Иногда на удивительного героя помогает набрести Telegram — и мы раздвигаем все списки, всю запланированную для «Разговоров по пятницам» череду. Выхватываем вот такого человека — который в 85 сохранил и память, и рассудок. О чем говорить, если рассудка хватает на собственный Telegram-канал?!
Мы не разучились поражаться — и этот персонаж, один из руководителей советского спортивного телевидения, нас покорил.
Аркадий Ратнер все знает, все помнит. Готов опровергать прекрасные небылицы — взамен предлагая истории новые, еще прекраснее. О Тарасове, Брежневе, Черненко, братьях Майоровых, Маслаченко, Озерове...
Кстати — про Озерова! Сколько мы слышали про изгнание самого великого комментатора отечественного ТВ с работы? Сколько было версий?
А вот теперь-то все прояснилось. Для нас и для вас.
Изгнание
— Я-то знаю, как было дело! — восклицает Ратнер. — Толкование всей этой истории неправильное! Озерова очень любил Сергей Лапин.
— Поясним для молодых — руководитель советского телевидения.
— Совершенно верно. К сожалению, в последние годы Озеров физически был очень плох, страшный диабет. Вести новости спорта в программе «Время» вроде легче, чем репортажи, — но все равно тягот хватает. Из своей комнатки надо идти в одну аппаратную, другую, смотреть сюжеты, вычитывать текст...
— Коллеги не помогали?
— Озерова опекала Аня Дмитриева, буквально все за него делала. Но, видимо, Николай Николаевич был уже не слишком хорош в программе «Время». Однажды я стал свидетелем тяжелого разговора.
— Что за разговор?
— Я был заместителем Александра Иваницкого, руководителя главной редакции спортивных программ. Сижу в его кабинете — на столе красный телефон, прямая связь с Лапиным. Только на одного абонента. Вдруг звонок — ощущение, что чудовищной силы! Какой-то необычной! Впервые я увидел, что Лапин звонит. Иваницкий берет трубку. Вскакивает — и разговаривает стоя.
— Боялся шефа?
— Иваницкий — супермен, олимпийский чемпион по вольной борьбе. Но перед Лапиным трепетал, как и все остальные! Вижу, бледнеет. Кладет трубку и произносит: «Знаешь, что он мне сказал?» — «Что?» — «Передай Озерову, чтобы в программе «Время» больше не выступал!»
— Ничего себе.
— Иваницкий озвучил чужую волю. Но для всех остался человеком, «убравшим Озерова». Я вам расскажу, что произошло с другим нашим руководителем — Сергеем Кононыхиным. Тот до спорта заведовал киноредакцией. Уже в перестройку по какой-то причине сняли с эфира передачу Эльдара Рязанова. Сообщил режиссеру Кононыхин. А закончилось тем, что в «Огоньке» Рязанов дал огромную статью — «Почему в эпоху гласности я ушел с ТВ». Виновником всего на свете выставил именно Кононыхина.
— Сильно.
— Хотя тот ничего не решал — просто огласил чью-то высокую волю! Вот и у Иваницкого с Озеровым то же самое. Была еще история. Говорили, будто Иваницкий выживал Маслаченко. После какого-то конфликта. Вранье!
— Сколько же неправды вокруг.
— До 1988-го Иваницкий и Маслаченко были не разлей вода. Вместе ездили на Олимпиаду в Калгари. У нас в офисе IBC, международном телецентре, постоянная связь с Москвой. Я там сидел с утра до вечера!
— Иваницкий тоже?
— Он-то пропадал на целый день. Потому что соревнования по горным лыжам проходили не в Калгари, а где-то в стороне. Ехать часа два. Туда отправлялся Маслаченко — и брал с собой Иваницкого! Проведет репортаж — и остается кататься сам. Еще Александра Владимировича учит. Вот такими были друзьями.
— Когда все сломалось?
— Тот же 1988-й, Сеул. В аэропорту между ними произошел крайне неприятный разговор. Так и разошлись. Но еще четыре года Маслаченко работал — и в 1992-м ушел сам!
— Что же случилось в Сеуле?
— Вы уверены, что стоит рассказывать?
— Ни секунды не сомневаемся.
— Мы возвращались домой. Вся группа подвязана под самолеты — сначала рейс из Сеула в Токио. Там ночуем, наутро в Москву. Загрузились в автобус, по пути надо заскочить в телецентр, забрать аппаратуру. Маслаченко нет и нет! Иваницкий махнул рукой — едем без него! Оставил охраннику доллары для Маслака. Чтобы добирался на такси.
— Добрался?
— Раньше нас! Вот тогда у них и состоялся разговор, который все перевернул. Иваницкий отругал Маслаченко — тот ответил. Кстати, из-за нашей группы пассажиры самолета два часа сидели и ждали. У нас 30 билетов — и гора оборудования!
— Маслаченко банально проспал? Человек-то непьющий.
— Это да, не пил вообще. Не знаю, почему опоздал. Мы дружили до последних дней, вместе работали на «НТВ-Плюс». Но той темы не касались.
— Так что происходило после разговора Лапина с Иваницким — по поводу Озерова?
— Иваницкий ему все сказал. Для Николая Николаевича это была трагедия. Но еще раз подчеркну — убрать его приказал Лапин. Человек, который любил Озерова.
— Тогда почему такое решение?
— Возможно, Сергею Георгиевичу тоже сверху позвонили. Главная причина ухода Озерова из программы «Время» — малоподвижность. В этом смысле был полной противоположностью Маслаку, из которого жизнь прямо фонтаном била. В 1986-м Николай Николаевич съездил еще на чемпионат мира в Мексику и все.
Озеров
— В чем уникальность Озерова?
— Молодые коллеги посмеиваются — мол, «партийный комментатор»... Это у Озерова было — но он мастер репортажа! Не так подробно, как Маслаченко или Женя Майоров, вникал в суть игры — зато какие голосовые данные! Артист!
— Хороший был человек?
— Широкой души. Всем помогал. Детские сады, телефоны, квартиры... Он, извините, задницей открывал любую дверь. Исполнял как большой артист. Вот пример: в 1978-м я купил автомобиль. На Гостелерадио пришло 40 машин — я взял «Жигули». А надо куда-то ставить. Не под окно же!
— Неужели угоняли?
— Еще как! А около дома пустырь. Чистое поле! Кто-то оградил кусок — сделали стоянку. Чтобы получить место, требуется разрешение какой-то конторы. Нахожу ее на Цветном бульваре, некий Иван Иванович разговаривает со мной небрежно. Средней руки начальничек. Ничего не вышло, и я звоню Озерову, который в этот момент на хоккейном чемпионате мира в Праге: «Беда — не могу добиться элементарной вещи...» — «Так! Кому набрать?!» Диктую телефон того начальника. Озеров: «Завтра в 12 часов будь у него в приемной».
— Случилось волшебство?
— Приезжаю. Сижу. Еще несколько человек ждут. Внезапно распахивается дверь — выскакивает человек с выпученными глазами: «Кто здесь Ратнер?! Проходите! Нам звонил Озеров, вот бумага. Ставьте машину где хотите». Николай Николаевич потом пересказал диалог с этим гражданином. «Здравствуйте, это вас Озеров беспокоит. Вы, наверное, смотрите чемпионат мира. Я сейчас здесь, в Праге...» Тот одеревенел: «Да-да, Николай Николаевич! Смотрим с упоением!» — «Ну и как у вас дела? Как погода в Москве?» Тот обалдел окончательно.
— Немудрено.
— Озеров: «У нас завтра игра, а Харламов приболел. Но к матчу будет в порядке». Так продолжалось минут пять — и в конце выдал: «Есть меня коллега, Аркадий Ратнер. Никак не может решить проблему с автомобильной стоянкой...» — «Николай Николаевич, да что вы! Мы всё уладим!»
— Не в тягость было Озерову заниматься подобной чепухой?
— Да он наслаждение получал! Знаю три-четыре случая, когда Озеров вот так звонил — и люди падали с кресла. Готовы были ему домой нести ордер на квартиру!
— На кого-то магия не действовала?
— Допускаю. Но обычно срабатывало. Место на парковке — пустяк! У меня был еще случай, просто невероятный. Вот в этот дом на пустыре я переехал 50 лет назад. Как раз были матчи с канадскими профессионалами. К дому даже кабель телефонный не успели проложить.
— И?
— Хватило одного звонка Озерова, чтобы мне в квартиру протянули «воздушку». Во всем 12-подъездном доме у меня единственного был телефон! Как вам?
— Потрясающе. Жаль, нет у нас своего Николая Николаевича.
— Из всех редакций к нему шли. Безотказный! В 1977-м на чемпионате мира в Вене я в очередной раз убедился, насколько же популярен Николай Николаевич. Накануне вылета нам выдали какую-то сумму на транспортные расходы. В валюте. Обычно эти деньги никто не тратил, к концу командировки старались списать, чтобы переложить себе в карман.
— Ловко.
— Суточные-то копеечные. А тут небольшая прибавка. Но! На бумаге, подтверждающей, что средства израсходованы, должна стоять подпись советского посла. Или атташе.
— Уровень.
— В посольство явились втроем — Озеров, Майоров и я. Узнав, что в приемной сам Озеров, посол отбросил все дела и кинулся к нему навстречу с объятиями: «Николай Николаевич! Дорогой! Рад вас видеть, проходите, пожалуйста...»
— Они были знакомы?
— Нет! Но посол выглядел настолько счастливым, будто к нему пожаловал... Ну, не знаю... Джавахарлал Неру!
— Вы мастер образов, Аркадий Фалькович.
— Мы с Женей остались в приемной, а Николая Николаевича посол пригласил в кабинет, напоил чаем, моментально все подписал. Перед Озеровым открывались любые двери!
Прокол
— Серьезные проколы у Озерова случались?
— 1976-й, Инсбрук. Вел с Наумом Дымарским открытие Олимпиады. Сложная штука!
— Что сложного-то?
— Этому сценарию чуть ли не сто лет — строгий порядок, кто за кем, как произносится клятва. А Озеров с Дымарским в силу расхлябанности сценарий, конечно, не смотрели. Вообще-то, Николай Николаевич был крайне осторожен — а тут ни с того ни с сего решил дать политические оценки! Причем самые примитивные!
— Господи. Это как?
— «Вот чехословацкая сборная. Республика Чехословакия преуспевает в экономике, но больше славится своими спортсменами — хоккеистами, футболистами...» — и какие-то политические выводы. Озеров человек самостоятельный, ведет свою игру — но здесь всем было ясно: не туда занесло.
— Дымарский не пресек?
— Сидит рядом, поддакивает. А я с Иваницким в олимпийском телецентре, у нас прямая связь с Москвой. Говорят: «Лапин хочет побеседовать с Озеровым, организуйте соединение». Мы могли вывести звонок в комментаторскую кабину. Сами слышали весь разговор — я готов повторить дословно. Вряд ли вы это опубликуете.
— А вы скажите — мы попробуем.
— «Какого хера, Озеров, вы заменяете товарища Громыко?!» Для Николая Николаевича это был страшнейший удар! Сколько мы ездили по соревнованиям — он ни разу не выпивал! А в тот вечер с Дымарским заглядываем к нему в номер и видим картину: сидит на кровати, на тумбочке бутылка «Столичной». Озеров, фантастический трезвенник, пьет в одиночестве.
