Валерий Винокуров, один из главных журналистов ушедшей эпохи, дружил (а после рассорился) с Валерием Лобановским. Ходил по музеям с Михаилом Якушиным. Записывал воспоминания Виктора Маслова. Ну и так далее.
Это он, наш герой, был первым пером главного футбольного еженедельника Советского Союза. С тиражом, в котором нули устанешь считать.
На наше счастье, память старого репортера крепка.
«Мосфильм»
— Как поживаете, Валерий Изидорович?
— Интересами своих юных членов семьи. У меня жена на 30 лет моложе!
— О! Это объясняет ваш бодрый вид.
— Олежка, сын, пресс-атташе «Куньлуня». А дочь на 33 года младше Олега! 22 исполнилось!
— Вот вы герой. Как же решились подойти к молоденькой девчонке — и начать ухаживать?
— А я никуда не подходил.
— Так как женились?
— Предыдущая жена, шахматистка, укатила в Израиль. А мне соседка помогала по хозяйству, как-то говорит: «Валер, можно, загляну с подругой? Приехала в гости». Да пожалуйста! Это и была Галя. Моя нынешняя супруга. Мне бы и в голову не пришло ухаживать за 30-летней женщиной! Думал: 60, ну и все, дорога с ярмарки.
— Ясно.
— Ни до каких золотых свадеб я, конечно, не дотяну. Поэтому 8 числа отмечаем каждый месяц вместе. Уже 23 года!
— Серебряная свадьба приближается.
— Не знаю, доживу ли. Кто поручится? Зато постоянно в окружении друзей и подруг Гали. Эти молодые люди без конца расспрашивают про кино, театр, спорт и все на свете! Такие разговоры тонизируют.
— Тем более есть что рассказать.
— Я же в 1958-м начал работать на «Мосфильме» ассистентом звукооператора. Семь лет там провел — и прямо с «Мосфильма» перешел в еженедельник «Футбол». Сколько воспоминаний! Сколько друзей-киношников! А историй!
— Тогда уж и с нами поделитесь.
— 1960-й, снимали мы в Грозном фильм «Казаки». Художником по костюмам работала красивейшая женщина Дели Востокова. Костюмы обычно шили заранее, а художник приезжал на денек. Проверить, все ли в порядке. Вот и она так прилетела в Грозный. Гостиница одна, все мы сгрудились там. Бах — номеров нет!
— Как быть?
— Техник наш говорит: «Ладно! Давай уступим номер Дели, сами переночуем в автобусе с аппаратурой». В ГАЗ-51 три спальных места!
— В самом деле.
— На следующий день Дели улетает — а мы перешучиваемся: вот интересно, на чьей кровати спала? Валерки или Леньки? Оказалось — на моей. Ну и пошли смешки: «Валерка с Дели спали в одной кровати...» Проходит два года — я работаю в Киеве на картине «Большая дорога». Главный режиссер — Юрий Николаевич Озеров. Который за это время женился на Востоковой!
— Зреет драма.
— Отношения у меня с Юрием Николаевичем отличные. Вдруг чувствую — в мою сторону смотреть перестал. Дошла до него та история, дурацкая шутка!
— Вот беда.
— Мне-то что делать? Не пойду же объясняться: «Мы с Дели спали в одной кровати, но вы неправильно поняли»? Неожиданно прилетает на съемки младший брат режиссера — Николай Озеров. Его-то я с детства знал. Он за «Спартак» в теннис играл, я — за «Буревестник». Рассказываю ему всё — он хохочет! А на следующий день Юрий Николаевич со мной уже обнимается...
Численко
— Евгений Евтушенко нам говорил про лучший футбольный матч, который видели своими глазами: 1955-й, СССР — ФРГ.
— Я тоже был на этом матче!
— Ого. Мы думали, таких уж не осталось.
— Но лучшим назвал бы не его, а СССР — Венгрия, 1968 год. Не только я, многие считают, что в истории нашей сборной тот матч — номер один.
— Что такого?
— В Будапеште мы уступили 0:2. Это, кстати, последняя игра Стрельцова за сборную. У него, бедняги, был сильный геморрой, все трусы в крови. Через неделю в Москве поставили уже Бышовца с Банишевским.
— Как сыграли?
— Победили 3:0. Но не в этом дело — были выдающиеся тренерские находки Якушина! Центральный защитник Хурцилава вел всю игру, выдвигался вперед, забил второй мяч. А годом ранее наша сборная под руководством Якушина была первой в европейском рейтинге! Численко за сезон забил тогда 10 мячей — и стал лучшим бомбардиром среди всех национальных сборных!
— Эх. Было ж время.
— С Численко я дружил. Однажды говорит: «Пришел к нам Евгений Евтушенко. Сказал — нравится, как я играю». — «А ты бы взял да ответил — мне нравится у вас такая-то строчка...»
— Было бы здорово.
— Игорек насупился: «Да откуда знаю его строчки-то?» Я стал перечислять: «Со мною вот что происходит, ко мне мой старый друг не ходит...» или «Постель была расстелена, а ты была растеряна и спрашивала шепотом — а что потом, а что...». Численко заинтересовался. Одно дочитаю, он сразу: «Еще! Еще!» Вечером звонок: «Я вот что нашел» — и начинает декламировать стихи!
— Как мило.
— Численко был необразованный совершенно. Но талантище огромный. Схватывал на лету. Виктор Маслов такой же. Перескакиваем на него?
— А давайте. Это же вы за него всё писали?
— Сначала Александр Вит — Маслов с ним дружил. В 1971-м Александр Яковлевич умер, и тогда я стал Маслову помогать.
— Эти тексты до сих пор цитируют.
— Там мыслей-то было сколько! Виктор Саныч придумает что-то — и к Филатову, главному редактору «Футбола»: «Валерку дадите?» Как-то сидим в Сочи, гостиница «Приморская». Выходим на балкон, смотрим на море — лунная дорожка. Красота! Маслов зачарованно целый монолог выдает на эту тему. Я говорю: «Вы прямо как Паустовский!» Он после паузы: «А кто это?»
— Книжки не читал вовсе?
— Вот можно было бы подумать — но время спустя работаем над статьей, вдруг спрашивает: «Евгений Винокуров — твой родственник?» Довольно известный поэт тех лет.
— Мы в курсе.
— Нет, отвечаю. «А что вы спросили-то?» — «Есть у него хорошие строчки: «Учитель, воспитай ученика, чтобы было у кого потом учиться...» Я прерываю: «Не «учитель», а «художник»!» — «Нет, учитель!» Маслов ни в какую — я взял книжку, отыскал нужные строчки, показал. Прочитал он, пригорюнился: «А «учитель»-то лучше. Ближе к тренеру».
Маслов
— Кто был на похоронах Маслова — вспоминают с ужасом. Страшный ливень, полная могила воды. Опускали гроб словно в озеро.
— Я на похоронах не был. Мы виделись за сутки до смерти. Все случилось в мае 1977-го на следующий день после того, как сборная Симоняна проиграла в Греции и не попала на чемпионат мира. Это такая история — о-ох!
— Что за история?
— Лобановский с Базилевичем, покидая сборную в 1976-м, сварганили такой календарь, что Симонян уже ничего поделать не мог. В апреле — мае четыре подряд отборочных матча — с паузой в неделю! Как раз, когда наши футболисты начинают потихоньку набирать форму.
— И провалились.
— Да. Я об этом прямо написал — и вызвал меня начальник управления футбола Анатолий Еремин. Неплохой мужик. Сижу у него в кабинете, тут докладывают: «Вы же вызывали Астаповского и Минаева? Явились!» Мне уходить не пришлось, Еремин сказал: «У меня секретов нет». Ну и начали эти двое рассказывать.
— Что?
— «Вот как нам играть за сборную? Приезжает Буряк и говорит — на поле не выйду, мне «Волгу» опять не дали...»
— Как странно.
— В это время заходит заместитель Еремина — Вячеслав Соловьев. Какие-то папки в руках. Еремин ему: «Вячеслав Дмитриевич, вы слышали, что Буряк сказал? Играть не буду, пока «Волгу» не дадут!» — «Буряк?! Пусть валит в свой Израиль!»
— Буряк — в Израиль?!
— Соловьев уходит — а Еремину перед нами неудобно. Минаев ко мне склоняется: «Я даже не знал, что Леня — еврей...» А я-то знал! Буряк и не скрывал никогда!
— Для нас новость.
— Еремин: «Ребята, вы извините, он не в настроении из-за поражения». Хотя самому стыдно! Ребята что-то рассказали, ушли — а я все выложил про календарь и Лобановского.
— Почему они оставили такой календарь?
— А потому, что им было плевать!
— Знали, что уходят?
— Да. А может, решили нагадить. Их разве поймешь? Такие два гуся... Впрочем, Симонян тоже напорол. Рассказывать?
— Безусловно.
— Сидим с Олегом Кучеренко в ложе прессы стадиона «Динамо», рядом с нами судья из Алма-Аты Владимир Толчинский. По прозвищу Толчок. Говорит: «Ребята, Симонян-то хочет Байшакова в сборную взять!» Байшаков — центральный защитник «Кайрата». Толчинский знает его прекрасно. Мы удивляемся: «И что?» — «Так у него скорости нет вообще!» Матч заканчивается, навстречу нам с Олегом Симонян. Кучеренко: «Никита Палыч, вы что, хотите Байшакова в сборную?» — «Да, все хвалят!» Кучеренко восклицает победно: «У него же скорости нет!» Я про себя хихикнул.
