РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Как "Спартак" вырывал чемпионство в скандальном матче у ЦСКА Анатолия Тарасова? Может ли советский спортсмен завести роман на Олимпиаде со знаменитой американкой? Какими были Харламов и Высоцкий? В нашей рубрике – интервью с двукратным олимпийским чемпионом по хоккею Евгением Зиминым.– Нет-нет, встречаться я не готов, – остудил нас Евгений Владимирович. – Вот по телефону – сколько угодно…
Мы усомнились было – ну что за большое интервью по телефону? Но все ж сделаны эти легендарные хоккеисты 60-70-х из особого теста. Поговорили так поговорили. Три часа!
Старикам представлять Зимина не надо. Для молодых скажем – это он забросил первую шайбу в Суперсерии-1972. Это он дважды выигрывал Олимпиаду. Это он был одним из главных действующих лиц в волшебном "Спартаке", вырывавшем чемпионство у ЦСКА.
***
– В прошлом году круглые даты шли за вами по пятам. В августе – 70-летие, в сентябре – 45 лет Суперсерии.
– В "Спартаке" меня так тепло поздравили с юбилеем, все ветераны в Сокольники съехались. Суперсерию тоже пышно отметили. Канадцы приезжали, в Сочи с президентом нашим общались.
– Не было ни Кларка, ни Драйдена, ни Эспозито.
– Знаю точно, что Эспозито собирался прилететь, в последний момент сорвалось. Ураган разрушил его дом во Флориде. Ну в какую Москву при таких бедах? Вообще-то канадцы чудесно к нам относятся. Как-то каяться начали за грубую игру, случай с Харламовым…
– Третьяк рассказывал, что сдружился с некоторыми канадцами, дома у них бывал.
– Я тоже с одним подружился – Брэдом Парком. Правда, в гостях у него не был. Зато у Бобби Кларка в "Филадельфии" я 17 лет скаутом отработал. К нему домой заглядывал. Сотни разговоров!
– Тоже каялся?
– Вот Кларк – никогда! Я сам спросил – Бобби нахмурился: "Я выполнял задание тренера".
– Били не только Харламова, но и вас?
– Еще как! Чуть зазевался – так врезали, что ноги кверху. Хорошо, мы были готовы, играли до этого с канадскими любительскими командами. Уже знали: отдал пас – не расслабляйся! Кто-то подъедет и ударит.
– Михайлов ту серию назвал – "война".
– Правильно. Очень грязный хоккей. Но это не "война систем", как преподносили в Советском Союзе. Если б канадцы проиграли серию – их бешеные заработки оказались бы под вопросом. Вся денежная система НХЛ сдвинулась бы! Их считали богами в хоккее, и вдруг такое разочарование. После первой части, в которой канадцы уступили, Эспозито в Ванкувере извинялся перед нацией по телевидению: "Мы выкладываемся не на сто, а на двести процентов! Но у русских такая сильная команда, что пока ничего не можем сделать…"
– Собственные голы помните?
– Первая моя шайба – никакой красоты. Там Якушев изумительный пас выдал. Мне принять оставалось и забить. Вторая-то больше понравилась. Вот это был я! На паузе защитника обыграл, следом вратаря Драйдена – и в пустые. Так было приятно на душе!
– После второго матча в Торонто вас прихватило?
– Ага, аппендицит. Защемило бок, ноет и ноет. Выпил таблетку, ненадолго отпустило. Потом снова! В Москву прилетел, тут же в больницу. И выясняется – отросток 12 сантиметров, вот-вот рванет!
– По грани прошли?
– По тончайшей! Был бы в сборной другой врач, неизвестно, как все повернулось бы. Заглушил бы боль таблетками – и на лед. А Олег Маркович Белаковский бережно к хоккеистам относился, если какая-то жалоба – не рисковал. Мало ли что? Надо проверить…
– Вас не сразу в Москву отправили?
– Нет, сначала на трибуну. Ну, болит живот. Я ж не умираю. Все равно скоро домой. Оставалось-то два матча. По-настоящему меня скрутило уже в Москве.
– Вы же всю карьеру отыграли с тахикардией?
– Ну, не всю… С 24 лет.
– Тоже радости мало.
– Четко помню, когда началось – 6-го августа, в день рождения. На ровном месте приступы, ни с того, ни с сего! Сердце у меня здоровое, всех медицинских светил в Москве обошел – никто определить не мог, что творится. Направили в ФРГ. Профессор взглянул и выдал диагноз: "Вещь неприятная, но от этого не умирают. Кстати, у Пеле такая же штука. Если случится приступ во время матча, лучше не доигрывать".
– А случался?
– Нечасто. Я тренерам сразу: "Все, готов". Ха!
– С пониманием относились?
– Естественно. И в "Спартаке", и в сборной. Я вам расскажу, что за ощущения. Обычно играешь – на площадке пульс доходит до двухсот. Как присядешь на скамейку, он ниже, ниже. Три минуты – уже 120, в норме. А у меня так и оставалось 200. Сидишь, сидишь – пока не потеряешь сознание.
– Вы теряли?
– Нет. Просто знал, к чему это ведет.
– Шадрин говорил, что вы на матчи с собой таскали пакеты таблеток.
– Ну, не пакеты… Какие-то брал, это правда. Кардиолог что-то советовал, чтоб успокоить сердечную мышцу. Сбивали ритм.
– У Тарасова в сборной тренировались в щадящем режиме?
– Ну что вы! Никаких поблажек. Тебе дают в руки 25-килограммовый блин, с которым 45 минут не расстаешься. Все в движении, пляшешь с ним, весь в мыле… Ох…
– И на спину вам сажали игрока?
– Знаете, кого Тарасов выбирал для меня? Рагулина!
– 120 кило?
– 110. Ноги подгибались. Но ни разу я не завалился.