— А что такого-то ему сказали? Подумаешь...
— Бесцеремонно, через всю Европу — «какого хера?!» Но Лапин был прав. Репортаж для Озерова неудачный.
— Со всяким случается.
— При этом к своим репортажам Николай Николаевич относился трепетно. На «НТВ-Плюс» молодежь стала истошно орать при голевых моментах. Спрашивают: «Зачем?» — «Мы повторяем Озерова...» Да никогда Озеров не орал! Его «Го-о-л!» — это было артистично! Я-то знаю, как родилось.
— Как?
— Мы с Маслаченко видели, с каким восторгом Озеров наблюдает за комментаторами из Южной Америки. Стоял, разинув рот, — так это волновало его артистическую суть! Время спустя сидели в гостинице, закусывали, что-то обсуждали — и вдруг Озеров поднялся, во весь голос: «Го-о-л!» Мы отшатнулись.
— А говорите — не орал.
— Оказывается, он целых полгода отрабатывал, как правильно выкрикнуть. На следующий день выдал в эфире — и стало фирменным знаком. А кому-то кажется, если голосить во всю ивановскую — это будет а-ля Озеров. Николай Николаевич сын оперного певца, сам поклонник оперы. Следил за голосом! Придет в комментаторскую кабину — и перед репортажем распевается. Слышим: «О-онегин, я скрывать не стану...»
Спарре
— Где-то вычитали — на прощальном матче Яшина пьяный футболист в прямом эфире пытался отобрать у Озерова микрофон.
— Нет. Было другое. В тот день в динамовской раздевалке установили камеру. Там в перерыве Озеров должен был взять коротенькие интервью у Яшина и Бескова, главного тренера. А Николай Николаевич еще и матч комментировал. Когда закончился первый тайм, быстро спустился под трибуны, шагнул в раздевалку, включил микрофон. И тут администратор команды Сергей Ильин, известный в прошлом футболист, громко произнес: «Какого *** (хрена) вы сюда пришли?!»
— Нетрезвый?
— Понятия не имею. Но все это прорвалось в эфир.
— Последствия?
— Как ни странно, обошлось.
— Откуда разговоры, что Озеров во время репортажа выругался матом?
— Загадка! Я полвека отработал на ТВ — таких случаев не было! Озеров человек интеллигентный, даже в повседневной жизни мата себе не позволял. А уж в репортаже... Немыслимо! Вот если бы подобный слух пустили про Яна Спарре, я бы не удивился.
— Это почему же?
— Он-то выпивал, иногда вел репортажи подшофе. Да и за руль спокойно садился пьяным. Но водил виртуозно! В любом состоянии!
— Машина у него была с ручным управлением?
— Нет, обычный «Москвич». Но вопрос понятен. Спарре с детства передвигался на костылях. В первые послевоенные годы подорвался на снаряде, найденном во дворе. Ногу отняли по колено. Мне обидно, что сегодня Спарре совсем забыт. Несправедливо! Между прочим, именно он — первый спортивный телекомментатор.
— А Озеров?
— Второй. Его позже подпустили к эфиру. А Ян с конца 1950-х комментировал и футбол, и хоккей, и тяжелую атлетику. Чувствовалось, не хватает образования, не слишком грамотный с точки зрения русского языка — окончил-то всего 10 классов, в институт не поступил. Но репортажи получались замечательные. Спарре был очень обаятельным, прекрасно разбирался в спорте. В штанге вообще непревзойденный мастер...
— Гены.
— Ну да. Отец — многократный чемпион СССР по тяжелой атлетике, работал тренером, судьей. Об этом виде спорта Ян знал все. А кто автор легендарной фразы «Голы, очки, секунды»? Тоже Спарре, так называлась информационная программа, которую он и вел много лет. Но в 1970-м Лапин объединил отделы спорта телевидения и радио, руководителем назначил Мелик-Пашаева. Он почему-то относился к Спарре без большой симпатии, стал потихоньку задвигать. Затем пришел Иваницкий, Ян с ним почти сразу рассорился — и с той поры был уже на вторых ролях.
— Умер молодым.
— В 48. В машине, возле Дворца спорта.
— Должен был что-то комментировать?
— Нет, отправился днем в «Лужники» по своим делам. А я сижу в редакции, вдруг звонит заместитель Анны Синилкиной, директора Дворца спорта: «Аркадий, беда! К нам приехал Спарре — и умер. Прямо в автомобиле». Ян был не очень здоровым человеком. Жаловался на сердце, высокое давление, горстями таблетки пил. Они лежали рядом, на пассажирском сиденье...
Ария
— Как у Озерова было с юмором?
— Порядок. Обожал рассказывать две истории. Для него на «Маяке» периодически готовили концерт по заявкам. Оперные арии в исполнении отца — Николая Николаевича Озерова-старшего, солиста Большого театра. Садился дома у приемника, слушал, умилялся. А среди знакомых Озерова-младшего был Александр Покрышкин, знаменитый летчик, трижды Герой Советского Союза. Однажды после концерта, расчувствовавшись, он позвонил Озерову и сказал: «Коля, спасибо! Хорошо спел!»
— На полном серьезе?
— Да. Был уверен, что тот не только комментирует, но еще и в опере поет. А Озеров и не думал разубеждать.
— История номер два.
— 1974-й, наши хоккеисты возвращаются из Канады после матчей со сборной звезд клубов ВХА во главе с Бобби Халлом и Горди Хоу. Событие! Лапин поручает организовать для программы «Время» прямое включение из аэропорта. Прибытие самолета в девять вечера, но уже утром в Шереметьево выдвигается ПТС, автобус с осветительной аппаратурой, бригада самых опытных операторов. И Сергей Покровский, мой заместитель.
— Зачем так рано?
— Чтобы вместе с диспетчерами подобрать идеальное место для съемки, куда после посадки направится самолет. Там нужно расставить прожекторы, подключить их с помощью дизеля, все проверить. Целая эпопея! То же самое было в 1972-м, когда встречали сборную из Канады после Суперсерии. Тогда прошло без сучка и задоринки. А здесь...
— Что?
— Звонит мне Покровский: «Нас не пускают!» Какая-то накладка по линии «Аэрофлота». Начинаем судорожно обрывать телефоны, пытаясь добиться разрешения на въезд съемочной группы. Но время идет — ничего не меняется. Покровский уже в панике: «Мы не успеем!»
— Как быть?
— Бегу к Летунову, главному редактору программы «Время», объясняю ситуацию. Он набирает первому заму Лапина — Мамедову. А тот — Бугаеву, министру авиации. Через две минуты вопрос решен! Как говорил потом Покровский, все сотрудники службы пограничного контроля, включая начальников, кинулись к нашим техникам, помогали разматывать кабели, таскали аппаратуру.
— Успели?
— Да! Тем временем Озерову, который летел вместе с командой, через экипаж сообщили о предстоящем включении. Задача-то несложная — операторы снимают, как хоккеисты спускаются по трапу, а на верхней ступеньке сам Озеров берет интервью у Бориса Кулагина, главного тренера. Все бы ничего, но Николай Николаевич сдал в багаж цивильный костюм. Оставшись в тренировочном — стареньком, потертом. Советским спортсменам такие выдавали в 1952-м перед Олимпиадой в Хельсинки.
— Что же делать?
— Николай Николаевич со смехом описывал, как его одевали всем самолетом. Один крупный мужчина отдал рубашку, другой — пиджак, третий повязал галстук. А вот штаны для мощной озеровской фигуры найти не удалось. Так и остался в тренировочных.
— Ой.
— Да это не проблема! Через пилотов передал в Москву инструкции операторам — чтобы снимали его по пояс. С заданием справились — штаны в кадр не попали. На следующий день Лапин всем объявил благодарность.
Суперсерия
— Режиссер Ян Садеков уверял, что фраза Озерова «Нам такой хоккей не нужен!» просочилась в эфир не в 1972-м, как принято считать, а в 1974-м — во время матчей со сборной ВХА.
— Яша напутал. Начнем с того, что Озеров — один из тех, кто приложил руку к организации Суперсерии. Еще в 1960-е он впервые побывал на играх НХЛ и был ошеломлен. Уровнем хоккея, атмосферой на арене, музыкальными вставками. Правда, для чего они, Озеров не догадывался. Но после его рассказов и в Союзе на хоккейных матчах зазвучал электроорган. Воспринималось как милый дивертисмент. Лишь через много лет выяснилось, что эти вставки — сигнал для телевидения, где сразу включается реклама, и продолжить матч арбитр может только с последним аккордом.
— Каким образом Озеров поучаствовал в проведении Суперсерии?
— Через Александра Яковлева, который в те годы занимал руководящую должность в отделе пропаганды ЦК. Хоккей он любил, болел за «Спартак», к Озерову прислушивался. Тот не уставал повторять, что матчи нашей сборной с канадскими профессионалами станут незабываемым зрелищем. Но идея не находила поддержки ни у спортивных чиновников, ни у Тарасова. Очередное предложение из Канады пришло в 1972-м, когда сборную уже возглавлял Бобров. И он сразу согласился! Не смутило даже, что той весной свой первый чемпионат мира с треском проиграл.
— Так как родилась озеровская фраза?
— Решающий матч Суперсерии. На «Волге» Николая Николаевича приезжаем в Лужники. Он в приподнятом настроении, садимся пить кофе в служебном буфете. Я минут на пять отлучаюсь. Возвращаюсь — Озеров сам не свой, мрачнеет на глазах. Позже узнал, что к нему подошел кто-то из партийных работников, которых тогда за кулисами было полно, и попрекнул — мол, напрасно вы нахваливаете канадцев.
— А он нахваливал?
— Да просто объективно оценивал их мастерство. Началась трансляция. Озеров вел репортаж от бортика, я стоял рядом и слышал, как менялась его тональность. Все больше внимания обращал на грязноватые приемы канадцев, тычки. А потом заваруха с участием Алана Иглсона. Его скрутили милиционеры, Маховлич бросился на подмогу, замахнулся на них клюшкой... Тут-то Озеров и воскликнул: «Нам такой хоккей не нужен!»
— Экспромт?
— Сто процентов! После матча Озеров подвез меня до метро. Я видел — он в подавленном состоянии, жутко переживает из-за беседы с партийцем. Ту фразу в эфире больше никогда не произносил. Но она все равно ушла в народ.
— Кто для вас главный герой Суперсерии?
— Якушев! Отыграл гениально, даже Харламова затмил. Это был фейерверк! Во всех четырех московских матчах получал перстень как лучший хоккеист. Якушев — игрок своеобразный. Высокого роста — сгибался и быстро шел вдоль борта. Канадцы, приученные ловить на силовые приемы, поймать его никак не могли.
— Почему?
— Такая низкая посадка. Канадским телевизионщикам очень хотелось получше показать Якушева. Всё расспрашивали нас: «А как вы его берете крупным планом?» Их оператор тоже не мог подстроиться — как и защитники.
— А вы?
— Мы отвечали — нет у нас моды брать крупным планом! Кстати, развею миф, будто канадцы играли очень грубо, пытались наших покалечить. Че-пу-ха!
— А как же охота Кларка на Харламова?
— Да бросьте, какая «охота»?! Канадцы привыкли играть жестко, на грани фола. Но наши в обиду себя не давали. Тот же Харламов мог ответить кому угодно. Все остальное — байки а-ля «Легенда № 17». Как и рассказы, что Кларк сломал Валерию ногу.
