РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Когда-то он считался самым одаренным юным футболистом Советского Союза. Такие пропадают обычно на пути к серьезным клубам – Ольшанский же не пропал. Совсем напротив – стал капитаном "Спартака", ЦСКА и сборной СССР. Вот всё в его жизни так – вопреки.
Сегодня Сергей Петрович генеральный директор "Ники". Мы заходим в его кабинет – и оторваться не можем глазами от шкафа. Фуражки, фуражки…
– Где ж папаха? – радуемся за жизненный путь нашего героя.
Полковнику полагается папаха, даже школьник знает.
– Нет папахи, – огорчается Ольшанский. – Я "полковника" получил, и как раз в тот год папахи отменили…
Мы вздыхаем вместе с ним, отводим взгляд в сторону. Вокруг тоже много интересного. Фотографии. Диплом на столе. Вчитываемся: выдан за первое место по прыжкам в длину, выиграл Сергей Петрович первенство Камчатской области по лёгкой атлетике в 1975 году…
Вот это человек!
***
– Кабинет у вас отличный. А "Ника" уже не во второй лиге?
– На Москву теперь играем, КФК.
– Учредители у клуба все те же – Романцев с Тархановым?
– Да. Правда, Романцева с лета не видно. Еще Дима Хохлов среди учредителей, вот он заезжает. У Саши Тарханова здесь сыновья работают. Эдик начальник команды, Юра – главный тренер.
– Мы сейчас шли и размышляли: какой смысл в этой команде? Растить и продавать футболистов?
– Да. Воспитываем же. Можно было бы сказать, что это бизнес, но пока лишь раз "Нике" выплатили солидную компенсацию за футболиста.
– За кого?
– За Глушакова. С "Локомотивом" и Смородской больше года тяжба тянулась. УЕФА присудил нам миллион с чем-то евро. А существуем мы на то, что сдаем помещения в аренду. Никаких спонсоров нет, сами вертимся.
– У вас на стене фотография – на поле рубитесь со своим начальником по "Нике" Назаром Петросяном…
– Фотография не самая свежая, к сожалению. Это 2006 год, матч к 80-летию Симоняна. Назар играл за Армению, я – за сборную СССР. Сейчас всё, завязал.
– Когда выходили на поле в последний раз?
– Лет пять назад, было мне 63. Ветеранский таймик отбегал, двадцать минут.
– Здоровье заставило остановиться?
– Жена в 2007-м умерла, Зина. После этого вообще ничего не хотелось, потерял интерес к жизни. У нее рак был, медленно угасала.
– С тех пор вы один?
– Есть женщина. Но не расписываемся.
– Если нравится – что ж не расписаться-то?
– Дал слово Зине – второй раз жениться не буду.
– Она понимала, что конец близок?
– Да. "Химия" уже не помогала. Показал профессору врачебные раскладки, тот взглянул: "Сдавай в хоспис, сам не потянешь. Надо ухаживать". Нет, отвечаю. Никаких хосписов. Подбадривал Зину как мог, нанял сиделку. Так дома и умерла через год.
– В какой момент вы внутренне оттаяли?
– Я до сих пор вспоминаю всю нашу жизнь. Постоянно! Никогда от этого не отойду. А познакомил меня с женщиной в 2010-м Володя, старый товарищ.
– Футболист?
– Регбист, судья международной категории. Мы с институтских времен дружим. "Давай, Сергей, – говорит. – Женщина в твоем вкусе". Мне действительно такие нравятся.
– Это какие же, Сергей Петрович?
– Черненькие. Пухленькие.
– Одобряем вкус.
– Я и с Зиной в 1974-м благодаря Володе познакомился. С ним и Витей Евлентьевым из "Спартака" зашли в ресторан "Арбат" на Калининском. Неподалеку сидит компания, человек десять. Я сразу девушку приметил – черненькая, миниатюрная. Хотя и в теле (показывает руками).
– Озорной вы человек.
– Да я-то не особо, а вот Володя – герой! Любитель потанцевать. Сейчас, говорит, танцы начнутся, я из-за того стола дамочку приглашу.
– Зину?
– Подругу ее. А я перед этим шепнул: "Мне вон та девчонка нравится" – "Так пригласи!" – "Стесняюсь". Неудобно было – вдруг откажет? Все-таки я уже был лысоватый…
Володя через подружку удочку закинул. Нашептал: "Видишь, парень за нашим столиком? Футболист сборной СССР, призер Олимпийских игр Мюнхена! Приглянулась ему ваша девчонка" – "Пускай пригласит!" – "Да вот робеет…" Потом меня подтолкнул: "Иди, она не откажет". Слово за слово, начала расспрашивать.
– О чем?
– Об Олимпиаде, Мюнхене… Танец закончился – а мы не наговорились. Сели вдвоем в сторонке. Дело к полуночи, от их столика пошли заказывать шампанское, а не дают: "Закрываемся!" Зина ко мне: "Сережа, вы не поможете?" У футболистов-то, понятно, все схвачено в таких вопросах. Договорился, им принесли. Шепчу: "Может, мне телефончик дадите?" – "Нет, что вы!"
– Ничего ж себе ответ.
– Ее родители сидели за тем же столом! Как можно телефоны раздавать? Начинают они собираться, мы продолжаем сидеть, нас-то из ресторана никто не погонит. Зина втихаря мне – раз, и сунула бумажку с номером.
– Ловко.
– Маме потом рассказала, с кем познакомилась – та: "Не надейся, не позвонит. На фиг ты ему нужна? Наверняка есть кто-то". А у меня отпуск заканчивался, в Сочи улетал на сборы. Оттуда Зине набрал. Вся семья поразилась – это ж надо междугородний разговор заказывать!
Вернулся со сборов – начали встречаться. Мне Старостин дал однокомнатную квартиру. Как-то говорю Зине: "Сама решай. Хочешь – оставайся" – "Я останусь…" Домой ночевать не пришла. Отец как узнал – ой, целый скандал!
– Ваш отец?
– Мой-то что? Ее! "Как ты могла?!" Я трубку взял: "Обещаю – женюсь!" Все, с того дня я для него лучший друг. Месяц со сборной по Южной Америке колесили. Как вернулся – расписались.
– Много гостей на свадьбе-то было?
– Человек сто! В гостинице "Москва" – там самый большой ресторанный зал. И "Спартак" пришел, и сборная. Даже цыгане. Тот самый, который в "Неуловимых мстителях" на скрипке играл.
– Вот вы развернулись, Сергей Петрович.
– Отличная свадьба получилась. Приехал Вася Калинов, поддатенький, с клюшкой. Мне вручил. Вроде ж надо какой-то подарок. Следом таксист заходит: "Это вы – Ольшанский?" Да, отвечаю. "Вы знаете, этот гражданин за такси не заплатил…" Да какие вопросы. Рассчитался за Васю.
– Веселый был человек – Калинов?
– Шебутной, с юмором. Со скольких лет женят? С восемнадцати?
– Да.
– Так Калинову пришлось в исполкоме разрешение брать, чтоб с шестнадцатилетней расписали. Еще "Спартак" ходатайствовал. Ей рожать вот-вот!
– Кто-то рассказывал нам про Калинова – тот мог в перерыве матча хлопнуть стакан портвейна.
– В перерыве – нет. После матча – легко. Вечно в истории попадал. Торопится на тренировку, ловит такси. Машина тормозит: "Шеф, до Тарасовки довезешь?" – "Садись, Вася…" Оказывается – Озеров! С ветерком домчал!
– Вы Озерова знали?
– Да. Страшно возмущался, когда меня из "Спартака" на Камчатку отправили служить. Всё письма собирался писать большому начальству.
А Зину мою в ЦСКА Бобров, главный тренер, выбрал председателем женсовета. Не только Тарасов в хоккейной команде такое устраивал. Зина – компанейская, располагала.
– Что за вопросы решал женсовет?
– Чтоб мы на сторону не ходили. Не выпивали. За выигрыш-то платят!
***
– Когда-то вы считались самым одаренным юниором Советского Союза. Обычно такие до первой сборной не добираются.
– Я вообще чудом пробился в футболе. Жил на даче с родителями, а рядом с нами всегда был Владимир Сергеевич Воробьев. Зав отделением в НИИ стоматологии и челюстно-лицевой хирургии. Фанат футбола, до сих пор дружим! Очень хотел меня в "Динамо" пристроить. Водил – а меня не брали. Потом в "Спартаке" история повторилась. Пришел с другом записываться на Ширяевку – а там тренер Козлов. Расставил ребятишек по росту. Высоким: "Вы остаетесь", остальные – свободны. Вот и весь просмотр. Только на стадионе "Сталинец" нас с приятелем взяли. Я нападающего играл.
– Об этом мы наслышаны.