***
– Между прочим, вы не в "Спартаке" должны были оказаться, а в ЦСКА.
– История смешная. Я уже ехал в военкомат! Офицера ко мне приставили. Трясемся вместе в трамвае – и что-то ко второй остановке передумал я в ЦСКА уходить. Говорю этому сопровождающему: "Ой, паспорт забыл…" – "Так быстрее домой!" Расчет у меня был на то, что за мной не поплетется. Жил я как раз в двух остановках от военкомата.
– Не увязался?
– Я доверительно ему: "Вы в военкомате подождите, а я скоренько". Раз – и с концами.
– В "Спартак"?
– Да.
– Там уже Бобров ждал?
– И Бобров в "Спартаке", и Чернышев в "Динамо". Все ждали!
– А вот давайте представим – если б не выскользнули вы из трамвая? Если б перешли в ЦСКА?
– Тарасов конкретно меня брал в тройку к Альметову и Вениамину Александрову. Вместо Локтева. Закрепился бы, нет – это вопрос второй.
– Кто там оказался в итоге?
– Борька Михайлов – тоже из "Локомотива". Он тогда в Саратов ненадолго уехал, потому что Кострюков меня предпочел. А в ЦСКА Михайлов интересно попал – Женька Мишаков шепнул Тарасову: "Есть парень, попробовать бы…" Тот поверил, взял на испытательный срок.
– Вас Тарасов знал? Рекомендовать не нужно было?
– Я уже в сборную привлекался!
– Ни разу не пожалели, что выбрали "Спартак"?
– Нет, конечно. Год провел в третьем звене с Якушевым и Ярославцевым. Тут Женька Майоров завершает карьеру, ставят меня на правый край к Старшинову и Боре Майорову.
– Первая тройка.
– Кого там только ни пробовали! Ничего не получалось. А у меня покатило!
– Хотя в отношениях со Старшиновым и Майоровым все непросто складывалось.
– Да-а! Поэтому у остальных и не получалось – надо было характер проявлять каждый день. Без характера с ними бесполезно даже пробоваться. Два великих гаркнут – все, руки опускаются!
– А вы?
– А я им отвечал. На русском народном, на каком угодно. Продолжалось так примерно полгода.
– Не возникало мысли попроситься в другое звено?
– Зачем?
– Если вас не принимают?
– Это не в моем характере! Я упрямый. Но самое главное, Старшинов и Майоров меня в пас научили играть. Я-то с шайбой возился до последнего. И вдруг однажды летом, на сборе в Алуште, словно прояснение: "А может, они правы? Может, действительно надо больше пасовать?" Я хоть и молодой, а умел критично к себе отнестись. И пошло дело! Отдавал вовремя, поляну отлично видел. Все, претензии закончились. Образовалась великолепная тройка.
– Говорят, Старшинов дрался за вас.
– Как дрался?!
– Кулаками.
– Хоть и не помню такого, но, знаете, допускаю! Старшинов-то помощнее меня, мог заступиться. Силища у него колоссальная. Картина перед глазами: выкатывается на ворота, в правой руке клюшка, шайбу держит – а защитник на спине висит. Здоровенный, тяжелее Славки, прямо навалился. А тот все равно забивает! Больше никто в советском хоккее такой трюк не исполнял.
– С Тарасовым по поводу побега из трамвая объяснение у вас случилось?
– Да, в Канаде столкнулись в магазине. Он: "Жень!" – "Что, Анатолий Владимирович?" – "Помоги вещички для Татьяны подобрать, она просила. Вот, записала на бумажке. Я-то не разбираю ничего…"
– Грех не помочь хорошему человеку.
– С покупками отстрелялись, Тарасов спрашивает: "Ты куда сейчас?" – "В гостиницу" – "Ну, пойдем. Я туда же". Бредем вместе, сумки его тащу. Внезапно произносит: "Да, Жень… Сделал ты ошибку!" Думаю про себя – это какую ж я ошибку сделал? Может, купили что-то не то?
– Что Тарасов?
– Продолжает: "Вот послушал бы меня, пришел в ЦСКА – уже был бы стопроцентным игроком сборной Советского Союза. А сейчас твое положение шаткое – только доказывать, только игрой". Все открытым текстом. Но я и без Тарасова это понимал.
***
– Вы играли в том матче, когда Тарасов увел ЦСКА с площадки?
– А как же? Я и забил третью!
– Ах, простите.
– Незасчитанный гол, из-за которого скандал разгорелся, прекрасно помню. Тарас совершил стратегическую ошибку. Как все было? В матче решается судьба чемпионства. Петров сравнивает счет – 2:2. А время бралось по секундомеру арбитра. Тот объявляет – не засчитывается шайба, десять минут истекло. Тогда же посреди периода менялись воротами. Такое началось!
– Так в чем ошибка-то?
– К этому моменту мы вообще выдохлись, отбивались из последних сил. Армейцы нас сильно теснили. Им бы темп не терять, дожимать – а они паузу дали. Позволили нам дух перевести. Все из-за того, что Тарас психанул.
– Думал, засчитают гол?
– Да. Но судьи – ребята принципиальные. Если решили – то все, не отменят. Тарасов увел команду. И мы катались по льду, отдыхали, пока не возобновилась игра.
– Брежневу надоело сверху смотреть на ваше фигурное катание?
– Знаю, что его помощника послали в раздевалку вопрос улаживать. Сам-то Леонид Ильич сидел в ложе. Легко было определить, когда он на матче – оттуда сигаретный дымок струился. Лишь одному человеку можно было курить на хоккее… В общем, ЦСКА выкатывается, начинаем играть – я забиваю третью, вопросы сняты. "Спартак" – чемпион.
– Вы тогда были объективно сильнее ЦСКА?