— Как мы сейчас.
— Симонян замирает на ходу: «Скорости нет?! Так на *** он нам нужен?» Ну и что вы думаете? Две игры — с греками и венграми. Два поражения. В двух матчах центрального защитника играл Байшаков.
— Все-таки поставил?
— Да! Значит, тоже виноват!
— Убедили. Так вы начали говорить — приехали к Маслову за день до смерти.
— Я часто его навещал. Лежал он в железнодорожной больнице, элитной. «Локомотив» туда устроил. Я понятия не имел, что у Маслова рак. Иди, знай! А тут отпустили домой. Потом я понял — прощаться. Врачи сказали ему — дни сочтены. Перед футболом заезжаю, жена на кухне. Вдруг Маслов достает свою цветную фотографию: «Держи, на память». Она долго у меня под стеклом лежала. Пока совсем не выцвела.
— Самый забавный эпизод, связанный с Масловым?
— Январь 1977-го. На старый Новый год еду в гости. Там же Аркашка Арканов. В тот момент себя позиционировал как друг Лобановского. Между рюмками произносит: «Вы знаете, что Маслов — антисемит?» Я на дыбы: «Аркадий, что за чепуха?!» Ближайший друг Маслова — Вит. А теперь я. Даже близко никакого антисемитизма не было!
— С чего он взял?
— Арканов: «Да мне рассказывали...» — и передает историю. Маслов называл Лобановского с Базилевичем альтруистами. Опаздывают на тренировку — ага, говорит, сейчас наши альтруисты подъедут. Спрашиваю: «А при чем здесь антисемитизм-то?» — «Так он считал — это какое-то оскорбление на еврейскую тему!»
— Как любопытно.
— Незадолго до кончины я приехал к Маслову. Делали какую-то заметку. Я вспомнил тот случай: «Виктор Саныч, вы в курсе, что такое «альтруизм»?» «Конечно!» — подбоченился Маслов. Рассказал, как образованный человек, бывший тренер «Торпедо» Николай Никитин его, футболиста Маслова, когда-то наставлял: «Ты прошел по краю — и должен отдать альтруистический пас...» Потом всей командой расспросили, что это такое. Никитин объяснил. Я насторожился: «Что ж вы Базилевича с Лобановским альтруистами называли, когда опаздывали?» — «Да я больших эгоистов в жизни не видел!»
Стрельцов
— Маслов и в сегодняшнем футболе был бы великим тренером?
— Величайшим!
— С тремя классами образования?
— Елки-палки, да это ни при чем! Он на глаз определял состояние футболиста лучше, чем любой прибор. Мне рассказывала доктор Нина Граневская, возглавлявшая медицинский отдел при федерации футбола. Приезжала обследовать все команды. Поражалась: «Виктор Саныч если что скажет — всегда в точку. По одному движению определяет!»
— Невероятно.
— Маслов, Якушин, Аркадьев, Бесков были бы сегодня выдающимися. Как и Севидов. Но Маслов — это что-то... Где бы ни работал, звонил мне после матчей: «Как тебе?» Начинаю рассказывать — он прерывает: «Этого мне не надо! Что хорошо — я и сам видел. Ты скажи, что не понравилось».
— Звонил только вам?
— Изредка — Филатову. Но тому постоянно жаловался. «Опять нам пенальти не дали, а этим назначили...» В какой-то момент Филатов не выдержал: «Виктор Саныч, бывает, что в вашу пользу ставят неправильный пенальти?» Маслов задумался — и произнес: «Вообще-то может такое случиться». — «Вы тогда мне позвоните, расскажете?» — «Идет!»
— А дальше?
— Попадает его «Арарат» в Кубок кубков. Приезжает на Кипр — и выигрывает 9:0. На следующий день в редакции звонок — Маслов: «Вот! Пятый гол мы забили с пенальти, которого не было!» Филатов чуть со стула не упал от хохота.
— Говорят, та отлучка в Ереван Маслова и подкосила. В алкогольном смысле.
— Не исключено. Я помню, как это выглядело, когда он работал с киевским «Динамо». В Гагре жили где-то наверху. Частенько я туда заглядывал. Маслов однажды говорит: «Давай спустимся, из Тбилиси приехал Славка Метревели». Его же Маслов совсем молодым разглядел еще в горьковском «Торпедо» и перевез в Москву.
— Спустились?
— Да. У Метревели друг заведовал хинкальной неподалеку. Началось представление! Я-то просто перекусил, выпил рюмочку — а Маслов наклюкался так, что с трудом до гостиницы его довел. Там старшие ребята, Сабо и Медвидь, увидели эту картину с балкона. Быстренько вниз, подхватили Маслова под руки — и в люкс. Мне подмигнули: все в порядке, не выдадут. Сейчас назвал фамилию — вспомнил смешную историю про Медвидя!
— Смешные истории — наш крест. Пронесем его с честью.
— Так мы просидим до утра!
— Нас это не пугает.
— Федя Медвидь дружил в киевском «Динамо» с Валей Левченко. Бесконечно заключали пари. Из-за травм Валя играл редковато. Вот снова приболел — и приехал комсомольский работник его навестить. Никто в команде, даже Медвидь, не знали, что у Левченко первый разряд по шашкам. А комсомолец знал! Хотел развлечь, предложил: «Валь, ну что ты раскис? Давай в шашки». Достают доску, начинают играть. А мимо открытой двери проходит Медвидь.
— И что?
— Левченко смекнул — и проиграл. «Давай еще разок!» Валя — бах, и второе поражение. Комсомолец погрустнел: «Да, Валя, ты явно больной. Зря тебя заставил играть». Собрал все и ушел. А через пять минут с шашками под мышкой в номере у Левченко появляется Медвидь!
— Тоже желает сыграть?
— С порога: «Валюх! Может, в шашки?» — «Да не хочется...» — «На интерес — по рублю?» — «Ну ладно». Сели — Валя раз, и ничью. Вы в шашки-то играли?
— Доводилось.
— Там если человек умеет играть — эти ничьи может лепить одну за другой. Медвидь сразу: «Давай по два рубля?» Бах — опять ничья. Так Валя сделал их штук пятнадцать. Сумму все время удваивали. Потом хоп — и выиграл!
— Медвидь правды так и не узнал?
— Нет. Но было продолжение.
— Как у всякой драмы.
— Вскоре Якушин приглашает Медвидя в сборную. Едут в Шотландию, там он забивает сумасшедший гол — ка-а-к шарахнет в «девять»!
— Выиграли наши?
— 2:0. Возвращаются в гостиницу, садятся в холле. Украдкой выпивают. Вдруг появляется Медвидь — с торжеством просит портье заказать Киев!
— Вот это щедрость, вот это размах.
— У всех глаза на лоб — денег-то мало. Каждому выдали по 10 фунтов. Да еще и прижимистость закарпатца. Сидит ждет. Ребята все насторожились: что же будет? Портье кричит: «Мистер, Киев, Киев!» Медвидь подбегает к стойке — хватает телефон: «Ну шо, Валек, бачив?» — и кладет трубку!
— Кто-то из той сборной СССР рассказывал: это были два самых говнистых человека в команде — Медвидь и Сабо.
— Националистические вещи в сборной периодически всплывали. Но, как правило, все крутилось вокруг футбола. Лобановский несколько матчей за сборную СССР провел. Приедет, начнет рассуждать — а Валька Иванов ему: «А ты, «угловой», вообще молчи...»
— Из-за «сухого листа»?
— Ну разумеется! Так закручивал, что мяч залетал в ворота. Или Базилевич с Серебряниковым замыкали. В 1963-м выпустили из тюрьмы Стрельцова, пришел на тренировку «Торпедо». Мы с Ивановым стояли чуть поодаль — а Эдика окружили пацаны. Рассказывали: «Вот угловые, Лобановский...»
— Что Стрельцов?
— Да он знать не знал никакого Лобановского! Встрепенулся: «А что такое?» — «Ты не представляешь, какое это чудо!» Стрельцов идет к угловому флажку, кладет несколько мячей. Один закручивает — тот влетает в ближнюю «девятку». Следующий — под дальнюю штангу. Все в оцепенении!
— Надо думать.
— Поворачивается: «Так, что ли?» Кто-то кивает. Слова выдавить невозможно. Эдик спокойно: «Понятно...» Это я видел своими глазами!
— Играть ему еще не разрешали?
— Нет, конечно. Работал на ЗИЛе. Как раз мне поручили подготовить заметку — чтобы Стрельцову позволили выступать за «Торпедо». Пригласил меня на завод секретарь парткома Аркадий Вольский. Рассказал, как нужно написать. На следующий день возвращаюсь с листочками — и он вызывает человека по имени Пармен Шеншин.
— Господи.
— Заводской секретарь комитета комсомола. Говорит: «Заметка должна выйти в «Футболе» за его подписью». В ней было столько смешного!
— Например?
— «Эдик внес большой вклад в совершенствование рулевого управления ЗИЛ-160». Огромного грузовика!
— Это ваши фантазии?
— Да я-то при чем? Мне Вольский сказал — я добросовестно написал! Тем более не моя фамилия под всем этим стоит. А народ хохотал.
Лобановский
— Вы перечисляли тренеров прошлого, которые и сегодня были бы великими. Но не назвали Лобановского.
— А я Лобановского не считаю выдающимся тренером!
— Как так?
— Слишком хорошо его знаю. Мы ровесники. Столько лет дружили!
— Прямо дружили?