– В каком-то чемпионате вся команда наколотила 46 голов, а я – 40. Слух пошел по Москве. Пригласили в ФШМ – как раз оттуда Миша Гершкович ушел в "Локомотив" к Бескову, а я стал играть. В то время существовала еще экспериментальная сборная СССР.
– Туда привезли 800 самых талантливых ребят со всего Союза. Отбор был жесточайший.
– Я бы туда не попал – но играем в Лужниках против этой самой сборной. Проигрываем 2:4, я два гола забил. Сразу туда перевели. Потом в команде появился Женька Ловчев.
– Сборная та развалилась внезапно.
– Создали ее на четыре года с задачей – чтоб пара футболистов перешла в главную сборную. Вместо этого через два сезона распустили.
– Почему?
– Наши проиграли легкоатлетический матч СССР – США. Крепко досталось Юрию Машину, который как раз придумал и курировал нашу команду. От обиды еще и ее расформировали. Чтоб молодые не пропадали, собирались нас отправить скопом в "Локомотив". Но мы с Ловчевым уперлись: "Не хотим!"
– Почему?
– В "Спартак" рвались. Старостин нам шепнул: "Держитесь. Все будет нормально!" Напор-то был ого-го – обещали дисквалифицировать, еще чем-то пугали… Но мы держались. Так и очутились в 1969-м в "Спартаке".
– В "Спартак" взяли вас в 1969-м. В первый же год стали чемпионом. Какая красота.
– Я весной травму получил, слег с ахиллом. Вышел против тбилисского "Динамо" минут на пятнадцать – проиграли 0:2. Потом выпускают против Кутаиси уже в основном составе. Минута двадцатая. Ведем 2:0. Был там защитник Автандил Цверава. Обыгрываю его – и тут удар сзади! Я как подкошенный упал, в самую жилку мне попал!
Еду в ЦИТО к Зое Мироновой, легендарному хирургу. Надо, говорит, делать операцию. Но никаких гарантий, что будешь играть дальше. "Есть варианты?" – спрашиваю. "Бинтуй!" Так и бинтовал – до конца карьеры. Зато не резали.
– Вратарь Прохоров про вас говорил – Ольшанский, мол, не только ноги бинтовал, но и шарф на ночь повязывал…
– Да шутил он!
– Еще рассказал, что прозвали вас за эти шарфы в "Спартаке" Бабулей.
– Вот это было. Только не из-за шарфов. Старостин размышлял вслух при команде: "Надо бы нам бабульку какую найти, чтоб сзади не пропускать…"
– Ну и образ отыскал Николай Петрович.
– Тут меня в защитника переквалифицировали. Так и прилипло. Кавазашвили подхватил: "О, Бабуля, давай!"
– Кому пришла мысль – отправить вас в защиту?
– Симоняну. Мы поехали на халтуру в Астрахань. Меня ставят в центр обороны. Выхожу – будто всю жизнь на этом месте играл! Старостин с Симоняном руками развели: "Да ты же прирожденный защитник!"
– Вы же в "Спартак" вписались не сразу?
– Это Ловчев вписался моментально – ему повезло, Крутиков подломался. Женьку поставили. А мне-то пришлось пробиваться. Гиля Хусаинов и Коля Осянин играли постоянно, а вот третьего все время тасовали. То я выйду, то Силагадзе, то молодой Игорь Григорьев. Потом вообще травма. Что делать?
– Что?
– Уходить из "Спартака"! Ясно же – не пробьюсь. Даже за дубль не ставили. Бинтую, бинтую, а нога не пускает. Скорость потерял. Не выдержал, сам пошёл к Старостину: "Отпустите! Где-нибудь пригожусь…" А тот ни в какую: "Хочешь играть? Давай! Будем тебе искать место".
– После Астрахани играли уже постоянно?
– Ждал часа – тогда в "Спартак" пришел Вадик Иванов из "Динамо". Футболист сборной. Меня вместо Гешки Логофета выпускали крайним защитником, когда он в сборную отлучался. То там сыграю, то здесь. Вот Иванов ломается, я выхожу в Ташкенте – и все, с тех пор колом не вышибешь. Тот подлечился – сам сказал: "Не, Серег, я уже тебя убрать не смогу…"
– В 1969-м состоялся один из самых ярких матчей в истории советского футбола – "Спартак" драматично выиграл в Киеве. Вы смотрели со скамейки?
– Оттуда. Осянин забил фантастический гол – как Марадона в 1986-м. Тогда считалось – если выигрываем в Киеве, точно становимся чемпионами. Так и вышло. Серебряников два раза штрафные бил Анзору, тот вытаскивал из самых "девяток".
– Никто так штрафные не исполнял, как Серебряников?
– В то время – никто. Месси сейчас бьет. Но Анзор в 1969-м реально был полкоманды. Не было бы такого вратаря – чемпионства "Спартаку" не видать.
– Кто номер два в том "Спартаке" по значимости?
– Гиля Хусаинов. Я поражался: вроде маленький такой – а все удается. Подошел, спросил – он смеется: "Есть нюанс. Кидай защитнику мяч только под опорную – и пускай догоняет. Доведи этот трюк до автоматизма". Но у Гили интуитивно получалось – а кому-то надо высматривать: какая там опорная? Хотя застал я момент, кричали Хусаинову из ложи: "Когда ж ты уйдешь из "Спартака"?!"
– Сильно сдал?
– Не тот уже был, конечно. Скорость потерял, подвижность. Это его последний сезон в "Спартаке".
– В конце жизни болел?
– Рассеянный склероз – страшная штука. У Гили с головой стало плохо, только с супругой приходил на мероприятия. Покуривал, а курить ему категорически нельзя было. Так он в сторонке, втихаря от жены затягивался.
***
– В 1969-м чемпионские медали были, кажется, именные. У вас тоже?
– Не дали мне медаль.
– Почему?
– Меньше половины матчей сыграл. А чужие медали я не рассматривали, мне ни к чему. По-моему, в 1969-м уже не именные были… Есть у меня одна медаль, на которой фамилия написана!
– Это что ж за медаль?
– Олимпийская – за 1972 год. Немцы во время матча успели выгравировать фамилии каждого, латинскими буквами вывели. Дали только тем, кто участвовал в матче за третье место, запасным ничего.
– Кто особенно обидно тогда не получил медаль?
– Йожеф Сабо отыграл все матчи на Олимпиаде, а матч за бронзу пропускал. Так Андреасян, который с ГДР вышел на замену, отдал Йожефу свою медаль!
– Вот это поступок. Неужели Сабо взял – с фамилией "Андреасян"?
– Взял.
– Матч за бронзу с ГДР – договорняк?
– Неправда. В основное время бились будь здоров! 2:2. Перед дополнительным по стадиону объявили, что послематчевые пенальти не предусмотрены, в случае ничьей бронзовые медали получат обе команды. В регламенте изначально был этот пункт, но до игры мы не придавали ему значения. А тут в голове щелкнуло – какой смысл еще полчаса жилы рвать, если счет устраивает?
– Перемигнулись с немцами?
– Все стало понятно без жестов и слов. Уже никто вперед не лез, просто катали мяч.
– Блохин в сборной держался особняком?
– Да. Женька Рудаков – компанейский. Мунтян, Веремеев – тоже отличные ребята. А Блохин, Сабо, другие киевляне всегда были сами по себе. Когда Йожеф в "Зарю" отправился, я за "Спартак" еще в нападении играл. И вот эпизод – бежим на мяч, у меня такая злость, что думаю: "Не уберешь ногу – перерублю!" В последнюю секунду он дрогнул, не пошел в стык.
– Откуда злость?
– Сабо – неприятный игрок. С гонором, подловатый. Сломал 18-летнего Володю Сидорова из "Торпедо". Те, кто видел момент, говорили: "Специально, гад, прыгнул двумя ногами!" Получил дисквалификацию на сезон, но через полгода амнистировали. А парень после травмы с футболом закончил.
– Самый злой защитник тех лет?
– Новиков и Никулин появились в "Динамо" позже. Пожалуй, жестче нашего Гешки Логофета никого не было. По прозвищу Киса.
– Юрий Севидов рассказывал, откуда прозвище. От слова "кислый" – очень уж был худой.
– Не знаю, откуда. В мое время лишь Маслаченко так к Логофету обращался: "Киса". Я, например, права не имел. Да и в голову не приходило. У них своя компания.
– А почему Валерий Андреев – Кайф?
– Пальцы у носа постоянно держал, будто нюхал что-то. За нос сам себя хватал. Ему тоже Сашка Прохоров прозвище дал, он мастер был на эти дела: "Кайф!"
– Прохоров – выдающийся человек. От киевского "Динамо" получил квартиру на Крещатике, от "Спартака" – в Москве на улице Горького.
– Да, парень непростой. Мутноватый, хоть о мертвых плохо не говорят. С Женькой Ловчевым у него всё стычки были. Раз подрались.
