РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Наш герой – легенда легкой атлетики. Такая же легенда, как Анатолий Тарасов в хоккее или Александр Гомельский в баскетболе. Глыба!
Напрашиваться к Загорулько было страшновато – тем более, в период испытаний. Допинг, дисквалификация, отобранная медаль любимой ученицы Чичеровой…
Он планировал оставить спорт после пекинской Олимпиады. Потом – после лондонской. Но возвращался снова и снова. Рассчитывает отработать и нынешний олимпийский цикл.
А нас встречает на пороге новогорской базы, где прошли годы тренерской жизни. Окутывает таким теплом и обаянием, что нам становится чуть понятнее – как делаются чемпионы.
Рассаживает в номере, скоренько разливает кофе – и опять спешит к дверям. Сын должен привезти охотничье снаряжение. Евгению Петровичу самому домой не вырваться.
Полтора часа спустя мы будем прощаться – Загорулько выхватит из вазы на столе апельсинки какие-то, яблоки. Рассует нам по карманам: "Гостинец! Не отказываться!"
Нам удивительно, что этот сгусток клокочущей энергии собирался на покой еще недавно.
Глядя на такие 74 года – самим стареть не страшно.
СВЕЧА
– Сколько ж в вас энергии! – восхищаемся мы. – Куда вы собирались уходить? Зачем?
– На другой кордон, – смеется Загорулько.
Нам все понятно – но он уточняет:
– Зверь ушел на другой кордон. А энергия…
– Что?
– Это ж дело не наживное, а приобретенное! Если думаешь не о себе, а о профессии, которой посвятил всю жизнь, – значит, надо находить энергию. Помните старую книгу про уральский быт? Как же она называется-то – точно не "Угрюм-река"… Идет дед Прошка. Говорит: "Умру только на ходу!"
– Какая сегодня музыка в вашей душе?
– Музыка? – переспрашивает он удивленно. На секунду задумывается – и поражает уже нас. Поет довольно чисто:
– И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял адреса…
Мы замираем – Загорулько замечает и раскатисто хохочет. Куплет, однако ж, закруглит невеселым:
– Был я смел и удачлив,
Но счастья не знал…
– Вы-то счастье знали, – утешаем мы.
Загорулько смеется еще громче. Провел! Вот вам!
– Единственный недостаточек у меня – не вышло полного сочетания. Не сложилось.
– Вы о чем, Евгений Петрович? – теряем нить.
– В тренерской работе одно приобретаешь – другое упускаешь. Вы посмотрите на тренеров, достигших больших высот. Одиночками становятся! Триста дней в году вне дома. Там тебя знают лишь как носителя средств для проживания. Папа где-то есть. О нем по телевизору сказали. Постоянно воспитываешь чужих детей!
– Хотя своих двое?
– Да. Сыну уже сорок восемь, дочке поменьше.
– Чтоб пообщаться – сюда приезжают, в Новогорск?
– Вот именно. Вы же видели, только что сын заскочил, оставил вещи для охоты.
– Ощущение, что собственным детям что-то недодали?
– Может, я их не воспитал – но на своем примере показал, что надо быть смелым. Благородным. Трудолюбивым. Эти качества проходят красной нитью через всю нашу семью. Образование вроде бы дал – но чтоб сейчас найти хорошую работу… Сами знаете – нужно с кем-то встречаться, договариваться. А я так не могу. Поэтому вроде у них все неплохо – но не так, как я бы хотел.
– Что вы хотели?
– Чтоб дети стали продолжением рода. Несли флаг, который я поднял. Нас три брата – но флаг поднял я один! А завтра его взять некому. Наша фамилия и род будут забываться.
– Стоп-стоп-стоп, Евгений Петрович. Какой флаг? Внуков у вас нет – вы об этом?
– Да нет же. Я про значимое дело. А дети – обычные люди.
– Вы, кажется, вдовец?
– С 1992-го. Жена умерла в пятьдесят лет. Онкология. Похоронена в Звенигороде, приезжаем с детьми на могилу. Конечно, одиночество накладывает отпечаток…
– Как-то в интервью вы сравнили себя с "догорающей свечой". С тех пор прошло года четыре. Что-то не видим мы огарка той свечи.
– Считайте, я воск со стен соскреб и свеча стала побольше. Самому себе говорю: в любом возрасте надо быть активным! Но встает вопрос: а для чего? Сейчас взял молодых – они с лета могут быть ведущими спортсменами мира. Но все равно ощущение… Как бы вам объяснить… Помните знаменитую фотографию – политрук с пистолетом выскакивает из окопа?
– Один из самых известных постановочных кадров 40-х.
– Вот и у меня примерно такая ситуация. Я выхватил пистолет, выскочил из окопа. А смотрю – за мной-то никого. Скоро легкая атлетика останется только на картинках из прошлого.
– Зря вы грустите. В 2017-м дисквалификацию наверняка снимут.
– Я тоже так думаю. Но все уже ударило по периферийным школам. В этом году набор очень слабый. Тренеры жалуются. Родители детей не отдают, говорят: "Зачем нам легкая атлетика? Вы его наколите, накормите…"
– Допингом всяким?
– Ага. "Рекламу" что надо нам сделали. Ложка дегтя бочку меда испортила. А теперь – отмывайся и доказывай. На носу выборы президента ВФЛА. Нынешнее руководство в лице Шляхтина, который возглавляет федерацию с января, никакой пользы не принесло. Тренерских кадров нет. Регионы плачут, слабеют. В Иркутске выстроили легкоатлетический манеж. Однако используют его исключительно в коммерческих целях.
– Рынок устроили?
– До этого, слава богу, не дошло. Но каждый квадратный метр – платный. Здесь дзюдо, там рукопашный бой, еще что-то… Легкоатлетов же в пятницу, субботу и воскресенье вообще не пускают! Хотя манеж для них строили! Все об этом знают, но ни федерация, ни министерство спорта не принимают мер.