– По хоккейному классу – нет. О чем говорить, если от нас только первая пятерка ездила в сборную? Валера Фоменков был достоин – но не приглашали. Хотя мастер великолепный. Кто бы ни играл в сборной, Зингер все время считался вратарем номер два. Ну неужели им не хотелось доказать? Желание выиграть у нас огромное было! Этот "Спартак" Бобров создал, уникальный тренер.
– Чем?
– Кто-то на молодого смотрит – ничего в нем не видит. А Бобров кого ни возьмет – получается хоккеист! Он-то и собрал компанию: Мартынюк, Якушев, Шадрин, Мигунько, Лапин… В 1967-м при Боброве мы ЦСКА на пять очков обошли, а в 1969-м уже без него золото взяли. Но его командой. Если б Бобров не расстался со "Спартаком", лет пять мы точно никому чемпионство не отдавали бы.
– Откуда уверенность?
– Что такое Бобров? Вытаскивает из Омска никому не известного парня: "Это будущая звезда!" Через год тот уже блистает в сборной. Я о Викторе Блинове. Вот как Бобров его отыскал?
– Промашки были?
– Нет. Сразу видел, кто чего стоит – ему же из Омска привезли и Шаталова, который с Блиновым в паре играл. Бобров взглянул: "Не то. Отдавайте в ЦСКА". Тарасов с Шаталовым мучился-мучился, думал, сумеет вылепить классного игрока. Но сделал только хорошего. А Бобров моментально все понял.
– Умер Блинов в 22 года.
– Предсезонка, мы в Алушту еще не уехали. Совсем легкая тренировка. Чуть-чуть штангой позанимались, затем баскетбол. Блинов играет за команду "красных", никто его не атакует. Неожиданно отдает мяч "желтому". Кто-то хохотнул – а Витьку скрючило. Упал на пол. "Скорую" вызвали, повезли в Склиф.
– Скончался по дороге?
– Как нам объяснили, "сердце у него еще билось, а головной мозг уже все".
– Из-за того, что крепко закладывал?
– Моя версия – не в пьянке дело.
– А в чем?
– Что-то у него было с головой. Несколько раз на моих глазах приступы эпилепсии случались. То в самолете, то на улице. У Блинова всегда водка при себе была. Чуть отхлебнул – отпустило. Потом узнали, что в юности он разбился на мотоцикле. Голову травмировал. В ту пору еще можно было без шлема играть, так Бобров ему строго-настрого запретил этот фокус. Выходил только в шлеме. Значит, травма без следа не прошла.
– Сейчас – забытая могила на Ваганьково.
– Это безобразие, конечно. Но жизнь такая! Молодые о Блинове знать не знают. Не нужно им. А ветераны за каждую возможность заработать цепляются. Чтоб хоть копеечку в семью. Им не до чужих могил. В тренеры берут тех, кто помоложе, – вот и играют в ветеранских матчах, пока ноги носят. Там хоть что-то приплачивают. Умирают там же, как Гимаев.
– Ужасная история.
– Вот Сергей устроился на телевидение. Если не ошибаюсь, платили ему 90 тысяч. На семью не хватало. Не такой уж он фанат был, чтоб в шестьдесят с лишним лет ехать в какой-то город, играть на открытом катке… Считал себя здоровым мужиком. А тромб отскочил – и готов. Физическая нагрузка это дело провоцирует. С Кузькиным – то же самое.
– Не на хоккее.
– Дайвингом увлекался. На курорте нырнул, и все. Тромб пошел, закупорил сердце.
– Какую потерю лично вы переживали особенно тяжело?
– Мне было безумно жалко Александра Палыча Рагулина.
– Ничто не предвещало?
– Да нет, у него-то инфаркт приключился раньше всех, лет в сорок. А человек добрейший, интеллигентный. Вот сразу чувствовалось. Никакой в нем грубости. Никогда не "крутил", оптимист по жизни: "Молодой, все в порядке…" Я ни разу не слышал, чтоб Тарасов на него прикрикнул, как на остальных: "Рагулин, почему не работаете?!" Всегда обходительно: "Александр Палыч, как у вас дела?"
– Кузькин другой?
– Абсолютно. Если говорить не по игре, а по жизни – с Рагулиным его не сравню. Много в себе держал и для себя много делал. Хитренький. А Рагулин – это душа нараспашку. Валерка Харламов такой же. О, историю вспомнил про Рагулина с Кузькиным.
– Истории мы уважаем.
– Все завертелось в Лужниках напротив Малой арены. Там кафешка была, знакомый буфетчик чудесно принимал. Как-то после матча на Приз "Известий" захожу – уже вся защита ЦСКА отдыхает. Меня увидели: "Зима, садись с нами!" Выпили немножечко. Прежде-то я рассказывал, что от отца осталась шикарная трехкомнатная квартира. У Рагулина, видно, отложилось. А тут всплыло: "Зима, заводи!" – "Куда?" – "К тебе поедем. Кузя, ты за водку отвечаешь, возьмешь два ящика. А ты – за закуску" – и на меня указывает.
– Какая прелесть.
– Я еще был холостой, с мамой жил. Ей позвонил – говорит: "Да приезжайте". Еды наготовила. А квартира у меня действительно шикарная была – 70 метров.
– Поехали?
– Да. Новый год на носу, елка стоит наряженная. Так насиделись, что заснули кто где. Мама-то не станет здоровенных мужиков по кроватям растаскивать. Просыпаюсь – Господи… Один здесь, другой там. Мартынюк под елкой. А Кузькина не видно.
– Где же?
– Была у меня бульдожка, дремала обычно в кухне на коврике. Кузя ее полюбил – с ней рядышком и улегся. Сопит во сне, обнимает собачонку…
– Отец ваш большую должность занимал.
– Замминистра химической и металлургической промышленности. Умер совсем молодым, в 55. Рак. Мне 12 лет было.