– При команде?
– В сторонке, но ребята видели. Ловчев и с Мишей Булгаковым дрался.
– Чем еще Булгаков выделялся?
– Он и Вася Калинов – любимчики Старостина. Миша из Курска, прозвали в команде "Курский соловей". Хотя больше чижика напоминал – маленький, худенький. Зато невероятно работоспособный. Бежал, как сволочь! Никто за ним не мог угнаться! А по характеру импульсивный, неуравновешенный. Однажды случился приступ. Зашел на базе к доктору: "Разрежьте мне горло, я задыхаюсь…"
– Трезвый?
– Да. Миша почти не употреблял. Семейные неурядицы подкосили психику. В 32 года покончил с собой.
– Александр Минаев рассказывал нам: "Булгаков взял в жены девчонку из деревни. Она загуляла с американцем, уехала в Штаты. Маленькая дочь с Мишей осталась. Сказал ей: "Дочка, прощай!" – и сбросился с 11-го этажа".
– Про американца – не слышал. Говорили, вышла замуж за военного. Вскоре после смерти Миши я встретил эту Галину. Раньше в ресторан без очереди не попадешь. А в "Якоре" на улице Горького работали знакомые. Мы с друзьями протиснулись сквозь толпу к стеклянной двери, постучали. Швейцар сразу открыл: "Прошу, у вас столик заказан…" В этот момент окликнули сзади: "Сережа, привет!" Обернулся – Галина. Указала на какого-то мужчину в очереди: "Можешь нас провести?"
– А вы?
– Грубить не стал, сдержался. Ответил сухо: "Нет! Ты вообще ко мне не подходи!"
– Внешне-то она интересная?
– Не-е-е. Серая мышка. Но Миша безумно ее любил.
– Ловчев и тогда был правдоруб?
– Прямой очень. С Бесковым в свое время повздорил, хотел полузащитника играть. А Бесков уперся – нет!
– Хоть раз с Ловчевым выпивали?
– На его свадьбе. Женька там впервые фужер шампанского себе позволил. Вообще не по этой части. Ребята после матча идут куда-то посидеть – Ловчев никогда не присоединялся.
– Сколько у него жен было?
– Сейчас четвертая. Ха!
– Молодец. Любвеобильный.
– Вот не знаю – любвеобильный или конфликтный…
– На всех его свадьбах бывали?
– Только на первой. На следующие не звал. Я и узнавал-то о них от посторонних людей. Все хочу книжку его прочитать. Ребята обещали: "Сергей, мы тебе принесем!" – "Да он мне сам подарит…" С автографом!
– Нужен вам этот автограф?
– Так я у Симоняна брал, Гаврилова, Маслова. На книжках каких-то, мне приятно. Гиля Хусаинов вымпел подписал, вон висит. Логофет фотографию свою. Как и Бубукин – мы с ним стоим, два лысеньких. Хороший снимок, смешной. А на обратной стороне Борисыч вывел: "Чтоб у нас с тобой всегда было такое настроение, как на этой фотографии!" Сейчас отдал карточку в ЦСКА, музей там будет.
***
– В "Спартаке" вы пережили двух тренеров – Симоняна и Гуляева. Контраст гигантский?
– Даже не представляете, какой! С Гуляевым мы выиграли чемпионат и взяли серебро в 1974-м, но все равно – на установки к нему ходили как концерт. Такие обороты! Минаев и Кокарев блокноты с собой брали, конспектировали: "Центральный нападающий Маркин сегодня играет центрального нападающего". "Беги бегом". "Подавай угловой на уровне метр двадцать – метр тридцать"… Чудил, словом. А звали его Гундос. Говорил в нос.
– Ловчев вспоминал, как установку Гуляева записали на магнитофон – потом крутили с молодыми. Сидят, хохочут. Тут дверь открывается, заходит сам Гуляев: "Что, Райкина слушаете?"
– Была такая история. А я попросил Минаева, чтоб мне записал – так он передал целую стопку листочков. Где-то лежат… Меня что поражало? Гуляев давал упражнения, которые не идут! Вот не идут и всё! Ему скажешь – а он гнет: "Нет, будем делать!" Как отойдет в сторонку, мы что-то свое придумываем. Снисходительно к нему относились – Гуляев все-таки не злобный был дядька.
– Тем более, второй тренер был выдающийся.
– Да, к Игорю Нетто уважение огромное! Прислушивались гораздо сильнее, чем к главному тренеру! Игорь Александрович – простой человек, всегда поговорить можно было. Только с Гуляевыми они пикировались время от времени. Помню, ехали в автобусе, увидели баранов на лужайке: "О! – обрадовался Нетто. – Это "Спартак" идет…" А Сальников нам технику преподавал.
– Когда последний раз в Тарасовке были?
– После того, как в 1975-м забрали из "Спартака" в армию, ни разу не приезжал.
– А хотелось бы?
– Конечно! Но там, говорят, охрана?
– Еще какая.
– А раньше – заходи кто хочет. Жили мы еще в деревянном домике. Электричка проносится – тот ходуном ходит.
– Тот "Спартак" был беднейшей командой высшей лиги?
– Никаких доплат у нас не существовало. Какая ставка – столько получишь. Кому-то 180 платили, кому-то – 80. Премиальные – 60 рублей. Неважно, киевское "Динамо" обыграли или "Кайрат". Могла премия свалиться от московского городского совета "Спартака". Рублей 20-30.
– Даже "Торпедо" жило лучше?
– Да конечно! Там люди к цехам были прикреплены. В "Локомотиве" – к железной дороге. В ЦСКА и "Динамо" платили за погоны. Когда Силагадзе и Кавазашвили ушли в Кутаиси, получали там больше, чем в "Спартаке"! Хоть они и не за деньгами туда поехали. Нас выручали только "халтуры". Как перерыв – едем. Даже в разгар сезона. Могли раз двадцать смотаться за год.
– Сколько приносила поездка?
– Рублей восемьдесят.
– Абсурдная ситуация.
– Прилетаем на сбор в Сочи со "Спартаком". Живем в одной гостинице с командой "Вулкан" из Петропавловска-Камчатского. Они едят черную икру, а мы салат из капусты. "Вулкан" в Сочи по два месяца сидел.
– Что ж не посидеть. На икре-то.
– А это вторая лига!
– Однажды случилась громкая история на таможне. Когда прихватили с контрабандным мохером почти всех звезд "Спартака".
– По истории с мохером дисквалифицировали одного Виталика Мирзоева. На год стал невыездным. Знаете, почему? Набрал мохера на все деньги, которые получил во Франции. Не удержался.
– Что ж он так?
– Идея-фикс у него была – купить "Волгу". На машину мохера привез! Потому что в Союзе считался самым ходовым товаром, можно было навариться здорово. Мы узнали, где фабрика во Франции. Рванули туда.
– И вы накупили?
– А как же? Разрешалось провозить через границу два кило мохера – так у меня был перевес граммов триста. Но Мирзоев-то целый баул набил! Когда на таможне принялись нас шерстить, сумку его расстегнули – оттуда этот мохер вылетать стал. Прямо взрыв! До потолка!
– Обычно спортсменов не проверяли?
– Да. Мы, набрав мохера, в последний вечер посидели с артистами из ансамбля Моисеева. Они в нашем отеле жили. Ну и выболтали лишнее. Как раз про мохер, про фабрику. А в ансамбле каждый второй (стучит по столу). Прилетаем в Москву – нас ждут.
– Мирзоев мечтал о "Волге". У вас-то была?
– В 1972-м Старостин подошел ко мне: "Сергей, "Волгу" возьмешь?"
– Обрадовались?
– Совсем нет. Отвечаю: "Николай Петрович, да у меня денег нет!" – "Я тебе дам…" – "Я ездить не умею" – "Ну и не езди! Продашь!"
– Дал денег-то?
– Ага. А друг отца Зины у меня схватил "Волгу" за две цены. 9 тысяч вернул Старостину, еще 9 образовалось на пустом месте.
– Так можно каждый год по "Волге" толкать.
– Если бы… Надо было что-то выиграть – тогда позволяли купить машину. Чемпионами стать, например.
– Тот же Прохоров рассказывал, что вы уже в "Спартаке" начали лысеть. Переживали, втирали в голову какие-то бальзамы.
– Полысел-то я еще до "Спартака"!
– В школе?
– Как раз в школе у меня была прическа будь здоров. Такой кок! Дома фотография лежит – увидели бы, не узнали. А лысеть начал, когда играл в экспериментальной сборной.
– Почему?
– Там тренировки частые. Моешь голову по пять раз в день. Начали волосы лезть. Поехали в ГДР играть – я оттуда всякие примочки привозил, лекарства для лысины. На время прекращалось – потом снова… Еще средняя часть у меня выгорала на солнце. Волосы были – а казалось, что нет!