– Странно.
– На пост президента ВФЛА решили баллотироваться Сильнов и Исинбаева. Правда, Лена, по моей информации, собирается снять кандидатуру – ей предложили место в Олимпийском комитете. Если к власти придет Сильнов, ему потребуется года два только на то, чтоб создать свою команду. А допустят нас к международным соревнованиям или нет, в каком составе… Не это сейчас главное!
– А что?
– Регионы надо поднимать! Начинать с низов, устраивать соревнования, освободить засоренные ручейки, которые питают легкую атлетику. Ведь сегодня ее уже нет в Сибири, Приморье, Хабаровском крае. А Ростовская область? Огромная территория – и ни одного легкоатлетического стадиона! В советское время было три.
– Вы намерены отработать еще один олимпийский цикл?
– Если здоровья хватит. Поставил цель – помочь восстановить традиции в легкой атлетике. Только это меня толкает, больше ничего. Потом можно спокойно закрыть глаза.
– Вы мучились головными болями. Все ушло?
– Это давно было. Последствия аварии, в которую попал с Тамарой Быковой.
– Когда?
– В 1987-м. Ехали из Ростова на сбор в Подольск. У меня "Волга" была черная, 2410, с кнопочкой на двери. А ростовчане – люди добрые. Нагрузили в машину килограммов четыреста всего-всего-всего. Помидоры, огурцы, арбузы, абрикосы… Есть такое местечко – Валово. То ли Воронежская область, то ли Тульская. Вдруг сужение дороги, колеса пошли по рефленке, тук-тук-тук. Посадка у "Волги" низкая, еще и просела от арбузов. Зацепило за асфальт – оторвало рессору. Крутанул, несколько раз перевернулись…
– Ох, Господи.
– Но живые, здоровые. Когда полетели с дороги, самому себе сказать успел: "Это п…ц". Ха!
– Арбузы по всей трассе разлетелись?
– Ни один не уцелел, сплошная каша.
– Восстановили автомобиль-то?
– Отвезли нас в ближайшее отделение милиции. Там парень из ростовского ОБХСС. Говорит: "Я у тебя машину покупаю". Она крепенькая была, только стекло разбито, да рессора эта. А какая-то женщина милицейская оказалась супругой первого секретаря Валовского райкома: "О, мы с мужем вас знаем. Вчера про вас и Тамару документальный фильм показывали…" – "А у нас через три дня чемпионат мира в Риме!" Так тот "Волгу" свою дал – до Подольска довезли.
– Быкова выступала в Риме?
– Конечно. Второе место заняла.
ТЫРМА
– Что такое "покой", вы однажды попробовали. Несколько месяцев не тренировали. Чем занимались?
– Самый большой отдых получился после лондонской Олимпиады. Сентябрь, октябрь и половина ноября. Путешествовал! Камчатка, Сахалин, Иркутск… С приятелями-охотниками давно мечтали Север объехать. Никто из них не проводит отпуск за рубежом. Все хотят познавать природу своей страны. Я тоже в Турцию не езжу. А на пляже вообще никогда не валяюсь.
– Путешествие вашей мечты?
– Ямал и Новая Земля. Все у нас срывается!
– Когда-то сбудется.
– Я даже знаю когда. На следующий год в майские праздники дней на десять рванем туда, на Ямал.
– Поохотиться?
– Ради этого и летим! Знали б вы, какой там гусь! Мы и здесь ездим на гуся, в Бежецкий район. Это Тверская область. Но все любители гусиной охоты стараются ехать на Север.
– Бывало на охоте, что момент выстрелить – а вы не можете?
– Гонщики гнали лося. Ждал, когда выскочит прямо на меня. Слышу – ветка хрустнула. Поворачиваюсь – и картина: метрах в трех, совсем с другой стороны, стоит лось! На меня смотрит!
– Грустными глазами?
– Весьма. Хватаю карабин – на него наставил: "Иди отсюда!" А он продолжает смотреть. Потом медленно поворачивается и убегает. Вот тут-то у меня инстинкт собачий – догнать и завалить.
– Удалось?
– Бежал за ним километров пять, наверное. Не догнал. А вот в лоб выстрелить не смог.
– Ружья у вас с золотыми инкрустациями – как у Леонида Ильича?
– Самые простые, ижевские. А у других вижу такие карабины! "Браунинги" дорогущие – по 100 тысяч рублей, по 150! У Сергея Ястржембского шикарные ружья.
– Ходили с ним на охоту?
– Нет. Но часто разговаривали. Встречались одно время в Ильинском, на конюшне у моего приятеля. У Ястржембского охотничьи маршруты удивительные – в Намибию летает. Еще Каргополь любит, это Архангельская область. Тоже гусей стреляет. Но чаще – в Африку.
– Вы упомянули про конюшню. Верхом катаетесь?
– Случается. Но я не такой мастер, как Ястржембский – он-то великий ездок! Конкур – 90 сантиметров препятствия! Скачет на лошади, словно молодой казак! А я – потихонечку, рысцой.
– Любого всадника хоть раз сбрасывала лошадь.
– Меня не сбрасывала. Я сам упал. Это считается?
– Если узнаем подробности.
– Были мы на целине году в 1960-м. Студенческий отряд. Возвращаемся с работы, дело к вечеру. Вижу – идет лошадь под седлом. Одна, из лесочка. Поманил – она и остановилась. Сейчас-то, думаю, покажу себя. Покрасуюсь. Запрыгиваю на нее. А седло интересное, турецкое…
– Это какое?