***
– Федор Канарейкин, вспоминая спартаковскую юность, огорчался: "Я только начинал, а Зимин уже считался великим. В столовой на сборах легко мог умять мою порцию, приговаривая: "Молодой, подождешь. Ветеран должен быть накормлен".
– Ха! Да это в шутку. Хотя Феде и тогда похудеть не мешало бы.
– А Мальцев через вас всерьез в "Спартак" просился?
– Едва ли. Кто ж его, офицера, из "Динамо" отпустит? Просто расстроился сильно, когда мы 8:4 их приложили. После игры сидели в ресторане, вот и бросил в сердцах: "Жень, передай Боброву, пусть в "Спартак" меня возьмет…" Кстати, в матчах с "Динамо" у нас всегда Гена Крылов приклеивался к Сашке персонально. Жесткий, исполнительный, не отходил от него ни на шаг. По-другому сдержать Мальцева было невозможно.
– Гений?
– Да! Хоккеист от Бога. Как и Виктор Блинов. В Суперсерии Мальцев не забил ни разу – что смазало его величие в глазах болельщиков. Но! Уже в 90-е разговорился с Гарри Синденом, тренером канадцев, а впоследствии генеральным менеджером "Бостона". Он спросил: "Кого из русских, игравших в 1972-м, считаешь самым талантливым?" Я назвал Харламова. В ответ услышал: "А для меня номер один – Мальцев". Я поразился – как же его рассмотрел?
– Михайлов обмолвился в интервью: "Когда Боря Александров пришел в ЦСКА, мы прозвали его гаденышем. Чуть ли не на первой тренировке пацан из казахской глубинки с ростом 174 сантиметра полез с кулаками на самого Рагулина!" Вас Александров чем поражал?
– Я свидетелем не был, знаю со слов ребят. Призвали его в ЦСКА, определили в спортроту. Бродит в военной форме, Тарасов на лед и не думает пускать. Однажды утром Боря видит – Тарасов подкатывает на своем автомобиле, закрывает дверь, шагает к Дворцу спорта.
– Что сделал?
– Встал поперек: "Анатолий Владимирович, зачем вы меня взяли? В роте служить или в хоккей играть? Если в роте – то здесь и другие могут. А играть я готов…"
– Тарасов обомлел?
– Как рассказывают, "обомлел" – не то слово. С ним сроду никто так не разговаривал, а тут какой-то сопляк из Устинки!
– Как поступил?
– Задумался на секунду – и взял на тренировку. Выпустил на следующий матч против "Динамо" в Лужниках, Борька здорово отыграл. Он интересный был парень, нагленький, ершистый. Боксом занимался, в драку лез сразу. Уговаривать не надо.
– Слышите фамилию "Харламов" – в каких обстоятельствах его представляете?
– Юный Валерка выходит из зоны, голова опущена. Меня не замечает. Я могу как угодно его встретить – ноги выше ушей взлетят! Но бить не стал – толкнул тихонечко, плечом в грудь. Харламов даже не упал, просто потерял шайбу. Дальше пауза, проезжаю мимо него: "Валера, принимая шайбу, смотри не на нее. Гляди, кто рядом! Есть же дурни, еще и клюшкой добавят – башку снесут…" Он улыбнулся: "Жень, понял!"
– У вас ноги выше головы взлетали?
– Да сколько раз! Самый памятный полет устроил динамовец Валентин Марков. Отобрали мы шайбу в своей зоне, лечу вперед. Открываться под синюю линию. Защитник наш тянет с пасом, тянет… А когда дал, не успел я до шайбы дотронуться – такой удар, бу-бух!
– Клюшкой?
– Нет, Марков на задницу ловил, причем чисто. Фантастический пируэт я исполнил. Потом левую ногу согнуть не мог, боль адская. А меня в сборную вызывают, в ГДР едем на контрольные матчи. Я втихаря раздевался где-то в углу, лишь бы Тарасов не увидел.
– Что не увидел?
– Ляжка у меня стала черного цвета. Тут испугаешься. Но как-то раз Тарасов все ж заметил, глаза расширились: "Что с тобой?!" Я ни одного случая не помню, чтоб он на травму с таким ужасом отреагировал. Я смутился: "Да мне еще в Союзе удружили. Но вы, Анатолий Владимирович, не тревожьтесь, все равно могу…"
– Смогли?
– Через боль. В нашем поколении это в порядке вещей.
– Самый злой защитник советского хоккея?
– Коля Митраков из "Сибири". Выходит на площадку, а я первый выкатываюсь от "Спартака": "Жень, Старшинов играет?" – "Да" – "Ух, отлично…" Руки потирает. Крови жаждет!
– Вам тоже доставалось?
– Мне – не особо. Я-то эти номера знал.
– А как ускользнуть? Разминуться в сменах?
– Надо было вовремя сделать передачу. Точно – не лезть с ним в драку. Против лома нет приема. Этот Коля здоровый был, как кабан! Ну, бесполезно же связываться, правильно?
– Мы вас не осуждаем.
– Вот я и не совался. А в ЦСКА и "Динамо" таких душегубов не было, там в защиту подбирали умных, техничных ребят. Если и били, то по делу. Против Лутченко, Цыганкова, Эдика Иванова, Виталия Давыдова тяжело было играть. Но непроходимых для меня не существовало.
– Что-то Рагулина вы не назвали.
– А он с другого края играл. Мы редко пересекались.
– Мы про Харламова не договорили.
– С Сашкой Мальцевым у него на квартире часто встречались, они дружили. О чем хоккеисты между собой говорят?
– Догадываемся.
– Вы догадывайтесь, а я вам скажу: болтали мы исключительно о хоккее и девчонках. Больше ни о чем. У всех были хорошие девчата. А вот в фильме Харламов совершенно не удался.
– "Легенда №17"?
– Да. Это не Харламов.
– Что не так?