— Вы рушите легенды — в прямом и переносном смысле.
— Олег Белаковский, врач сборной, говорил мне, что никакого перелома у Харламова не было. Просто сильный ушиб. Он же тот матч доиграл, седьмой пропустил, а в восьмом снова вышел на лед. За всю серию была только одна серьезная драка. Когда Мишаков схлестнулся с Жильбером.
— Кто кого?
— Женька — задиристый, мощный, с пудовыми кулаками, но драться на площадке не умел. Жильбер быстро натянул ему на голову свитер и отметелил так, что за парня стало страшно. В Советском Союзе из канадцев упорно делали непримиримых врагов, постоянно подогревали эти настроения. Зато сами канадцы отзывались о наших весьма доброжелательно. Вы читали мемуары вратаря Кена Драйдена?
— Нет.
— О русских хоккеистах пишет с теплотой. То, что канадцы действительно с уважением относились к нашим, подтверждает и другой эпизод. 1998-й, Цюрих, чемпионат мира. Возле пресс-центра в полумраке замечаю Рагулина, которого пригласили на турнир с группой ветеранов. Стоим, беседуем. Внезапно к нему подлетает мужик, радостно пожимает руку, говорит что-то по-английски. Саша растерянно кивает. А когда тот уходит, поворачивается ко мне: «Аркадий, кто это?» — «Как?! Ты не узнал Фила Эспозито?!»
— Что Рагулин?
— Меняется в лице и со скоростью Борзова бросается вдогонку. Кричит: «Фил, май френд!» И вот картина — в коридоре два громадных мужика с улыбкой до ушей. Обнимаются, потом кулаками и локтями начинают друг друга подталкивать, вспоминая о каких-то игровых моментах, каждый на своем языке объясняет, как рад этой встрече...
— С Харламовым вы общались?
— Мало. Хотя снимал его и для наших программ, и для документального фильма, который заказали о сборной по просьбе канадцев.
— Что за фильм?
— 30-минутный, вышел в 1975-м в объединении «Экран». Название незамысловатое — «Советские хоккеисты». Я — автор сценария, закадровый текст читает Озеров. Недавно наткнулся в интернете, включил и чуть со стыда не сгорел.
— Почему?
— Позорный фильм! Агитка в духе времени. Но перед нами и поставили задачу — показать спортсменов-любителей. Один сдает экзамены в институте физкультуры, другой — представитель рабочей династии... А Харламова последний раз я видел незадолго до гибели.
— Где пересеклись?
— В Останкино. Выхожу поздно вечером из телецентра, смотрю — Харламов стоит около «Волги». Ждет Ирину, жену, она у нас работала.
— Кем же?
— Ассистентом режиссера в музыкальной редакции. Рядовой сотрудник, просто нажимала кнопки. С Ириной я не был знаком. А Валерий тогда обратился ко мне с неожиданной просьбой: «Ребята улетели на Кубок Канады — могу как-нибудь с ними поговорить?»
— По телефону?
— Нет, через Озерова. Он же не в кабине любил комментировать, а от бортика. В 1972-м в разгар Суперсерии ко мне на ночную запись попросились жены Боброва и Кулагина. Сидели тихо, смотрели матч. А в перерыве Озеров окликнул Всеволода Михайловича и Бориса Павловича, протянул микрофон — и каждый сказал супруге несколько слов.
— Вне эфира?
— Разумеется. Я объяснил Харламову, что у него будет такая же возможность перекинуться парой фраз с Михайловым или Петровым. Попросим Озерова — и кому-то из них даст в перерыве микрофон. «Спасибо, — ответил Валерий. — Ближе к матчу я вам позвоню». А дня через два или три — авария...
Тарасов
— С Тарасовым вы как познакомились?
— Вот Стас Гридасов — бывший сотрудник «СЭ», в прошлом главный редактор GQ — разоблачил культ Тарасова. Я ему за это очень признателен!
— Не жаловали Анатолия Владимировича?
— Не в этом дело. Тут история другая.
— Мы влюбились в ваши истории.
— Тарасов — величайший! И как тренер, и как артист-импровизатор. Я еще внештатным корреспондентом снял его тренировки — с бросанием дисков и камней. Всем сюжет понравился — пустили чуть ли не в программе «Время»!
— Тарасов оценил?
— С того дня только меня и просили ездить снимать Тарасова. Вот и признался Гридасову — что культ личности Анатолия Владимировича создал во многом я. Про его тренировки снял сюжетов шесть. Затем был фильм «Хоккей, хоккей». Полнометражный.
— Чудесная картина.
— Там показывали, как армейцы пашут в Кудепсте. Я тоже присутствовал. Режиссером был Виктор Викторов — а мы помогали. До сих пор перед глазами, как Петров и Михайлов швыряют друг другу булыжники! Посмотрите, в интернете это осталось. Съемка феноменальная.
— На сборах в Кудепсте при жаре и адских нагрузках запрещено было пить.
— Этого не помню — зато другое врезалось в память: Тарасов всю съемочную группу пригласил в самый фешенебельный ресторан.
— Какой же считался «фешенебельным»?
— На горе Ахун. Выпивали, Тарасов платил за всё. А помощники какие у него были — Кулагин, Локтев...
— Любил вас Анатолий Владимирович?
— На дружбу я не претендую — но ему в Кудепсте было скучно. А рассказчик Тарасов бесподобный. Вот приехал я, его московский знакомый. Постоянно зазывал к себе — и сыпал историями. Я все запомнил!
— Да мы руки готовы вам целовать.
— Но рассказывал своеобразно! Отправлялись на пляж, заходили в море. Тарасов здорово умел лежать на воде. У меня же почему-то не получалось. Он раскинет руки — и блаженно произносит: «А теперь слушай...»
— А вы?
— Барахтаюсь рядом! Или плаваю вокруг Тарасова брассом — пока не завершится рассказ!
— Хотели бы мы посмотреть.
— Начал вдруг вспоминать про авиакатастрофу команды ВВС, в которой погиб его брат Юрий. Говорит: «Знаешь, Юрка перед вылетом пришел к нам домой. Увидел шикарные духи «Красная Москва», которые я достал своей Нине Григорьевне. Не «Шипр» какой-то — она была безумно рада! А Юрка взял — и весь флакон на себя вылил. Через день погиб. Вот такое у меня последнее воспоминание о брате».
— Какая история.
— Еще одну запомнил — футбольная команда ВВС боролась за выход в высшую лигу. А тренировал ее Тарасов!
— Это прошло мимо нас.
— Главный конкурент — «Пищевик», который курировал нарком Зотов. А ВВС поддерживал Василий Сталин. Предстоял решающий матч. Тарасову докладывают: явились гонцы от «Пищевика», ребятам из ВВС принесли взятку. Тот в растерянности. Записывается на прием к Василию Иосифовичу. Приезжает, рассказывает...
— А в том кабинете разговор короткий?
— Сталин нажимает кнопку — в кабинет заходит молодой красавец генерал. «Сейчас Анатолий Владимирович тебе все доложит. Прошу довести это дело до конца!» До матча — дня четыре. Тарасов мне говорит: «Мы сидим на сборах, никто не звонит. Будто и не было ничего. Думаю — наверное, замяли...»
— А не замяли?
— Далее было вот что — я слышал подтверждение этой истории и от других людей. Произошло невиданное! На стадионе «Динамо» за руку поймали человека, который двум футболистам ВВС передавал деньги. В подтрибунном помещении!
— Ах, безобразие.
— Тарасов описывал: выходит из автобуса, у заборчика толпа болельщиков. Видит — кто-то машет рукой. Тот самый молодой генерал улыбается: «Все в порядке!»
— Фамилии известны?
— В «Динамо» в тройке с Юрзиновым играл мальчик по фамилии Стриганов. Вот его отец был в команде ВВС. Эту фамилию мне называли.
— Кто подтверждал?
— Кулагин. Он в той футбольной команде был запасным. А как сложилась судьба пойманных игроков — ей-богу, не знаю! Вообще, я имею отношение к трем феноменальным историческим сюжетам из тарасовской жизни.
— Давайте по порядку.
— Звонят мне: «Анатолий Владимирович просит тебя приехать. У нас появился совсем молодой парнишка, вратарь. Его надо обязательно снять! Это будущая звезда!»
— Ясно, о ком речь.
— Приезжаю — и снимаю первую тренировку в основном составе 17-летнего Третьяка. Не помню, показали эту пленку или нет. Жалко, не сохранил — сейчас продал бы за бешеные деньги!
— Это уж как пить дать.
— Самое интересное — Тарасов активно участвовал в съемке. Брали крупным планом ворота — там Владик. Ему с разных углов бросают. За воротами на животе лежит Тарасов. Всё на камеру комментирует.
— Ни разу в него шайбой не попали?
— А как попадешь? За воротами же! А Владик постепенно стал отодвигать Толмачева и Толстикова.
— Второй случай?
— Тарасов позвонил уже сам: «Приезжай, будет интересная тренировка». Отправляюсь с оператором. Идем в зал, где поднимают тяжести. Обычно там Юрий Власов тренировался. Почему-то пусто. Заглядываем на территорию — ага, ЦСКА бегает по аллеям парка!
— Тарасов тоже?
— Семенит впереди! Пять минут бегают, десять. Я ничего не понимаю. Садимся с оператором на скамеечку, ждем. Вдруг кто-то к Тарасову подходит — он всю команду разворачивает, несутся к теннисному корту.
— Что там?
— Оказывается, тренировался министр обороны Гречко! Едва маршал наигрался, пошел к выходу — команда перед ним. Во главе с Тарасовым. Грязные, потные...
— Вот картина-то.
— Слышу издалека — Анатолий Владимирович докладывает: «Товарищ министр обороны! Команда ЦСКА готовится к предстоящему матчу. Рапортует полковник Тарасов!» Ради этой сцены и бегали 15 минут. Потом мне Локтев говорит: «А что ты удивляешься? Тарасов постоянно такие фокусы устраивает!»
— Силен. Третий сюжет?
— Это уже в сборной. Тарасов бежит с хоккеистами. Впереди строя, задает темп. Вижу: держат курс на плавательный бассейн. Врываются туда, Тарасов лезет на шестиметровую вышку. Голосит: «За мной!»
— Полезли?
— За ним карабкается вся команда. Анатолий Владимирович с этой вышки падает в бассейн. Разрезая воздух тем же криком: «За мной!»
— Хоть кто-то воздержался от прыжка?
— Самые именитые — Фирсов и Борис Майоров, который отчетливо произнес: «Да на хер мне это нужно?! Я что, сумасшедший?» Мы потом разговаривали — Борис уверял, что вышка была десятиметровая. Но я думаю — пониже. Еще он добавил, что Коноваленко прыгать не стал. Тот плавать не умел, хоть из Горького.
Анекдот
— Передачи с Тарасовым — чистый мед.
— Да, рассказчик восхитительный, умел себя держать в кадре. Любил все эти выступления. А вот Чернышев почему-то камер и диктофонов сторонился. Пару раз я брал у него интервью — чувствовалось, в тягость Аркадию Ивановичу разговоры с журналистами.
— Кадры-то остались, как Тарасов прыгает с вышки?