– Вот несчастье.
– Поначалу стеснялся. Тогда же не было моды стричься наголо. Потом плюнул, перестал горевать. Девушек-то меньше не стало.
***
– У каждого защитника был нападающий, который его "возил". У вас?
– Против Толи Кожемякина, покойничка, сложно игралось. Очень талантливый парень. Было в нем что-то стрельцовское. Фактурный, коренастый. Еще с Володей Гуцаевым тяжело. Если набрал скорость, без фола не остановишь. Виталий Старухин – тоже не подарок. Высокий, прыгучий, головой забивал регулярно. Но из-под меня – ни разу.
– Как удавалось сдержать?
– Выбор позиции, игра на опережение. Идет мяч – а тут я перед ним выскакиваю. Помню, в матче за ЦСКА так Старухина прессовал, что от отчаяния грозить мне начал: "В Донецк приедешь, тебя убьют!"
– Испугались?
– Да ну, пацанские дела. Хотел на понт взять. Я в ответ: "Виталик, ты не языком чеши, а играй лучше. Если сможешь…" Против знаменитого португальца Торреса меня ставили. В нем вообще роста – два с лишним. Его чуть-чуть подталкивать надо было, до приема мяча.
– В Киеве учили на ногу наступить при угловом, незаметно по печени ребром ладони врезать. Вы это умели?
– Не увлекался такими приемами. Но иногда хотелось. Во Францию отправились на товарищеские матчи. Там в какой-то команде центрфорвард играл, аргентинец. Угловой – и мне локтем в нос!
Кинулся ловить этого аргентинца, хотел в открытую засадить. Я за ним, он – от меня. Наглый! Хорошо, далеко убежал, успел я остыть. Ладно, думаю. Матч доиграл с разбитым носом. Опух, как у клоуна. Так я никого за карьеру и не сломал. Даже случайно. Вот меня ломали.
– Кто еще?
– Володька Дорофеев из ЦСКА. Я ногу жестко поставил – а он въехал, как говорят, "с проносом". Провалялся я месяц с лишним.
– В декабре 1973-го вы, Ловчев и Онищенко сыграли за сборную мира в прощальном матче Гарринчи. Кто пригласил?
– Сборная СССР проводила турне по Южной Америке. В Рио к главному тренеру Горянскому подошли представители бразильской федерации футбола. Позвали нас с Володькой Онищенко, а Женька напросился: "И меня возьмите!" Подарили Гарринче самовар, который из Москвы захватили.
– Какая предусмотрительность.
– За границу всегда самовары везли. Если не продашь, хоть на что-нибудь обменяешь. Гарринче было уже сорок лет, скорость ушла, но все равно финтил. А Пеле техникой поразил. Стоял на бровке, мяч полетел в его сторону по уходящей траектории. Он задрал левую выше головы – и одним касанием остановил! Мяч прилип к ноге! Болельщики стоя аплодировали. Для меня Пеле – футболист номер один. Ни Марадону, ни Месси с ним не сравнить.
– Стадион был битком?
– Нет. Собралось 130 тысяч зрителей – а вмещала тогда "Маракана" 180 тысяч. Думали, после матча будет банкет, но в раздевалке даже чаю не налили. Вручили простенькую медаль с профилем Гарринчи – и до свидания.
– Сохранилась?
– Дома где-то лежала – вместе с майкой, в которой играл за сборную мира. Лет пять назад разыскал меня Николай Худобин, который открыл в Луганске музей Пеле. Приехал в Москву, обходил ветеранов. Его интересовало все, что связано с Пеле – автографы, книги, футболки, вымпелы, почтовые марки. Ко мне тоже заглянул, выпросил майку и медаль.
– Старостин – особенный человек в вашей жизни?
– Не то слово!
– При вас муху-то он прихлопнул?
– Прямо во время установки. "У-у, "Динамо" проклятое!" Все от хохота попадали. Это сейчас матч "Спартак" – ЦСКА главное дерби, а тогда – ничего особенного. Вот против "Динамо" – это да! Старостин говорил: "Обыграете "Динамо" – я вам все прощу!" Чувствовалось, какой у него зуб на ту организацию.
– Держал себя Николай Петрович блестяще.
– Зарядочку делал на месте. Так, потрусит. Чай пил с сушками. Заходишь к нему – и тебе наливает. За чаем он меня и отговорил из "Спартака" уходить.
– Что же не возвратились из ЦСКА в "Спартак" годы спустя?
– Вадим Никонов в "Торпедо" вернулся. Потому что там был Иванов, главный тренер. Сказал: "Вадик, отслужишь – ждем назад". Хотя риск-то был – в 27 нас забрали. Кто знает, какими вернемся в 29? Возраст! Мне же "Спартак" не говорил ничего. Тренировали команду Крутиков с Гилей Хусаиновым. Видимо, им я был не нужен.
– А Старостин?
– Его в тот сезон из "Спартака" убрали. Это потом он сказал: "Серега, да мы тебя в любом состоянии приняли бы! Ты что?" – "Так меня же, Николай Петрович, никто звал…"
– Действительно вернулись бы в "Спартак" – если б вам сказали такие же слова, как Никонову?
– Сто процентов! Когда понял, что "Спартак" охладел, в ЦСКА остался. Правда, не сразу. Предлагали-то "младшего лейтенанта", но я помнил, как меня замели. Документы отнес в институт физкультуры на госэкзамен и больше не появлялся. Говорю: "Если присвоите мне "лейтенанта", остаюсь…" – "Как? У тебя высшего образования нет, не положено!" А у меня ответ готов: "Раз вы меня с экзаменов забрали, сейчас позволяете их сдать. После этого даете звание".
– На том и сошлись?
– Да. Стал лейтенантом. Хотя солдату сдавать экзамены не положено, это нарушение закона. Но и меня не по закону на Камчатку упекли. Так что квиты.
– Не боялись армии условия ставить?
– А что бояться-то? Я отслужил! Это не они мне нужны были, а я – им. Ну, ушел бы. Не нужен – и ради Бога.
***
– История с вашим призывом – это сюрреализм.
– Май 1975-го. Я – капитан сборной СССР. Обыгрываем в Лужниках Югославию 3:0, мне до 27-летия остается три дня. Готовлюсь праздновать. Но встречать пришлось на призывном пункте. Наутро после матча звонок в дверь. Майор на пороге: "У меня приказ – без тебя не возвращаться. Вот повестка". Дайте, говорю, хоть позвонить.
– Кому? Адвокату?
– Старостину. Майор не против: "Пожалуйста. Я буду здесь сидеть, тебя ждать". Николай Петрович уже в курсе: "Сереж, ничего не могу сделать. Иди, служи. Приказ Гречко!" Оказывается, было накануне совещание в ЦК. Какие-то партийцы, болельщики "Спартака", повздорили то ли с Гречко, то ли с его замом – маршалом Соколовым.
– Если б вы знали, что за вами устроили охоту – три дня хоронились бы по чердакам?
– Мог лечь в больницу – вырезать аппендицит, например. Гланды удалять. А 27 исполнится – никто уже не заберет.
– "Спартак" никого не отмазывал?
– В том-то и дело, что до этого Старостин отмазал от армии Юрку Дарвина, вратаря. Получил нагоняй. Такой, что возможность отмазывать на время пропала. Вот это и сыграло против меня. Хотя Черненко болел за "Спартак". Бесков тренировал сборную – я у него вес имел.
– Ему бы набрали.
– Тоже набрал! Константин Иванович отвечает: "Сергей, ничего сделать не могу. Гречко – второй человек в стране". Если Бесков удивился, то Старостин точно был в курсе, что за мной придут.
– Почему же вас не предупредил?
– Тоже боялся, наверное. Мало ли что я сделаю? Вдруг сорвусь куда-то?
– У вас нет ощущения что вас все подставили в той ситуации – включая Старостина?
– Нет. Это ж закон. Я Старостина ни в чем не виню. Другой вопрос, не думал, что меня засунут настолько далеко. Ну, призовут. Ну, оправят в ЦСКА. Тоже хорошая команда. Крайний случай – смоленская "Искра", ростовский СКА…
– Как вы 27 лет отметили?
– Да никак. Я же собирался в институт физкультуры ехать, документы на госэкзамен отдавать. Майору рассказал – а тот неожиданно в ответ: "Так поехали, отдашь. У меня машина". Декан кафедры футбола, Вячеслав Варюшин, смотрит на меня и майора: "Ты что, уже с охраной ходишь?" – "Да в армию забирают". Он в шоке. То ли верить, то ли нет. Дело немыслимое, но майор-то натуральный стоит!
– Куда вас отвезли?
– В город Железнодорожный. Койку выделили. Потом автобус за мной прислали с офицером. Говорю ребятам: "У меня день рождения, давайте шампанского выпьем" – "Да ты что! Если узнают – такое будет!" Так и не отметил. Уже на Камчатке удалось чуть-чуть.
