История эта хоть и давняя, но нет-нет, да всплывает в памяти досадной занозой. Хотя сегодня, когда футбол окончательно превратился в инструмент коммерции и сколачивания капитала, все случившееся с нашей сборной на Евро-96 уже не воспринимается, как нечто невероятное. Ну, подумаешь, потребовали игроки заплатить им столько, сколько они хотели — нынче и не такие денежные разборки случаются.
А тогда, почти четверть века назад, это произвело эффект разорвавшейся бомбы. И даже не потому, что в российских клубах еще не платили, как пел Владимир Высоцкий, «огромные тыщи», не были в ходу миллионные трансферы, и не слетались к нам со всего света легионеры. Просто после того скандала и нам вдруг стало ясно то, что уже было известно всему миру — в футбол играют и побеждают не деньги, а люди. Причем, только те, кто любит его больше, чем презренный металл! Что, кстати, и подтвердила сборная Чехии, вернувшаяся с этого турнира домой в ранге вице-чемпиона. Для нас же особенно остро тот удар воспринимался еще и потому, что Олег Романцев с уверенностью говорил, что везет в Англию не только крепко сыгранную сборную, а еще и по-настоящему сплоченный, объединенный общей целью коллектив.
Причины провала потом еще долго обсуждались в прессе, обрастая все новыми подробностями, подлинность которых вызывали то сомнения, то удивление. Словом, у каждого была и остается своя правда. В этом я еще раз убедился после того, как мой коллега Виталий Айрапетов, проделав поистине огромную работу, вернулся к этой теме еще раз. И мне подумалось, а почему бы теперь не предоставить слово самому Романцеву, у которого мы с Сергеем Микуликом взяли первое интервью после возвращении сборной с Евро-96.
Началось все со звонка тогдашнего пресс-атташе «Спартака» Леонида Трахтенберга, предложившего поговорить с Романцевым. Честно говоря, это удивило, поскольку тот подобными делами занимался исключительно сам. Но грех было отказываться от возможности получить эксклюзив от не слишком разговорчивого тренера. А потому, не раздумывая, дал согласие.
В ту пору в друзьях Романцева я не числился. Знакомы мы, конечно, были и, уже возглавляя «Красную Пресню», он даже помогал мне в работе над второй книгой Рината Дасаева. О сложности характера Олега Ивановича я, разумеется, знал, как и о предельной сдержанности в общении с прессой, для которой он всегда старался быть предельно закрытым, считая, что не тренерское это дело — откровенничать с журналистами. Но здесь был тот редкий случай, когда Романцев хотел высказаться. А значит, повод для этого был исключительный, что сразу же стало ясно, когда разговор он начал сам с вопроса, от которого мы буквально открыли рты: «А вы действительно напишите все, что я вам расскажу?» И, получив наши заверенья, Романцев закурил, а мы включили диктофоны.
Итак, июль 1996 года, кабинет президента и главного тренера в офисе ФК «Спартак» во 2-м Коптельском переулке.
Торг на высоте в несколько тысяч метров
— Наша встреча означает, что вы созрели для того, чтобы откровенно рассказать о том, что происходило со сборной в Англии?
— Именно так. Сейчас, поостыв и еще раз перебрав в памяти все связанное с английскими событиями и им предшествующими, понял: не рассказать о том, почему и игра, и результат команды на этом чемпионате оказались именно такими, не имею права. Это необходимо для ее будущего. Не знаю, со мной ли оно будет связано или с кем другим.
Разговор этот состоялся за три дня до заседания исполкома РФС, на котором формально должно было решиться — продолжит ли Романцев работу в сборной. На самом деле, каким бы не оказался вердикт, сам он уже твердо сказал себе — все, ухожу! И хотя тогда этого не сказал, к концу разговора мы поняли, почему иного варианта быть не могло. Думаю, поймете и вы.
— А не боитесь, что все это будет воспринято, как покаянное оправдание Романцева?
— Нисколько. И так хорошо известно, что выигрывает команда, а проигрывает тренер. И жестче той оценки, которую я дал сам себе, пройдя от первого товарищеского матча с немцами в сентябре 1994-го до последнего в Ливерпуле, в июне 1996-го на Евро, я вряд ли услышу. Одним словом, врагу не пожелал бы оказаться в моей шкуре.
— Что-то вы уж больно категоричны. Ведь вплоть до отъезда в Англию вы не успевали повторять, что в команде подобрался отличный коллектив и обстановка для решения чемпионских задач самая что ни на есть распрекрасная. Ведь было же такое?