– Как бы вам объяснить… Валерка раскрепощенный был парень. А здесь получился какой-то слишком думающий. Харламов – он практически не думал!
– Как и все молодые.
– Валерка – неглупый был, даже умный. Блестяще играл на гитаре. Но по жизни настолько свободный – да ему все до фонаря! Как Высоцкому. А киношники и с Тарасовым не угадали.
– Меньшиков вас не убедил?
– Актер неплохой. Но как такой дохляк может играть Тарасова?! Нонсенс! Нельзя же не учитывать фактуру. Почему-то на роль Сталина дохляков не приглашают. А Тарасов – это хоккейный Сталин. Неужели другого артиста не могли найти? Да хотя бы этого… Шефа поваров…
– Дмитрия Назарова?
– Ну да. У него и габариты тарасовские, и голос. Смотрелся бы органичнее.
– Вы вспомнили Высоцкого. Общались?
– Он и маму мою знал. В 36-й больнице она работала заведующей отделением, где периодически его кодировали от алкоголизма, вшивали ампулу. В благодарность Высоцкий устраивал там для врачей небольшие концерты. А я с ним уже в театре на Таганке познакомился.
– Как?
– С хоккеистами посмотрели спектакль и нас провели за кулисы, накрыли стол. Помню, разливают водочку, Валера Золотухин говорит: "Мне стаканчик". Протягивают граненый, до краев. Тут голос Старшинова: "А мне – рюмочку". У Золотухина глаза на лоб: "Слава, да ты что? Какая рюмка? Ты же хоккеист!" Пришлось Старшинову стакан накатить.
– В вашей жизни был стакан водки залпом?
– Не для меня такие объемы. Полстакана осилить могу, и все, не идет. Противно. А с Высоцким потом еще пару раз встречались на квартире.
– У кого?
– У меня. Приезжал с Золотухиным, Борькой Хмельницким, Виталием Шаповаловым.
– Под гитару пел?
– При мне – ни разу. Это Шаповалов и пел, и пил больше всех.
– На похоронах Высоцкого были?
– Конечно. Уже никого из той компании не осталось. Последним три месяца назад ушел Шаповалов.
– Лучший спектакль, который вы видели?
– При всей симпатии к "Таганке" на первом месте для меня – "Юнона и Авось" в Ленкоме. Игра Караченцова – это что-то потрясающее! Еще балет люблю – "Лебединое озеро", "Спартак"…
– Нам один вратарь рассказывал, как пытался приударить за Майей Плисецкой. Вы за балеринами ухаживали?
– Честно? Хотел, да не сложилось. А девушки в балете – высший класс. Стройненькие, элегантные, культурные.
***
– Вы две Олимпиады выиграли. Какие эпизоды всплывают в памяти?
– В 1968-м в Гренобле все против нас было. Чудом золото вырвали. Шведы нам помогли.
– Зацепили чехов?
– В матче, который шведам ничего не давал! Накануне сидим в олимпийской деревне – и вдруг они к нам приходят. Пьяные. Мы глаза вытаращили: "Вы как играть-то завтра будете?" Те смеются: "Не волнуйтесь, победим". Мы вяло киваем: "Ну да, как же…"
– Сыграли 2:2.
– Чехи сами на себя похожи не были. Мы начало матча успели глянуть – надо же, шведы-то не хуже смотрятся. Летят! А у нас вот-вот начнется решающая игра с Канадой.
– Что Тарасов сказал?
– Впервые в жизни – вообще никакой установки. Ни он, ни Чернышев слова не проронили. Вышли – и в бой! Выиграли 5:1, я забил.
– Анатолий Ионов вспоминал – после матча шведов напоили так, что они под стол сползали.
– Конечно, напоили! Не без этого. Если мы чемпионат мира или Олимпиаду выигрывали – Тарасов вопросов не имел: "Пожалуйста, отдыхайте…" А в 1972-м в Саппоро уже проще было. Американцев, которые второе место заняли, 7:2 хлопнули! Чехам пять отгрузили.
– Тарасов был фантазер. Мог в Саппоро внезапно разбить великую тройку Михайлов – Петров – Харламов…
– Вот как раз с этим ходом я его понял!
– Для чего?
– Чтоб продлить жизнь в хоккее Фирсову.
– И Викулову?
– Нет, Викулов-то был еще молодой. А Фирсов сдавал как крайний нападающий. Крайку же скорость нужна! Так что придумал Тарасов? Сдвинул Фирсова в центр, а Харламова – налево. Вместо Валеры в ту тройку отправил Юру Блинова, он в порядке был.
– Но Петров с Михайловым все это отказались понимать. Обиделись.
– Это поначалу. А потом тоже поняли. Получилось два мощнейших звена!
– У кого-то от Саппоро уцелела олимпийская экипировка. Александр Пашков нам сообщил, что до сих пор носит цигейковый полушубок.
– Из Саппоро? Ох, молодец Сашка!
– Ваш не сохранился?
– Я продал давным-давно, еще при Советском Союзе, какому-то парню. Так что у меня только медаль осталась да сувениры. Где-то у сына лежат.
– На Олимпиаде со спортсменами из других видов подружились?
– Даже роман случился – с американкой Пегги Флеминг!
– Ну и ну. Великая фигуристка, олимпийская чемпионка 1968-го.
– Почти любовь была! (Смеется.)
– Расскажите же скорее.
– Что рассказывать-то? Главное я вам уже сообщил. Как познакомились в Гренобле в олимпийской деревне, так и гуляли вместе. Пегги мне симпатизировала. По-английски я немножко говорил.
– Она красотка.
– А вы помните? Да, очень интересная.
– После виделись?
– Ни разу не встретились. Так все на Олимпиаде и закончилось.
– Позвали бы ее прямо там замуж – пошла бы?
– Кто ж знает?
– Вы же чувствуете.
– Может быть! Француженка-то хотела за меня выскочить. Так почему эта – нет?