– На Камчатку попасть – это надо умудриться.
– Никто в Москве не знал, что со мной и где я. Хорошо, хоть какие-то деньги у меня по карманам были. Отправили в Домодедово с последней партией призывников. Какие-то странные ребята – кто с провинностями, кто с отсрочками… И я с ними – 27-летний капитан сборной.
– Не представляли до последнего, куда зашлют?
– В Железнодорожном день провел – потом отправили одного на автобусе в аэропорт. Офицера приставили, чтоб не сбежал. Говорю тихонько: "Покажи, куда?" Хоть ясно было – если из Домодедово, то на восток.
– Довезли прямо до трапа?
– Да. А куда лечу, узнал лишь на пересадке в Хабаровске. Показывает офицер билет: "На, смотри…" Там выведено – "Петропавловск-Камчатский". Ох, ё! На подводную лодку, что ли? Чтоб спрятать совсем? Там тоже у трапа встречали!
– Куда увезли? Дальше уже Япония.
– Полк стоял минутах в сорока езды, у самого Тихого океана. Ко мне хорошо относились. Всем же интересно – капитана сборной привезли, 27 лет. Никто понять не мог, как я там очутился: "Мы тебя видели по телевизору! Наверное, кого-то убил? Чтоб не сажать – здесь спрятали?" Нет, отвечаю, никого я не убивал.
– Присяга где была?
– В полку. Фотография сохранилась – командир полка идет, а я стою с автоматом. Читаю присягу. В тот момент уже вообще все равно было, что со мной станется. Как во сне. Еще какие-то выборы.
– Что за выборы?
– Наверное, в Верховный совет. Солдаты же в 6 утра голосуют, самые первые. Говорю: "Я не пойду голосовать!" Замполит прибегает: "Как так?" – "А как вы меня сюда засадили? Привезли словно самого последнего преступника! За что я буду голосовать – за эту власть?" На канате-то меня не поведут. Покочевряжился. Потом пошел, проголосовал.
– Поняли – себе дороже?
– Мне-то было наплевать. А вот у людей неприятность могла случиться.
– Самое интересное, что обнаружили на Камчатке?
– Такие гейзеры, холмы! В полку нашем забор собрались делать – а неподалеку завод железобетонных конструкций. Как раз то делают, что нам нужно. Подходит замполит: "Слушай, директор завода по национальности каряк, а по убеждениям – спартаковский болельщик. Если с тобой к нему явимся, точно это дело провернём…" Ну, поехали.
– Успешно?
– Заходим в кабинет. Я в пилотке стою. Замполит директору говорит: "Ты знаешь, кто это такой?" – "Нет. А кто?" – "Ольшанский!" Тот отстранился: "Да ладно, какой Ольшанский?!" – "Ну-ка сними пилотку…"
– Что директор?
– Чуть умом не тронулся. Закрывает кабинет: "Едем ко мне!" Жена расстилает ковер в саду. Всё как в "Белом солнце пустыни", когда таможенник икру ел, а хлеба не было. Так и здесь! Икры поставили передо мной банку.
– Черную?
– Красную. "Ешь и рассказывай, откуда ты здесь…"
– Неплохо вы устроились, Сергей Петрович.
– Коньячку попили. Потом говорит: "Едем в Паратунку". Это место, где термальные источники. Санаторий для подводников. В бассейне там поплавали. Весь хмель за секунду ушел! А главное – для полка доброе дело сделали.
***
– Заслать вас так далеко – идея министра обороны Гречко?
– Тарасова. Только его. Потом меня обманул. Но приказ отдавал Гречко. Причем было два приказа, взаимоисключающие. Один – поставить в строй, а второй – разрешить тренироваться.
– Тренироваться удавалось?
– Втихаря. Жил я в домике у начальника физподготовки полка. Жена с детьми у него на материк уехали, дело к лету. Койку за мной в казарме сохранили, но туда почти не заглядывал. Никаких нарядов. Просили об одном: во время проверки быть в казарме. Я командочку там организовал, бегали. Всё работу выпрашивал, чтоб не закиснуть. То дрова колол, то прыгал в длину. Допрыгался до того, что стал чемпионом Камчатской области. Должны были в Хабаровск послать на областные соревнования. Не пустили!
– Почему?
– Перепугались: "Да ты что?! Тебя ж увидят там, целая история выйдет. Футболист, вся страна знает, а тут в длину прыгает…"
– Кем вас определили в армии?
– Поначалу старшим писарем хозчасти. Но недолго. Кто-то из Москвы звонил, проверял – на какой я должности нахожусь. Как узнали про писаря, в крик: "Поставить в строй!" Стал я помощником гранатомётчика. Гранаты я должен был таскать, ящики с боеприпасами. Сам не стрелял.
– Должность на развитие мускулатуры.
– Это точно. На учениях натаскался я этих ящиков.
– Страшно уронить-то? Рванет так рванет!
– Да нет. Не должны рвануть, как мне сказали. Однажды генерала на учения ждали. Подъем в 5 утра, собраться надо за 40 секунд. Говорю: "Я точно не смогу за 40 секунд". Начальник вздохнул: "Ладно, ложись прямо в форме у входа" Как услышал: "Подъем!" – вскочил, в кладовку помчался. Ящики с гранатами на себя – и бегом.
– Сколько пробыли на Камчатке?
– Месяца два. Потом ЧП. Когда забрали меня, дочке было 5 месяцев. Телеграмма прилетает на Камчатку – ребенку необходима срочная операция. Мне лучше в Москве присутствовать. Главврач морозовской больницы телеграмму подписал, а военком побоялся. Думал, липа какая-то.
– Как быть?
– С одной стороны, надо меня отправлять в Москву, с другой – приказ Гречко не выпускать никуда. Боялись все! А от телеграммы еще сильнее перепугались! Но в конце концов сами офицеры скинулись, отправили на самолете в Москву. Хотя солдат не имел права лететь, только поездом или кораблем.
– Если кораблем – долго?
– 12 суток в один конец. Другого пути нет. Меня предупредили: в Москве особо светиться не надо. Сначала узнай, как дела у дочки, затем ступай отмечаться в военкомат. Потому что повязать могут сразу.
– Так и сделали?
– Да, узнал, что операция прошла хорошо. С кишками проблема, что-то послеродовое. Ножки поднимала, плакала, не переставая. Это еще вовремя заметили! Потом узнаю – играет дубль "Спартака" с "Динамо". Пошел я туда.
– Зачем?
– Вот как объяснить? Сам не могу понять! Давно не виделись. Сел на лавочку, там меня приметили. Сразу звоночек Тарасову, доложили обо всем. Среди ночи телефон: "Сергей, всю Камчатку в ружье подняли, приказ министра нарушен. Давай срочно назад, мы все здесь без погон останемся!" Не беспокойтесь, отвечаю. Я иду к Тарасову на разговор.
– У вас был его телефон?
– Бубукин нам устроил свидание. Тарасов сразу: "Ты согласен за ЦСКА играть?" А что не согласен-то? У меня дочка маленькая. Уж лучше в ЦСКА, чем на Камчатке. Спрашиваю: "Анатолий Владимирович, мне завтра идти отмечаться – в военной форме или в гражданской?" – "Да в гражданке, все будет нормально. Не переживай, ты окажешься в ЦСКА…"
– Оказались не сразу.
– Прихожу отмечаться на Таганку – и меня закрывают до вечера. Потом появляется офицер: "Где твоя форма?" – "Дома. Где ж ей быть? Как Тарасов сказал – так я и пришел". Посылают солдатиков ко мне домой, за формой. Отец не отдает.
– Почему?
– Не верит, что от меня. Говорит: "Пока записку от сына не принесете, ничего не отдам". Снова едут ко мне, пишу записку: "Пап, отдай им форму…"
– При чем здесь Тарасов?
– Он знал, что приходить надо в военной форме – а отправил в гражданском. Специально спектакль устроил! Явился бы я в форме, меня бы отметили и слова не сказали. Ничего не просрочил, ни в чём не виноват. А так в военкомате уже были готовы: "Пройдите-ка". Один из офицеров, спартаковский болельщик, шепнул потом: "Серёга, в Домодедово. Наверное, в Хабаровск".
В аэропорту встречает военком – тоже спартаковский болельщик. Позволил отцу позвонить, чтоб приехал проститься. Тот примчался, на взводе: "Опять высылают?!" – "Не переживай, пап. Уже не на Камчатку" Поворачиваюсь к военкому: "Можно, мы с отцом шампанского выпьем?" – "Давай". Отец пошел, купил, тихонечко выпили. Полетел я в Хабаровск.
– Не специально же вас Тарасов обманул?
– Конечно, специально! Сто процентов! Не хотел он меня брать в ЦСКА.