– Дуга впереди и сзади. Цокаю, еду не спеша. Тут она неожиданно в галоп! Так скачет, что мне не по себе. Плетень перемахнула, уздечку прихватила. Вижу, устремилась в свою конюшню. А там высота дверей – только лошадиная голова пройдет. Я уже никак. Катапультируюсь – и прямо в навозную кучу, в самую жижу…
– Ощущения?
– Хорошие ощущения! Возвращаюсь к друзьям, обтекаю. Те смотрят: "Ну ты герой…"
– На охоте бывало вам страшно?
– Плыли недавно с друзьями вдоль реки Камчатка на 10-метровой лодке. В речке этой ширины метров триста. Ураган, шторм, волна приличная. Решили остановиться на берегу. Две палатки, вырубили ельник. Ночью слышу – вроде кто-то ходит…
– Леший?
– Утром просыпаемся – вокруг палаток медвежьи следы. Вот в такой-то момент и подступает страх. Думаешь: почему он не царапнул эту палатку? Почему не загрыз нас?
– Нам всем на радость. Родной ваш поселок – Тырма?
– Да, Хабаровский край. Туда тоже мечтаю добраться. В советское время жило в поселке две с половиной тысячи человек. Сейчас – пятьсот. Отец у меня был строитель. Перед Великой Отечественной тянули запасную железнодорожную ветку, которая прошла как раз через Тырму. И наверх, в Комсомольск. Уже в 1942 году был БАМ!
– Мы-то думали, все началось в брежневские времена.
– Когда перешли границу Польши, подъездных путей не хватало. Рельсы туда перетащили. А на прежнем месте остался профиль. При Брежневе на этот профиль положили новую дорогу!
– Во сколько лет оттуда уехали?
– Годика в два. Перебрались в Совгавань, дальше в Приморье, оттуда на Алтай… Так и кружили, пока до Москвы не доехали. С тех времен на родине не был. Несколько раз письма писал в администрацию Тырмы. Что-то мне никто не ответил. Если приеду – думаю, старейший коренной житель буду!
– Читали ваши прежние интервью, в них прекрасные рассказы – жили во времянке, топили буржуйку…
– Это было на каждой стройке! Как что-то затевается – сначала привозят зеков, те сколачивают домики. Потом появляются мужики-строители, вызывают семьи. Если домик не готов – тогда живут во времянке-землянке. 16 квадратных метров – на две семьи. В центре буржуйка.
– Буржуйка быстро остывает?
– Если металл, "пятерка", – быстро. У нас такая была, 5 миллиметров толщиной. А кто-то обкладывал кирпичами. Вот та дольше тепло держала. Нас еще паек НКВД спасал, отцу такой полагался. Остальные впроголодь жили.
– Что самое вкусное в том пайке?
– Чего там только не было – все американское: колбаса, омлет, сушеные брикеты лука, свеклы, морковки… Даже компот! Но круче всего – ветчина. От нее голова кружилась! Маму просил, чтоб в школу делала мне несколько бутербродов. Делился – а то все вокруг слюни глотали.
– С развлечениями было туго?
– Я в лагерь бегал, к зекам. Кино там смотрели.
– Не опасно? Всё ж душегубы сидят.
– Да нет. Говорили: "Это загорулькины, пропускай их…" – отца уважали! Сидит такой зек – у него клеша наглаженные, апельсины разложены, мандарины. В тайге!
– Это не "политические", надо думать?
– Нет, "политические" там роли не имели никакой. Я про блатных говорю. Воры в законе – это же наше изобретение, советское.
– Какая картинка врезалась в память – из мира блатных?
– Как на моих глазах вертухаи убивали человека. Ни за что, ни про что. Приходит бригада с работы – у ворот лагеря шмон. Кто-то не так сказал, не так посмотрел – и начинается… Забивали городошными палками. А знаете, что это?
– Что?
– Черенки от лопат! Мы, пацаны, стоим, смотрим. Этого бедолагу в брезент закатают и в сторону отволокут.
– Жестокое время.
– Жестокое. А народ добрый. Тем же вертухаям казалось: раз сидит – значит, враг народа.
– Отец ваш никогда не был на грани того, чтоб очутиться по ту сторону лагеря?
– Однажды из его бригады сбежали четыре власовца, танкисты из 2-й Ударной. Заключенные. Сделали подкоп и рванули – а отец с операми их преследовали. У отца была канадская винтовка. Подошли к речушке – беглые с другого берега одного опера подстрелили. Отцу кричат: "Петр Федотович, не лезь сюда! И тебя шлепнем!"
– А он?
– Как рассказывал, начал по ним стрелять. Пять пуль выпустил – ни разу не попал. А охотник он был хороший. Так потом чекисты приехали, забрали его под арест. Спасло, что проверили винтовку, а у нее прицел сбит. Отпустили отца.
– Власовцы винтовки перепортили?
– Да нет, такая и была. Для охраны держали эти винтовки, никто никогда не пристреливал. А власовцев потом поймали.
ПИЗА
– В Москву вы перебирались в 1958-м. Где жили?
– У брата, в Немчиновке.
– За полвека Москва стала родной?
– Конечно. Но до 1996 года она была городом.
– Сейчас, простите, что?
– Какая-то республика. Если считать область, в Москве ежедневно находится 30 миллионов человек! Что это за город?
– Уютно вам в нем?
– Нет. Особенно четко это понимаю, когда еду на работу в Лужники. Каждый третий – приезжий. В Москве 80-х было спокойнее, порядок совсем другой.
– Да и вы на "Волге" были королем в той Москве.
– Точно! Милиция знала, чья "Волга". Номер 00-77, потом 00-55. Это считалось круто – если первые нули. У Харламова номер – 00-17. У Якушева – 00-16. Баловство.
– Первая иномарка когда появилась?
– В 1990-м.
– Двадцатилетний Ford?