– Какая француженка?
– Был у меня роман…
– Вы открываетесь с неожиданной стороны, Евгений Владимирович.
– Отправились мы в Женеву играть, а это франкоязычный кантон. Туда же девушка приехала из Парижа на своем автомобиле. Отдыхать. У них-то все запросто – села да поехала. Ну и влюбилась в меня! На фуршете встретились, кто-то ее пригласил. Неделю вместе провели. Женат я еще не был. Потом открытками обменивались. Писала мне на русском: "Давай поженимся".
– А вы?
– А я – что? Я в хоккей играл… Даже не представляю, как судьба ее сложилась.
– Жена у вас, кажется, стюардесса была?
– Да, познакомились в самолете. 1969 год. Сборная летела в Канаду. Года два за Наташей ухаживал. Выкраивал какие-то минуты между сборами, вся жизнь наша на базе проходила. Но она умная была женщина, все понимала.
– Выйдя замуж, летать перестала?
– Нет, я не запрещал. Пусть летает – все равно меня дома нет. Потом пригласили в японскую фирму, уж там до пенсии трудилась. Еще при советской власти "Ниссан" мне привезла из Японии. Первую в жизни иномарку. Наталье жить бы да жить, 66 лет…
– Что случилось?
– Бронхит перешел в астму. Как-то приступ, забрали в больницу – и не смогли откачать. Переживал страшно, не знал, куда себя деть. А года два назад сам чуть Богу душу не отдал. Шунтирование перенес, пять с половиной часов на столе. Еле-еле выкарабкался. Все, как выяснилось, забилось холестерином, кровь поступала в сердце по одному маленькому-маленькому сосуду.
– С доктором повезло?
– Сильно повезло. Этому профессору прилично за 70. Повертел мой снимок в руках: "Впервые вижу человека, у которого сосуды в таком состоянии, а он еще живой…" Когда же от наркоза отходил, склонился надо мной: "Знаешь, чего я боялся?" – "Чего?" – "Только одного – чтоб ты до операции не умер".
– Страшно идти на такую операцию?
– Вы – молодые, не поймете… Очень страшно! Чтоб понятнее было, представьте – меня всего разрезали. Шрам от горла до пятки.
– Жуть.
– Вам жутко слушать, а я на себя каждый день такого смотрю. Ребра до сих пор словно не мои.
– Прежде сердце прихватывало?
– Так у меня инфаркт был семнадцать лет назад! Шел из гаража – вдруг сердце сжало. Ледяной пот, дышать нечем. С трудом до квартиры дотянул. Счастье, гараж у меня рядом с домом. "Скорую" вызвали, кардиограмму сделали – все ясно, в госпиталь.
– Мальцев в 2009-м овдовел, но недавно снова женился. Может, и вы планируете?
– Нет, мне уже поздно. А Сашка – молодой. Ему семьдесят только в следующем году стукнет.
***
– До поры ваша карьера складывалась безоблачно. Со "Спартаком" дважды выигрывали союзное первенство, со сборной – две Олимпиады, три чемпионата мира. И вдруг в 26 лет загремели в армию. Как?!
– Спасибо Леониду Ильичу...
– Брежневу?
– Вышел указ за его подписью, что те, кто не служил и не достиг 27-летнего возраста, подлежат обязательному призыву. Забрили всех – спортсменов, артистов, ученых. Ни бронь, ни отсрочка не действовали. Профсоюзы, которые опекали "Спартак", ни помочь, ни защитить не могли. А знаете, что самое удивительное?
– Что же?
– У меня был привычный вывих плеча. Хроническая травма, с которой в армию не берут. Но это никого не волновало. В сапоги! Заодно и "Спартак" ослабили. Позже Юра Овчуков, тренер СКА МВО, объяснил: "Жень, у нас были такие полномочия, что могли призвать кого угодно. Больного, косого, ампутанта…"
– Сколько вам до 27-летия оставалось?
– Пару месяцев. В ЦСКА своих ребят хватало. Локтев, сменивший в тот год Тарасова, сразу дал понять, что на меня не рассчитывает. Зато Пучков сказал, что с удовольствием заберет в СКА. Вскоре в часть, где проходил курс молодого бойца, пришла бумага: "Рядового Зимина откомандировать для дальнейшего прохождения службы в Ленинградский военный округ". Но вместо этого очутился в Липецке, первая лига. Когда через некоторое время встретил на хоккее Пучкова, тот руками развел: "Извини, вытащить нереально. Ты в резерве Верховного главнокомандующего".
– Реакция?
– Шок. Не монтировалось в голове – где я, двукратный олимпийский чемпион по хоккею, и где резерв главнокомандующего… Ребята, это самая горькая и несправедливая страница моей биографии. Чувствовал себя, как человек, который не совершал преступления, а его все равно за решетку. Настоящее издевательство.
– Почему именно Липецк?
– А туда на пять лет перевели команду из Калинина. Название сохранилось – СКА МВО. Два года там – вычеркнутое из жизни время. Я потерял все – игровой тонус, интерес к хоккею, веру в справедливость. Психологически был просто раздавлен.
– Когда отслужили, "Спартак" обратно уже не звал?
– После дембеля предложил Карпову, главному тренеру "Спартака": "Николай Иванович, возьмите на сбор в Алушту. За три недели оцените мои кондиции, отношение к работе. Если что-то не устроит – расстанемся без обид".
– А он?
– "Посмотрим-посмотрим…" И пропал. А в июле звонок Тузика, в "Крылья" пригласил. В том сезоне мы Кубок чемпионов выиграли. В финале разорвали "Дуклу" – 7:0, я две забросил. Но чувствовал, что уже тяжеловато этому уровню соответствовать, все-таки в армии форму подрастерял. Решил закончить.
– Есть версия – почему Карпов не дал вам шанса?