— Когда они с Базилевичем уже игроками «Шахтера» и «Черноморца» приезжали в Москву, Валера Березовский, известный журналист, организовывал шашлыки. Мы вели футбольные разговоры, всё мечтали: вот они закончат играть — и будет между нами такой же союз, как у Вита с Масловым.
— Не вышло союза-то.
— Закончили, стали тренерами. Лобановский возглавил «Днепр», Базилевич — «Шахтер». Мы сразу разошлись идеологически!
— Это в чем же?
— Лобановский начал собирать всех отыгранных. Базилевич, наоборот, сделал ставку на молодежь. А результаты — примерно одинаковые! Только «Шахтер» играл, а «Днепр» добывал очки. Дальше Лобановский попал под влияние Петрашевского. Они использовали слабости сына Щербицкого.
— Наркотические?
— И алкоголические. Всякие! Но ему-то в результате пользу принесли, излечили. Есть на эту тему история! Отвлечемся?
— Давайте.
— Дело было в Симферополе, там киевское «Динамо» принимало «Сент-Этьен». Ну и я приехал. С местной «Таврией» работал Сергей Шапошников, помогал ему Андрей Биба. А играл за «Таврию» Валера Поркуян.
— Бывший футболист киевского «Динамо» и сборной.
— Да. Сижу рядом с Бибой, Шапошников на поле, тренировка... Вдруг одна черная машина, другая. Выскакивают какие-то люди — и всех футболистов с поля сгоняют! Кроме Поркуяна. Из автомобиля выходит Щербицкий-старший.
— Первый секретарь украинского ЦК.
— Идет к центральному кругу, держит под руку Поркуяна. Мы сидим, смотрим — а эти двое минут пятнадцать ходят по полю. Затем Щербицкий садится в машину и уезжает. Поркуян к нам. Биба ему: «Что хотел?» — «Да-а... Извинялся!»
— Хм.
— А дело вот в чем. Лобановский с Базилевичем подтянули сына Щербицкого к «Динамо». Чтобы болтался рядом. Вроде под присмотром. Потому что в футбольном клубе не пьют и не колются. А уж там он влюбился в жену Поркуяна!
— Стоила того?
— Красивая баба. Но с Валерой жили неважно. Так Щербицкий-младший на ней женился, родился мальчик. А первый секретарь ЦК стал счастливым дедом — после всех напастей! Но перед Поркуяном чувствовал вину. Прилетел на футбол в Симферополь — и отправился извиняться.
— Вот повезло-то секретарю ЦК с сынулей.
— Биба мне рассказал — идет по Крещатику, заходит в кафе. Там сын Щербицкого. Подсаживается. Пару минут спустя появляются какие-то люди — раз, под руки его и уводят. А Бибе говорят: «Больше не сметь!» Как будто он пригласил и угощал...
— Лобановский с Базилевичем проникли в киевское «Динамо» через сына Щербицкого?
— Там Петрашевский вел работу. Точно знаю — сначала Лобановского пытались внедрить вместо Севидова. Не удалось! Но вскоре Сан Саныч сам дал повод — в финале Кубка на последних минутах заменил Блохина и Буряка при счете 1:0. Считал — все, выиграли. «Арарат» воспользовался. Вырвал победу в дополнительное.
— Так из-за чего вы разошлись со старым другом Лобановским?
— На почве отношения к футболу. Из него сделали «великого тренера» — а я всегда говорил, что так не считаю! Он был не творческой личностью!
— У нас сейчас кровь из ушей польется.
— Так я же правду говорю — он был инженер. Всё по лекалам! Потому и Зеленцова подтянули к команде, придумали эти «модели», которые Маслов высмеивал. «Модель А», «модель Б»... Как-то играл Киев — Виктор Саныч обернулся ко мне на трибуне, громко: «Слушай, а какая у них сегодня модель? Г или Ж?»
— Смешно.
— Еще случай помню. Вот точно так же сидим на трибуне, Маслов рядом. Чуть позади Перетурин. Накануне вел репортаж из Днепропетровска. Вдруг Виктор Саныч оборачивается к нему: «Перетурка! А почему ты у них на базе жил?»
— В самом деле?
— А вы слушайте. Перетурин начинает что-то объяснять — мол, поздно прилетел, встретили, отвезли не в гостиницу... Маслов усмехается: «А-а, ну ладно». Я шепотом: «Откуда вы знаете, что он на базе жил?» — «По репортажу понял!»
Договорняки
— «Идеологические разногласия» — вы имеете в виду договорняки Лобановского?
— Разумеется! Это важнейший момент!
— Не писали об этом, надо думать?
— Открыто написать невозможно, так я формулировал — «сценарий удался». Или подтрунивал — дескать, киевское «Динамо» в матче с «Карпатами» попало в функциональную яму. Я все знал и про «Карпаты», и про «Шахтер». Как отдают очки. Только не напишешь же! Но прочитав про «функциональную яму», Лобановский разгневался. Посчитал оскорбительным.
— В чем выражалось?
— Звонит Филатову: «Что Валерка написал? Какая «яма»?» — «Так вы же сыграли договорной матч!» — «Вот пусть и пишет — «договорной матч»! Зачем про «яму»-то?» Представляете цинизм? Кстати, однажды Щербицкий поломал им договор!
— Ой, как интересно.
— Сами футболисты делали ставки на подпольном тотализаторе.
— При советской власти?
— Да! Две игры на Кубок — «Динамо» побеждает в гостях «Шахтер» 3:2. Значит, в Киеве должны проиграть 1:2. Но пройти дальше. На ответный матч и приехал Щербицкий. Взглянул на листочек с составом: «Это что такое?!»
— Лобановский поставил не тех?
— Звездам дал отдохнуть. Матч-то договорной. Так Щербицкий приказал выпустить нормальный состав. За час до матча пришлось все перекраивать и выигрывать у «Шахтера»! Договор сорвался. Поркуян мне потом жаловался: «Представляешь — я пять тысяч просадил на этом деле». Ну, «Жигули»!
— Вы с подпольным тотализатором сталкивались?
— Я — нет. Но факт, что это существовало. Не просто же так Бесков заявил, что золотой матч 1970-го в Ташкенте двое его футболистов продали.
— Допускаете?
— Чушь. Не продавали. Он сам напорол.
— Вы там были?
— Да, летел с «Динамо». Команда проиграла, и Бесков вот это придумал — что Маслов с Аничкиным продали матч на подпольном тотализаторе.
— Стоп. Еще Еврюжихин!
— Вы не знаете, а говорите. Еврюжихин в этом списке у Бескова всплыл через год или два! Поначалу речь шла о двух футболистах!
— Вот так новости.
— В самолете точно звучали две фамилии. Я сидел рядом с Бесковым. Сразу встал и ушел в конец самолета. Ну, глупость! Ты же и наворотил со своей сигарой!
— При чем тут сигара?
— Разве не помните? А-а, вы ж молодые... «Динамо» к 70-й минуте ведет 3:1. Бесков на скамейке достает толстенную сигару, с наслаждением затягивается. В это время перед его носом сквозит и сквозит Истомин. Бах — и 3:2! Потом бах — и 3:3! Якобы какая-то кочка помешала Пильгую...
— Не было кочки?
— Если кто-то помешал — так это Бахрамов. Не засчитал четвертый гол «Динамо», чистый. Но главное, Бесков напортачил! Мне динамовцы говорили: «Он же в перерыве сказал Маслову — бросай Федотова, пусть против него играет Жуков. Сам все сломал, а ребята виноваты!»
— Маслов нам рассказывал — уже во время матча Бесков был поддатый.
— Во время игры — не знаю. После — точно! С этой игрой связан уморительный эпизод. ЦСКА тогда тренировал Валентин Николаев. Как-то с сыном приглашаем его на свою программу на 7ТВ. Говорю: сейчас, Валентин Саныч, напомню вам одну историю из 1970-го. «Да? Давай!» Но напрягся. В Ташкенте такой дворик возле раздевалок. Перерыв — и все слышно!
— Кажется, нас ждет горячий рассказ.
— Я подошел к армейской раздевалке — а оттуда отборный мат! «Да вы хоть сильнее не позорьтесь, не пропускайте больше!» И мат, мат, мат. Все 15 минут Николаев поливал так, что мне дурно стало. Игра закончилась — к нему подбежал Озеров с микрофоном: «Что же вы сказали игрокам в перерыве при счете 1:3?» Николаев задумался — и отчеканил: «Прежде всего я напомнил о славных традициях клуба. Затем сделал поправки тактического характера...»
— Класс.
— Все это Николаеву пересказал. Смешная вышла передача!
Брежнев
— Вот вам история — недавно узнали. Валентин Иванов стоял разговаривал с корреспондентами. Произнес: «Да еще пишут всякие мудаки» — и начал цитировать вашу вчерашнюю заметку. Вы громко ответили: «От мудака слышу!»
— Вполне может быть!
— Неужели не запомнили?
— У нас с Валькой было столько всего — вы даже не представляете! Всю жизнь рядом! Хотя из-за меня его выгнали из «Торпедо».
— Это какой год?
— 1978-й. 1 ноября четыре советские команды одновременно вылетели из еврокубков. Киевское «Динамо» из Кубка чемпионов, московское — из Кубка Кубков, тбилисское и «Торпедо» — из Кубка УЕФА. Причем от слабых соперников. Предпраздничные дни, в «Футболе» опубликовали лишь результаты. На следующей неделе Филатов куда-то улетел с молодежкой, его зам меня вообще не читал. Все сразу ставил в номер. Доверял! Ну и дал я заметку под названием «Правде в глаза».