— Нет. Не сняли!
— Почему?
— А мы даже не поняли, что сейчас случится! Все было настолько стремительно!
— Эх.
— Бежать-то мы за ними бежали — но в зале еще и света не было. Думаю, бассейн после хоккеистов пришлось чистить. Они же чумазые, прыгали в кедах, в форме после кросса!
— Батюшки.
— Потом мокрые отправились в раздевалку. Да и с Гречко мы кадры упустили. Но это-то ладно, а вот за бассейн обидно.
— Тарасов умел обижаться.
— На меня тоже обижался из-за ерунды. Хотя смешно говорить — «на меня»! Озеров, Володя Дворцов и Дима Рыжков активно пропагандировали идею — нужно встречаться с канадцами. А Тарасов и Чернышев сопротивлялись! Я точно знаю — а Гридасов и документы нашел, которые все подтверждают. Позже в книгах начали писать — «Анатолий Владимирович мечтал о матчах с канадскими профи, был первым энтузиастом». Вероятно, Тарасов в последние годы сам уверовал в мысль, что он этих встреч хотел. Еще очень странную вещь опубликовал мой молодой друг Леня Трахтенберг.
— Как звучит — «мой молодой друг Трахтенберг»...
— Я Леню уважаю — он сам себя сделал из простого деревенского парня. Я его так и звал — «Леня люберецкий». Вот написал: дескать, с Александром Нилиным были в гостях у Боброва, тот рассказал, что Тарасов просился к нему вторым тренером в сборную на Суперсерию-1972. Да это неслыханно! Невозможно поверить!
— Не горячитесь так, Аркадий Фалькович.
— Знаете, какие были отношения у Боброва с Тарасовым? Жили в одном доме. Под аркой встретились две «Волги» нос к носу — Всеволода Михайловича и Анатолия Владимировича. Стояли долго — ни один не желал пропускать!
— Александр Гомельский наблюдал за этим великим стоянием с балкона — умирал от смеха. От него вся Москва и узнала.
— Ну не анекдот ли? Анекдот! А у Кулагина я специально уточнил — могло ли быть такое, чтобы Тарасов просился ассистентом к Боброву?
— Что ответил?
— «Кто эту чушь придумал?!» Бобров сперва выгнал Тарасова из своей тройки. Начиналось-то все в таком составе: Бабич, Тарасов, Бобров.
— Затем появился Шувалов?
— Да. Очень талантливый игрок. А Бобров, пользуясь связями с Василием Иосифовичем, дал понять: надо Тарасова...
— ...Подвинуть.
— Вроде того. И Тарасов стал главным тренером футбольной команды ВВС. Причем неплохо ее тренировал.
— Вывел в высшую лигу, судя по всему?
— Да. А потом из гордости ушел.
— Тоже сюжет?
— Еще бы! Василий Иосифович ему дал список людей, которых на свое усмотрение пригласил в ВВС. Человек шесть. Самых-самых! В том списке были Трофимов, Симонян, за которым Сталин свой самолет выслал, — увезли прямо со спартаковского сбора!
— Так чем был недоволен Тарасов?
— Заявил Сталину: «Нет, мне эти люди не нужны, буду комплектовать сам». На том и расстались. Тарасов полностью ушел в хоккей.
— Вы знали тот ЦСКА изнутри. Вратаря Толмачева, которого зарезала собственная дочка, тоже?
— С Толмачевым удивительная история!
— Вы просто кладезь.
— Я про него и забыл уже. Когда-то ребята говорили — работает директором магазина электротоваров. И тут звонок у меня дома: «Я дочь Толмачева, вратаря ЦСКА. Вы могли бы сказать несколько слов об отце? Он умер...»
— Вот так номер.
— Что-то я вспомнил, наговорил — я же Витьку знал. Сразу всплыл в памяти случай, как ему на тренировке шайба попала в кадык. Маски-то были какие? Толмачева долго откачивали. Все это рассказал. Что парень был хороший, дружелюбный. Но как вратарь послабее Коноваленко. Потом в интернете вижу, ссылка на областную газету: «Аркадий Ратнер — о Викторе Толмачеве»... А время спустя новость — по подозрению в убийстве задержана дочь!
Рукопись
— Брежнев действительно любил хоккей до безумия?
— Просто помешался на нем. Лапин обязан был ставить все хоккейные матчи ЦСКА в эфир! Все до единого!
— Рассказывали, Брежнева на хоккее в третьем периоде запрещено было показывать. Сидел поддатый.
— Открою вам тайну — Леонида Ильича вообще запрещали показывать. Словно и нет его на трибуне!
— Почему?
— Вот такие были у Лапина заскоки. Ответственным назначил лично меня. Проморгай мы этот момент — на следующий день не работал бы ни я, ни Садеков. А легенду сложили, будто в третьем периоде раскрасневшийся Брежнев начинал Суслова похлопывать по плечу. Хотя сидел с кружкой пива, сигаретой. Расслабленный. Не при фраке. Брежневская болезнь хоккеем — одна из главных тем нашего тогдашнего существования.
— В чем еще выражалось?
— Озеров по субботам заходил к Лапину — давал полный отчет по хоккейным делам. А у Лапина прямой контакт с Брежневым. Тут же докладывал Леониду Ильичу: Харламов заболел, у Рагулина травма, Тарасов сказал то-то и то-то...
— К хоккею Леонид Ильич не терял интереса до последнего дня?
— А это история! Была у нас в главной редакции программ Жанна Фомина. Меня ненавидела.
— С чего бы?
— Потому что вечно я приходил с какими-то трансляциями — и ломал привычную, удобную сетку. Говорил: «Вот матч ЦСКА — куда хотите, туда и ставьте!» А тут неожиданно появляется сама: «Вы в курсе, что надо почаще «Спартак» показывать?» Я одурел! Пошел к нашим кремлеведам из программы «Время». Они-то и шепнули — начинается постепенное восхождение Константина Черненко. Он был ярый болельщик «Спартака»!
— На уровне Брежнева?
— Даже более квалифицированный. Как-то в воскресенье сижу на программе «Время». Вдруг звонок: «Аркадий, быстро к «вертушке». Тебя ищет Лапин». Мчусь наверх — дрожат руки, ноги. Что ему понадобилось?!
— Что?
— Слышу в трубке: «Здравствуйте, Аркадий Фалькович. Как работается?» Просто как с родственником говорит!
— К чему дело шло?
— Вот к какому вопросу: «Что из спорта планируется?» Отвечаю — показательные выступления фигуристов. А по московскому каналу в записи — чемпионат мира по конькам. Рассказываю с гордостью. На том конце пауза — и голос меняется: «Почему не запланирована трансляция из Ижевска? Матч «Ижсталь» — «Спартак»!»
— Обомлели?
— Это не то что второй сорт — пятисортный хоккей! Я только и смог выдавить: «Сергей Георгиевич...» От ласки потерял бдительность совершенно! Пытался что-то возразить — а тон уже ледяной: «Матч надо показать!»
— Кладет трубку?
— Да. Оглядываюсь — наши дежурные стоят, открыв рты. Спрашиваю: «Вы хоть раз из Ижевска транслировали матчи?» — «Никогда». Подключаем «Интервидение», там техники начинают обзвон. Наше счастье — запланирована трансляция на Удмуртию. Есть у них и ПТС, и комментатор.
— Это везение.
— До матча два часа. Но спутников-то еще не существовало. Все шло по подземным линиям.
— И что с того?
— Заявку надо было подавать за три дня — проверять коммуникации. Звоню дежурному министерства связи. Объясняю: так и так, хотим через два часа показать матч из Ижевска. Тот меня посылает — и бросает трубку. Но у нас был козырь.
— Желание товарища Черненко?
— Нет-нет. Генрих Юшкявичюс, заместитель Лапина, имел обыкновение проводить выходные в Доме творчества Софрино. Дозваниваюсь: «Генрих Зигмундович, такая катавасия!» — «Не волнуйтесь, все будет в порядке».
— Было?
— Через час тот самый дежурный министерства связи, который крыл меня матом, звонит уже сам: «Мы готовы вещать...» Ну и организовали репортаж. Зрители даже не предполагали, сколько людей стояло на ушах. Все из-за персональной заявки Черненко.
— Прекрасная история.
— У меня еще есть. Я был в очень хороших отношениях с Кулагиным, книгу за него писал. Закончить не успели — он умер.
— Вот несчастье.
— Так у меня все бумаги и остались лежать... Кулагин тогда тренировал «Спартак». Накануне матча с ЦСКА сижу в гостях у Бориса Павловича. Что-то мне диктует, я записываю. Звонит телефон. Кулагин берет трубку — я понимаю, что разговаривает с Прибытковым.
— Это кто?
— Первый помощник Черненко, доктор исторических наук. Фанатичный болельщик «Спартака»! Кулагин говорит: «Да, Виктор Васильевич», «Да, мы готовы», и все в таком духе. Потом пауза — и Кулагин молчит. Две минуты, три. Стоит, прижав трубку. Наконец произносит: «Да, Константин Устинович! Будем стараться. Спасибо за пожелания!»
— Вот это да.
— Черненко лично позвонил перед матчем с ЦСКА! Пожелать удачи!
— Он уже был генсеком?
— Нет. Генеральным секретарем стал после смерти Андропова. Но силу в Политбюро набрал большую. А с Брежневым они были связаны давними узами.
— Бог с ними. Скажите другое — заметки с Кулагиным так и сгинули?
— Это целая драма. Кулагин страшно жаждал победы над Тихоновым! Все к тому шло — в 1982-м «Спартак» должен был выигрывать чемпионат СССР. Команда здорово подтянулась. Появилась шикарная тройка — Капустин, Шепелев, Шалимов. Вдруг узнаю — у Кулагина то ли инфаркт, то ли инсульт. Полгода лежал неподвижно... А книжка позже вышла в переработке Игоря Тузика.
— Это как так?
— Игорь Николаевич — человек достойный. Играл за «Крылья», был вице-президентом ФХР. Бориса Павловича опекал как родного.
— Отдали Тузику рукопись?
— Нет. Когда Кулагин умер, мой приятель Валерий Штейнбах хотел эти листочки опубликовать.
— Он руководил издательством «Физкультура и спорт»?
— Да. Что-то у нас не сложилось — я и забыл про рукопись. Потом Маргарита Сергеевна, вдова Кулагина, позвонила: «Аркадий, а где бумаги? Сохранились?»
— Зачем?
— Внук, что ли, хотел посмотреть... Я привез, отдал. И все оказалось у Тузика. Я не хочу ссориться с ним или судиться — но у меня есть журнал «Физкультура и спорт» за 1982 год. Напечатана глава из этой книжки. Так и написано — отрывок книги о Борисе Кулагине". Называется «Я смотрел хоккей». А внизу — «литературная запись Аркадия Ратнера». Можете открыть произведение Игоря Николаевича — найдете то же самое. А подпись — Тузик и Вуколов. Был такой корреспондент ТАСС в Швеции, с хоккейным уклоном.
Гагарин
— В недописанной книжке Кулагина были интересные подробности?