— Именно было. А потом все разом рухнуло.
— Что вот так в одночасье?
— Ну не совсем. Первый раз я усомнился в тех, кому поверил, приняв сборную, когда на собрании перед стартом отборочного турнира мы представляли игрокам проект премиальных выплат. Прежде они получали по три тысячи долларов за победу в каждом матче. Мне же удалось убедить руководство РФС в том, что за отдельные, ключевые встречи следует повысить сумму до пяти тысяч. Считал, что это необходимо. Убежден был, что игроки поймут — выигрыш у Фарерских островов в Москве не может быть адекватен победе над шотландцами в Глазго. Но вдруг встает Колыванов и заявляет: «Мы считаем, что выигрыш у любого соперника должен оцениваться по максимуму».
— И это при том, что раньше игроки были довольны и суммой в три тысячи?
— То-то и оно. Тут-то и мелькнула мысль: с кем предстоит работать?
— А до этого она вам в голову не приходила? Ведь вы же, как никто другой, были в курсе ситуации, в какой оказался Павел Садырин?
— Конечно, давая согласие на приход в сборную, я не мог этого не учитывать. Но после первой же встречи в Новогорске ребята сами подошли и сказали: «Олег Иванович, не беспокойтесь — все в прошлом. Разобьемся, но отборочные пройдем. Можете в нас верить».
— Когда же противостояние стало более осязаемым?
— Могу назвать точное время и место. Салон самолета по возвращении из Катара, с одного из последних товарищеских матчей перед чемпионатом Европы в Англии. Именно там футболистам раздали протокол по выплате вознаграждения за участие в финальном турнире. Их просили подумать и высказать позднее свое мнение. Но инициаторы ждать не стали и принялись мне его высказывать уже на высоте в несколько тысяч метров.
— Эти расценки до того момента были окутаны глубочайшей тайной...
— И, думаю, правильно — зачем создавать вокруг команды финансовый ажиотаж? Но теперь, считаю, пришло время обнародовать некоторые цифры. Итак, за выход из группы каждый футболист получил бы по 25 тысяч долларов «нетто», то бишь — «чистыми».
— Надеемся, хоть этот пункт протокола не вызвал недовольства футболистов?
— О, да — здесь они были все «за». Далее, если команда не выходила в четвертьфинал по разнице мячей, вознаграждение составляло по 20 тысяч долларов на каждого. И здесь все были довольны. Но вот следующие два пункта были подвергнуты ими обструкции. В случае, если команда не выходила из группы по набранным очкам, премиальные снижались до 15 тысяч. Если же очков завоевано не было, то за все время пребывания в Англии каждый футболист получал по пять тысяч.
— Не самые, надо сказать, скромные расценки — даже в случае полного провала...
— Я тоже так думал. Но игроки посчитали иначе — они предлагали исключить из протокола последний пункт и ограничить нижний предел вознаграждения 15 тысячами. «Мы же не проигрывать едем. Мы, что, очка, что ли, не наберем? Пусть уж будет «пятнашка» за участие — не подведем, вот увидите», — недоумевал, в частности, Харин. Я отвечал, что коль настрой у вас такой замечательный, то вам сам Бог волноваться за провальный результат не велел. Езжайте, набирайте очки, зарабатывайте деньги. Но нет — уперлись. Сделайте пятнадцать за участие и все тут!
— И вы могли сделать?
— Мог, наверное. Пойти к Вячеславу Колоскову, повыше и завести такой разговор. Но есть же какие-то пределы алчности, жадности, не знаю уж, как это и назвать. И я в довольно жесткой форме сказал, что деньги мы поедем за-ра-ба-ты-вать. Потом узнал, что с той поры и встал, оказывается, не на сторону своих игроков, предпочтя альянс с функционерами.
Ну как тут не вспомнить ситуацию в сборной с Садыриным, когда разброд и шатание в ее рядах так же начались сразу же после того, как была решена задача выхода в финал мирового чемпионата-1994. Да и заводилы, заметьте, были те же. Может, именно тогда и надо было начинать Романцеву бить тревогу?
Ультиматум перед игрой с Италией
— И вас разговор в самолете не насторожил?