— Выбранили всех?
— Сейчас прочитаешь — ничего особенного. А по тем временам — что-то за гранью! Еженедельник выходил в субботу. С утра пораньше главный редактор «Совспорта» Николай Киселев видит мою статью — и все! С каждой строчкой понимает — его уже уволили. Дозванивается до Филатова, только-только прилетевшего. Чтобы тот понял — и его уволят.
— Вам звонить не стал?
— Мне набрал Филатов, деликатно: «Вы написали про эти Кубки...» — «Лев Иваныч, вы читали?» — «Да». — «Согласны?» — «Наверное, согласен...» Крайне вяло. Это было в субботу. А в понедельник Киселев и Филатов приезжают в редакцию. Сидят, ждут последствий. Тут подкатывает длинный черный автомобиль, из которого выходит Тяжельников.
— Первый комсомолец страны.
— В тот момент он взлетел еще выше — возглавил отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС. Говорит: «Я приехал по поручению генерального секретаря...»
— Ого.
— Филатов и Киселев немедленно встают. А Тяжельников продолжает: «Чтобы вас поблагодарить!» И рассказывает — в воскресенье утром Леонид Ильич лежит себе в кровати. Ему кладут стопку газет. Естественно — он не начнет день с «Правды»!
— Странно даже представить.
— Что берет первым делом? «Футбол»! Натыкается на мою статью. Дочитывает до конца — и сразу: «Тяжельникова ко мне!» Тот на даче, за ним отправляют «Чайку». Тяжельников прилетает — Леонид Ильич еще лежит. К этому моменту уже и «Советский спорт» пролистан. Смотрит на Тяжельникова поверх очков — и произносит: «Вот вы все время мне врете! А этот парень правду написал!»
— Ну и ну.
— Брежнев велел поблагодарить. Тяжельников отправился лично. Премию дали — 35 рублей вместо 25 обычных.
— Похвале Леонида Ильича цена — десятка?
— Зато на все годы, что он жил, у меня был карт-бланш! Что хочешь — пиши. «Леонид Ильич его любит»!
— Так что с Ивановым?
— В тот же понедельник, после визита Тяжельникова в редакцию, в «Торпедо» сняли Иванова. Киевское, московское и тбилисское «Динамо» тренеров не тронули — а эти выгнали!
Подлость
— Вы вспомнили про уведенную жену Поркуяна. А мы слышали, что товарищ по команде увел супругу у Леонарда Адамова — так парень выбросился из окна.
— Это ужасная история! Просто кошмарная!
— Весь советский футбол об этом шептался. Вот и расскажите нам, молодым.
— Неужели вы это напечатаете?
— Сейчас всё печатают.
— Ну слушайте. В киевском «Динамо» был бунт. Закончился тем, что уволили Базилевича, Петрашевского и Зеленцова. А куда они ушли? В минское «Динамо»! Где сделали подлость и Адамову, и лично мне. Попутно, так сказать.
— Про Адамова договорим позже — давайте про вас.
— Вызывает меня Киселев, главный редактор «Совспорта». Вкрадчиво: «Валера, а где ваш папа?» — «На службе. Он вам нужен? Давайте позвоним...» — «Нет-нет, не надо». Оказалось, вот что — в Ленинграде выпускающим «Советского спорта» работал смешной человек по фамилии Винокуров. Иосиф Шульмович.
— Действительно забавно.
— Была целина — не только сам туда поехал, но и потащил жену в положении. Еще он был внештатный член райкома. Такой... Правоверный коммунист!
— Яркий образ.
— Внезапно жизнь рухнула — дочка не поступила в консерваторию по национальной линии. Начала родня Иосифа Шульмовича душить — ехать в Израиль! Уломали, но выставил условие: «Из партии не выйду!»
— Это ход конем.
— Не отдам билет — и все! Его потащили к Романову, первому секретарю ленинградского горкома. Не выпускать же в Израиль с партбилетом!
— И?
— С диким трудом убедили, сдал билет. Сговорились, что в Израиле первым делом вступит в местную компартию.
— Ну и для чего этот старый еврей вклинился в нашу прекрасную повесть?
— А вот для чего! Я разворачиваюсь, иду к дверям в кабинете главного редактора. Слышу в спину: «Задержитесь. Я все-таки скажу. Это ваши «друзья» из Минска написали в ЦК, а мне переслали письмо. Будто ваш папа Иосиф Шульмович уезжает в Израиль — а вы здесь критикуете минское «Динамо».
— Невероятно. А теперь про жену Адамова.
— Она была не очень хорошего поведения. Эти во главе с Петрашевским отправляли куда-то Леонарда: «Съезди, посмотри футболиста в Полтаве». Он парень мягкий, тихий. А сами проделывали с его женой черт знает что. Когда все открылось, не выдержал — покончил с собой. Могли бы и дело завести — «доведение до самоубийства». Но не завели.
— Мы знали — она ушла к знаменитому вратарю Прохорову. Так еще и Петрашевский с ней крутил роман?
— Конечно! В отсутствие Адамова приводила подруг, устраивали бардаки. Только на хрен она Петрашевскому сдалась? Поматросил — и все.
— В продолжение темы. Нам рассказывали Серебряников, Хмельницкий, а потом подтвердил и Кавазашвили — жены футболистов «Кайрата», пока мужья на базе, принимали в самом раскрепощенном смысле слова игроков команды соперника. Чтобы те, измотанные половой жизнью, на футбольном поле уступили — и пожалуйста, премия в семью.
— Уф! Мне неловко... Но это было!
— Даже журналисты знали?
— А что там знать? Один раз и я оказался в этой компании. Случайно. Не буду говорить, к чьей жене попал. Кроме Алма-Аты, похожее было в Ворошиловграде, кажется.
— Мы в шоке.
— Это ужасно! Хуже человека — только змеи и крокодилы.
— Неужели всё ради премиальных?
— Думаю, просто развратные бабы. В Алма-Ате дом был прямо рядом с гостиницей. Мне жена известного футболиста говорит: «Приходи в гости». Откуда я знал, что там на самом деле? Думал, поболтаем, чаю попьем.
— Все случилось?
— Прихожу — сидят эти девицы. Что творится! Я посидел-посидел — и под каким-то предлогом свалил... Серебряников с Хмельницким врать не стали бы. Первого я не слишком уважаю, а второго — очень!
— За что?
— Сидим со спартаковцем Колей Киселевым в манеже ЦСКА. Я глазом пробежался по трибуне — позади Хмельницкий. Как раз в это время вышел еженедельник «Футбол» — Константин Есенин что-то написал про «100 лучших бомбардиров». Кто-то и говорит: «О, Хмель, у тебя 79. Ничего себе наколотил...» А тот отзывается: «На самом деле — 62». — «Как? Почему?» — «А я не считаю те, которые в договорных матчах забивал».
— Какая откровенность.
— Я не выдержал, повернулся: «Виталий, ну ты молодец!» Кто-то рядом спохватился: «А у Блохина сколько честных?» Официально-то было 300. Хмельницкий задумался — и сообщил: «Думаю, 200». Я Киселева спрашиваю: «Коль, а у тебя тогда сколько?» — «Да я забил-то 12! Какие там договорные?!»
Консоме
— Самый позорный договорной матч, который видели?
— Смешной — могу рассказать...
— Пусть так.
— 1971-й, Севидов — тренер киевского «Динамо». Становятся чемпионами тура за три до финиша. Последние матчи кому-то отдают. Тогдашний первый секретарь Петр Шелест в негодовании: «Вы что себе позволяете?!» И тут в Москве игра с «Торпедо». Где тренер Маслов, друг Севидова. Что делать-то? Ложа прессы в «Лужниках» высоко. Смотрю — Маслов здесь сидит. Не с командой.
— Стало все понятно?
— Подсаживаюсь: «Виктор Саныч, это что такое?» Он склоняется над моим ухом, тихо: «Матч ничейный». До меня доходит — Киеву уже проигрывать невозможно, а «Торпедо» ничего не надо. Ну и ладно, ничья так ничья. Вдруг Колотов как-то неловко выпрыгивает, головой задевает мяч — гол! 0:1!
— В чем проблема?
— В перерыве вижу брата Севидова. Говорю: «Думаю, будет ничья!» Тот обиженно: «Да ты что? Киев выиграет! Не веришь? Давай поспорим!» Не отказываться же мне?
— С таким багажом знаний.
— Уговорились — на бутылку шампанского. Неожиданно появляется цветущий Севидов. Здоровается с братом, а я рассказываю о нашем пари. Севидов бледнеет: «На что поспорили?» — «Да ерунда. На шампанское». — «Уф-ф-ф...» Выдыхает — и уходит. Так это дурацкое «Торпедо» еще забить никак не могло! Киевляне их уж пускают и пускают — а они все мимо. Даже с пенальти. Но кое-как заковыряли.
— Вам никогда не казалось, что Базилевич как тренер сильнее Лобановского?
— А я о чем? Или вы не поняли? Конечно, сильнее! Лобановский — это абсолютная легенда. Вся история соткана из легенд. Ну, залп «Авроры» — вас не беспокоит, что его не было?
— Лобановский — из той же серии, что и залп «Авроры»?!
— Лобановский — чистейшая выдумка! Созданный образ — который он мастерски сформировал. С помощью журналистов — Саши Горбунова, Валеры Березовского. Наши тренеры Лобановского крупным специалистом не считали. Вот Симонян — он такой... Мягкий очень!