— Помню потрясающий рассказ Бориса Павловича. Он окончил военный институт физкультуры в Ленинграде и поехал уполномоченным по спорту в Оренбург. Где легендарное летное училище. Проводил там соревнования. В баскетбольной команде мелькнул невысокий парнишка. Игрой не выделялся — но спорил по любому поводу! Настолько Кулагину надоел — выгнал его с поля. А со временем подружились. Оказался спортивный пацан. Кулагин говорил — однажды утром открывает газету: «Ого! Во всю первую полосу этот, мой!»
— Кто же?
— Гагарин!
— Фантастика.
— После встречались на хоккее — Гагарин раздвигал толпу, сам подходил к Кулагину. Обнимал словно отца.
— Вы Гагарина живьем видели?
— Да. Но не разговаривали. Хотя парень был доступный. Без гордыни. На хоккей регулярно ездил! Матч заканчивается — идет в раздевалку ЦСКА вместе с Германом Титовым. Их там привечали.
— Из-за чего Кулагин терпеть не мог Тихонова?
— Что-то личное. Однажды врукопашную друг на друга пошли.
— Ого.
— Да-да, толкались! Поэтому Кулагин так и рвался доказать, что может побеждать ЦСКА. В 1972-м он помогал Боброву в сборной, когда играли с канадцами. Два года спустя матчи с ВХА. Боброва по ряду причин отодвинули — главным стал Борис Павлович. В 1975-м выиграл чемпионат мира. В 1976-м — Олимпиаду.
— Все отлично.
— А потом неудачи, проиграли два чемпионата мира подряд. Кулагина сняли, назначили Тихонова. Борис Павлович уехал тренировать в Данию. Сразу вывел команду на первое место. Мы перезванивались. А дальше кое-что случилось.
— Не томите. Что же?
— Был у меня друг — Александр Колодный. Заместитель Грибачева в журнале «Советский Союз». Грибачев — поэт, Герой Соцтруда, на работу приезжал редко. Всем рулил Колодный, человек своеобразный.
— Как и многие герои нашего рассказа.
— Он полдня проводил в ЦК! Уже и сам стал персоной — а наша дружба пошла на спад. Вдруг звонит: «Я к тебе еду, неотложное дело!»
— Что стряслось?
— Несмотря на огромное количество высокопоставленных покровителей, хоккейный «Спартак» в это время валился, без конца менялись тренеры. Карпов, Борис Майоров, Черенков... Саша приезжает и рассказывает: «Сегодня встречался с помощником Черненко Прибытковым».
— Который уже всплывал в нашей истории.
— «Знает, что я разбираюсь в спорте. Спрашивает: в чем беда «Спартака»? Чем ему помочь? Подумайте и расскажите!» Вот и приехал Колодный ко мне — консультироваться. Я сразу ответил — возвращайте из Дании Кулагина, все наладит. Сели за мою пишущую машинку, отбили три слова — «Борис Павлович Кулагин». Подписали — Александр Колодный, Аркадий Ратнер. Есть у меня подозрение, что Сашка потом бумагу перепечатал — и оставил только свою фамилию. Но это неважно. Отправился он в ЦК — и в 1978-м под Новый год Кулагина из Дании вызвали в Москву. Сделали предложение: у вас в марте заканчивается контракт, возвращайтесь и принимайте «Спартак». Вот так команда обрела главного тренера — с нашей подачи.
Брежнев
— Генсекам вы руку пожимали?
— Нет, но с Брежневым у меня был прямой контакт. 1972-й, Суперсерия. Матчи в Канаде игрались — а у нас три часа ночи. Лапин распорядился: показываем в записи, в 19.00. Перед программой «Время».
— Трезвое решение.
— Каналы подчинялись Гостелерадио. Оттуда запрет: о счете до трансляции ни слова! А у нас в редакции телефон разрывался.
— Народ желал узнать?
— Разумеется. А я принимал все четыре передачи. Был на связи с Озеровым. Вызвал наш человек из КГБ, сказал: «Запишите телефон. Никому не сообщайте. Серия закончится — этот номер забудете навсегда».
— Что за телефон?
— А вот слушайте. После матча в пять утра я должен был позвонить — и человек на том конце провода все записывал: «Счет? Ага. Что интересного? Драки были?» Почему-то очень волновал этот момент. Не знаю, с кем разговаривал. Наверное, с дежурным.
— Из приемной Леонида Ильича?
— Да. А как я догадался? Потому что главное начиналось позже! Я уезжал домой — и на делах в «Останкино» оставался Женя Степанюк. Ночной дежурный. Все время просил: «Дай мне какую-нибудь справочку по матчу». С 8 утра на «вертушку» звонили один за другим: «Это из приемной Черненко! Из приемной Андропова! Устинова!» Еще черт знает кого.
— Потрясающе.
— Бедный Женька, который в хоккее ни бельмеса, по моей бумажке зачитывал референтам: «Гол — Харламов, счет такой-то...» Но из приемной Брежнева не звонили ни разу.
— Ясно, для кого вы докладывались посреди ночи.
— Брежнев приезжал на работу — ночная сводка уже на столе. Как рассказывают, сразу обзванивал всех товарищей: «Снова наши выиграли!» Так что связь с Брежневым у меня была. Но односторонняя.
— Хоть такая.
— Был еще случай. 1980 год, московская Олимпиада. Я отвечал за трансляции на первом и четвертом каналах. На четвертый сбрасывали все предварительные соревнования, которые мало кого интересовали.
— Что не устроило Леонида Ильича?
— Провозгласив Игры открытыми, он укатил в Крым. Отдыхать. А на прощание попросил Лапина — раз хоккея нет, показывай, пожалуйста, побольше бокса.
— Хе-хе.
— 1/16 финала по боксу на первой кнопке, естественно, не покажешь. Решили — отправляем на четвертую. А там уже программа сверстана и опубликована! Иваницкий мне звонит: «Надо переделывать!» ПТС на боксе стояли — могли показывать сколько угодно. Собирались записывать всё — для дневников и программы «Время». Та самая Жанна Фомина от происходящего совершенно очумела. Я был ее первым врагом — а тут стал ближайшим другом!
— Перетряхнули всю программу?
— Да, засунули в нее весь бокс. Но возникла другая напасть — Крым, где блаженствовал Леонид Ильич, не принимал четвертый канал!
— Засада на каждом шагу.
— Всесильный Юшкявичюс вместе с министром связи эту проблему за два дня решили. Сверстали программу. Каждый день — три часа бокса. Фомина мне звонит: «Готовы?» — «Да!» — «Отпечатали?» — «Все сделали. Вам отдать?» — «Нет. Оставайтесь у меня в кабинете, я ухожу. К вам придут».
— Кто?
— Я не понял — кто должен прийти. Сижу, жду. В 6 вечера открывается дверь — майор из правительственной курьерской службы. Кладет программу в папочку, отдает честь — и исчезает. Вот так три дня я вновь был на прямой связи с Леонидом Ильичом.
Лапин
— Вы же и комментатором успели поработать.
— Недолго. Первый репортаж провел в 1962-м. Через восемь лет меня отодвинули. К власти пришел Лапин — а ему не нравилось, когда в прямом эфире появлялись люди с такими фамилиями.
— Была версия вашей отставки из комментаторов — играли ЦСКА с «Химиком». Третьяк запустил несколько шайб — тут-то вы на него и обрушились. С избыточной силой.
— Уже не помню, что я сказал про Третьяка. Но случайно совпало — на следующий день Лапин собрал отдел трансляций. Поговорить, познакомиться. Он нас только-только объединил. В кабинете сидели Озеров, Маслаченко, Еремина, Рашмаджян... Вдруг Лапин наткнулся глазами на меня. И как с цепи: «Вчера я послушал репортаж Ратнера. Это безобразие! Больше всего возмутило, что он говорит с одесским акцентом!»
— Боже. Откуда?
— Я тоже поражен: откуда? Я в третьем поколении москвич! После собрания Еремина чуть не заплакала! Просто на глазах всего коллектива распял. С тех пор я не комментировал. Хвалил ли Третьяка, ругал — но вот что-то Лапину не понравилось...
— Придирался? Или что-то за его гневом было?
— Не знаю, ей-богу! Но повторяю: царил антисемитизм. Да какой! Мне запретили привлекать Вадима Мулермана. Его полностью отцепили от ТВ. Могу открыть тайну.
— Это мы любим.
— Приходили люди из музыкальной редакции в спортивную — лично мне предлагали 10 тысяч долларов, если в какой-то передаче покажем клип Мулермана «Трус не играет в хоккей». Он же был первым исполнителем!
— Вот это расценки.
— Да-да. 10 тысяч долларов — только пропусти! Какие-то друзья Мулермана. Всё думали: как же протолкнуть? Я жене еще сказал: «Вот сейчас взять — и идти искать новую работу».
— Не взяли?
— Отказался. Слишком велик риск. Лапин бы всех разогнал.
— Каких еще певцов-евреев он задвинул?
— Нину Бродскую, Ларису Мондрус, Майю Кристалинскую... Оставил одного Кобзона! Тот был непотопляемый. Правительственный певец.
— Песня «Трус не играет в хоккей» не звучала вообще?
— Разве что по радио. В кадре Мулермана не было совсем. Хотя к тому моменту с Лещенко и Кобзоном он шел через запятую. Котировался!
— Незадолго до Олимпиады-1980 Лапин пережил трагедию...
— Да, весь телецентр об этом говорил. Ужасная история. У дочери Сергея Георгиевича была квартира в правительственном доме на Кутузовском. Как-то с грудным ребенком отправилась на прогулку. Вызвала лифт, двери открылись, стала с коляской заходить спиной. И не заметила, что кабина отсутствует.
— Этаж?
— Четвертый. Упали в шахту. Девушка разбилась насмерть, а малышку удалось спасти. Лапин держался мужественно, уже на следующий день был на работе. Вообще, из всех руководителей отечественного ТВ Сергей Георгиевич для меня — номер один.
— Вы серьезно?
— Абсолютно. Да, он был верным членом партии. Со всеми вытекающими — вроде требования произносить в эфире «претендент», а не Корчной. Но в остальном сделал много хорошего для телевидения, внес в его развитие гигантский вклад.
— А конкретнее?
— Понятно, на первом месте для Лапина была программа «Время» — лицо страны. На втором — спортивная редакция. Из-за интереса Брежнева к спорту курировал лично. А на третьем месте — культура. Исключительно благодаря Лапину на ТВ появилось множество чудесных программ о музыке, театре, литературе. С его подачи Ираклий Андронников записал цикл рассказов, а оркестр Мравинского — все концерты Чайковского. Золотая коллекция телеспектаклей, фильмы Марка Захарова — это тоже Лапин.
— Надо же.
— Сейчас всё в архиве Гостелерадиофонда, который зарабатывает на этом бешеные деньги. При внешней сухости и тяжелом характере Лапин был очень образованным человеком, страстным любителем поэзии. Его библиотека считалась одной из лучших в Москве. Журналисты-международники постоянно привозили ему то, что в Союзе не издавалось, — Цветаеву, Гумилева, Мандельштама, Пастернака. Приятельствовал с великими мхатовскими стариками, а ближайшим другом Лапина был артист не вполне подходящей национальности — Лев Наумович Свердлин из театра Маяковского. Вот такие парадоксы.
