Архипов — один из лучших российских хирургов, профессор. Много лет проработал в Центральном институте травматологии и ортопедии (ЦИТО), руководил центром спортивной травмы Федерального медико-биологического агентства (ФМБА).
Среди пациентов Сергея Васильевича — не только знаменитые спортсмены, но и музыканты, актеры, политики... А еще он прекрасный рассказчик. В чем убедились обозреватели «СЭ» Юрий Голышак и Александр Кружков, когда пообщались с Архиповым для рубрики «Разговор по пятницам». Вот фрагмент из того интервью.
ЦИТО
— Помните своего первого пациента в ЦИТО?
— Даже день помню! Утро 16 сентября 1980 года!
— Ну и память у вас.
— Я только пришел в ЦИТО. Молодой ординатор — ушастый, черноволосый... Знаменитая Зоя Миронова принялась расспрашивать: «Ты откуда? Что умеешь?» Я отвечаю — травматолог. Уже четыре года как работаю, оперирую. «Ах, работаешь? Пошли со мной. Будем оперировать разрыв ахиллова сухожилия». А я ни разу ахиллом не занимался — разве что со стороны наблюдал!
— Сказали об этом?
— На секунду завис: как признаться самой Мироновой, что не умею? Зоя Сергеевна будто почувствовала: «Идем-идем, я тебе помогу».
— Помогла?
— Водила моей рукой. Когда начинаешь оперировать — волнение постепенно уходит. Просто работаешь. Никаких эмоций.
— Чему у Мироновой научились?
— Главному. Выслушать и осмотреть больного, а не его рентгеновские снимки.
— Что Зоя Сергеевна умела как никто?
— Мениски в советское время делала блестяще. Тогда проводили открытые операции — и только у Мироновой был совсем маленький разрезик. Сейчас с закрытыми глазами прооперирую мениск, как она меня учила. Зоя Сергеевна была действительно выдающимся человеком. Всегда делилась тем, что знает. Это так здорово!
— Редкое качество?
— Редчайшее. Часто от нынешних коллег, известных профессоров, слышу: «Зачем его учишь? Он тебе конкурентом будет!»
— Иностранцы рассуждают так же?
— В том-то и дело, что нет. Езжу по разным клиникам — везде отношение дружеское. Все хотят помочь, поделиться. Сколько был в Штатах, Швейцарии, Германии — всюду это норма жизни.
— Уход из ЦИТО в 1998 году был для вас драмой?
— Еще бы! Я без ЦИТО себя не мыслил. Но оказался глупым. Никого в уходе не виню — ни Зою Сергеевну, ни ее сына Сергея Павловича Миронова. В любой проблеме ищу свои ошибки.
— В чем была ошибка?
— В тот период ко мне пошло много людей, минуя Зою Сергеевну. Появилась известность. Как говорила Миронова: «Надо быть скромнее».
— Действительно, надо было?
— Конечно. Сейчас об этом уверенно говорю. Хотя уход из ЦИТО стал серьезным профессиональным толчком. Сегодня умею многое, чего не умел в ЦИТО. И никогда бы там не научился. Выпустил две монографии по плечевому суставу.
— Сами ушли из ЦИТО? Или вас убрали?
— Ушел по собственному желанию — через два часа после защиты докторской диссертации. Как раз перед защитой написал заявление. Сказал: «Поставьте дату, которая нужна».
— Долго после этого себя искали?
— Месяца четыре не мог устроиться на работу.
— Поразительно. Врач с вашим именем — и не мог устроиться?
— Для нашей страны это в порядке вещей. Телефонное право никто не отменял.
Аварии
— Чьей силе воли поражались?
— Гимнаста Димы Билозерчева. Ехал на «Озеро Круглое», занесло на «Ниве», врезался в столб. Получил открытый перелом голени, тяжелейший.
Билозерчев — фантастически талантливый парень, не знаю второго такого гимнаста. Думаю, он более одаренный, чем Лешка Немов. При всем своем разгильдяйстве — очень волевой парень.
— В чем выражалось?
— Сказал: «Я вернусь!» И вернулся. До сих пор помню четырехместную палату, в которой он лежал. Утром совершаю обход — и вижу: Билозерчев на двух спинках кровати делает стойку на руках. Меня заметил — держась на одной руке, второй машет и улыбается.
— Чьи рентгеновские снимки двадцатилетней давности вы и сейчас узнаете, если показать?
