А ведь за этот месяц даже свой образ жизни сложился — особенный, катарский, неповторимый. Не знаю, буду ли по нему скучать. Но вспоминать — точно буду. И он больше никогда не повторится.
Больше никогда, попав из уличной жары под беспощадный ураган кондиционеров на стадионе и в пресс-центре, я не закажу, чтобы согреться и заодно насладиться, чашку обжигающего карака. Чая с молоком и кардамоном, к которому я сильнее всего привык и с которым расставаться печальнее всего. Карак там отдельной опцией даже в кофемашинах проходит.
Больше никогда, идя от отеля в метро, не буду с нетерпением ждать перехода на Al Bidda или Mshereib, потому что именно там всегда будет начинаться всемирное многоголосье. Великолепно обученные (ни одной претензии ни к кому за весь турнир!) волонтеры больше никогда не будут в соответствии со стихийно возникшим мемом кричать: «Лусейл» — this way! «Халифа» — this way!», разводя толпы по направлениям. И уже даже не от живых людей, а из мегафонов у старого рынка Сук Вакиф не будет раздаваться: «Metro — this way!», потому что путь в метро — ровно один, не перепутаешь. Указующий перст не нужен, а вот голос убеждает, что ты не сбился с пути.
Больше никогда на одной станции метро, том же Mshereib, толпы разноцветных (и по цвету футболок, и по цвету кожи) болельщиков не будут разъезжаться на ЧЕТЫРЕ матча, потому что они все проходят на крохотном пятачке земли. И в дни матчей сборной Аргентины я подстраивал свой график под то, чтобы поехать на стадион: а) на метро и б) с максимально возможным количеством ее болельщиков, которые будут петь уже легендарную «Мучачос» и другие свои фантастические песни, которые заряжают тебя футболом и жизнью, и даже из Катара ты летишь с ними в голове. И мне всегда будет стыдно (вот это точно), что в молодости я так и не сподобился выучить испанский и петь все это вместе с ними...
Больше никогда я не буду возвращаться каждый день с вечерних матчей в свой отель на станции Hamad Hospital в третьем, а то и четвертом часу ночи, а ночные охранники из Уганды и Непала не будут улыбаться во все зубы и говорить: «Доброй ночи, сэр! Как прошел ваш день?» А я, когда есть пара минут, — рассказывать какую-то историю, потому что они хорошие ребята и им это действительно интересно.
Больше никогда, выходя из гостиницы в шортах и футболке, я не буду обязательно проверять, не забыл ли положить в сумку теплую жилетку, потому что без нее на стадионе и в его пресс-центре — ни одного шанса не заболеть. Но все-таки заболею этим разносимым кондеями и достававшим здесь всех, включая сборную Франции, вирусом, в народе получившим имя «верблюжий грипп». И буду кашлять пять ночей подряд так самозабвенно (вот тут очень хочется, чтобы больше — действительно никогда!), что в один из дней, напуганный двумя подряд непонятными смертями американского и катарского коллег, ломанусь на бесплатный прием в тот самый Hamad Hospital, близ которого жил. Карта Hayya эту бесплатность для всех гостей чемпионата, будь то болельщики или журналисты, подразумевала. Более того, после двух часов ожидания меня послушают и выпишут опять же бесплатные антибиотик и сироп от кашля, и все пройдет за два дня. Но в шортах и футболке я больше ходить не буду — перейду на джинсы и ветровку.
Больше никогда (хотя вот тут не зарекался бы) я не буду жить по графику, в соответствии с которым почти не видел дневного света. В мое окно на первом этаже из семи, выходящее в замкнутый с четырех сторон внутренний дворик, этот свет почти не проникал. После ночной работы до четырех, пяти, а то и восьми утра по итогам поздних матчей я просыпался в час-два дня, завтракал (или обедал?) в номере чем-то купленным в мини-маркете внутри гостиницы — а в пятом часу дня уже закат. В третьем туре группового турнира и в плей-офф матчи начинались в шесть и в десять, то есть даже ранние — затемно. И увидев по случаю белый свет, я уже щурился с непривычки...
Больше никогда, выходя из отеля, я не буду загадывать, встречу ли за целый день хоть одного реального катарца. Так их на самом деле мало. Хотя вот в последний день с коллегой заехали на станцию «Катара» — и там были одни местные. Просто надо знать места.
Больше никогда, уезжая после невероятного финала (какого тоже, скорее всего, не будет больше никогда), не буду уверен, что стадиона, на котором он проводился, уже не увижу — потому что на Кубок Азии в январе 2024-го приеду вряд ли, а потом «Лусаил» переделают в торгово-развлекательный центр.
Больше никогда, вероятно, не буду уезжать из гостиницы в аэропорт в подаренном мексиканским товарищем сомбреро и со мной еще до отъезда не подойдет сфотографироваться почти десяток человек. Хоть так можно почувствовать себя чуть-чуть Уго Санчесом или Чичарито.
Больше никогда... Впрочем, никогда не говори «никогда». Потому что и в жизни вообще, и на чемпионатах мира по футболу в частности может быть все что угодно. И финал-2022, в реальность которого ты до сих пор до конца не веришь, — лучшее тому доказательство.