– Ford, угадали! Только десятилетний. Приятель предложил по случаю – я и взял. Очень дешево, за 500 долларов. Два года на нем отъездил – и за те же 500 отдал. А себе из Германии BMW перегнал.
– Сами?
– Эдик Мальченко, Гена Авдеенко и я гнали две машины.
– Нам Борис Спасский рассказывал, как перегонял автомобиль из Европы в Советский Союз – и какие приключения ждали на дороге.
– Было и у нас приключение в Польше. Остановились перекусить – тут подъезжают ярославские ребята: "Ну что, по сотенке долларов с каждого". А мы-то парни не из робкого десятка.
– Вытащили монтировки?
– Нет, поговорили с ними. Те ответили: "Все ясно, никаких проблем". Есть блатное выражение – "По фене ботаешь?" Нашли общих знакомых. А значит, и контакт. Уже можно было на кого-то сослаться.
– На Отари Квантришвили?
– Нет. У ярославских были другие авторитеты. Многие из спортивной элиты пристроились в эти ОПГ. А мы были готовы к такому повороту.
– Кто для ярославских был безоговорочным авторитетом?
– Глобус, например.
– Понятно. В СССР могли снять с работы за что угодно. Вас, кажется, снимали два раза?
– Нет. Но была история в 1989-м. Я занимал должность старшего тренера сборной по прыжкам в высоту, отвечал за женщин и мужчин. Леван Санадзе, начальник Управления легкой атлетики Госкомспорта, решил, что многовато я под себя подмял, являюсь прессом для других тренеров. На конференции в Тбилиси от мужских прыжков меня отсоединили. Прошло шесть лет – и прыгунов не стало.
– Печально.
– Потом я взял Славу Воронина, он выиграл чемпионат мира. Затем начал работать с Андреем Сильновым, Ваней Уховым, Сашей Шустовым, Аней Чичеровой. В тот момент они были никто – и все стали чемпионами! Наша высота поднялась – но сегодня другая беда: закончились тренеры.
– Разве?
– Сергей Клюгин, тот же Воронин хотят тренировать, но… Многие считают: раз они моложе – значит, прогрессивнее, умнее. Это иллюзия. А молодость мимолетна. Не успеешь оглянуться, наступает старость.
– Еще с начальством в советские времена разногласия возникали?
– Да вот случай с Быковой в 1984-м. Легкой атлетикой тогда руководил Анатолий Ефименко. Тамаре надо в Пизу, а он запретил. Я дозвонился председателю Спорткомитета Марату Грамову, тот дал добро. Когда Ефименко об этом прознал, сообщил: "Завтра будешь уволен". Наутро открывает газету – а там написано, что Быкова в Пизе установила мировой рекорд…
– Как мило.
– Ефименко сразу мне перезванивает: "Зайди".
– Коньяк достал?
– Нет. Говорит: "Мы же с тобой вместе на благо страны трудимся. Я тебя специально немножко дергал, чтоб ты подсуетился…"
– Что ж он запрещал-то?
– После Кубка Европы в Лондоне, где Быкова прыгнула 2,03, ее вызвали в ЦК на беседу. Я Грамову сказал: "Тамара установит мировой рекорд, а этот руководитель подождет". Грамов с ним переговорил – тот пожал плечами: "Конечно, подожду!" После Марат ко мне подходит: "Многовато ты на себя взял" – "А что – многовато? Один мировой…"
– Вы чувствовали, что Быкова – на пике формы?
– В том-то и дело!
ЯЩЕНКО
– Ваши ученики крушили рекорды. Самые необычные обстоятельства?
– Вернулись из Сочи со сбора, вот-вот соревнования на приз газеты "Правда" в Тбилиси. Спросил Володю Ященко: "Все нормально, вечером прыгаешь?" – "Да". В последний момент обрадовал: "А я шиповки в Сочи забыл".
– Ничего ж себе.
– Оглядываюсь по сторонам – надо же что-то делать! Натыкаюсь глазами на Руслана Чебакова. Размер у них один, то ли 45-й, то ли 46-й. Подзываю: "Руслан, как закончишь – отдаешь шиповки Яше…"
– И что?
– Руслан остановился на 2,18. Ященко взял у него шиповки и начал прыгать с 2,20. Допрыгался до 2,34. Мировой рекорд! Без разминки! В чужих шиповках!
– Вот как это объяснить?
– У всех великих психика такая, с отклонениями. Шизофреническими. У каждого!
– Вы полагаете?
– Конечно. От Лермонтова до Толстого. Эти люди могли дать себе особый сигнал. Нормальный человек не в состоянии 24 часа писать! Вот и Ященко – такой же. В 1976-м вызвал его на сбор в Эстонию. Как-то многоборец Коля Авилов кричит: "Загорулько! Это твой там на крыше?" – "Ты о чем?!" Поднимаю голову: Ященко сидит на крыше трехэтажного дома, свесил ноги. Ору снизу: "Что ты там делаешь?" – "Привыкаю к высоте…"
– Какой необычный человек.
– Когда попал в сборную, кто-то ему сказал – сейчас мол, начнешь мотаться за границу, нужно знать язык. Месяца за три Ященко выучил английский. Сам!
– Никаких учителей?
– Абсолютно никаких. А травму получил из-за равнодушия наших руководителей. Старшим тренером сборной по прыжкам был Витольд Креер. Боялся ссориться со спортсменами. Ященко связался с компанией – Цепелев, Трофименко… Хорошо бухали – никто не реагировал. Потому что первые номера сборной. А безнаказанность затягивает! Сегодня я украл рубль – мне сошло с рук, завтра десять – тоже ничего. И понеслось.
– Как получил травму?
– На соревнованиях братьев Знаменских. До этого месяца четыре практически не тренировался. Импульс у него остался тот же – а мышечный тонус другой. Так и порвался.
– Сам-то понял почему?
