевать, остановили бы. Как же мне было неприятно! Дурак старый!
— Это ж какие годы?
— 1995 год. Отправили в камеру. Пока местные футболисты не вытащили. Сколько чепухи сделано. Боже ж ты мой! Как-то я на городской окраине проснулся — до тренировки всего ничего. Выскочил на улицу, передо мной магазин «Спорттовары». Заскочил, карманы вывернул — хватило на мопед «Верховина». Еще 25 рублей осталось — сунул водителю какого-то ЗИЛа, тот бензин слил. А знаете, что это?
— Что?
— Это — жизнь! Это — класс! Чудили, дурковали как могли...
— Куда мопед потом дели?
— Солдаты ездили на базе СКА. Тоже дурковали — кто-то голову сломал на этом мопеде. Может, и стоит книжку написать. Много смешного.
Мистика
Для меня он живой. Такие люди не умирают — хотя все говорит о смерти. Газеты, Facebook, всякий достает фотографии с покойным. Для чего-то.
Про Гамулу тоже достанут. Ну и пусть.
Я не верю! Гамула умирал не раз в прошлой жизни — но как-то выпутывался, выживал. Сам мне рассказывал, чуть бледнея.
— В мистическое верите?
— Я очень боюсь самолетов. Как-то летел на Ан-24, уже садиться — а шасси не выходит. И я в окно вижу, как подгоняют под крыло грузовик с огромной копной сена и пилот умудряется крылом на это сено опереться. Как-то сели. До сих пор вздрагиваю. А в 1993-м должен был умереть — это сто процентов. Совершенно трезвым уснул за рулем. Мама моя до сих пор не знает — надеюсь, сейчас не прочитает. 4 утра, трасса Ростов — Херсон. Хорошо, ехал на «Опеле», железо хорошее. Столкнулся лоб в лоб с КамАЗом. Тот водитель потом приходил ко мне в палату, говорил: «Как могу уворачиваюсь, а ты будто на таран идешь».
— Как же вы выжили?
— Я глаза открыл перед самым столкновением! Двумя ногами успел тормоз выжать. Очнулся на шестой день: все пальцы перебиты, грудь, нос сломан...
**
Книжка у Игорька не случилась. Зато была потрясающая, развеселая, лихая жизнь.
Наверное, его ангел-хранитель устал от приключений. Тоже состарившись.
Видимо, у Игорька не самая плохая кончина — если оборвалось все разом, внезапно. Без мук. Мучений этот добрейший парень, прекрасный футболист точно не был достоин.
Гамула из тех, про кого сложат легенды. Будут вспоминать еще долго-долго. Может, вовсе не забудут. Второго такого точно не отыскать — и я счастлив быть его добрым приятелем.
Для меня он живой.
Буду скучать.
Другие материалы рубрики «Голышак вспоминает»
«В день гибели Виталика видела плохой сон». Роковой обрыв героя грузинского футбола Дараселии //
На этом легендарном московском стадионе били «Манчестер», «Севилью» и «Монако». Сейчас его крушат экскаваторы //
Русский Винни Джонс. Уникальный защитник «Локомотива» и «Спартака» — таких сейчас уже не делают //
«Играли так, что «Динамо» умоляло нас на ничью. В Киеве!» Не стало автора главной сенсации советского футбола