— Моего друга спортивного комментатора Георгия Суркова. Однажды в тоннеле на ««Соколе заглох его «жигуленок». Гера вышел, чтобы поставить аварийный знак, — и в этот момент в него врезалась «Волга». За рулем сидел начальник шереметьевского Duty Free. У Суркова особенно пострадала нога, оказавшаяся между бамперами. Ее разнесло в клочья, я насчитал восемь переломов голени. Долго мы в ЦИТО собирали Геру. Было несколько операций, затем на ногу установили аппарат Илизарова и подвесили к специальной раме. Несчастье с Сурковым случилось под Новый год, а выписали — 4 июня. Вот его снимки я бы наверняка узнал.
Еще один снимок тоже не могу забыть. В путч 1993 года раненых свозили в Склиф и ЦИТО. Тогда всю ночь я не выходил из операционной. И вот, на скорой доставили парнишку с ранением в бедре. На Калининском проспекте попал под обстрел. Смотрю — цвет раны какой-то необычный. Пули на снимке не видно, лишь странный контур.
— Что сделали?
— Догадался позвонить товарищу, который прошел Афган. Он рассказал, что это слезоточивый патрон, который не разорвался. «Только не трогай, — предупредил, — он может в ране раскрыться». Но куда деваться? Надо спасать мальчишку. Надели дополнительные маски, распахнули все окна. Аккуратно я достал патрончик 12-го калибра и вышвырнул в окно. Рванул на газоне.
Карпин
— У кого из ваших пациентов был необычайный болевой порог?
— Вспоминаю Салмана Хасимикова. Прекрасный борец, четырехкратный чемпион мира. Но ему ужасно не везло. Трижды должен был ехать на Олимпиаду, но в последний момент всякий раз мешали травмы. То голеностоп, то локоть, то еще что-то. Так на Игры и не попал. При этом Салман не озлобился, не сломался. Говорил: «На все воля Аллаха». Как-то после операции на локте посоветовал ему разрабатывать сустав. И уточнил: «До терпимой боли». Салман резко согнул руку. Заскрипел зубами от боли, но продолжал сгибать. Я перепугался, а он удивленно говорит: «Вы же сами сказали — до терпимой».
Но были и другие случаи. Пришел на обследование известный штангист. Зоя Сергеевна осмотрела его, попросила сделать «блокаду» в локтевой сустав. В перевязочной достаю шприц, лекарство. Ложитесь, говорю, на кушетку. «Да вы что? — несется в ответ. — Я привык это делать стоя». Протягивает руку. Но только иголочкой коснулся, как этот амбал побелел и начал оседать на пол. Еле-еле направил его, падающего, к койке — и бросился за нашатырем. Потом он очнулся, осоловело огляделся по сторонам, грязно выругался и убежал. Больше в ЦИТО не появлялся.
— Часто вы говорили спортсмену, что его карьера закончена?
— Бывало. Правда, Илье Цымбаларю сказать не решился. Мне было его так жалко! Он-то верил, что наберет форму. Но третьей операции колено Илюши не выдержало. Поиграл немного, вот только прежним Цымбаларем уже не стал. В свое время через мои руки прошли многие спартаковцы — Юра Никифоров, Игорь Ледяхов, Валера Карпин... Из них, конечно, выделялся Карпин.
— Чем?
— В нем чувствовался стержень. Собранный, думающий парень. Из породы людей, которые ставят цель — и ее добиваются. Другие ребята считались талантливее, но не смогли полностью раскрыться. Потому что лентяи и гуляки.
— Ваш сломанный нос — память о боксе, которым когда-то занимались?
— Память о знакомстве с женой.
— Интригуете.
— Смешная история. Пригласил Таню на прогулку. Идем по тротуару вдоль дороги. Вдруг говорю: «Давай местами поменяемся». И пару минут спустя из проезжавших мимо «жигулей» вылетела пустая водочная бутылка. Попала в лицо. Я отключился. Потом сломанным носом полгода запахи не чувствовал. А Татьяне сказал: «Ты, наверное, специально все подстроила, чтобы поскорее женился».
— Скажите, доктор, — как дожить до ста лет?
— Моя жена, врач-кардиолог, пытается убедить, что мы вообще должны жить до 150!
— Верите?
— Нет. Разумный образ жизни, с регулярной аэробной нагрузкой действительно позволяет людям спокойно работать лет до 80. Но не в таких городах, как Москва. Экология ужасная, дышим всякой гадостью. Плюс бесконечные стрессы на дорогах. В пробках я устаю больше, чем в операционной.