– Году в 1980-м приехал ко мне. Пошли на Озернинское водохранилище. Говорю ему: "Ну что, допрыгался?" – "А что "допрыгался"? Нам по кайфу было. Сидим, бухаем, нас не трогают. Были бы вы – ударили бы бутылкой по башке, и все закончилось".
– Они на сборах напивались?
– На берегу сидят – а тут идет кто-то из руководителей. Они бутылку ставят на передний план. Проверяют. Тот подходит: "Ну вы пьете, да? Вечером тренировка!" – "Придем, придем…"
– Ваш ученик хоть раз бутылку выставлял?
– Представить себе такого не могу. Но самая слабая дисциплина сегодня в легкой атлетике. Сильно хромает.
– Почему?
– Потому что равнодушные люди. Тренер одного спортсмена никогда не скажет тренеру другого, если что-то заметил. А я всегда влезу, мне не безразлично! Нет ничего страшнее равнодушия!
– Конец у Ященко был трагичный.
– Шизофрения наложилась на проблемы с алкоголем. Дошло до галлюцинаций. Остался совсем один. Спорткомитет Украины, я точно знаю, все делал, чтоб парню помочь. Но он стал избегать встреч.
– Даже с вами?
– Со мной встречался. Как-то в Москве проводили соревнования. Пригласили Ященко. Ко мне подходит: "Евгений Петрович, больше не поеду. Меня в поезде чуть не обокрали. Все время какая-то баба заходила, высматривала! Дверь открывала!"
– Может, правда?
– Да ясно же – это проводница. А ему заговор мерещился. Уточняю: "А у тебя деньги-то были?" – "Нет. Но я чувствую – хотела меня обворовать…"
– Выглядел он еще нормально?
– Мне запомнилось – зрачки расширены, как у наркомана. Хотя наркоманом Ященко не был. Месяца через два умер. В сорок лет.
– Кроме Ященко были забавные истории с рекордами?
– 1984-й, директором турнира в Италии был человек по фамилии Джованелли. У Валеры Середы первый старт – 2,30. Он горазд был выпивать. Джованелли вечером заходит – уже все накрыто. Посмотрел на этот праздник, подзывает Середу: "Если в следующем старте прыгнешь повыше, я тебе хорошо заплачу. Сможешь взять любую закуску". Так Валера через два дня дал рекорд Европы – 2,37!
УХОВ
– Что вы умеете как никто?
– Терпеть. На мой взгляд, для тренера – качество номер один.
– А номер два?
– Нюх. Я постоянно занимаюсь самоподготовкой, стараюсь синхронизировать опыт и знания с растущими требованиями. Видите, на столе специализированная литература, старые номера журнала "Легкая атлетика". Не думайте, не к вашему приезду разложил. Но нюх – это непередаваемое и неэкспортируемое.
Вот мой отец строил железную дорогу. Рассказывал: "Когда грунт твердый, мы подсыпочку сделали, шпалы, рельсы положили, двинулись вперед. И уперлись в болото. По плану ветка здесь прямая. Но если следовать ему тупо – первый поезд пройдет, а остальные рухнут. Поэтому с помощью шестов, водолазов начинали изучать, какая там почва, класть прямо или обойти болото…"
Так и у нас. Методически предусмотрено писать планы – оперативные, долгосрочные. Можно пахать по ним с утра до вечера, не понимая, куда придешь. Я же после определенной работы всегда оцениваю состояние спортсмена – готов дальше по этому плану тренироваться или нет? Ну а гайки закручивать надо постепенно. Чтоб не сорвать резьбу.
– Вы как-то прекрасно сформулировали: "Спортсмен должен быть худым, злым и сильным".
– Так и есть!
– Кто из ваших учеников был самым злым?
– Быкова, конечно. А самым сильным по отношению к собственному весу – Слава Воронин. В нем было 74 килограмма – и штангу мог рвануть под 90. Это очень прилично.
– Почему Тамара – самая злая?
– Потому что выходила драться. Читаю интервью Марины Кучиной, рассказывает: "Я люблю драться! Если ввязалась – сражаюсь до конца…" Глядя на Кучину, никто не верил, что может так прыгать. Быкова тоже говорила: "Я много и тяжело тренируюсь. Для чего? Чтоб кому-то проигрывать?" У нее злость не на соперника, а вообще. Как у бультерьера. Внутри, по природе. На этой злости и вытаскивала все свои резервы.
– Вы знаете, что такое неблагодарность ученика?
– На это не обращаю внимания. Я – профессионал. Если кто-то от меня уходит, воспринимаю спокойно. Значит, создалась ситуация, при которой в совместной работе толку уже не будет. Я помогал спортсменам взойти на вершину, остальное – их личное дело. На меня они точно не в обиде. Время спустя звонят: "Евгений Петрович, что ж вы тогда не остановили? Не загасили пламя?.." А зачем? Штопаный мешок не починишь.
– Как прощались с Уховым?
– Ваня мне импонирует по человеческим качествам, очень его люблю. Смелый, без раздумий грудь подставит – даже если напротив ствол. Но слабая самодисциплина. К примеру, прыгает 2,39 с весом 83 килограмма. Через десять дней у Вани уже 93 кило!
– Силен.
– С таким пузом не прыгнешь. Или травму получишь. А Ухов отвечает: "Да это ерунда. Не волнуйтесь, быстренько сгоню". Начались конфликты, появилась дистанция. В таких случаях говорю: "Лучше на другого спортсмена переключусь…"
– Вы были рядом с Уховым, когда в 2008-м он пьяным вышел в сектор?
– Нет. Общались накануне в манеже ЦСКА. По его настрою понял: либо в Лозанне прыгнет высоко, либо что-то отчебучит. Когда он почувствовал, что не сможет показать хороший результат, решил вмазать. И сослаться на это – дескать, вот почему я не прыгнул. Ваня просто сыграл!