— Георгий Сурков вспоминал в интервью, как Лапин надолго отстранил его от эфира: «В 1981-м в программе «Время» шел репортаж о победе наших хоккеистов на Кубке Канады. Желая сэкономить секунды, чтобы показать побольше спортивных сюжетов, я оборвал картинку на моменте, когда мы забросили решающую шайбу. Утром на летучке Лапин накинулся на меня: «Вы дурак на букву «м»! Вы испортили праздник советскому народу, не дав послушать гимн СССР! Вам нет места на телевидении».
— Не помню. Но раз Гера сказал в интервью — значит, было. У меня с ним другой эпизод связан. Однажды в выпуске новостей, делая подводку под мой сюжет, Сурков с торжеством объявил: «А сейчас о хоккее вам расскажет Аркадий Райкин...»
— Блистательно.
— Феноменальная оговорка! Вся редакция от смеха лежала в судорогах. Главное, референтом в программе «Время» работала девушка по имени Катя. Ее родители дружили с Райкиным. Потом рассказывала — Аркадий Исаакович даже расспрашивал их: «Что это за журналист, с которым меня перепутали?»
— Срывы трансляций на вашей памяти были?
— Самый жуткий случился в 1972-м на Олимпиаде в Мюнхене. Футбол, СССР — ГДР, матч за бронзу. Озеров комментирует. 90 минут заканчиваются, счет 2:2.
— Дополнительное время?
— Да. Но минут через семь картинка прерывается, на экране надпись: «Финал Олимпийских игр по хоккею на траве». Занавес.
— ???
— В Мюнхен отправили большую бригаду. А в Москве контроль за организацию репортажей, прямых включений возложили на меня и Костю Либкнехта, внука знаменитого революционера. В силу неопытности мы еще не очень понимали, что такое международный телевизионный канал, как там все устроено. И совершили прокол. Чудовищный, непростительный!
— Какой же?
— Трансляции из Мюнхена шли на все страны по международному каналу. В телетайпе, который получили накануне, было четко написано: финал хоккея на траве стартует после окончания основного времени футбольного матча. Показ дополнительного не предусмотрен. Для него нужно было заранее зарезервировать специальный канал, который работал бы исключительно на Советский Союз. Но ни Либкнехт, ни я об этом не знали!
— Выкрутились?
— Когда картинка исчезла, мы сразу пустили заставку — олимпийскую эмблему. А телевизор превратился в радиоприемник, поскольку Озеров как ни в чем не бывало продолжал репортаж. Отдел выпуска был на грани обморока. Да и мы с Костей тоже.
— Надо думать.
— 20 минут неподвижная заставка в прямом эфире — уникальный случай в истории отечественного телевидения! Конечно, если бы начальники докопались до истинной причины такого казуса, нам бы голову оторвали. Слава богу, они не стали вникать, наутро даже благодарность объявили. Нас еще и новшество в регламенте спасло — в тот год, если дополнительное время заканчивалось вничью, пенальти не били. С финальным свистком Озеров сообщил, что бронзовые медали получат обе команды, — и мы с облегчением вышли из эфира.
Колосков
— Спросили мы Иваницкого: «Почему Вадим Синявский, великий радиокомментатор, на ТВ себя не нашел?» В ответ услышали: «Ему там было неуютно. Синявский мыслил образами. Но если они идут вразрез с тем, что видишь на экране, это довольно странно...»
— А я процитирую Льва Филатова, который в одной из статей анализировал работу Синявского. Отмечал его наблюдательность, эрудицию, умение импровизировать, потрясающее чувство юмора. А закончил так: «Вадим Святославович — выдающийся мастер радиорепортажа. Но к годам расцвета телевидения опоздал». Все знали, что он любил приукрасить события на футбольном поле. На ТВ это не работало. Плюс надо учитывать, что в 1970-м, когда отделы спорта радио и телевидения объединили, Синявский уже был болен.
— Онкология?
— Да. Через два года его не стало. Но мне все-таки удалось прокомментировать с ним один матч.
— Футбольный?
— Хоккейный. С участием «Спартака». Я еще был внештатником — и вдруг говорят: «С вами Синявский хочет провести репортаж». Я обомлел.
— Как прошло?
— Замечательно. Я гонял шайбу, а он в паузах произносил какие-то реплики. Одна сохранилась в памяти. Когда в течение минуты удалили Майорова и Старшинова, Вадим Святославович изрек: «Наконец-то эти непростые ребята оказались на скамье штрафников». А перед футбольным матчем у Синявского был целый ритуал, о котором мне поведал Сергей Покровский.
— Что за ритуал?
— Сережа молодым попал на ТВ. В институт не поступил, но очень любил спорт, и мама, работавшая на «Маяке», привела его к Мелик-Пашаеву. Тот сказал: «Хорошо, будешь помогать Вадиму Святославовичу». И вот они вместе приезжали на стадион «Динамо». Для Синявского специально открывали ворота со стороны Южной трибуны, где находился ресторанчик. Там его уже ждал...
— Давайте угадаем — накрытый стол?
— Нет-нет, официант с подносом. И рюмочка коньяка. Синявский опрокидывал, вежливо прощался, доходил с Покровским до Северной трибуны, поднимался в комментаторскую кабину и начинал готовиться к репортажу.
— Говорят, одна из его любимых фраз: «Мужчина должен быть гладко выбрит и слегка пахнуть коньяком».
— Я такого не слышал, но коньяк он любил, это точно. Синявский не только футбол комментировал. Первый шахматный репортаж по радио провел в 1933-м, с матча Ботвинник — Флор. Ну и в дальнейшем с удовольствием освещал этот вид спорта. Потом появился Дымарский, который Синявского боготворил, считал своим учителем. При этом уверял, что в шахматах тот ни черта не смыслит.
— Допускаете?
— Вполне. Мне кажется, Синявского привлекала атмосфера шахматных турниров. Пройдется по залу Чайковского, пропустит рюмочку, отработает прямое включение — и дальше ходит, наблюдает, с кем-то переговаривается... Согласитесь, есть в этом своя прелесть.
— Безусловно. Правда, что именно Синявский уговорил композитора Матвея Блантера, автора «Катюши», сочинить «Футбольный марш»?
— Да, они дружили. Для программы Спарре «Голы, очки, секунды» я брал у Матвея Исааковича интервью. Он жил в «композиторском» доме напротив Центрального телеграфа, позвал в гости. Встретил радушно, рассказал, как они с Синявским сидели на матчах с секундомерами, высчитывая, сколько времени футболисты бегут трусцой из тоннеля до центра поля. Интересно, эти позывные по-прежнему звучат на наших стадионах?
— Теперь не всегда.
— Жалко. Еще мне запомнился еврейский выговор Блантера. Я понимал, какой будет реакция начальства, так что на монтаже пришлось помучиться. А знаете, с кем было сложнее всего в этом плане? С Колосковым!
— И у него еврейский выговор?!
— Нет, другое. В речи проскальзывает — «ибенть». Для связки слов. В телеинтервью такие вещи убрать непросто. Кажется, ерунда — секунда. Но звук вырезаешь — и кадры уже не совпадают, лицо начинает скакать.
— Ну и какие варианты?
— Нужна заставка в кадр. Например, микрофон. Или еще что-то. Ох, сколько же я с Колосковым бился! Помню, поручили взять у него интервью в «Лужниках» в перерыве хоккейного матча сборной. Говорю: «Слава, это прямой эфир, всего пять минут. Умоляю, давай без любимого словечка. Держи себя в руках...»
— А он?
— Улыбнулся, кивнул. Все прошло нормально. Когда камеру выключили, Колосков отправился в ВИП-ложу. Через некоторое время и я туда заглянул. Смотрю — сидит с рюмочкой. Чуть печальный: «Аркадий, я не удержался, сказанул». — «Не может быть! Я не заметил, у редактора тоже претензий не было...» — «Да я жене позвонил — сразу отругала. Мол, ты в своем репертуаре».
— Жене можно верить.
— Да, Татьяна Григорьевна — дама интеллигентная, в прошлом директор музея Ленина. Но кроме нее на то словечко никто внимания не обратил. Был еще любопытный момент. В 1980-е мы регулярно записывали с Колосковым интервью по итогам футбольного сезона. Вопросы разнообразием не отличались, ответы — тем более. Все это стало трафаретом.
— Тоска.
— Вот-вот. Завершается очередной чемпионат, Покровский вздыхает: «Ну что, надо опять ехать к Колоскову». Делает паузу — и хлопает себя по лбу: «Хотя зачем? Все равно говорит одно и то же. Давай перемонтируем прошлогоднее интервью, разбавив остатками, — из того, что не вошло». Так и поступили.
— Браво! Осталось узнать реакцию Вячеслава Ивановича.
— Я позвонил ему, предупредил: «Слава, в этот раз не будем тебя дергать, отнимать время. У нас есть старое интервью, очень хорошее. Его и поставим». — «Аркадий, не вопрос. Я тебе доверяю».
— Вы с Колосковым на «ты»?
— Конечно. Знакомы-то сорок с лишним лет! Мне еще Кулагин о нем рассказывал. В институте физкультуры Колосков писал диссертацию. Тема — как повысить игровую работоспособность хоккеистов. В качестве экспериментальной базы использовал сначала ЦСКА Тарасова, затем «Крылья», которые Кулагин тренировал. Игроки Колоскова проклинали!
— Опыты на них ставил?
— Вроде того. Когда сезон завершился и все команды ушли в отпуск, он предложил еще две недели поработать. Кулагин увез «Крылья» в Кисловодск, там каждый день бегали кроссы с полной выкладкой, тягали железо. Слава Анисин жаловался мне: «Да мы этого Колоскова видеть не можем!»
— Кулагин-то зачем на это пошел?
— Верил в науку. Как и Тарасов. Борис Павлович сдружился с Колосковым, в 1977-м в Вене нас и познакомил. Это был первый чемпионат мира, на который тот приехал уже в ранге руководителя отечественного хоккея.
Чары
— Везло вам на встречи.
— Да уж. В 1980-х появилась программа «Субботний вечер в Останкино». Приглашали знаменитостей. Каждая редакция должна была раз в два месяца сделать свою передачу. Мы подготовили четыре — вы должны их помнить! Первая — с Юрием Власовым.
— Да, Иваницкий нам про ту передачу рассказывал — герой дико обиделся на то, что вырезали какой-то кусочек.
— Так они с Власовым всегда враждовали!
— Вот это новость.
— В 1960-е считалось, что эти двое — сильнейшие люди мира. Власов и Иваницкий.
— Один штангист, другой — борец.
— Не знаю про отношение Власова, мы были знакомы шапочно. Но Иваницкий к нему относился ревниво. Вот сделали передачу о Власове. Даже для перестроечных времен — крайне острая, сверх!
— Что было дальше?
— Следующая передача — с академиком Амосовым. Тот пропагандировал здоровый образ жизни. Третьим был Святослав Федоров. Тоже говорил о пользе спорта.
— Какие люди.
— Федоров — уникальный. Сначала пригласил нас с Иваницким на дачу. Потом поехали смотреть бассейн «Олимпийский». Пустили нас — Федоров разделся и на одной ноге...
— Отстегнул протез?
— Да, был без протеза. На костылях подошел к вышке, отложил. На одной ноге полез наверх!
— Господи.
— Мы с Иваницким открыли рот! Федоров залез на десятиметровую вышку — и спрыгнул! Все ахнули! А на даче у него была своя конюшня.
— У Федорова не просто конюшня была — целый комплекс.