– Мы запутались. Ему в хромающей команде не нужен был капитан сборной?
– Тарасов – кадр еще тот. Надеялся всем своим футболистам показать: вот, вы играйте. Я не беру Никонова и Ольшанского, вам доверяю. Задницу рвите. Одного в Чебаркуль заслал, другого – на Камчатку.
– После Хабаровска общались с Тарасовым?
– Нет. Его сняли и всё.
– Потом вы много лет работали в ЦСКА. Пересекались?
– Он на меня смотрел… Как бы вам сказать… Бубукин привозил Тарасова на наши ветеранские мероприятия. Я был начальником отдела футбола и хоккея ЦСКА, полковником. Тарасов вот так уставится на меня, а я – на него. Внаглую. Чтоб он хотя бы слово сказал! "Сережей" меня назвал!
– Молчал?
– Встанет и смотрит. А я на него. В упор. Хотел сказать все, что о нем думаю… Сдержался.
– Так и не поговорили?
– Нет! А сцена повторялась несколько раз. Тарасов видит – кто я был, а сейчас – полковник целый. Сломать хотел, б..!
– Жестокий человек?
– Да! О мертвых или хорошо, или ничего. Не хочу о нем ни вспоминать, ни говорить.
– Вы сломаться могли?
– Запросто. Когда тебя, 27-летнего, засовывают к пацанам. Но ко мне руководство министерства обороны относилось хорошо. Тут уж Тарасов ничего сделать не мог. Я не стал выделываться. В Хабаровске предложили играть? Ладно, буду в Хабаровске.
– Все-таки позволили вам армию в футболе проходить.
– Так супруга письмо написала на имя Гречко: "Разрешите ему…"
– Кто-то надоумил?
– Отец мой. Он в этих делах сведущий. Вместе составили письмо, отослали – пришел ответ. До сих пор храню.
– Что-то обнадеживающее?
– Мол, будет муж ваш играть и тренироваться в одной из армейских команд. После этого я оказался в Хабаровске. Команда поднялась, в пульку вошла. Это был огромный успех. Тренер ко мне подошел: "Я тебя не трогаю, ты тоже не фыркай от моих установок. Особо не выступай на разборах…" Хорошо, отвечаю. Буду только играть.
– Как вам там жилось?
– Пансионат на берегу Амура, условия отличные. Деньги мне присылали, хотя и по талонам нормально кормили. В первый день ребятам говорю: "Пойдемте, я вас угощу. За приезд!" Поужинали – на следующий день весь Хабаровск знает. Где Ольшанский был, что ел, пил. Вызывает тренер: "Что, тебя Бесков учил по ресторанам ходить?" – "При чем здесь Бесков? Ну, пошли в ресторан. Позволили себе по чуть-чуть. Зарядку никто не пропустил".
– Не озлобился на вас?
– Нет. Видит, что я нормальный парень, без форса всякого. А сам он такой, крестьянин. Главное, играл я на уровне.
– Выйти наверх с Хабаровском не могли?
– Нет, "пульку" разыгрывали в Ашхабаде, там нас прибили. Мне замкомандующего предлагал: "Сергей, дадим квартиру – оставайся! Вызывай жену!" Еще год мне оставался служить. Нет, отвечаю. Доиграю – и домой.
Отпуск, я в Москве – Тарасова из ЦСКА убирают. Назначают Бескова. Но и тут Тарасов намутил.
– Чем?
– Бесков обещал вторым взять к себе Бубукина, а не взял. Так говорят. Не очень они ладили с Бубукиным. Но вот меня-то Константин Иванович хотел в команде видеть, вызвал: "Ты как, согласен?" – "Разумеется". Я ж у Бескова в сборной играл. Всё, договорились. Через две недели его убирают! Уверен, это Тарасов через министерство обороны подстроил. На команду Мамыкина поставили.
***
– Ловчев на поле перед матчем с ЦСКА громко произнес: "Команде, которая украла у нас Ольшанского и сослала на Дальний Восток, привет!"
– Серьезно? Впервые слышу. Зная Женьку – могло такое быть!
– Бескова он охарактеризовал: "Жесткий, мнительный, ошибок не признавал…"
– Женька вечно с ним воевал. У меня же с Константином Ивановичем конфликтов не было. Тепло ко мне относился, доверял. Когда в 1974-м принял сборную, сразу капитаном назначил. Я и в гостях у Бескова был, Валерия Николаевна угощала чаем.
– До коньяка дошло?
– Нет. Выпивал с Бесковым один раз. Летом 1974-го во Вроцлаве 3:0 поляков ахнули. На ужине меня и Блохина, который два гола забил, пригласил за столик, налил по фужерчику сухого вина: "После такой победы – можно!"
– Почему Бесков в сборной не задержался?
– В тот год единственный официальный матч сборная проводила осенью в Дублине. 0:3 попали, и Бескова сняли. Намудрил там Константин Иванович. Жить в Ирландии решил вдруг по московскому времени. На зарядку поднимал в пять утра – в Москве уже восемь. Весь день наперекосяк. Против высоченного центрфорварда Дона Гивенса выставил персонально Реваза Дзодзуашвили. Мало того, что крайний защитник, еще и на две головы ниже. В итоге Гивенс сделал хет-трик, все мячи положил головой.
– Лобановский, который сменил Бескова, вас в упор не видел?
– Он и Ловчева отцепил. Кто играл у Лобановского в сборной, кроме киевлян? Вратарь Астаповский да Минаев с Назаренко. Оба – бегунки. У Назаренко скорость сумасшедшая, Минаев – выносливый, как марафонец. Киевское "Динамо" тогда было в большом порядке. Взяли Кубок Кубков, в матчах за Суперкубок дважды грохнули "Баварию" во главе с Беккенбауэром и Гердом Мюллером. Но ребят адскими нагрузками загнал. Витька Колотов жаловался: "Лобан высушил так, что мы, как пергамент! Сквозь нас можно книжки читать!"
– Астаповского в 1976-м заслуженно признали лучшим футболистом Союза?
– Конечно! Играл, как Бог!
– Выкуривая по две пачки в день.
– Поменьше. На базе ЦСКА в Архангельском работала Валентина, моложавая повариха. Володька с ней заигрывал. Когда приходила на тренировку и вставала за его воротами, забить Астаповскому было нереально. Тащил всё! Ребята смеялись: "Надо на матчи ее брать!"
– Как он доиграл матч со сломанной рукой?
– Это в 1978-м. На старой "Песчанке" принимали "Зенит". Счет 1:1, лимит замен исчерпан. Минут за десять до конца Астаповский кинулся за мячом, в толчее кто-то бутсой удружил. Врач сразу понял, что перелом. Володька сжал зубы: "Доиграю…" Пока заматывали кисть, я на правах капитана собрал ребят: "Бить не даем!"
– И что?
– За оставшееся время по нашим воротам не нанесли ни одного удара! Так мы еще выиграть ухитрились! Перед финальным свистком Сашка Погорелов забил.
– Умер Астаповский четыре года назад.
– Рак. 65 ему было.
– Юрий Саух, игравший в том ЦСКА, вскоре в тюрьму загремел. Кажется, за изнасилование?
– Там другое. Юрка не женился на девушке, хоть обещал. Она повесилась. А у нее отец – полковник. Вот и упекли Сауха на двенадцать лет.
– Сколько отсидел?
– От звонка до звонка. Но молодец – не опустился, уркой не стал. Культурный человек, по нему не скажешь, что такой срок отмотал. Когда освободился, мы встретились. Зима, мороз – а Юрка в легкой курточке. Пуховик ему подарил. Потом я надел мундир полковника, взял Бубукина и двинули в райисполком. Выхлопотали Юрке жилье.
– Каким образом?
– Его квартира после развода отошла жене с ребенком. Но по закону, если сохранилась московская прописка, человек, отсидевший в тюрьме, имел право на жилплощадь.
– С Бубукиным общались до последних дней?
– Да. Борисыч никогда не унывал, сыпал анекдотами, прибаутками. "Раньше мог через забор пописать, а сейчас все на ботинки льется…" В другой раз сообщил доверительно: "Когда-то боялся, что девушка откажет. Теперь боюсь, что согласится".
– Похоронили его на центральной аллее Ваганьковского кладбища. Представляем, в какую сумму обошлось.
– Он же тренировал футбольную команду правительства России. Люди помогли. С Зоей Васильевной Бубукиной вместе на Ваганьково ходим.
***
– Сколько в 1974-м предлагали "Спартаку" в Алма-Ате за сдачу матча?
– Никаких цифр не называли. Говорили уклончиво – мол, отблагодарим. "Кайрат" на вылет стоял, даже к Старостину гонцов подсылали. Но в команде вопрос закрылся сразу: "Играем честно". 4:0 хлопнули. Дальше в Ташкент прилетели – такая же картина. Снова никто не согласился. 3:0 выиграли. При мне "Спартак" матчей не сдавал.