– В Лозанне был спектакль?
– Конечно! Для меня это очевидно. Руководство федерации едва не дисквалифицировало Ухова, но я вступился за парня, взял все на себя. К тому же выступал он не в майке сборной России. А на коммерческих соревнованиях устраивать шоу не запрещено. Чем мы хуже футболистов? Вон, Зидан десять лет назад боднул Матерацци – народ до сих пор вспоминает. Уверен, потом они обнялись и выпили по бокалу вина.
– Интересная версия.
– Каждый получил, что хотел. Зидан – публичное признание, что не только великий футболист, но и крутой мужик. Матерацци решил свои вопросы, заработал на рекламе, книжку выпустил. Если б не стычка с Зиданом, его бы забыли давным-давно.
– Между Уховым и Ященко много общего?
– Да.
– Тоже шизофрения?
– У Вани это присутствует. Хоть выражено не столь ярко. Алкоголь ему категорически противопоказан. Иначе рискует закончить, как Ященко. Что еще их объединяет – умение собраться в нужную минуту. Оба могли быть не готовы к старту, но сказали себе: "Надо!" – и сделали.
– Иван после смены тренера все-таки взялся за ум.
– А у него не оставалось выбора. Он же самолюбивый, мечтал доказать: "Я и без тебя буду Уховым!" На этом необходимо было сыграть. Отойти в сторону – и дать ему возможность побежать вперед. Я никогда не делаю подлянки спортсменам – даже тем, кто от меня ушел. Для страны результат важнее. А мне своих орденов хватает.
ПОДСТАВА
– Чичерова говорила, что одно время вы жестко конфликтовали.
– У Ани были проблемы с весом.
– Разве склонна к полноте?
– Когда пришла ко мне, было семь лишних килограммов. Но это рабочий момент. При серьезных нагрузках спортсмены часто жалуются: "Ой как тяжело!" Ладно, говорю, предлагай альтернативу. В ответ: "Ну, не знаю… Вы же тренер…" – "Тогда давай не ныть, а четко выполнять то, что сказано". И вот вам, пожалуйста – конфликт. Данные у Чичеровой великолепные. Высокий уровень координации, культура движения, все в порядке с самообразованием и мотивацией. Разве что ума чуть больше, чем надо для спортсменки.
– Почему?
– Спорт – это минное поле. Кто-то проскочил, кто-то – нет. Спортсмен должен сначала делать, потом думать. Если наоборот, смело по этому полю уже не пойдешь.
– Как относитесь к телевизионным опытам Чичеровой?
– Я ее благословил. Возьмите десять лучших комментаторов – никто из них не выиграет Олимпиаду. А из десяти олимпийских чемпионов человек пять могут стать прекрасными комментаторами. Они же о спортивной психологии знают всё! Вот и в Ане не сомневаюсь. Умница, интеллектуал, окончила школу с золотой медалью. Смотрится на экране отлично.
– Осенью МОК лишил ее бронзовой медали Пекина-2008. Не боитесь, что на очереди золото Лондона?
– Нет! Аналогии совершенно неуместны! То, что случилось – просто подстава. Другого слова не подберу. Но не хочу углубляться в тему допинга и политики. Чем громче мы об этом говорим, тем больше сами себя дерьмом обкладываем.
– Знаменитый доктор Авраменко сообщил в интервью, что на Олимпиаде в Лондоне Чичерова перед финалом всю ночь не спала, молилась.
– Да он всем предлагает молиться. Тогда Господь якобы не оставит. А я отвечаю: "Пока сам не прыгнешь, никакой Бог не поможет!" Да и вообще, при чем здесь доктор Авраменко? В сборной его не было. Из врачей с нами работали Зыков и Назаренко.
– Дело не в докторе. Как выходить на главный старт жизни, если всю ночь не сомкнул глаз?
– А вы вспомните Великую Отечественную. Наши военачальники по трое суток не спали! И вопрос не о медали стоял – о жизни тысяч людей! В условиях стресса организм находит максимум возможностей мобилизоваться, его ничто не берет. Фронтовики месяцами лежали в окопах – замерзшие, голодные, немытые. Не болели! После войны возвращались домой. Парились в баньке, выпивали сто грамм, садились у открытой форточки – и умирали от простуды.
– Слезы Анны видели?
– При мне плакала только от радости. Первый раз – в Екатеринбурге. За год до этого она прыгала 1,89. А тут мы успели отработать всего-то пять месяцев – и взяла 2,04! Рекорд России! Выскочила из ямы, сиганула мне на шею, по ее щекам катились слезы.
– А у вас?
– Я – человек холодный. Да и некогда мне плакать. Последний раз это было, кажется, в детстве – когда смотрел фильмы "Бродяга" и "Без вины виноватые". Еще помню, как Аня вернулась в спорт после рождения дочки. В Чебоксарах установила новый рекорд России – 2,07. Глаза были на мокром месте. Месяц спустя с результатом 2,03 победила на чемпионате мира в Тэгу и снова не сдержала слез.
– Что вы сказали Чичеровой, увидев ее жениха?
– "Одобрям". Гена Черновол – хороший парень, бывший спринтер из Казахстана.
– Кому-то личная жизнь испортила карьеру?
– Геннадию Авдеенко. Как же оберегал его от этой змеюки, Людмилы Петрусь! Но все-таки поймала, захомутала и удавила.
– ???
– Петрусь из Белоруссии прислали ко мне тренироваться. У нее был замечательный муж. Но она – просто ман…вошка! Мужа бросила, окрутила Авдеенко. В 1988-м перед Олимпиадой в Сеуле Леван Санадзе заявил в приказном порядке: "Убирай Косицыну. Едет Петрусь". Наверное, Людмила уже наследила с Санадзе и обо всем договорилась. Хоть я предупреждал, что в Сеуле она даже квалификацию не выполнит.