— Признаться, не очень. Я как-то списал его на усталость от трудного перелета и непростой игры в Катаре. К тому же футболисты очень быстро пошли на попятную, и вскоре Онопко, как капитан команды, подписал протокол от имени игроков. А потом уже он оброс моими и колосковскими автографами, приобретя силу документа. И еще: я же и сам рассчитывал, что мы не проигрывать едем, и потому не придал спору о пятнадцати тысячах какого-то принципиального значения.
— Окончательная заявка в УЕФА ушла уже после возвращения из Катара?
— Да, и это, видимо, послужило еще одной причиной покладистости футболистов перед отъездом. А вот как только двадцать два игрока определились, я напрочь перестал узнавать некоторых из них.
— Даже тех, с кем столько лет проработали прежде в «Спартаке»?
— Для меня это, наверное, один из самых, если не самый больной вопрос. Нет, спартаковцы, бывшие и нынешние, за исключением Шалимова, не сказали против меня не слова — во всяком случае, в моем присутствии. Но и опорой мне не стали. Когда я после уже всего случившегося спрашивал у тех, кого знаю больше других, почему они не пришли ко мне и не сказали, что в команде только и говорят с момента приезда в Англию что о деньгах, а не об игре, мне был ответ: «Если бы мы сами пришли за день до игры с итальянцами и произнесли слово «деньги», вы бы вытолкали нас из своего номера взашей». И, в общем-то, они здесь были правы — я бы так и поступил. С любым!
Замечу, что как ни спартаковцам было не знать о нетерпимости Романцева к обсуждению разного рода финансовых вопросов. В клубе этим занимались вице-президент Григорий Есауленко и генеральный директор Лариса Нечаева, которую после случившейся с ней трагедии сменил Юрий Заварзин. Конечно же, с Олегом Ивановичем размеры заработных плат и выплаты премиальных они согласовывали, но сам он занимался только тренерской работой, хотя какое-то время еще и занимал доставшуюся от Николая Петровича Старостина должность президента.
— Тогда с кем же говорилось о деньгах, если не с вами?
— Ну, для начала на первом собрании на английской земле Харин с молчаливого согласия остальных встал и сказал, что надо все-таки поднять сумму за участие хотя бы вдвое. Меня заинтересовали аргументы. И когда вратарь сборной объяснил, что у большинства игроков за плечами тяжелейшие чемпионаты и они, вместо того, чтобы отдыхать с семьями, лечиться, восстанавливаться, приехали в сборную, где уже столько оттренировались, а впереди еще и игры их такие тяжелые ждут, тут, признаюсь, я просто не нашелся, что ответить. Просто обвел взглядом команду, смотревшую в пол и начал понимать. В этот момент я и понял: в Англии нас ничего хорошего не ждет.
— Еще кто-нибудь на этом эпохальном собрании выступал?
— А как же — Кирьяков, например. Он говорил, что давайте все лучше выскажем здесь, друг другу в глаза, чем потом пойдем по номерам «перетирать». Вот Харин, видно, по заранее расписанному сценарию, и высказал. Я с его мнением категорически не согласился. На том обсуждение закончилось, но футболисты на этом не угомонились, и за день до игры с итальянцами депутация пришла уже к Александу Тукманову (генеральному секретарю РФС. — Прим. «СЭ»), где Кирьяков от имени ребят недвусмысленно пригрозил, что если вы нам не компенсируете налоговые потери до первой игры, то «в команде возникнет бунт». И вот когда Александр Вячеславович мне эти слова передал, я не выдержал. Построил всю свою команду и говорю: если кто-то еще раз заведет разговор о деньгах, он вынужден будет собрать вещи. И даже если таких наберется человек пять, десять — я переживу. Потому что по моей просьбе
Колосков уже разговаривал с Юханссоном (тогдашний президент УЕФА Леннарт Юханссон. — Прим. «СЭ»), он в курсе возможного вашего бунта, и, чтобы не допустить скандала на чемпионате Европы, готов в порядке исключения разрешить нам несколько дозаявок.
— Это был блеф с вашей стороны — или?..
— Если и блеф, то частичный. Я действительно беседовал с Колосковым после кирьяковско-харинского выступления один на один. И он заверил, что в случае принятия крайних мер готов обратиться к Юханссону, и что вопрос с дозаявкой может быть решен положительно. Так что какой-то тыл у меня был.
— Но почему все разговоры о деньгах всплывали с такой настойчивостью? И почему оговаривались выплаты вперед? Может, за отборочный этап российским героям кожаного мяча что-то все же не доплатили?