– Зато ЦСКА в Ереване в неприятную историю влип. В 1977-м, при Боброве.
– Уговор был на ничью. Во втором тайме при счете 1:1 неожиданно забили Чесноков и Копейкин. Два шальных удара – два гола. И Астаповский уперся: "Не буду три пропускать на глазах Симоняна!" Никита Павлович сборную тренировал, сидел на трибуне. Один мяч "Арарат" все-таки отыграл, 3:2 закончили. После матча – скандал…
– Еще бы – в Ереване "Арарат" обманули!
– Маркаров, главный тренер "Арарата", ворвался в нашу раздевалку, материл Боброва. Тот сидел, молчал.
– Астаповскому Бобров напихал?
– Нет. Ни с кем на эту тему не говорил. Но все понимали – некрасиво получилось. Нас перед игрой на коньячный завод пригласили, каждому подарили по бутылке. В самолете с расстройства всё выпили.
– До Боброва ЦСКА возглавлял Алексей Мамыкин. Высоцкий посвятил ему куплет в "Песенке о слухах": "А вы знаете, Мамыкина снимают – за разврат его, за пьянство, за дебош!"
– Я другое из Высоцкого помню: "Мамыкин-горемыкин…" На чемпионате мира в Чили он центрального нападающего играл. В штангу попал, когда в четвертьфинале наши чилийцам сгорели. Вот и родилась строчка.
– Так что насчет разврата и дебоша?
– Я вас разочарую. Не было! Алексей Николаевич – мужик простой, спокойный. В тот год тяжело болела его жена. То ли сердце, то ли онкология. Она приезжала к нам на сборы – бледная, исхудавшая. Мамыкин переживал страшно. Еще очень боялся генералов, которые периодически наведывались в команду. Как-то на разбор матча пожаловал маршал Соколов.
– Ого.
– Мамыкин докладывает – голос дрожит, запинается… Хотя Соколов на многих ужас наводил. В 1983-м, когда я Шестерневу в ЦСКА помогал, вызвал нас после поражения. Как начал долбать! В хвост и гриву!
– Орал?
– Нет. На повышенных тонах – но так, что внутри похолодело. Я ж на себе испытал, в какую задницу могут сослать армейские начальники. Родные не узнают, где могила. Вышли с Шестерневым из кабинета, переглянулись – и в "Якорь".
– Стресс снимать?
– Ну да. Ка-а-к дали! Сидели-сидели – вообще ни в одном глазу!
– Бобров каким запомнился?
– Добрый, отзывчивый, всем помогал. Это не Тарасов. По человеческим качествам – небо и земля. У нас чудесные отношения были, два года подряд отдыхали семьями в Алуште и Сочи. Впервые соприкоснулся с Бобровым весной 1976-го в Кудепсте. В то время он работал в спорткомитете Министерства обороны, приехал на сбор с проверкой. А мы с Никоновым как раз спалились.
– Режим нарушили?
– Сбор длился месяц, все уже с ума сходили. 8 марта пошли к девчатам в соседний санаторий. Поздравили, шампанское выпили. Ближе к полуночи Вадик засобирался обратно. А я остался на ночь.
– Кто-то понравился?
– Так ведь целый месяц без женщин!
– Что ж Никонов не остался?
– Замандражировал. А я подумал – обойдется, к зарядке вернусь. Но на базе меня уже ждали. Рано утром прокрался тихонько в комнату, открыл дверь и увидел Мамыкина, который сидел на моей кровати: "Нагулялся? Снова в сапоги захотелось?" На построении объявил: "Никонов за то, что явился после отбоя, возвращается в Чебаркуль. Ольшанский пока продолжает тренироваться".
– Несправедливо.
– Я тоже возмутился: "Если Вадима в часть отсылаете, тогда и меня. Я больше виноват". Вадик пригорюнился, начал вещи паковать. А я рванул к Боброву, объяснил ситуацию.
– А он?
– Заинтересовался подробностями: "Девчонки хорошенькие? И как все у вас развивалось?" Потом нахмурился: "Другое время не нашлось?" – "Так ведь 8 марта…" – "Ладно, поговорю с Мамыкиным, вас не тронет".
– Как Боброва увольняли из ЦСКА?
– Не сложились отношения с адмиралом Шашковым, председателем спорткомитета Министерства обороны. Плюс "телегу" накатали.
– Кто?
– Капличный. Он с дублем работал, выступали успешно. Иногда проводил тренировки основного состава, Всеволод Михайлович ему доверял. А тот на его место метил, возомнил себя великим тренером. Настропалил ребят, сварганили бумагу в Министерство обороны. Дескать, Бобров такой-сякой, талантливую армейскую молодежь зажимает. Кроме дублеров письмо подписал Юра Чесноков. Тогда мы с Назаром Петросяном и Сашей Тархановым подготовили письмо в защиту Боброва. Чесноков и его подмахнул.
– Вот это номер.
– В конце чемпионата Бобров пообещал Чеснокову "Волгу", если в оставшихся матчах забьет три мяча. Тот с задачей справился. Машина вообще-то мне полагалась, но Всеволод Михайлович сказал: "Серега, следующая "Волга" – твоя. А эту я должен Юре отдать". Денег у него не было, занял у Боброва. И такая "благодарность"!
– Странно.
– Пристыдил я Чеснокова: "Михалыч для тебя столько сделал! Как же идешь против него?" В ответ пролепетал: "Растерялся. Подошли ребята, говорят, все уже подписали…" – "Да кто – "все"?! Дубль! Капличный воду мутит, на ваших плечах хочет въехать в рай".
– Не помогло второе письмо?
– Нет, к сожалению. Судьба Всеволода Михайловича была предрешена. Но и Капличный главным не стал. Бобров успел его убрать из команды, едва заварилась эта каша.
– 1979-й – последний ваш сезон.
– ЦСКА принял Шапошников, который ревниво отнесся к тому, что мы вступились за Боброва. Сказал: "Раз ты Севу поддержал, значит, против меня настроен…" Потихоньку начал задвигать. Когда Шапошникова сменил Базилевич, мелькнула надежда, что еще пригожусь. Но вскоре выяснилось – Олег Петрович на меня не рассчитывает.
– На ЦСКА свет клином не сошелся. Вам 31 год, играть и играть!
– Звали в ростовский СКА, но из Москвы уезжать не хотелось. Разговорился с Варюшиным, он уже ВШТ возглавлял: "Сережа, давай к нам, в школу тренеров. Через сезон-другой все равно придется заканчивать. А здесь два года поучишься, зарплата гарантирована – 300 рублей. В поездки с ветеранами буду отпускать, тоже деньги. После защиты диплома отправим на стажировку за рубеж…" Поразмыслил я и закончил.
***
– В Гвинею-Бисау по линии ВШТ занесло?
– Нет. Предложил поехать Юрий Нырков, который руководил "загрануправлением" Министерства обороны.
– Легендарный генерал из "команды лейтенантов".
– Между прочим, до генерала всего два футболиста дослужились – Нырков и Виктор Федоров, он за ВВС и ЦДКА играл. Юрий Александрович сказал: "Поработай в Африке с армейской командой, получишь майора. Других вариантов пока нет". Тогда был порядок: если играешь – выше капитана не поднимешься. Становишься тренером – сразу майора присваивают.
– Гвинея-Бисау – одна из беднейших африканских стран. Что увидели?
– Нищета жуткая. Люди живут в покосившихся хибарах из пальмовых листьев, ходят босиком. Из еды – рис, рыба да бананы с кокосами, которые растут на каждом шагу. Когда на первой тренировке дал небольшую нагрузку, футболисты начали спотыкаться, падать. Оказалось – кормят раз в сутки! Дополнительное питание им пробил.
– Сами что ели-пили?
– Местные блюда пробовать не рискнул. Каждые шесть месяцев в порт заходили наши сухогрузы, привозили мясо, консервы, макароны, рис, муку, конфеты… Дороже всего ценились яйца. На полгода выдавали семь штук! Конфетами местных мальчишек угощал. Они таскали мне кокосы, которые с пальмы сбивали палками. На Зину мою поглядывали с почтением.
– Это почему?
– В Африке культ пухленьких женщин. Символ богатства, достатка. Самый тревожный период в Гвинее-Бисау – когда созревает плод кажу. Из него гонят брагу, в это время вся страна ходит пьяной.
– Даже футболисты?
– Ну нет. Они-то режим соблюдают. В отличие от водителей и летчиков. Когда играли на островах, пользовались гражданскими вертолетами Ми-8. Пилоты явно под градусом, но это никого не смущало. Привыкли, наверное. На обратном пути сажали торговцев с курами, овцами, козами…
– Как в "Мимино".