– Так и получилось?
– Да. А Гена выиграл золото. На следующее утро встречаю их в олимпийской деревне. Прогуливается с Геной под ручку и говорит: "Евгений Петрович, он больше у вас не тренируется. Теперь со мной работать будет".
– Ваша реакция?
– Выдыхаю: "Слава Богу! Закончилось!" Через два года звонок. В трубке поникший голос Авдеенко: "Помогите! Травмы замучили, ахиллы оторваны…" К сожалению, поезд ушел. Петрусь сломала парню жизнь. Если б продолжал у меня тренироваться, думаю, в 1990-м уже прыгал бы 2,45. А в 1993-м Гена узнал, что она жила на три-четыре фронта.
– Масштабно.
– Ну да, любила это дело. Развелись. К тому моменту перетащила его из Одессы в Минск. Но в Белоруссии Авдеенко не признают своим олимпийским чемпионом, потому что в Сеуле представлял Украину. Там о нем тоже не вспоминают. Сейчас живет в деревне под Молодечно, работает в школе учителем физкультуры.
– Что подсказывает нюх – когда будут побиты 2,45 Сотомайора?
– Нюх подсказывает, что нужно искать талантливую молодежь. Вот с нами по соседству в Новогорске проводят сборы волейболисты. Ребятам 15-16 лет, все как на подбор красавцы удалые – крепкие, высокие. Смотрю и поражаюсь – где же их нашли? А у нас нет селекции! В запасе у меня сегодня лишь один пацан – 19-летний Данил Лысенко. В этом году установил рекорд России среди юниоров – 2,31. Мог бы и 2,35 взять – если б на Олимпиаду попал. Я гарантировал, что Даня вернется из Рио с медалью. Но нас не пустили, пришлось сбросить нагрузки.
– На 2,45 он может замахнуться?
– Вполне.
БРУМЕЛЬ
– Вас часто приглашали за границу. Когда искушение уехать было особенно велико?
– Вариантов действительно хватало. Из последнего – Южная Корея в 2010-м и Китай в 2012-м.
– Сколько предлагали?
– Двадцать пять.
– Тысяч долларов в месяц?
– Разумеется. Но я не хочу работать за границей. Там не увижу друзей, собутыльников. Не поеду на охоту. А деньги – не главное. У гроба карманов нет.
– Лобановский за вечер легко убирал бутылку коньяка. Сколько вы себе позволяете?
– Граммов двести.
– Ежедневно?
– Может, через день.
– А на охоте?
– По обстановке. Между прочим, теперь там с этим строго. В любую секунду могут нагрянуть с проверкой в охотничий домик. Увидят бутылку – оштрафуют и отберут лицензию. Вообще выпивка для меня – не самоцель. Я же не алкоголик. Не был им и Лобановский. Но когда из года в год по триста дней сидишь на сборах, надо хоть как-то расслабляться. Накатил чуть-чуть – отошла одна тема. Потом другая – когда еще маленечко добавил.
– Жизнь сводила вас с интереснейшими людьми – Валерием Брумелем, Василием Алексеевым…
– С Брумелем мы ровесники и земляки. От его деревни Разведки до Тырмы – всего пятьдесят километров. Но познакомились в Москве в середине 60-х. Бывал у него в гостях.
– Пельменями угощал?
– А как же! Валера здорово их лепил. Фирменное блюдо. Квартиру ему дали на Смоленской набережной. До этого жил в спортклубе профсоюзов на "Алексеевской". Прямо в баскетбольном зале, где за ширмой стояла кровать. Но Брумель был одержим тренировками и ни на что не жаловался.
– Легендарный борец Александр Иваницкий, который учился с ним в институте физкультуры, рассказывал нам: "Брумель приезжал на "Волге". Себя нес как заоблачную звезду – а мы не существовали…"
– Зато никогда не врал, не лицемерил. Для меня Брумель всегда был Емельяном Пугачевым. После тяжелейшей аварии Валеру хотели назначить старшим тренером сборной по легкой атлетике, либо одним из руководителей Спорткомитета. Но Сергей Павлов, спортивный министр, кандидатуру зарубил.
– Почему?
– Это сегодня охотно продвигают наверх заслуженных спортсменов. Тогда на такие должности брали тех, кто окончил Высшую партийную школу. Считалось, что старший тренер сборной обязан быть членом КПСС. Меня, беспартийного, взяли на работу в виде исключения.
– С Брумелем общались до последних дней?
– Даже его тренировал! Когда организовали чемпионаты мира среди ветеранов, Валера загорелся: "Женя, с завтрашнего дня приступаем к подготовке. Ты – мой тренер!"
– Шутил?
– Нет. Три раза в неделю приходил ко мне в манеж ЦСКА. Потом улетел на соревнования в ЮАР – и выиграл! Но в какой-то момент стало не до прыжков. У Брумеля обнаружили рак прямой кишки. К докторам обращаться не хотел, чувствовал – дни сочтены. Ровно через год после похорон приехал я с тренером Алексеем Ивановым на Новодевичье. От федерации – никого. Могила засыпана снегом, ни цветочка, ни венка. Мы всё расчистили, положили цветы.
– С Алексеевым где пересекались?
– На базе в Подольске. Там тренировались и штангисты, и легкоатлеты. Вспоминаю 1988 год. Во Дворце съездов Горбачев принимал олимпийцев. Разгар антиалкогольной кампании, а на столах – "Твиши", "Киндзмараули", "Цинандали". Выпили винца и рванули в гостиницу "Спорт", где остановился Вася. Зашли в номер, он сразу водочку разлил: "Ну, давайте, мужики! А то вино тянуть надоело". Хлопнул два стакана, крякнул от удовольствия: "Вот теперь можно и покушать…"
– Ни в одном глазу?