— К чему вы это?
— Однажды откровенничал со мной. После того, как Лобановский ему подлость сделал. А потом простил!
— Ту самую подлость, с календарем?
— Нет. Подлость личную. Был начальником сборной СССР, а Лобановский его заложил. Симоняна сняли. Я приехал в Сочи, его молодая жена мне говорит: «Пойдите погуляйте с Никитой Палычем. Может, успокоите его». Ну и пошли бродить по набережной. Изливал мне душу. Я сказал: «Лобановский стольким людям подлости делал! Так что ж теперь?» Мне в голову не могло прийти, что Симонян все это простит и опять начнет с ним работать в сборной!
— Вот бы не подумали — Лобановский был с подлецой?
— Конечно! Потому-то в Киеве и устроили бунт. Убрали Базилевича, а Лобановский остался. Точно не знаю — но думаю, это он искусно все подстроил. Перевел на Базиля. Придумает что-то дурацкое — и на него стрелки: «Базилевич так решил». Чтобы себя обелить. Вообще мне Лобановский всегда казался смешным!
— Почему?
— Он же ограниченный. Как сказать... Носорог! Упрется — и все. Была история в Бирмингеме накануне матча «Астон Вилла» — «Динамо» Киев. Перетурин в поездке, конечно, раз — и к команде поближе. Чтобы питаться и все остальное. Соображения экономии. А я — нет. Они уже ему говорят: «Ну, позови Валерку, пусть с нами обедает!» Ладно, отвечаю, приду. Посадили меня рядом с Лобановским.
— Какая честь.
— Перетурин тоже здесь. Между Базилевичем и Команом. Заказываем первое. Официант ко мне: «Что изволите?» — «Консоме». Знаете, что это?
— Откройтесь.
— Французский бульон. Чистый. Официант уточняет: «Яйцо положить?» Да нет, отвечаю. Не надо. Тот к Лобановскому: «Вы что будете?» — «Мне тоже консоме!» Коман попросил борща с пампушками, Базилевич еще что-то... Принесли, поставили. Лобановский глаза выпучил: «Это — консоме?!» Так не строй из себя образованного!
— Но киевское «Динамо» 1986 года — великая команда. Мы в нее влюблены до сих пор.
— Да и в 1975-м была хорошая. Но когда просеивается куча игроков, и все настолько талантливые... А сколько загублено?! Мы с Аркадием Галинским сперва были в контрах. Он же молился на Лобановского! А потом признал мою правоту — и на каждом углу повторял: «Винокуров раскрыл мне глаза на Лобановского!»
— Вы произнесли «загубленные». Кто в первую очередь приходит на ум?
— Слободян. Шепель. Его-то Севидов в московском «Динамо» еле отогрел, спас для футбола. Пусть ненадолго. В Киеве болтался — ни туда ни сюда. А парень толковый. Окончил с золотой медалью математическую школу.
— Понедельник нам говорил — поражался алкогольным возможностям Лобановского.
— Да-а! Согласен!
— Могучий был человек в этом смысле?
— Профессор! Я-то с ним не выпивал, но о масштабах бедствия знаю — дружил с Юрой Морозовым, который с Лобановским много лет работал. В Москве едем после футбола, я домой, Юра куда-то в гостиницу. Говорит водителю: «Остановись у «Березки».
— Валютного магазина. Молодежь не в курсе.
— Да. Валюта у него всегда была. Возвращается запыхавшийся: «Надо было Лобановскому литр виски взять». Едем-едем — вздыхает: «О-ох, как же я устал столько пить. Не могу за ним угнаться!» Но это Лобановского и сгубило. Ноги стали как у слона... Давайте лучше про хороших людей, а?
Якушин
— А давайте. Мы читали, что любимый ваш футболист — Сальников.
— Точно — Серега!
— Что в нем такого?
— Это самый техничный наш футболист. Второе — ум! Окончил факультет журналистики. Как он писал, как общался! Море обаяния. Когда мы встречались — часами расстаться не могли. Сейчас внук его играет в теннис — Циципас. Болею за него. Хотя разговаривал с дочкой Сальникова — Аллой. К отцу относится неважно.
— Почему?
— Так ушел же из семьи. Но футболист — изумительный! Из всех наших, кого видел, — лучший.
— Сильнее Стрельцова?
— Разнообразнее. В 1958-м на чемпионате мира Якушин, второй тренер сборной, решил понаблюдать за тренировкой бразильцев. Кто с ним отправился? Сальников! А зачем? Подсмотреть технические приемчики! Потом р-раз — и что-то освоил.
— Говорили, Сальников — сын Старостина. По датам и местам пребывания Николая Петровича все сходилось. Да и одно лицо.
— Думаю, легенда. Хотя похож, это правда. Старостин его обожал! Сальников из «Спартака» перешел в московское «Динамо» только для того, чтобы спасти отчима из тюрьмы. А отчим-то относился к нему скверно. Но ради матери Серега согласился на переход — вот какой был парень!
— У Якушина вышла чудовищная история с сыном. Который решил остаться в Швеции.
— Ой, это катастрофа!
— Вся жизнь семьи рухнула из-за этого.
— Да, да! Дочка Наташа вышла замуж за Игоря Фролова, бывшего вратаря «Спартака» и ЦСКА. Получила назначение заведующей канцелярией советского посольства в Бразилии. Игорь рванул с ней. Нашли и ему работу при посольстве. А дальше Миша, Наташин брат, переводчиком полетел в Швецию с пятиборцами. И остался там! Мама в Москве не выдержала — умерла сразу.
— Это жена Михаила Иосифовича?
— Да. Дочку выдернули из Бразилии — отправили в Швецию уговаривать брата вернуться. Не послушал! Из посольства отозвали и ее, и Игоря. Перебежчик в семье!
— Якушин очень переживал?
— Не то слово! Хотя членом партии никогда не был. И злости в нем на сына я не чувствовал — просто едва не плакал. А когда такой волевой мужик давит слезы — ты сам готов зарыдать. Кстати, сдружились мы при интересных обстоятельствах.
— Ждем рассказа.
— В 1968-м было правило — все команды высшей лиги один матч должны сыграть где-то на периферии. То московское «Динамо» принимает «Кайрат» в Омске, то «Локомотив» играет с «Пахтакором» в Барнауле. Я мотаюсь туда-сюда. «Пахтакор» тренирует Якушин. Живу с ними в одной гостинице. Другой в Барнауле и не было. Выхожу после завтрака — на крыльце Якушин. Вдруг говорит: «Ты занят? Сходишь со мной в картинную галерею? Мне сказали, у них очень хороший Коро...»
— Вот это познания.
— Ну и отправились. Галерея недалеко. Ходим, беседуем — выяснилось, что у нас общие вкусы — импрессионисты, постимпрессионисты. Обсудили «Жажду жизни» Стоуна, «Луну и грош» Моэма. Сошлись на всю жизнь — но при встречах о футболе не говорили вообще!
Яшин
— В советском футболе было много классных вратарей. Кто для вас самый-самый?
— Яшин! Выдающийся вратарь! У меня в памяти эпизод из матча «Динамо» — «Торпедо». Стрельцов обыграл Крижевского, выскочил один на один с Яшиным. Казалось, все — гол!
— Но?
— Пробил-то Эдик здорово — в угол. Но Яшин в невероятном прыжке забрал мяч. Намертво! Стрельцов не поверил глазам. Схватился за голову, а секунду спустя... зааплодировал!
— Фантастика.
— Если для меня любимый футболист — Сальников, то для Озерова — Яшин. В мемуарах описывал, как прилетел в Москву после матча сборной. Кто-то из телевизионных начальников попрекнул: «Ну что вы весь репортаж Яшина нахваливали? Наши-то 0:2 проиграли!» Озеров: «Да если бы не он, было бы 0:5!»
— «Пенки» — то у Яшина случались?
— А у кого их не было? Однажды от вратаря пропустил! Был такой Шехтель из Ленинграда. Выбил мяч настолько сильно, что тот перелетел через Яшина, вышедшего далеко из ворот. Гол!
— А четвертьфинал с Чили в 1962-м? Яшин ведь там навалил?
— Не-е-ет! Вы пересмотрите голы — всё есть в интернете. Сначала Санчес со штрафного в ближнюю «девятку» шарахнул. Затем Рохас пробил в нижний угол так, что Яшин не дотянулся до мяча. Причем тут всех собак повесили даже не на него, а на Вальку Иванова, которого обокрали на чужой половине поля, и пошла контратака. Но знаете, что для меня главный показатель?
— Что же?
— На следующий год Фернандо Риера, тренер чилийцев, возглавил сборную ФИФА. И на матч с Англией пригласил Яшина! Пошел бы на это, если бы Лев Иваныч на чемпионате мира, как вы говорите, «навалил»? Да никогда!
— Почему же наши журналисты, откомандированные в Чили, сделали Яшина крайним?
— Пишущих там было трое. Стародуб представлял ТАСС, Мержанов — «Футбол», Киселев — «Комсомолку». Когда сборная вылетела, им велели найти виновных. Вот и нашли — Иванова с Яшиным. А репортаж о четвертьфинальном матче опубликовали под тремя фамилиями.
— За что генерал Богданов, председатель ЦС «Динамо», Яшина невзлюбил?