— Если бы! Все, что было оговорено — по три тысячи за Фареры и Сан-Марино и по пять за греков с финнами выплатили. Естественно, что с этих сумм были, в соответствии с российским законодательством, вычтены налоги, что вызвало неудовольствие игроков. Зато им сверх контракта были подарены автомобили ценой шесть с лишним тысяч и золотые часы фирмы «Омега» с бриллиантами — они стоили 5200 долларов. Эти вещи и деньги «упали» им, образно говоря, с куста. И все ведь их подняли, причем как должное! А как приехали в Англию, так моментально почему-то вспомнили о тех двух тысячах долларов, что РФС с Романцевым «украли» у футболистов на Фарерах и Сан-Марино, забыв о своем согласии по премиальным расценкам.
— Стоя перед шеренгой игроков за день до игры с Италией, вы еще надеялись на сколько-нибудь успешное выступление на чемпионате?
— Нет! Тогда уже — нет. Я слишком давно в футболе, чтобы не знать, что если перед игрой ты думаешь только о деньгах, успеха в ней тебе не видать. А я, вместо того, что бы рассуждать о тактике, стою и спрашиваю каждого, начиная со стоявших первыми вратарей. «Черчесов — ты согласен играть чемпионат на этих условиях?» — «Я — да». — «А ты, Харин?» — «Согласен. Да, я думаю, все согласны». И так далее...
— Кстати, о тактике. Вы по-прежнему уверены, что на матч с итальянцами она была выбрана в лучшем варианте? И повлияли ли финансовые притязания игроков на определение состава на стартовую игру?
— Других-то игроков у меня не было — так что при определении состава я откинул все возникшие в последние дни антипатии к кому-либо. Теперь что касается якобы неверно организованного тренировочного процесса. Наши занятия перед стартом приезжал просматривать Ринус Михелс. И после знакомства с ними воскликнул: «Если бы я не знал, против кого вы готовились играть, то теперь со стопроцентной уверенностью сказал: идете на итальянцев». А Михелс, наверное, понимает в футболе чуть больше наших доморощенных «спецов». Другое дело, что реализовывать наработанное на тренировках в игре вышли люди, некоторые из которых не имеют права называться не то что профессиональными футболистами или игроками национальной сборной, но, даже, как не обидно это будет кому-то услышать — гражданами России...
Ошибся, пригласив Шалимова, Кирьякова и Добровольского
— А как вы, если не секрет, вообще определяли состав?
— Я в своей практике привык советоваться по этому поводу с игроками. Конечно, их мнение не всегда было для меня определяющим, но игнорировать его совсем я себе никогда не позволял. Ну, такая, например, ситуация. В сборной два практически равных вратаря. Но если я просмотрю двадцать две анкеты, и одна фамилия в них будет упомянута 19 раз, а вторая три, то я однозначно отдам предпочтение тому, с кем удобнее играть большинству команды. И в Англии я рассчитывал на поддержку игроков. Но неожиданно Канчельскис от имени команды заявил мне, что якобы «ребята боятся кого-либо обидеть, и поэтому заполнять анкеты перед играми не будут». Оказывается, в каких-то моментах у меня была на редкость сплоченная команда...
— Но о ком-то, оставленном дома, задним числом жалеете?
— Нет, не думаю, что в сложившейся ситуации один или два новых игрока могли бы все повернуть в другую сторону. Шалимов, Кирьяков и их единомышленники наверняка подмяли бы любых новых футболистов под себя. Ведь они думали совсем о другом. Узнали, например, что у руководства РФС имелась некоторая спонсорская сумма, и вновь начали просить, а затем и требовать выплатить ее за выход сборной в финальный турнир — вспомнили, видно, о налоговых вычетах. Точнее, не забывали о них никогда...
— Приглашение Добровольского — ваша ошибка?
— Скорее всего, да.
— Тогда зайдем с другого конца. Кого бы вы, если б можно было вернуть время назад, ни за что не взяли бы в свою команду?
— Ни сам не возьму, а преемникам своим порекомендую на пушечный выстрел не подпускать к сборной Шалимова — главного идеолога путчей, и Кирьякова. Эти люди предадут кого угодно. Когда немцы забили нам гол, и потребовалось перестроить всю схему игры, я сказал сидящему рядом со мной Кирьякову: «Ну, давай, Серега!» А он в ответ: «Я что, неразмятый, что ли, пойду?» И так демонстративно медленно стал бутсы шнуровать, что я попросил его уже не усердствовать.