– Абсолютно. Что такое два стакана водки – на 160 килограммов веса? Вася, кстати, в последнее время гнал шикарный самогон. Передавал через знакомых в трехлитровых банках.
– Физической силой поражал?
– Однажды поехал я на охоту в его родную Архангельскую область. Рочегда, Котлас… Так в тех краях легенды ходят, как юный Вася в одиночку протащил прицеп от застрявшего трактора ДТ-54. Метров пятнадцать!
– Алексеев говорил нам, что на московской Олимпиаде, где сенсационно получил "баранку", его отравили свои же. Допускаете?
– Мне ничего об этом не рассказывал. Вася – настоящий русский мужик. Могучий, добрый, смелый. Настолько уверенный в собственной силе, что на мелочи, которые могли навредить, внимания не обращал. Отсюда конфликты. На сборах он мог отказаться колоть дрова для бани. Звал молодых: "Эй, мелюзга, топор возьмите!" Или история с журналисткой в том же Подольске…
– Что за история?
– Во время тренировки заходит девушка, начинает его фотографировать. Алексеев просит: "Отойди, мешаешь". Продолжает снимать. Он повторяет – реакция та же. Тогда выхватывает из рук камеру – и об лавочку.
– Вы с нечестной конкуренцией сталкивались?
– Коллеги воровали тренировочные дневники. Но я нашел выход из положения.
– Какой же?
– Специально "дезу" засылал – и оставлял бумаги на видном месте. Потом смотрю – спортсмены, которые вчера бегали-прыгали, сегодня вдруг занимаются черт-те чем. Я называл это "меченые атомы".
ТРОН
– Психологом сборной СССР по тяжелой атлетике был Анатолий Кашпировский. Встречались?
– В Подольске-то? Конечно. "Здравствуй, Толя" – "Здравствуй, Женя". Вот и все общение. Его привлек Аркадий Воробьев. После чемпионата мира сотрудничество закончилось. Выяснилось – не те установки давал.
– В смысле?
– Был такой штангист – Милитосян. Три "баранки" там получил. Кашпировский сидел в зале, шептал: "Установка – веса нет!" Тот подходил к штанге, отрывал от помоста и сразу бросал. "Веса нет"! Когда из сборной Кашпировского попросили, подался в шоу-бизнес.
– Как психолог он был вам неинтересен?
– Нет. Я дружил с Джуной. В 70-е работал в ЦС ДСО профсоюзов, где был тренер по метанию Игорь Бар-Слива. Он родом из Тбилиси, еще там с Джуной общался. Через него и познакомился.
– Чудеса совершала на ваших глазах?
– Был случай. Я привел Лену Елесину – проверить биоритмы. У Джуны были специальные аппараты. Внезапно стук в дверь. Говорит домработнице: "Открой". Заходит женщина с ребенком на руках. Всхлипывает, падает на колени: "Спасите! Помогите! Сын третий день орет…"
– Младенец?
– Годика два-три. Завернут в одеяло, голосит так, что уши закладывает. Джуна – грубоватая, мат через слово. Хмуро: "Встань, дура! Что развалилась?" Берет ребенка, уходит в соседнюю комнату. Десять минут спустя вылетает мальчишка. Улыбается, бежит на кухню, хватает горбушку со стола, жует, причмокивая. Мать опять на колени: "Как вас отблагодарить? У меня нет денег…" Джуна отмахивается: "Иди отсюда! Не нужны мне твои деньги".
– Объяснила, что это было?
– Нет. Да я и не спрашивал. Понятно же – о таких вещах не говорят. У каждого свои секреты. А я не кагэбэшник. Анекдот слышали? При раскопках в Египте нашли саркофаг с мумией. Эксперты из Англии, Франции, Америки не могли определить – что за фараон. Позвали русского. Вскоре тот сообщает: "Рамзес тринадцатый!" – "Как же удалось установить?" – "Сам, гад, сознался!"
– Что сказала Джуна по поводу биоритмов Елесиной?
– "Надо работать. Развивать голову". Я и Чичерову приводил. Она бы еще в 2004-м выиграла Олимпиаду, если б не разрыв подошвенного апоневроза. Из-за плохого кровообращения в стопе лечение обычно затягивается на год с лишним. Но боль можно контролировать.
– Неужели?
– Ее не ощущаешь, если не допускаешь импульсы в мозг. В этом плане Джуна очень помогла. Через полтора месяца Аня отправилась в Афины, прыгнула 1,96, заняла шестое место. С травмой, за которую не брались врачи!
– Жила Джуна на Арбате в особняке, напоминавшем музей.
– Это правда. Много-много картин. Их часто дарили, но и сама писала. Например, портрет маршала авиации Евгения Шапошникова. Предсказала, что он станет последним маршалом Советского Союза. Сбылось – звание ему присвоили в августе 1991-го.
– Что предрекала вам?
– Ничего. Про меня одно говорила: "Ты мешаешь мне работать, все сбивается. Будешь помирать – за тебя не возьмусь. Ступай на кухню, ешь пельмени".
– Сама лепила – как Брумель?
– Едва ли. Она вела ночной образ жизни. До одиннадцати вечера принимала больных, затем на кухне собирались гости. Домработница сразу выставляла на стол коньяк, варила огромную кастрюлю пельменей. Помню изумление Ани Чичеровой, совсем еще девочки, когда все это увидела. Джуна посмотрела строго: "В комнате пока посиди. Это не для тебя".
– Кто из учеников смог особенно удивить вас подарком?
– Андрей Сильнов. В 2008-м после победы на Олимпиаде в Пекине привез царский трон.
– Вот это подарок.
– Делали мастера в его родных Шахтах. Кажется, из граба. Весит около 70 килограммов. Стоит на даче в гостевом домике. Вот так-то ребята.