– Доверился слухам, будто в СКА МВО постоянно режим нарушаю. Я, конечно, не ангел, позволял себе. Но меру знал. Как и Рагулин, Михайлов, Петров, Харламов, Мальцев. Был бы я пьяницей – разве стал бы двукратным олимпийским чемпионом? Да никогда! Вот сам Карпов не просыхал. Я же это видел, при нем в "Спартаке" ни один год отыграл. В том поколении были прекрасные тренеры – Бобров, Чернышев, Кострюков, Эпштейн, Богинов… Люди, которые тонко понимали хоккей, могли поддержать разговор на любую тему. А у Карпова все интересы сводились к стакану водки. Дурак дураком. Из тех, кто "х…" пишет через черточку. Если б вы побывали на его установках, послушали, насколько он недалекий, косноязычный, за голову бы схватились. Уж извините, что я так о покойнике.
– О мертвых либо хорошо, либо ничего. Кроме правды.
– Этот хороших слов не заслуживает. Особенно после его знаменитого интервью, в котором столько вранья! Я, как и многие ветераны, с того дня не подавал Карпову руки. Он, например, заявил на всю страну, что помогал Боброву и Кулагину в Суперсерии. Да Карпова близко там не было! Еще Тихонова зачем-то припечатал. Умный человек, даже если недолюбливал Виктора Васильевича, не стал бы смешивать с грязью. По крайней мере я бы точно так не поступил, хоть и были у нас непростые отношения.
– Вы что с Тихоновым не поделили?
– Как-то повез он с Карповым вторую сборную на две игры в Чехословакию. После первого матча хозяева зазвали в горы на банкет. Сливовица рекой, большинство игроков поддались искушению. Но мы с Витей Шалимовым не притронулись. А утром на собрании Тихонов вдруг начал мне выговаривать: "Зимин, капитан команды, затеял пьянку, товарищей спаивал… Возвращаемся в Москву – ставлю вопрос о снятии с Зимина звания "заслуженного мастера спорта".
– Что дальше?
– Карпов, который его и накрутил, сидит, помалкивает. Хотя в курсе, что к спиртному я не прикасался. Вечером выходим на игру – две забиваю, две отдаю. После матча в раздевалке спрашиваю Тихонова так, чтоб все услышали: "Ну, Виктор Васильевич, пил я вчера или нет?"
– А Тихонов?
– Насупился, засуетился, закорежило его. Понял – был не прав. Наконец выдавил: "Жень, ну понимаешь… Я мог и ошибиться…"
– О тренерских и человеческих качествах Карпова вы невысокого мнения. Но как же он дважды "Спартак" к чемпионству приводил?!
– Да очень просто. Что в 1969-м, что в 1976-м в его распоряжении были шикарные игроки во главе с Майоровым и Старшиновым, Якушевым и Шадриным. Интеллектуалы. Карпов им не мешал. А потом возомнил себя великим тренером. Хвост распушил, как павлин.
***
– За что Тарасов вас предателем назвал?
– Я уже на Гостелерадио работал, нужно было записать с ним интервью. Приехал в институт физкультуры, где Тарасов с лекцией выступал. Дождался, когда из аудитории выйдет, подошел. А он сверкнул глазами: "С предателями не общаюсь! Ты изменил тренерской профессии!"
– Оторопели?
– Спокойно объяснил, как из "Спартака" меня убрали. Впрочем, Тарасов и так все знал, это была хитрая рыбина. "Что ж, – говорит, – мне не позвонил? Я бы посодействовал с трудоустройством. Из тебя должен был получиться отличный тренер… Ладно, расчехляй свою аппаратуру". Дал интервью, подробно ответил на все вопросы.
– Так как вас увольняли из "Спартака"?
– Передо мной поставили задачу бороться с ЦСКА за чемпионство. Разумеется, требовалось усиление. А "Спартак" курировал секретарь московского горкома партии Альберт Роганов. Принес ему на утверждение список потенциальных новичков. Восемь фамилий. Роганов вспыхнул: "Молодой человек, не с того начинаете. Берите пример с Бескова, который в первой лиге находит неизвестных игроков, смело вводит в основу – и "Спартак" ниже третьего места не опускается. Вот как надо работать!" А я молодой, горячий, ляпнул сдуру: "Альберт Михайлович, вижу, в футболе вы разбираетесь. Но в хоккее ничего не смыслите".
– Лихо.
– Роганов глаза вылупил. Произнес по слогам: "Сейчас я разговариваю с вами не как со старшим тренером, а как с коммунистом! Если в этом году команда не попадет в призеры, будете уволены!" Я понял – моя песенка спета. Финишировали на пятом месте, и меня сняли.
– Годы спустя могли возглавить "Спартак"?
– Да, в середине 90-х, при Гелани Товбулатове. Но я уже убедился, насколько это неблагодарная работа. Второй раз на грабли наступать не хотелось. Вот на должность генерального менеджера согласился.
– Вы и сегодня считаете, что правильно поступили?
– Сто процентов! Хоть здоровье сберег, до семидесяти дожил. По тренерским меркам – немало. Нагрузка-то дикая, все время на нервах. Уж на что Тихонов обладал в Союзе сумасшедшими возможностями и составом – и то его каждый год трясло. Понимал – одну осечку простят. После второй будут оргвыводы.
– В выставочных матчах на Кубке "Спартака" вы руководили звездами НХЛ. В 1996-м на Сергея Зубова в ресторане напали на ваших глазах?
– Драки-то не было. Ирина, его супруга – девушка эффектная. К ней начали клеиться чеченцы – то ли родственники Товбулатова, то ли знакомые. Они понятия не имели, чья это жена. Сам Гелани, как назло, куда-то отлучился. Иначе бы сразу вмешался.
– Так что стряслось?
– Ирина отшила парней, те стали хватать ее, рукав порвали. Серега, естественно, вступился. А когда все улеглось, сказал, что больше его ноги на турнире не будет.