— Мы видели — держал четырех лошадей. Сняли, как обхаживает их... А последняя, четвертая передача вообще прогремела!
— Кто был?
— Кашпировский. Это ведь мы его нашли!
— Поразительно.
— Иваницкий где-то отыскал. Привели в Останкино, предъявили людям — с этого и началось сумасшествие.
— Ну и как вам Кашпировский в личном общении?
— Я с ним по минимуму контактировал. Помню, был момент — попросили меня в останкинской студии подойти к нему, что-то уточнить. Иду к гримерке. Возле двери охранник: «Вы куда?» Объясняю: дескать, я один из создателей этой программы. «Нельзя никому!» — отвечает. Так и не пустил. Потом Кашпировский сам вышел — поговорили в коридоре. Но вы обратите внимание — он уже с охраной ходил!
— Куда ж без охраны.
— Как-то в редакции звонок. Слышу в трубке: «Что делать? На следующий день после передачи Кашпировского моя дочь впала в транс — и не вывести. Куда мне обращаться? Как до вашего психотерапевта добраться?»
— Значит, сила реальная?
— Я оценивать не берусь — но случаи были!
— На себе воздействие почувствовали?
— С самим Кашпировским я общался постольку-поскольку. Как человек он мне казался неинтересным. Малокультурным. Напрочь. Но!
— Чары-то действовали?
— На меня — ни секунды. Вот режиссеры и гримеры, которые готовили его перед съемкой, говорили — аура какая-то есть. Благодаря Кашпировскому я оброс таким количеством знакомых!
— Догадываемся — почему.
— Умоляли достать билетик на его представления! Ко мне очередь стояла!
— Вы ведали билетиками?
— Выступал он раза три — мне выдавали по 10 билетов. Среди тех, кого снабжал, — ответсек еженедельника «Футбол — Хоккей» Гена Радчук. У него супруга хворала. Да и свою жену я водил. Сам сидел в зале — ничего не почувствовал. Но рядом было большое движение среди людей. Это факт.
— Аллан Чумак прошел мимо вас?
— Да Чумака я знаю как облупленного! Он же работал у нас в спортивном отделе редактором трансляций. Пришли мы на телевидение одновременно — прежде Аллан был неплохим велогонщиком. Однажды руководитель нашей федерации волейбола Владимир Саввин попросил сделать интервью с президентом ФИВБ Полем Либо. Остановился тот в «Метрополе». Там жила Софи Лорен, прилетевшая на кинофестиваль.
— Так-так.
— Показывается Либо в дверях — Чумак с оператором идут к нему навстречу. А мужик из толпы, ожидающей Софи Лорен, подает голос: «Это кто?» Саввин возьми, да ответь: «Чарли Чаплин. Вы не узнали?» Толпа забыла про Софи — смяла все преграды!
— В ту пору Чумак еще не колдовал?
— От нас он ушел — работал в московской редакции, в учебной программе. Как там себя вел — мне рассказали.
— И как?
— Часами сидел с телефонной трубкой в руках, что-то негромко в нее наговаривал. Народ-то подумал: может, с девушкой беседует? Прислушались — что-то не то несет! Вообще, Чумак бабник был, «ходок».
— Вот это новый штрих.
— Обычный по тем временам «чувак». Как их называли. Из тех, кто и в стилягах побывал, и узкие брюки носил. Нормальный парень. Даже хороший! Пиво вместе пили. О чем угодно говорили — ни разу он не упомянул о своем даре. Вроде внезапно на него снизошло. Я тоже воспользовался его услугами.
— Как мага?
— Ну да. Жена заболела, набрал Чумаку — вдруг поможет? Он попросил дать ей трубку и сказал: «Сейчас вы меряете пульс. Сколько у вас? 75? Хорошо. На каком этаже живете?» — «На пятом». — «Так, спускайтесь на третий. Поднимайтесь пешком на два этажа вверх. Снова меряете пульс и звоните мне».
— Все исполнила?
— Да. Набирает ему: «95!» Аллан что-то глубокомысленно отвечает... Но результат нулевой! Потом запретили пропагандировать его идеи. Как и Кашпировского.
Запреты
— А на советском ТВ какие были запреты?
— Все переплелось с политикой. Помимо трансляций я занимался подготовкой сюжетов для программы «Время». Как-то в нашей видеотеке появились люди в погонах — изъяли все ролики, где присутствуют Белоусова с Протопоповым. Записи исчезли в неизвестном направлении.
— После их побега за границу?
— Да, когда остались в Швейцарии. Упоминать эти фамилии запрещалось категорически! В 1980-х «Крылья» играли с «Сент-Луисом». Там сбежавший из Праги Недомански забросил шайбу. Матч транслировали в записи, и Лапин распорядился: ни одного крупного плана этого хоккеиста!
— Какая добрая причуда.
— Два часа, оставшиеся до выхода в эфир, мы занимались тем, что вымарывали Недомански. Чтобы не показать его гол. Чтобы сам не мелькнул на скамейке. Про матч Корчной — Карпов вы и без меня все знаете. Нам запрещалось фамилию Корчного называть!
— С хоккеем-то проще. Там разных Недомански 25 человек. Можно переключить фокус.
— И здесь выворачивались — говорили «претендент». А сюжеты из Багио шли постоянно. То Карпов и Корчной сидят за столом, то обмениваются рукопожатиями... Мы Корчного вымарывали. Проворачивали такие трюки, что казалось — Карпов играет с тенью!
— Попал бы Корчной крупно в кадр — досталось бы всем?
— Не то слово!
— Случались проколы на схожие темы?
— На таких вещах горели — вспомнишь и вздрогнешь! Совершенно неожиданных! Кто-то из наших фигуристов — кажется, Четверухин — выступал под мелодию из фильма «Доктор Живаго». Зарубежного. Естественно, ни Кононыхин, ни Саркисьянц понятия не имели, откуда музыка.
— Кто раскусил?
— В этом главный сюрприз — кто-то в ЦК оказался знатоком. Был страшнейший скандал! Сделали так — фигурист катался, а музыку у нас наложили другую. Или случай, после которого я оказался на грани увольнения.
— Что-то особо драматичное?
— Прошли события в Чехословакии. Показываем Приз «Известий». Все обострено в отношениях. Каждый матч на ножах. Прокололся ассистент режиссера, который давал все в эфир, — но виноватым сделали меня. Как руководителя отдела трансляций.
— Так что случилось?
— Затянулась предыдущая передача — и не пустили в эфир чехословацкий гимн.
— Да и черт с ним.
— Что вы! На следующий день чехословацкое посольство устроило грандиозный скандал! А Лапин всех собак спустил на меня. Хотя эпизод с гимном — чистая случайность. Держали бы заставку до первого вбрасывания — и все было бы в порядке.
Майоровы
— Кто из комментаторов был вашим лучшим другом?
— Женя Майоров. Так вышло, что я круто изменил его судьбу. На чемпионате мира в Финляндии Озеров решил провести репортаж с Борисом Майоровым, который в то время тренировал местный «Йокерит». Лапин был в восторге от того, что получилось. Позвонил Иваницкому: «Возьмите Бориса в штат на должность комментатора».
— А Иваницкий?
— Под козырек. Не зная, что у Майорова контракт с «Йокеритом». Когда я сообщил об этом, Иваницкий приуныл. Ну и велел мне как ответственному за телетрансляции искать замену. Я сразу подумал об Игоре Дмитриеве, бывшем капитане «Крыльев». Умный, интеллигентный, язык подвешен. Идеальная кандидатура! Но Игорь сказал, что уже дал согласие тренировать «Ижсталь». В тот же вечер на хоккее встречаю Женю Майорова. Подхожу: «Хочешь на телевидении поработать?» — «Ты шутишь?» — «Нет. У нас вакансия».
— Чем он тогда занимался?
— Был директором спартаковской школы. Женя попросил несколько дней на раздумья. Наконец перезвонил: «Я готов!» Приехал, попробовали.
— Впечатление?
— Тягостное. Стеснительный, зажатый, не слишком красноречивый. Но со временем раскрепостился, расцвел. Вырос в классного комментатора. У Льва Филатова вообще шел под первым номером.
— Даже так?
— Да-да, именно его, а не Озерова, считал лучшим комментатором страны. Ненавязчивую манеру охарактеризовал образно: «Мне нравится, что Майоров в своей работе не «завязывает бантики».
— Тонко.
— Майоров как комментатор сделал себя сам. Плюс, конечно, повезло с женой, Верой. Начитанная, эрудированная, кандидат наук. Все эти годы помогала ему, была главным и самым требовательным редактором. Записывала его репортажи на видео, потом сидели вдвоем, слушали, разбирали ошибки. К примеру, Вера заметила, что он часто повторяет: «Сделал передачу». Так набросала целый список синонимов: «Дал пас», «отправил шайбу партнеру», «начал атаку»... И Женя эти фразы ранжировал. Постепенно улучшал русский язык, избавлялся от штампов. Когда окончательно освоился, Иваницкий предложил ему вести новости спорта в программе «Время».
— Майоров обрадовался?
— Нет! Наотрез отказался! Да и я в Жене сомневался. Репортаж — это свобода. А здесь строгости будь здоров. Вдруг через пару месяцев подходит ко мне: «Если с программой «Время» вопрос еще актуален — давай попробуем».
— Почему передумал?
— Позже выяснилось, что эти два месяца Майоров тренировался! Записывал пробы в студии, приносил кассету домой, и снова с женой садились, отсматривали, обсуждали, что получилось, а что — нет. Постоянно работал над собой.
— Перфекционист.
— Еще какой! Однажды в интервью его спросили: «Наверное, вашим учителем на ТВ был Озеров?» Женя ответил: «Нет, совершенствовался я под руководством Аркадия Ратнера». Я многим комментаторам помогал, не только Майорову. Но он единственный, кто сказал об этом в прессе. Всегда был благодарен за то, что перевернул его жизнь. Он же, извините, из задницы вылез. В спартаковской школе мучился страшно!
— На посту директора?!
— Ну да. Сам рассказывал — в основном его обязанности сводились к тому, чтобы запереть ангар, где хранилась форма всех детско-юношеских команд «Спартака». А тренерами в школе работали его бывшие партнеры — Фоменков, еще кто-то. Женя говорил мне: «Знаешь, такая тоска там накатывала, что начал с ними по вечерам поддавать. Просто от безысходности».
— Ну и ну.
— В зарубежных поездках мы всегда жили в одном номере, Майоров трогательно меня опекал. На Олимпиаде в Калгари, где до глубокой ночи я был вынужден торчать в офисе IBC, Женя звонил мне вечером из гостиницы: «Давай приезжай скорее, я уже колбаску порезал, сырок...» Захожу в номер — столик накрыт. Выпьем по рюмочке — и на боковую.
— Как узнали о его болезни?
— Внезапно стали отказывать ноги, резко похудел. Борис организовал поездку в израильскую клинику, привозил дефицитные лекарства — бесполезно. Боковой амиотрофический склероз неизлечим. Женя угасал на глазах.
— Работал до последнего.
— Да. Весной 1997-го полетели от «НТВ-Плюс» на чемпионат мира в Финляндию. Женю сопровождала Вера, в одиночку было бы уже трудновато. Вечером из гостиницы никуда не выходил, ужин заказывал в номер. Я не сразу сообразил почему. Вера объяснила — ему даже до ресторана тяжело дойти.
