Николай Латышев — лучший судья в истории советского футбола. Единственный наш арбитр, которому доверили финальный матч чемпионата мира — в 1962 году в Чили.
Помимо «Золотого свистка ФИФА», который вручили за работу на ЧМ-1962, у Латышева много других достижений. В 1952-м он первым из отечественных судей стал арбитром ФИФА. Рекордные восемь раз обслуживал финалы Кубка СССР. Много лет руководил Всесоюзной коллегией судей. В 1987-м получил престижнейший орден ФИФА «За заслуги».
«Судим по Латышеву!»
Латышев закончил судить ровно 60 лет назад — в 1963-м. Из арбитров, когда-то входивших в его бригаду, сегодня остался только один — Сергей Беляев. Ему 92. В прошлом году он был героем «Разговора по пятницам» и рассказал о Николае Гавриловиче немало интересного.
— Сколько матчей вы отсудили в бригаде Латышева?
— Два. Первый — в Ворошиловграде. Сам матч в памяти не отложился, зато прекрасно помню разговор Латышева с администратором «Зари». Тот после игры принес билеты на самолет, Николай Гаврилович полез в карман, чтобы рассчитаться. Администратор, услужливо улыбаясь, коснулся его плеча: «Нет-нет, денег не надо».
— Что Латышев?
— Одернул руку, побагровел: «Это что же, вы всех судей так принимаете?!» Администратор сжался, забрал деньги и убежал. А второй матч — в Ленинграде, местное «Динамо» принимало «Карпаты». И вот момент: атака хозяев, нападающий получает мяч. Я вижу — офсайд. Поднимаю флажок. Латышев не замечает. Удар — гол! Показывает на центр.
— Ваша реакция?
— Я в растерянности. Снова поднимаю флаг. Футболисты «Карпат» окружают Латышева, кивают в мою сторону: «Товарищ судья, «вне игры». Вон, посмотрите на бокового». Латышев идет ко мне. И тут я допустил ошибку...
— Это какую же?
— Двинулся ему навстречу, хотя судья на линии не имеет права выходить на поле. Подошел — и вполголоса: «Николай Гаврилович, положение «вне игры». Он кивнул, гол отменил. А в те годы после каждого матча оценки арбитрам выставляла просмотровая бригада — человек 10-15. Мы приняли душ, оделись, сели с этими товарищами где-то в подтрибунном помещении, начали разбирать игру. Когда дошли до оценок, услышали: «Латышев — 4, Беляев — 5».
— Ну и ну.
— Николай Гаврилович аж подскочил: «Как?! Да он еще молодой!» В ответ сухо: «Мы свое мнение высказали». Встали и ушли. Впрочем, Латышев быстро оттаял, меня похвалил: «Молодец, хорошо отработал».
— Хоть раз на вашей памяти он сильно облажался?
— Было — кажется, в Ереване. Но Николай Гаврилович обладал таким авторитетом, что его ошибки воспринимались как часть игры. Только Латышева могли назначить на матч «Динамо» Киев — «Спартак» — и никто на Украине не возмущался. Понимали: да, арбитр из Москвы, но судейство будет беспристрастным. А у нас, арбитров, даже был девиз. Перед выходом на поле главный поворачивался к помощникам и говорил: «Судим по Латышеву!»
— Как звучит!
— На мой взгляд, из нынешних арбитров ближе всех к Латышеву по манере судейства — Алексей Николаев. Понятно, масштаб совсем другой, но чем-то напоминал Латышева.
— Чем же?
— Повадками, движениями. Тем, как держался на поле, как выстраивал отношения с футболистами.
— У Латышева, в отличие от Николаева, животик не бросался в глаза.
— Да, Николай Гаврилович всегда был в хорошей физической форме. Но и Алексей лишь к концу карьеры вес набрал.
— Одному из нас Латышев позволил дунуть в свой «Золотой свисток». А вам?
— А у меня и не возникало такого желания. Подержал в руках — и положил обратно на полочку.
— Бахрамов по уровню судейства с Латышевым несопоставим?