– Зубов лет восемь вообще в Россию не приезжал.
– Ну, конечно, неприятный инцидент. Не учел Гелани, что на подобных мероприятиях обязательно нужна охрана. Нельзя просто снять столики в ресторане и созвать гостей.
– Чем сегодня занимается Товбулатов?
– Не знаю, давно о нем не слышал. Гелани много хорошего делал для "Спартака". Однако война в Чечне подкосила бизнес. В какой-то момент деньги на содержание клуба закончились.
– До "Спартака" вы успели поработать с юниорской сборной, где пересекались сначала со Знарком, затем с Белошейкиным. С кем тяжелее?
– Оба – отличные ребята. Знарок – порядочный, трудолюбивый, без закидонов. Катался здорово, играл у меня на левом краю. Не возникало проблем и с Белошейкиным. Тогда он режимил. Это в ЦСКА его испортили, там было много любителей зеленого змия. Единственное исключение – Владик Третьяк. Вот он сомнительных компаний сторонился.
– Тихонов уверял нас, что Белошейкин по таланту сильнее Третьяка.
– Так скажу: у Женьки действительно были феноменальные данные. В классного вратаря мог вырасти, если б не гульба.
***
– Кто вам предложил место скаута в "Филадельфии"?
– Бобби Кларк, генеральный менеджер. Я работал в российско-канадской фирме, торговали хоккейной экипировкой. Как-то шеф пригласил на игру "Бостон" – "Филадельфия". В ложе пообщался и с Синденом, и с Кларком. Бобби спросил: "Готов стать нашим скаутом по Европе?" – "Да". Но я не думал, что это затянется на семнадцать лет.
– Дмитрия Тертышного в "Филадельфию" вы пристроили?
– Да. Когда Кларк его увидел, сказал тренеру Роджеру Нильсену: "Никаких проб и фарм-клуба – сразу в состав!" Я тоже был уверен, что Димка в "Филадельфии" придется ко двору. Хотя команда консервативная, придерживалась старого канадского стиля – "бей-беги", броски, добивание. Большие защитники, мощные нападающие.
– Тертышный в этот стиль вписывался?
– Да. Высокий, крепкий, выносливый. И очень талантливый. К сожалению, боженька отмерил ему всего 22 года.
– Погиб нелепо.
– Судьба… Чтоб получше подготовиться к своему второму сезону в НХЛ, Димка отправился с фарм-клубом в Канаду. В летний лагерь. В выходной с двумя игроками, Мишей Черновым и Фрэнсисом Беланже, арендовали моторную лодку. Решили на озере покататься. Погода великолепная, штиль. Вдруг ветер поднялся. А скорость приличная, налетели на волну. Димка сидел на носу лодки, свесив ноги. За борт смыло и винтом перерезало шейную артерию. Мгновенная смерть.
– Где похоронили?
– В родном Челябинске. Я летал на панихиду.
– Кто еще оказался в НХЛ благодаря вам?
– Саша Селиванов, например. "Филадельфия" его задрафтовала, но через несколько недель обменяла в "Тампу". Из-за чего Кларк едва не лишился должности генерального менеджера.
– Вы серьезно?
– Саша с первых же матчей за "Тампу" начал набирать очки. А Эд Снайдер, хозяин "Филадельфии", знал, что на драфте его клуб выбрал Селиванова. Звонит Кларку: "Почему этот русский за "Тампу" забивает?" – "Мы его обменяли". Тот в крик: "Вы что?! Всех уволю!"
– Что ж Кларк парня не разглядел?
– По деньгам не договорились. Саша просил около 700 тысяч долларов в год. "Филадельфия" давала в два раза меньше.
– Грязными? Негусто.
– По тем временам – нормально. Для новичка-то. Плюс бонусы!
– Когда ваши дороги с "Филадельфией" разошлись?
– Исполнилось 60 – и контракт не продлили. Стандартная практика. В НХЛ тоже на возраст смотрят.
– А почему на телевидении не задержались?
– У меня неплохо получалось. Уже почти догнал Женю Майорова, который в 80-е считался лучшим хоккейным комментатором. Но телевидение – это как театр. Столько интриг, подставок, ненависти… Если захотят человека убрать, повод всегда найдется. Ко мне прицепились в 1988-м на Олимпиаде в Калгари. За то, что с чекистом выпил.
– Каким чекистом?
– Комитетчиком из нашей делегации. Пригласил меня в ресторан. Иваницкий (руководитель главной редакции спортивных программ Гостелерадио. – Прим. "СЭ") увидел. Подняли шум, влепили выговор по партийной линии. Дескать, пьет в рабочее время – меня же в командировку направили. А уже в Москве сказали: "Пиши заявление по собственному".
– Вернулись вы в эфир двадцать лет спустя.
– Дело случая. Декабрь 2009-го, Кубок Первого канала. Шведы с кем-то играли, Женя Кузнецов предложил составить ему компанию у микрофона. Отработали, начальство в восторге. Утром звонок: "У вас есть загранпаспорт? Оформляйтесь в Ванкувер". На Олимпиаде провел кучу репортажей с хоккейных матчей. Все довольны, медаль какую-то вручили.
– А в марте неожиданно на футбол отрядили.
– Да, с Андрюшей Головановым комментировали "Спартак" – "Локомотив". И посыпались претензии. Голос не тот, дикция… Конечно, с возрастом надо связки тренировать, работать над техникой речи, повторять скороговорки. Я же внимания не уделял. На Олимпиаде-то вопросов не возникало. Но там был кураж, адреналин, постоянное напряжение. А здесь сразу все всплыло.
– Ну и?
– Весной съездил еще на хоккейный чемпионат мира в Кельн, и точка. Больше на Первый не зовут. Ну, нет так нет. Не напрашиваться же, правда?