— Бедный.
— Вскоре после возвращения в Москву позвонил мне, еле слышно произнес: «Я больше не буду вести репортажи. Сил нет. Всё». Вера подтвердила — он очень слаб. 10 декабря оставила его ненадолго, выскочила в магазин, вернулась — мертвый...
— С Евгением вы дружили. А с Борисом?
— Отношения хорошие — но не настолько близкие. В игровые времена все телевизионщики, и я в том числе, Бориса нещадно эксплуатировали. Его как самого разговорчивого хоккеиста постоянно отправляли на интервью. Когда Женя умер, Аня Дмитриева попросила меня привлечь к работе на «НТВ-Плюс» Бориса. Он согласился. Но в чем разница между братьями?
— В чем?
— Женя в легендарной спартаковской тройке всегда был на вторых ролях, рано закончил карьеру. А Борис — капитан клуба и сборной, двукратный олимпийский чемпион, затем тренер, начальник управления хоккея Госкомспорта СССР...
— Фигура.
— Да-а! Тоже мастерски владеет словом, превосходный рассказчик, о хоккее знает всё. Но как комментатору звездный статус ему мешал. Считал, что Борис Майоров пришел к микрофону — и уже этим осчастливил народ. Которому наконец-то расскажут, что такое хоккей. В итоге без конца поучал, теоретизировал, отвлекался от картинки. А главное, совершенствоваться, в отличие от брата, не хотел. Вот если бы начал с низов, как Женя, лет в 40, а не в 60, — стал бы прекрасным комментатором.
Маслаченко
— Вы сказали: «Из Маслаченко жизнь фонтаном била...»
— Да! Неугомонный! Из категории людей, которые не могут усидеть на месте. Слишком кипучая натура. Отсюда бесконечные увлечения — горные лыжи и сноуборд, парус и виндсерфинг. Что вряд ли способствовало крепкому здоровью. Как комментатор Маслак не всем нравился. Но на критику реагировал спокойно: «Да пусть говорят что хотят! Я буду гнуть свою линию. Для тех, кто меня понимает». Был у нас любимый анекдот...
— Ждем с нетерпением.
— Хулиганский!
— Еще лучше.
— Сталкиваются на улице два школьных товарища. Не виделись лет тридцать. Один — работяга. Другой — выдающийся музыкант, скрипач. Обнимаются, заводят душевный разговор. Потом скрипач вытаскивает билеты, приглашает в консерваторию на свой концерт. А после выступления, увидев приятеля за кулисами, спрашивает: «Ну как тебе?» — «Потрясающе! До слез! Ты гений! Но был момент — начал пальцами струны дергать...» — «Да-да, прием называется пиццикато». — «Так вот, когда пицикатом — это ты ********** (выпендривался)».
— Забавно.
- Мой друг Леня Элин, комментатор программы «Время», при мне рассказал этот анекдот Маслаченко, с которым тоже был в добрых отношениях. И добавил: «Вчера, Володя, у тебя в репортаже были сплошные пиццикато».
— Маслаченко обиделся?
— Наоборот! Пришел в неописуемый восторг! Очень ему это словечко понравилось. С тех пор мог перед репортажем шепнуть доверительно: «Сегодня у меня будет одно очень важное пиццикато!» Или после матча, когда чувствовал, что заносило, спрашивал: «Вчера было много пиццикато?»
— Из-за чего он с Котэ Махарадзе рассорился?
— В 1986-м на чемпионате мира в Мексике меня не было, знаю эту историю со слов Гены Орлова. Неприятно вспоминать...
— Хотя бы вкратце.
— За несколько дней до окончания турнира Иваницкий улетел в Москву, оставил Маслаченко за старшего. Тот сам себя назначил комментатором финального матча Аргентина — ФРГ. При этом из Москвы поступило указание, что вести репортаж нужно с Игорем Фесуненко.
— Он же не спортивный комментатор.
— Политический обозреватель. Да, работал в Бразилии, написал книжку про Пеле и Гарринчу. Но разговоры, что Игорь большой знаток южноамериканского футбола, — мягко говоря, преувеличение. Тем не менее наверху почему-то решили, что на чемпионате мира без Фесуненко не обойтись. А как совместить его с Махарадзе или Озеровым, которые тоже мечтали прокомментировать финал? Нереально!
— Озеров и Махарадзе на матч не попали?
— Попали. Но если Николаю Николаевичу полагалась аккредитация в ложу прессы, то Котэ пропуск туда не получил, сидел черт-те где, чуть ли не на приставном стульчике. Вдобавок Маслак дал ему перед матчем задание — снять с оператором возле стадиона фанатов, взять у кого-то из них интервью. Махарадзе, большой артист и популярный комментатор, воспринял это как унижение.
— Вы помните вратаря Маслаченко?
— Конечно. Ярчайший, невероятно прыгучий. Не знаю, врал или нет, но говорил, что в десятом классе брал высоту в 170 сантиметров! «Ножницами»!
— Верите?
— Ну... Сомнительно. Но в воротах порхал как бабочка. До сих пор перед глазами матч СССР — Аргентина 1961-го. Володька отыграл феноменально, вытащил несколько мертвых мячей.
— Счет?
— 0:0. К сожалению, ему не хватало стабильности. Сегодня выручит, а завтра запустит.
— Яшин сильнее?
— Даже не обсуждается. Пусть не такой эффектный, без акробатических прыжков, зато очень надежный. Правда, в 1962-м перед чилийским чемпионатом мира растерял форму. Об этом мне говорили и Маслак, и Сергей Сальников. Яшин тогда сказал: «Володя, играть будешь ты». Но за десять дней до старта в контрольном матче с Коста-Рикой случилась тяжелейшая травма. Маслаченко ногой раздробили челюсть. Так до конца жизни и ходил с искривленным носом, не слышал одним ухом.
— Это не помешало в том же 1962-м перейти в «Спартак», стать чемпионом.
— А еще он Старостина от увольнения спас. Чем страшно гордился. Знаете эту историю?
— Нет.
— Не нравилась профсоюзным деятелям чрезмерная самостоятельность Николая Петровича. Попытались от него избавиться. Тогда Маслаченко решил воспользоваться связями тестя.
— А кто у нас тесть?
— О-о, большой человек! Руководил строительством ракетного завода в Днепропетровске, дружил с Брежневым, когда он еще был секретарем обкома. Спартаковцы написали письмо на имя генсека, Володя передал бумагу тестю, а тот — помощнику Леонида Ильича. Вскоре в профсоюзы спустили приказ — Старостина оставить в покое. А вот Николай Петрович позже по отношению к Володе поступил не очень хорошо.
— Вы о чем?
— Ему было 32, в отличной форме, капитан команды. Но Старостин неожиданно позвал в «Спартак» Кавазашвили, а Володю предупредил, что теперь он будет на вторых ролях. О том, что происходило дальше, мне рассказывал сам Маслак: «Спартаковский автобус отъезжал в Тарасовку от Большого театра. Так я прямо на его ступеньках написал заявление, вручил Старостину и закончил карьеру».
Telegram
— Как вы уходили с Первого канала, которому отдали почти сорок лет?
— Последним руководителем «Останкино» стал Александр Яковлев, идеолог перестройки. Он-то и сообщил осенью 1995-го, что всех выводят за штат, поскольку телекомпания ликвидируется. Сказали: «Надо прикрепиться на бирже труда». Для меня по сей день загадка: как это возможно? Тысячи людей очутились на улице!
— А вы перебрались на «НТВ-Плюс».
— Да, на должность завотдела трансляций. Моим непосредственным начальником была Аня Дмитриева, с которой познакомился еще в 1976-м, когда ее взяли редактором в программу «Время». Невероятно трудолюбивая, схватывала все на лету — и вскоре стала работать в кадре. Комментатор тоже великолепный, мне нравятся ее репортажи. Как руководителя канала оценивать Дмитриеву не берусь. Скажу одно. В силу характера, женственности многих ребят на «Плюсе» она распустила. Уж слишком любила этих мальчиков. Как сыновей! Черданцева, Андронова, Федорова, Шмурнова...
— Уткина?
— Вот насчет Васи — не уверен. А Шмурнов приходил к ней в кабинет со словами: «Анна Владимировна, вы мне как мать...» Фраза звучала настолько часто, что директор спортивных каналов «НТВ-Плюс» Митя Чуковский, сын Ани, потом заглядывал к ней и спрашивал: «Ну что, брат мой сегодня у тебя уже был?» Дмитриева смеялась, когда рассказывала мне об этом.
— Скучаете по «Останкино»? Тянет туда?
— Я за телевидением слежу. Как болельщик. Смотрю европейские трансляции — наслаждаюсь работой режиссеров. Роскошная, праздник души! Особенно на фоне наших убогих показов. Вот у меня есть Telegram-канал — обо всем этом пишу. Качество трансляций влияет на уровень футбола, я уверен!
— Что не так у нас?
— Мяч в игре — а режиссер показывает каких-то прыгающих полуголых ребят. Просто руки у него чешутся. Если на одной камере Тедеско чертыхается — конечно, хочется продемонстрировать, кому он кулаком грозит!
— Еще бы.
— Комментатора эти режиссеры почти не слушают. Я часто смотрю футбол без звука — мне все ясно. Хотя бывают светлые пятна. Например, Стогниенко провел финал чемпионата Европы-2020 блестяще. Кстати, вы в курсе, что на этом турнире мы ничего не показывали из матчей, проходивших в Петербурге?
— То есть?
— Трансляции были — но организовала их немецкая продюсерская фирма. Пригнали свою технику, две ПТС, машину графики. Вся бригада из Германии — режиссеры и операторы. Отработали семь матчей.
— Откуда информация?
— Гена Орлов рассказал: «У нас иностранцы работают...» Мы-то справлялись своими силами. А здесь — 38 камер!
— Сколько же надо операторов?
— Не меньше 25. Два-три режиссера. Огромный обслуживающий персонал. Мне сказали — приехало 55 человек.
— Вы активно ведете Telegram-канал. Как занесло в мир соцсетей?
— Какие у пенсионера развлечения? Кроссворды, которые могу разгадывать часами, да «косынка». Имею в виду карточный пасьянс.
— Мы понимаем.
— Борис Майоров, когда «Спартак» тренировал, обожал в свободное время раскладывать пасьянс. Юрий Глухов, его ассистент, тоже этой штукой увлекся. Ну и меня подсадили. А год назад кто-то из молодых коллег сказал: «У вас столько публикаций, воспоминаний — жалко, если все пропадет. Пишите в Telegram». Вот я и открыл канал. Подписчиков немного, но за ними не гонюсь. У меня другая задача.
— Какая?
— Рассказать об истории отечественного ТВ — на примере спортивной редакции. Об этом ведь никто не вспоминает. Озеров, Маслаченко, другие комментаторы писали о себе, а не о том, как зарождалось наше телевидение. Здесь для меня непаханое поле. Хотя не уверен, что многих сегодня интересует эта тема. Волнуют инсайды, кто что сказал, кого обгадил...
— Зато мы вас, Аркадий Фалькович, читаем с удовольствием.
— Спасибо, ребята! Ладно, пора закругляться. Шесть часов сидим!
— Не может быть!
— Да вы на часы посмотрите...
Но это были, пожалуй, самые короткие шесть часов в истории «Разговора по пятницам»!