— Да ну что вы! Небо и земля! Но Николай Гаврилович относился к Тофику с теплотой. В 1966-м Латышеву уже было 53, стал членом судейского комитета ФИФА и пролоббировал назначение Бахрамова на финальный матч чемпионата мира ФРГ — Англия.
— Каким образом?
— Через президента ФИФА Стэнли Роуза, с которым был в хороших отношениях. Тот к мнению Латышева прислушивался. Бахрамова назначили судьей на линии — и он, махнув флажком в пользу королевы, вошел в историю.
Протокол, Яшин, Бесков
А вот еще несколько любопытных фактов из биографии Латышева.
В 1945-м он попал в делегацию московского «Динамо», проводившего знаменитое турне по Великобритании. Там Николай Гаврилович обнаружил, что в протоколе матча отмечаются не только составы команд, фамилии судей, нарушения футболистов, но и авторы голов. Трудно поверить, что в СССР до войны в протоколы не вписывали фамилии игроков, забивших голы. Начали делать это лишь после возвращения Латышева из Англии.
В 1955-м он судил финал Кубка, в котором сошлись ЦДСА и московское «Динамо». За минуту до перерыва при счете 2:1 в пользу армейцев Лев Яшин выскочил далеко из ворот и сбил нападающего Владимира Агапова, который к тому моменту успел забить два гола. Понятия фол «последней надежды» тогда еще не существовало, не было и карточек. Латышев подошел к Яшину и сказал: «Я вас удаляю за грубую игру». Это единственное удаление в карьере великого вратаря.
Досталось однажды от Николая Гавриловича на поле и другой легенде советского футбола — Константину Бескову. Тот оказался в офсайде. Свисток. Динамовский форвард, не согласный с решением арбитра, в сердцах выбил мяч в сторону трибун. За ним уже было рванул мальчик, но Латышев решил проучить Бескова и настоял, чтобы тот сам сходил за мячом.
Время спустя этот случай неожиданно получил продолжение. Благодаря Евгению Евтушенко, который сделал Бескова и Латышева героями своего стихотворения. Вот как сам поэт описал всю историю в «Разговоре по пятницам»:
— Бесков был очень техничным, безупречно дисциплинированным игроком. Не по-джентльменски повел себя только раз, но тут же признал неправоту. Вышло так. Латышев свистнул — офсайд. Раздосадованный Бесков запулил мяч в аут. Судья прервал игру, властно показал ему рукой в сторону мяча. И Константин понуро побрел за ним. Это был один из лучших прорывов — из бестактности в ее исправление. Эпизод вдохновил на стихотворение, которое я назвал «Ошибка Бескова».
Костя Бесков — джентльмен футбола,
Бобби Чарльтон с нашего двора.
Соблюдалась ниточка пробора,
Даже если жестко шла игра.
Соблюдалось рыцарство красиво,
Щедрое на пасы — не слова.
Соблюдалась невозможность срыва
В грубость — пораженье мастерства.
И среди спортивных спекулянтов,
Психов, притворял и рубаноз
Бесков был из вежливых талантов —
Соблюдался им футбол всерьез.
Но однажды стало так обидно —
Ну хоть локти в ярости кусай,
Потому что вдруг свисток арбитра
Объявил неправильный офсайд.
Костя Бесков, ты уже не юный,
Что же ты в отчаянной тоске
Запулил куда-то на трибуны
Мяч, не виноватый в том свистке?
Латышев был прав, когда сурово
Левого инсайда отчитал.
В нашу эру — Бескова, Боброва
Поле было — чести пьедестал.
Костя Бесков из крутого теста —
За мячом он сам побрел сквозь свист,
Сам его в руках принес на место —
Вот что значит рыцарь-футболист.
Все мы с вами делаем ошибки —
Вы, и президент, и я, поэт.
Почему же в драке, свалке, сшибке
Покаянья действием в нас нет?
Почему всех оправданий вместо
Не пойти в народ, туда, где мяч,
Принести, поставить мяч на место
И начать по-честному наш матч?