— Понятия не имею. Знаю одно: Богданов — неприятный тип. Просто отвратительный. Яшину делал гадости, Севидову, стравливал их... Поучаствовал в этом и Анатолий Родионов. Когда-то он играл за московское «Динамо», потом функционером стал. Его жена шила — в том числе супруге Богданова. Так и сблизились. Именно Родионов в 1979-м накатал на Севидова донос после турне по Америке, и Сан Саныча сняли с должности главного тренера.
— С кем он встретился в той поездке?
— Когда Севидов еще в Киеве работал, познакомился с автомехаником. Его в советском футболе знали все. Чинил машины и киевским футболистам, и московским. А в 70-е эмигрировал в Штаты. Вот там-то в ресторане с Севидовым и столкнулись. Поболтали. Родионов увидел и быстренько состряпал доносик. Вместо Севидова пропихнул в тренеры своего друга — Вячеслава Соловьева. Сам же был начальником команды. Через пару лет этого показалось мало. Попросил у Богданова должность повыше. Тут поворот — в «Динамо» вернули Севидова!
— Главным тренером?
— Да. Начальником команды стал Яшин. Тогда Родионов с Богдановым затеяли интригу — и рассорили Льва Иваныча с Сан Санычем. С обоими у меня были прекрасные отношения, пытался примирить. К сожалению, безрезультатно.
— Как это было?
— Севидов мне сказал: «Валера, поверь, я не знал, что Богданов и Родионов решили убрать Яшина. Меня вообще никто не спрашивал — поставили перед фактом». Эти слова я передал Яшину.
— А он?
— Хмуро: «Как это меня без ведома тренера уволили? Не может быть!» — «Может! Лев Иваныч, поймите, Сан Саныч никогда про вас ничего плохого не говорил. Это все козни Родионова и Богданова». Но Яшина так и не переубедил. Его перевели в Центральный совет на какую-то должность. Сидел перекладывал бумажки.
— Был в футбольном мире человек, с которым отношения категорически не сложились?
— Мирзоян меня разочаровал. Возглавил в РФС ветеранское движение — и начал строить из себя крутого начальника. Схлестнулись мы в 2006-м, когда отмечался юбилей победы на Олимпиаде в Мельбурне. Из того состава всех, кто был жив, пригласили в Москву на торжественный вечер. Только Йожефа Бецу не позвали. Я поднял бучу. Мирзоян отмахнулся: «Да Беца не из России, живет в Мукачево...»
— Понятно.
— Я вскипел: «Твое-то какое дело? Это олимпийский чемпион! Уважаемый человек, ветеран...» Набрал Фетисову, который тогда был министром спорта, объяснил ситуацию. Он тут же дал команду — и с Бецей связались, выслали приглашение, оплатили дорогу. А Мирзояна заставили встречать поезд, на котором тот приехал.
Бесков
— Лобановского вы не жалуете. А Бесков как тренер вам симпатичен?
— Конечно. Хотя была у него слабость — трусил в решающие моменты. Вроде все идет прекрасно, остается последний шаг, а Бесков р-раз — и дрогнул. Это и в «Спартаке» случалось, и в ЦСКА — имею в виду переигровку в Ташкенте. А финал Кубка кубков «Динамо» Москва — «Рейнджерс»?
— Там что?
— Проиграли финал из-за Бескова! Струхнул, перекроил весь состав, еще и центрфорварда убрал. Уже перед выходом на поле к нему подошел Сабо: «Константин Иваныч, мы же так никогда не играли. Пропадем! Ну хоть меня поставьте в нападение...» — «Нет!» Уперся — и получили.
— С Валерией Николаевной вы общались?
— Да, у нас был общий друг — Виктор Павлов, следователь МУРа. Прославился в конце 60-х, когда нашел воров, которые вскрыли квартиру Давида Ойстраха, великого скрипача. Что интересно — похитили драгоценности, деньги, какие-то вещи, но не взяли самое дорогое.
— Это что же?
— Скрипку Страдивари. И коллекцию грампластинок из чистого золота. Правда, с темным напылением. Наверное, это и смутило — просто не поняли, что перед ними. Одного из грабителей Павлов каким-то образом вычислил. А ему говорят: «Вы ошиблись, он в тюрьме».
— Надо же.
— А все улики указывали на этого человека — известного рецидивиста. Вскоре выяснилось, что из лагеря он сбежал, а документы о побеге еще не прислали. В конце концов Павлов его поймал. И получил от Ойстраха подарок — шикарные часы с дарственной надписью.
— В гостях у Бесковых бывали?
— На Маяковке-то? Не раз. Как-то в декабре сижу у них на кухне, пьем чай. Вдруг звонок в дверь, Бесков открывает — на пороге Лев Рудник. Рядом молоденький Юра Семин.
— Кто такой Рудник?
— Чудный дядька. Друг детства Бескова и Севидова, помогал им в селекционных вопросах. Когда Семин решил уйти из «Спартака», Рудник привел его к Бескову, который в то время тренировал «Динамо». Мы с Валерией Николаевной остались допивать чай, а они втроем в комнате пообщались. Бесков пригласил Юру в свою команду, сразу перевел из атаки в полузащиту — и на новой позиции Семин раскрылся во всей красе. Недавно напомнил ему ту историю, он изумился: «Так это ты тогда на кухне сидел?!»
— Бесков мог что-то и покрепче чая налить.
— Да не так уж много он и выпивал. Хотя был удивительный случай. Иду в Спорткомитете по коридору, навстречу Николай Старостин. Берет под локоток, отводит в сторонку и вполголоса: «Вы же близки с Константином Иванычем? У меня к вам просьба — поговорите! Он меня тревожит, стал коньяком злоупотреблять».
— Однако!
— У меня глаза на лоб: «Николай Петрович, с чего вы взяли, что Бесков ко мне прислушается?! Да и вообще — может, вы ошибаетесь?» Потом Андрей Петрович Старостин мне объяснил: «Брат — трезвенник, ни капли в рот не брал. Для него даже тот, кто две-три рюмки пропустил, — уже пьяница».
— Занятно.
— Вот когда Бесков закончил тренировать, я периодически встречал его в кафешке на Малой Дмитровке. За углом офис радиостанции, где мы с Олежкой, моим сыном, тогда работали. В обед заходили перекусить, а за соседним столиком сидели Бесков, Володя Федотов и Олег Иванов, бывший вратарь «Динамо».
— С бутылочкой?
— Ага. Бесков красный, размякший, дово-о-ольный. Молча наблюдал, как Федотов с Ивановым спорили до хрипоты. Один восклицал, дирижируя салфетками: «А тут Бурчалкин прорывается по флангу...» Другой возражал: «Да Бурчалкин к тому моменту уже не играл...» — «Нет, играл! Я помню!»
— Не считая похода с Масловым в хинкальную - самый живописный случай, когда выпивали с футбольным человеком?
— Это с Численко. Заканчивается командировка в Сочи, приезжаю в аэропорт, вижу Игоря. Я, говорит, после травмы восстанавливаюсь, еду в Москву на обследование. В самолете садимся рядом. А у него сумка неподъемная! Думаю — наверное, вещи со сборов везет. Открывает — забита бутылками!
— Водка?
— Шампанское. По молодости я не знал, что на высоте из-за резких перепадов давления это самый опасный напиток. Уж лучше водка. А Игорь вытаскивает бутылку, разливает, хоп-хоп — пустая. Достает вторую, затем третью, четвертую, пятую... Когда прилетели, меня так развезло, что ничего не соображал. А он держался.
— Всё выпили?
— Нет, что-то в сумке позвякивало. Сели в такси, Численко привез куда-то на окраину Москвы. Зашли в квартиру — впечатление такое, будто гульба только-только закончилась. Пустые бутылки, окурки, гора грязной посуды. Численко говорит: «Ну все, отдыхай». Но пить я уже не мог. Как очухался — скорее домой.
Махарадзе
— Вы вспоминали Олега Кучеренко. Была у него странная черта — за границей сутками просиживал в гостиничном номере.
— Вообще никуда не выходил! Музеи, достопримечательности, рестораны — все это его совершенно не интересовало. Сидел перед телевизором до самого матча и курил одну за другой. Помню, мы с Генкой Орловым в Мадриде целый день бродили по городу, заглянули в «Прадо», еще куда-то. В отель вернулись ближе к полуночи. Я спросил Кучеренко: «Ну а ты чем занимался?» — «В номере был. Ждал важного звонка из Москвы». — «Какого?» — «Должны были сообщить, как «Динамо» сыграло с «Кайратом». В Мадриде, представляете?!
— Может, ставку сделал на подпольном тотализаторе?
— Ой, да что вы! От этих дел Кучеренко был далек. Как и я.
— Хотя знали о договорных матчах заблаговременно.
— Нет-нет, заранее я ни о чем не знал. Это потом тренеры научили, как определить договорняк. Профессионалу хватает 20 минут после начала матча, чтобы все о нем понять. Достаточно увидеть, как игроки вступают в единоборства, убирают ли ноги в стыках. Да много нюансов. Вспоминаю рассказ Якушина. Послали его инспектором на игру в Кутаиси. Вернулся — и заявил Колоскову: «Договорняк!» Тот аж на стуле приподнялся: «У вас есть доказательства?» — «Да!» — «Какие?» — «Я был на стадионе и видел все своими глазами!»
— Что Колосков?
— А ничего. История не получила продолжения. Если не считать того, что Якушин больше не инспектировал.
— Вы регулярно ездили на чемпионаты мира. Самая памятная командировка?