— А как вел себя Онопко?
— В выбивании денег не участвовал. Но и против не выступал, как, впрочем, и остальные.
У Романцева никогда не было в командах любимцев. Но рискну утверждать, что к Онопко он относился с особой симпатией. И прежде всего потому, что по восприятию футбола, преданности и отношении к нему они были очень похожи. Думаю, в той истории Виктору пришлось так же непросто, как и главному тренеру. С одной стороны, зная характер Романцева, он понимал, как тому сложно управлять командой, став заложником группы бунтарей. С другой, как капитан, был вынужден доносить до Олега Ивановича мнение футболистов. Словом, оказался в ситуации, которую заклятому врагу не пожелаешь. Может потому и выглядел в Англии, как, впрочем, и остальные, на себя не похожим.
— Кстати, Виктору в игре явно не хватало свежести. Вы продолжаете утверждать, что физически команда была подготовлена неплохо?
— Пусть хоть всех тренеров Росси посадят напротив меня, я буду доказывать свою правоту. Как только я принял сборную, у меня состоялся разговор со всеми потенциальными кандидатами. И всем я им сказал одно и то же: сборная — не то место, где вас будут подтягивать в «физике». На заключительном сборе мы работали с 22 мая по определенной программе, выполнив ее полностью. Ко мне подходил тот же Шалимов, рассказывал, что итальянцев, например, на заключительном этапе подготовки Арриго Сакки на пять дней вообще распустил, а он же тоже вроде как «итальянец». Или тот же всезнающий профессионал бундеслиги Кирьяков, прибывший в сборную с тремя(!) килограммами лишнего веса. Что, тренер должен составлять специальную программу, чтобы он похудел? Теперь представьте, если бы я последовал примеру своего итальянского коллеги. Напротив, никому никаких поблажек я не давал. И потом, если команда в третьем своем матче способна сыграть на более высоких скоростях, нежели первый — это о чем-то говорит, верно?
— Тогда какова ваша самая большая ошибка за время работы в сборной?
— Она состоит в том, что вовремя не распознал замыслов «инициативной группы». Покуда они не заикались о деньгах, к их работе на тренировках у меня не было претензий, а ошибки игровые — они у всех могут быть. А вот когда человек, как Кирьяков, перестает во время чемпионата Европы просто демонстративно тренироваться — настолько, что я вынужден выгнать его из команды, тут только и остается, что признать свою колоссальную ошибку.
— Но деньги свои за участие Кирьяков перед отъездом получил?
— А то! Глазом не моргнул. Сразу зашел в кассу, то есть к Тукманову. Такой человек, что, пять тысяч долларов бы не забрал?! Ведь, как выяснилось, в Англию он только за этим и приезжал. Впрочем, как и Шалимов, который за лишнюю пару «рибоковских» носков воевать с вами будет.
— Канчельскис к их числу не принадлежит?
— Ни в коей мере.
— А как же его заявление о нежелании в будущем работать с Романцевым?
— Оно неправильно понято. У нас с Андреем состоялся отдельный разговор, в котором тот выразил сожаление по поводу своей игры и попросил его в сборную больше не вызывать, поскольку, как он считает, в английском первенстве совсем иной футбол. Мы договорились не принимать скоропалительных решений и в скором времени встретиться вновь.
— А какое решение принял для себя тренер — Романцев?
— Раз и навсегда понять, что в нынешнем поколении игроков немало тех, кто, не отдавая футболу все, хочет получать в нем только за участие.
P.S. Предвижу, что кое у кого все сказанное Романцевым вызовет примерно следующую реакцию: «Ну, а что же он сам? Кто, как не главный тренер, обязан предвидеть подобное?» Да и Олег Иванович не против подобных выводов, признав то, что всегда проигрывает только тренер.
Да, самая большая ошибка Романцева, и он от нее не отказывается, была в том, что поверил футболистам, однажды уже предавшим. И в результате сам оказался в трагически-безвыходном положении, как в свое время Садырин. Ну а чем это заканчивается, мы убедились тогда в очередной раз. Та история стала для него жестоким уроком. Не случайно после нее Романцев, чтобы переосмыслить все случившееся, взял паузу в работе, перепоручив руководство «Спартаком» своему соратнику и другу Георгию Ярцеву, на тренерской скамейке рядом с которым появился лишь на золотом матче с «Аланией» в Питере.