— 1978-й, Аргентина. Жили в Буэнос-Айресе. А в Росарио суперматч — Аргентина — Бразилия! Филатов вздохнул: «Эх, был бы я помоложе, никогда бы такую игру не пропустил!» Я намек понял, аккредитовался и задумался — как же туда доберусь? Рванул к нашим комментаторам, узнал, что в Росарио отправляется Озеров, и напросился к нему в попутчики.
— Он был за рулем?
— Нет, выделили автомобиль с водителем. Ехать километров триста, вдоль шоссе мандарины росли. Пару раз притормаживали, обрывали деревья — и обратно в машину. Уплетали всю дорогу. А когда в Росарио въехали, поразились.
— Чему?
— Город словно вымер. Ни людей, ни машин. На стадион прикатили часа за три с половиной до начала матча. И поняли, почему улицы пустые. Трибуны-то уже битком! Не умолкали ни на секунду, что-то распевали, били в барабаны. Озеров сразу пошел в комментаторскую кабину, а я в пресс-центр. Купил сэндвич, бутылку пива — и тут увидел Пеле!
— Где?
— Он и Жаирзиньо подошли к барной стойке, тоже что-то взяли, сели за столик. Я к ним, отбросив еду. А Пеле говорит: «Да бери свой сэндвич, садись к нам. Вон свободный стул».
— Душа-человек.
— Позже во время чемпионатов мира на интервью с Пеле приходилось заранее записываться, а тогда все было проще. Мы прекрасно пообщались.
— На каком языке?
— На английском. А познакомились еще в 1965-м, когда бразильцы играли в Москве со сборной СССР. В «Лужниках» после тренировки Пеле окружили журналисты. Среди них был Лева Костанян. Протянул ему книжку со словами: «Напишите — моему другу Костаняну от Пеле». Тот отстранился: «Как это «другу»? Я тебя первый раз вижу!»
— Отбрил.
— Я засмеялся. Пеле повернулся ко мне, показал большой палец: «Вы оценили мою шутку». Ну а в Аргентине после матча возвращаемся с Озеровым в Буэнос-Айрес. Я понимаю — он голодный. За целый день ничего, кроме мандаринов, не ел.
— Экономил суточные?
— Да, за границей на еду ни копейки не тратил. Покупал вещи жене и детям, они еще маленькие были. Когда за полночь подъехали к моей гостинице, я сказал: «Николай Николаевич, давайте вас подкормлю?» Он кивнул: «Давай!» Я жил с Кучеренко, в номере быстренько собрали паек — частик в томате, шпроты, кусок колбасы, плавленый сыр...
— Набор советского командировочного.
— В те годы еду всегда везли с собой. Озеров-то все это не в одиночку умял, поделился с товарищами — Маслаченко, Майоровым, Махарадзе. На следующий день Котэ подошел ко мне: «Спасибо, Валерий, накормил нас, сирых, голодных. Мы так тебе благодарны!» На этом, казалось, история закончилась. Но!
— Что?
— Время спустя прилетаю в Тбилиси на футбол. В аэропорту неожиданно встречает Котэ: «Дорогой, рад тебя видеть. От вашего собкора узнал, что ты приезжаешь. Сейчас поедем в одно место...» Привозит в Мцхету на дачу внука Серго Орджоникидзе. Стол накрыт, горит камин. Так волею случая я оказался на подпольной свадьбе Котэ и Софико Чиаурели.
— Подпольной?!
— Дело в том, что грузинская общественность осудила Софико за развод с первым мужем, режиссером Георгием Шенгелая. У них два сына, старший — не очень здоров. Вдруг Софико бросает семью, уходит к Котэ… Поэтому свадьбу сыграли тайком, позвали самых близких, человек пять. В какой-то момент Котэ произнес тост: «А теперь выпьем за удивительного человека! Открытой, доброй души. Он последнюю рубашку с себя снимет — и отдаст товарищу! Последний кусок хлеба тоже отдаст!»
— Это все про вас?
— Ну да. Из-за пайка. Друзья-то Котэ не знали, о чем речь. В их глазах по его рассказам я выглядел благодетелем всех времен и народов. Сидел и думал — с помощью шпрот заслужил уважение такого человека!
Виттенберг
— Везло вам на встречи.
— Это правда. Расскажу про Карла-Хайнца Хайманна, который полвека отработал в журнале «Киккер», прошел все ступени — от корреспондента до главного редактора. Познакомились мы в 1965-м. Стою в редакции около лестницы, смотрю — поднимается мужчина. И на ломаном русском: «Скажите, пожалуйста, могу я увидеть господина Вита?» Меня осенило: «Вы Хайманн?» — «Да».
— Вы прямо Шерлок Холмс.
— Объясняю. Александр Яковлевич Виттенберг, публиковавшийся под псевдонимом Вит, до войны работал в «Известиях», еще при Бухарине. Когда того арестовали, посадили и многих сотрудников газеты, включая Вита. В лагере он выучил немецкий.
— Это каким же образом?
— Попался на глаза русско-немецкий словарь — так и освоил. Говорил плоховато, а писал бойко. В 60-е начал переписываться с Хайманном. Тот присылал из «Киккера» свои статьи, их переводили, печатали в «Футболе».
— И вот Карл-Хайнц в Москве.
— Заходим в комнатушку к Виту, я с порога: «Александр Яковлевич, смотрите, кого вам привел! Это Хайманн!» Вит встает, протягивает руку и говорит: «Виттенберг». Хайманн бледнеет, опускается на стул. Пауза. Чуть отдышавшись, спрашивает: «Зачем вы так сказали?» Александр Яковлевич пожимает плечами: «Я представился. Виттенберг — моя фамилия. Вит — псевдоним...» — «Да-а? Я не знал».
— Ничего не понимаем.
— Тут выясняется, что его взяли в плен как раз под Виттенбергом, есть такой городок на Эльбе. И Хайманн подумал, что Вит специально решил об этом напомнить. Когда сообразил, в чем дело, расхохотался.
— Про плен что-то рассказывал?
— Призвали его в 1943-м, когда исполнилось восемнадцать. Но повоевать толком не успел. В первом же сражении попал в окружение, забрали в плен. Вспоминал, как их, голодных немецких солдат, жалели русские женщины. Угощали хлебом, картошкой, табаком. А когда «Арарат» играл с «Баварией» в Кубке чемпионов, мы уже в Ереване пересеклись. Перед матчем гуляли по городу, увидели тоннель. Хайманн указал пальцем: «Это мы строили!»
— В Ереване?!
— Я тоже удивился. Подумал — мало ли, куда пленных немцев вывозили. А недавно пришел ко мне корреспондент «Киккера», брал интервью. К столетию Карла-Хайнца готовит огромный материал. Когда я про тоннель обмолвился, этот парень воскликнул: «Вы ошибаетесь! Не мог он строить в Ереване! Тула, Орел, Рыбинск — там сидел». Ну не знаю... Я лишь пересказал то, что слышал от самого Хайманна.
«Сектанты»
— Правда, что в 1967-м «Футбол» превратился в «Футбол-Хоккей» из-за Брежнева?
— Нет. Любовь Леонида Ильича к хоккею совершенно ни при чем. Во всем виноват Тигран Петросян, чемпион мира по шахматам.
— ???
— Он был в приятельских отношениях с Зубковым, заведующим сектором печати ЦК КПСС. Тот дал добро на выпуск еженедельника «Хоккей». Все уже было согласовано. В последний момент Петросян поперся к Зубкову и убедил вместо хоккейного издания сделать шахматное. Так появилось «64» — еженедельное приложение к «Совспорту», причем сам Петросян и стал главным редактором.
— Вот это поворот.
— В ЦК задумались — а как же с «Хоккеем» быть? Кто-то предложил: «Давайте к «Футболу» присоединим». И переименовали еженедельник, которым уже руководил Филатов. Мержанов, предыдущий главред, на него обиделся: «Что ж ты «Футбол» не отстоял? Я бы не допустил совмещения!» Но это легко говорить. Против ЦК разве попрешь?
— Нашли мы в архиве вашу заметку за 1974 год. «Крайняя точка правого крайнего». Помните?
— Это про собрание, посвященное Байдачному, который тогда за московское «Динамо» играл?
— Да. Цитируем. Петрушин: «Я давно знаю Анатолия и давно вижу эти неприглядные черты — грубость, зазнайство, потребительское отношение к футболу». Гершкович: «Жизненные интересы Байдачного ограниченны, он возомнил себя звездой». Долматов: «Он явно заболел звездной болезнью, хотя его игра не давала для этого оснований. А если бы и давала, мы все равно не простили бы — вылечить его может лишь самая строгая мера». Пильгуй: «В прошлом году именно из-за чванства и плохого отношения к тренировкам он не играл в основном составе. Байдачный переоценил наше доверие и терпение. По-хамски ведет себя со старшими товарищами. Я не могу с ним играть в одной команде». Сегодня неловко за эти строчки?
— Так все ж правда! Вообще-то нападать на футболистов мне не свойственно. К примеру, про Численко я бы в жизни такое не написал — как бы ни клеймили его на собраниях. Ответил бы Филатову: «Поручите другому». Да, Игорь не режимил, но я его уважал. Хороший парень! А Байдачный мне никогда не нравился.
— Почему?
— Хам! Не знаю, каким с возрастом стал, а по молодости вел себя безобразно. Игрок-то был талантливый, уже в 19 выходил в основе и в «Динамо», и в сборной! Это при сумасшедшей конкуренции в советском футболе! А вот человеческие качества... Наглый, высокомерный. Мог кому угодно нагрубить, даже Яшину. В команде Байдачного не любили.
— Ваш еженедельник выбирал лучшего футболиста СССР. Не было для советских игроков звания почетнее.
— Женька Ловчев достал восклицать: «Я был лучшим в 1972-м!»
— Что такого? Был же.
— Лично я его даже в тройку не вписал.
— Кого ж вписали?
— Сабо, Андреасяна и Логофета. До сих пор считаю, что каждый из них играл в тот год ярче Жени. Ловчева просто сделала толпа. Молодой, симпатичный, спартаковец... А давайте его! Вдумайтесь — это защитник из команды, которая заняла 11-е место! Может, за сборную сыграл? Нет. В 1972-м его в сборной на чемпионате Европы не было.
— Вы так рассказываете, что и нам становится странно.
— А вы сейчас напишете — и меня возненавидит толпа сектантов.
— Каких сектантов?
— Спартаковских болельщиков. Не зря же Дзюба назвал их сектантами! Вот и по поводу Ловчева они объединились в 1972-м. Журналисты-болельщики.
— Редакционные подтасовки в опросе на «футболиста года» случались?
— Ни разу! Первые два года было другое. Мержанов в силу безумной любви к Воронину объявил: «Мы публикуем фамилии только тех журналистов, которые голосовали за Валерия!»
— Канчельскис сказал в интервью, что при Бышовце в сборную можно было попасть за деньги. Верите?
— Верю! В футбольном мире об этом многие говорят. Хотя к Бышовцу-игроку я моментально проникся симпатией. В 1965-м освещал турнир молодежных сборных. Зашел в автобус команды и увидел парня с книгой. Всмотрелся в обложку — Пастернак! Ну как такого футболиста не зауважать?! К сожалению, любви к поэзии оказалось недостаточно...
— Не туда его Пастернак завел.
— Была еще история. Смешнейшая! 1991-й, Бышовец уже тренировал сборную СССР, которая проводила отборочный матч в Будапеште. Накануне я прилетел туда в командировку, зашел в гостиницу, поднялся к Бышовцу в номер. Он смотрел телевизор, Первый канал.
— Венгерский?
— Наш! Шло «Поле чудес». Участники отгадывали слово из четырех букв. Из них три уже были открыты — «с», «т» и «л». Оставалось назвать гласную. Бышовец замер, уперся взглядом в экран. Я удивился: «Тебе-то какая разница?» А в ответ: «Если «стул» — завтра выпускаю двух форвардов. Если «стол» — трех». На полном серьезе!
— С ума сойти.
— Вот и я обалдел. Глупость несусветная! Честно, уже не помню, на каком варианте он в итоге остановился, но наши обыграли венгров — 1:0.
Нагибин
— Жизнь сводила вас с интереснейшими людьми — Трифонов, Нагибин, Никулин...
— Трифонов часами просиживал в редакции «Футбола». Все разговоры — только о «Спартаке», за который Юрий Валентинович болел отчаянно. Но сейчас вспоминается другое. Мы с Борисом Шурделиным сочинили роман «Наша с тобой «Звезда». Он долго лежал в издательстве «Советский писатель». Вроде и одобрили, и аванс нам уже выплатили — но не публикуют. Не включают в план.
— Вы попросили Трифонова замолвить словечко?
— Не я — общий друг, литературный критик, которому понравилась рукопись. Напомнил Трифонову строчку из стихотворения Льва Озерова: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами». Юрий Валентинович поморщился: «Не согласен!»
— Вот это да.
— И добавил: «Не нужна талантам помощь, должны сами пробиваться». Друг уточнил: «Значит, ты будешь помогать бездарностям?» — «Почему нет? Им тоже жить надо». Хотя одно слово Трифонова — и роман бы напечатали.
— Чем кончилось?
— В очередной раз приехав в издательство, столкнулся на лестнице с заведующей прозой. Сказала мне: «Да что вы переживаете? У нас Шукшин двенадцать лет свою первую книгу ждал!» Я усмехнулся: «Может, поэтому и умер так рано?» Ушел не оборачиваясь.
— Смело.
— В 1983-м роман наконец-то опубликовали. Семь лет в издательстве пролежал!
— Трифонов болел за «Спартак». А Нагибин за кого?
— За «Торпедо». Его вторая жена Валентина — дочь Ивана Лихачева, знаменитого директора завода.
— Для молодых поясним — Московский автомобильный завод после смерти Лихачева получил его имя — ЗИЛ.
— Совершенно верно. Побывала супругой Нагибина и Белла Ахмадулина. Однажды у нас приключился занятный диалог. Юрий Маркович спросил: «Вы в курсе, сколько раз я был женат?» — «Откуда ж мне знать?» — «Двенадцать!» — «Официально?!» — «Да. Гражданский брак не для меня. Если любишь — женись!»
— Силен.
— Дальше он начал считать. Но как ни старался, больше семи так и не смог набрать. Я рассмеялся: «Ну и зачем на себя наговариваете?» Его последняя жена — Алла, переводчица из Ленинграда. А первая — кажется, ее звали Мария — жила с ними на даче до самой смерти Нагибина, вела хозяйство.
— Высокие отношения.
— С Нагибиным я познакомился в журнале «Смена», куда ушел из «Футбола» в 1982-м. Стал редактором отдела литературы и искусства. В «Смене» публиковались известные писатели, в том числе Нагибин. Дача у него была в районе Ватутинок. Как-то пригласил к себе. Сидели обсуждали его очерк об Иоганне Себастьяне Бахе. У композитора есть духовная оратория — «Страсти по Матфею». А я предложил назвать очерк «Страсти от Иоганна». Нагибину этот вариант очень понравился. Даже произнес фразу, которую мне сейчас неловко цитировать.
— Не стесняйтесь, Валерий Изидорович.
— Звучала так: «На мой взгляд, по знанию русского языка вы на третьем месте в мире!» Я заржал. Услышать такое от Нагибина! Потом спросил: «Кто же на первом?» — «Бунин. На втором — Твардовский».
— Батюшки.
— «Юрий Маркович, а вы-то на каком?» — «Выходит, на четвертом». Видите, в какую я компанию попал! Относился ко мне Нагибин с большой симпатией, книжки свои дарил. Если Евтушенко в таких случаях на титульном листе писал банальности — на добрую память или что-то в этом духе, то у Юрия Марковича всегда находились особенные слова.
— Например?
— Смотрите — «Валерию Винокурову с той полнотой доверия, на которую я уже не считал себя способным». В другой раз заглянул ко мне в кабинет: «Нужна ваша помощь. Перетурин уговорил дать интервью «Футбольному обозрению». Но что я могу сказать? Не хочется выглядеть глупо...» Какое там «глупо»? Да любое его соображение было ценнее всей передачи! В футболе-то разбирался прекрасно. В 1994-м собирался смотреть по телевизору чемпионат мира. Но умер накануне первого матча, 17 июня.
— Как?
— Во сне остановилось сердце. Он плохо себя чувствовал, жутко переживал из-за смерти любимой собаки. Эта рана никак не затягивалась, хотя Алла вскоре подбросила ему щеночка. В тот день на даче Юрий Маркович до глубокой ночи вычитывал гранки новой книги — «Дневника». Вымотался страшно. Прилег — и не проснулся.
— А с Юрием Никулиным вы где пересеклись?
— На «Мосфильме». Декабрь 1959-го. Он тогда снимался в «Неподдающихся», а я работал на картине «Белые ночи». Знакомы были шапочно, в коридорах киностудии кивали друг другу. А тут одновременно вышли из служебного входа, сели в троллейбус, поехали в сторону «Киевской». Ну и разговорились. Никулин сказал, что всю жизнь болеет за московское «Динамо». Как раз в том сезоне команда выиграла чемпионат СССР. Было что обсудить.
— Мы понимаем.
— Спускаемся в метро. Он спрашивает: «Вы до какой станции?» — «Ботанический сад». Теперь она называется «Проспект Мира». Никулин: «О, и я туда же». Там выходим на улицу, говорю: «Мне в Капельский переулок». — «Мне тоже!»
— Чудеса.
— Идем по 1-й Мещанской, болтаем обо всем на свете — о футболе, цирке, кино. Указываю на деревянный домик: «Вот здесь я живу. А сейчас зайду к невесте, она студентка, снимает угол у старушки». В Капельском подходим к подъезду, смотрим друг на друга. И выясняется, что нам в одну и ту же квартиру!
— Такие совпадения бывают?
— Да! Звоним в дверь, открывает та самая старушка. Видит Никулина, всплескивает руками: «Ой, Юрочка, здравствуй!» Оказалось, он с ее сыном на фронте был. Парень погиб, и Никулин все послевоенные годы навещал мать, помогал материально.
— Позже встречались?
— Пару раз. Никулин обожал футбол, но на стадион выбирался редко. Кстати, как и Евгений Евстигнеев.
— Он ведь за «Спартак» болел?
— Да. Но без фанатизма. Вот вам история напоследок. В 1977-м в Москве в одно время проходили два матча. В первой лиге на «Локомотиве» играл «Спартак», а на «Динамо»...
— Кто?
— Елки-палки, забыл! Да и неважно. Главное, высшая лига! Смотрю — в ложе прессы Евстигнеев с девушкой. Спрашиваю: «Женя, почему вы здесь, а не на «Спартаке»?» Получаю ответ: «Потому что футбол я люблю больше, чем «Спартак»!» Чудесная фраза, правда?