– Только летишь зигзагами над океаном. И молишь Бога – если суждено рухнуть, лучше сразу об землю, чем в воду, где кто-нибудь сожрет.
– Иван Едешко, который тренировал в Гвинее-Бисау баскетбольную сборную, рассказывал нам, как намучался с полковником Педько, главным военным советником. Тот запрещал в шортах ходить, посещать посольство.
– Это правда. Ваню поселили на территории военно-морской базы, там все строго. А я жил в городе, коттедж на три семьи, рядом с тренировочным полем. По выходным собирались с нашими военными, играли в мини-футбол. Едешко на воротах стоял. Потом завязал: "Не дай Бог поломаюсь…"
– Еще какие опасности подстерегали?
– Змей полно. Установку и разборы матчей проводили на свежем воздухе, в тени густых деревьев. Как-то прямо передо мной с ветки упала гадюка. Я замер, боялся пошевелиться. Ребята не растерялись, камнями забили. Предупредили – если змея ужалит, желательно ее поймать.
– Зачем?
– Из яда готовят антидот. Причем тот, что сделан из яда кобры, например, бесполезен при укусе черной мамбы или гадюки. В стране с электричеством напряженка, выручал дизельный генератор, установленный в зарослях. С соседями по коттеджу дежурили посменно. В полночь идешь отключать генератор, в одной руке фонарь, в другой – палка, вздрагиваешь от любого шороха. Бр-р-р.
– При вас никого не кусали?
– Один раз. Сотрудник посольства полез в трубу, откинул крышку переходника – змея! Ужалила!
– Поймали?
– Уползла. Мужчину удалось спасти, врачи быстро оказали помощь. За три года, что провел я в Гвинее-Бисау, наши умирали чаще от малярии. Или от язвы желудка – если на еде экономили. К тому же "сухой закон", объявленный в СССР, распространялся и на тех, кто работал за рубежом. А в Африке без алкоголя никак. Не выпьешь – обязательно какую-нибудь заразу подхватишь… Знаете, о чем жалею?
– О чем же?
– Хотел привезти из Гвинеи-Бисау огромного попугая. Говорящего. Цена божеская, в районе ста долларов.
– Ну и что помешало?
– Знакомые заверили, что подарят перед отъездом вместе с клеткой. В последний момент что-то не срослось. А я купить и оформить ветсправку, разрешение на вывоз уже не успевал.
– Обидно.
– Вручили другого – размером с голубя. Оранжевая грудка, зеленое оперение, серый хохолок. Симпатяга! Жаль, не разговаривает. Такого же я привозил, когда уезжал в отпуск. Ребята просветили: "Крылья у попугая подрезаны, в самолете никому мешать не будет. Перед посадкой намочи тряпочку, заверни попугая, спрячь в карман плаща. Чтоб не квакал на таможне".
– С клеткой не проще?
– Тогда документы нужны. Но и они ничего не гарантируют. Заберут на ветеринарный карантин, потом скажут: "Извините, птичка сдохла".
– Как назвали попугаев?
– Второй – Марселино. В честь гвинейца, который его подарил. Как звали первого, не помню. Давно помер. Отдал соседке, та не уследила. А Марселино – у дочки, жив-здоров. Сколько ж ему? Двадцать семь лет.
– Ветеран.
– Нет-нет. Эти попугаи – долгожители, умирают лет в шестьдесят. Характер у Марселино вредный, кусается. Сунешь палец между прутьями – цапнет так, что мало не покажется. Поначалу у меня в одной клетке обитали.
– Дрались?
– Регулярно. Марселино второму хохолок клювом пробил. Тот попугайчик был добрейший, не кусался. Садился ко мне на плечо, ласково пощипывал мочку. С Марселино фокус не пройдет. Останешься без уха.
– Внуки у вас есть?
– Зина умерла 18 февраля, а на следующий день Оля, дочка наша, родила мальчика. Назвали Глеб.
– К спорту Ольга отношение имеет?
– Окончила институт физкультуры, долго не работала. Сейчас устроилась в детский сад, преподаёт плавание. А зять мой, Павел Баулин, тренер в хоккейной школе ЦСКА. Глеб как раз у него занимается.
***
– Когда в 90-е вы за хоккей в ЦСКА отвечали, что конкретно входило в обязанности?
– Тренерские советы проводил, школу курировал. Формально, конечно. Что я мог Тихонову посоветовать? Хотя увольнял его именно я…
– Как это было?
– Все разъехались в НХЛ, в команде осталась одна молодежь. Вызывает Александр Барановский, новый начальник ЦСКА: "Убирай Тихонова". Я подумал ослышался: "Виктора Васильевича? Как можно?" – "Можно-можно. Ни игры, ни результата". Иду к Тихонову: "Вы уж извините, но Барановский требует вас уволить…"
– А Тихонов?
– В крик: "Меня?! Да кто он такой?!" Уходить не хотел. Но в армии с этим просто. Вышел приказ министра обороны об увольнении полковника Тихонова в запас. Что автоматически означало снятие с должности главного тренера ЦСКА.
– На вас был сильно обижен?
– А смысл? Он же понимал – не мое решение. Ему исполнилось 65, на тот момент старше Тихонова в армии полковников не было. Так и меня увольняли. Стукнул полтинник, выслуга есть – давай, до свидания.
– Барановский – тяжелый человек?
– Гоношистый. Кто-то сверху его покрывал, чуть ли не замминистра обороны. Вот и чувствовал себя безнаказанно. С Барановским я разругался, когда потребовал выгнать Тарханова. После моего отказа начал давить. Кончилось тем, что Тарханов с группой футболистов ушел в "Торпедо", ЦСКА принял Садырин, а я стал полковником запаса.
– Владимир Викулов с вами работал?
– Друзья-хоккеисты попросили: "Серега, возьми его на любую должность". Устроил инструктором в отдел спортигр. Но кабинет в армейском манеже мне позже выделили. Тихо-спокойно, в стороне от начальства. До этого сидел в административном здании со всем руководством ЦСКА. Незамеченным не проскочишь. А Викулов раз поддатым явился, второй. Говорю: "Володь, в таком состоянии лучше не приходи. Будут проблемы". Полгода продержался – и сообщил, что увольняется. Дальнейшая судьба сложилась печально. Подрабатывал грузчиком в магазине, пил, бомжевал. Три года назад умер.
– В 1996-м на территории ЦСКА расстреляли администратора хоккейной команды Владимира Богача. Газеты выдвигали версии – то ли погиб случайно в бандитской разборке, то ли его с кем-то перепутали…
– Была еще третья версия, основная – киллеры поджидали именно Богача. Возможно, кому-то денег задолжал. Ни убийц, ни заказчиков не нашли.
– Вы сказали – "киллеры". Их было несколько?
– Двое. В то утро я разговаривал с Володей в ЦСКА, мне понадобился билет на поезд. Ответил: "Хорошо, Серега, сделаю. Только жену отвезу". Сел за руль, уехали. Почему вдруг решил вернуться? Припарковался неподалеку от административного здания, рядом корты. Оттуда и стреляли.
– На глазах жены?
– Да. Она у машины стояла, Володя успел крикнуть: "Ложись!" Жена не пострадала. Видела, что киллеры перелезли через забор и врассыпную. В это время у начальника ЦСКА шло совещание. Июль, жара, окна настежь. Мы услышали хлопки, крик дежурного: "Богача убили!" Выбежали на улицу. Кто-то сразу накрыл труп. Володя много лет в ЦСКА отработал, безотказный парень, все его любили.
– Ветеранам ЦСКА в день рождения вручают от Гинера конверт. Сколько?
– 5 тысяч рублей. В клубе ветеранов не забывают, поддерживают, каждый год выдают спортивную форму.
– А какая сегодня пенсия у полковника?
– 20 тысяч. Если б не работа в "Нике", прожить на эти деньги было бы тяжело.
– Пару лет назад вы обронили в интервью: "Фанаты в метро едва голову не снесли…" Ждем подробностей.
– На "Автозаводской" после матча оказался в вагоне с кучкой торпедовских фанатов. Либо пьяные, либо обкуренные. Увидели на куртке эмблему ЦСКА, прицепились, начали грубить. Вышел от греха на ближайшей станции, эти дальше поехали. В другой раз сделал замечание парню, который ножом сидения резал.
– Тоже из фанатов?
– Нет, пьяное хулиганье. Рядом его приятели, вскакивают: "Пошли выйдем? Да мы тебя…" Ладно, киваю, пошли. Оглядываюсь по сторонам – народ в телефоны уткнулся, никто не реагирует. Поезд из тоннеля вылетает, вот-вот двери откроются. Тут здоровый мужик подходит: "И я выйду!" Хватает за шкирку этого, с ножом, начинает трясти. Остальные сразу поникли. Нырнули обратно в вагон. Говорю мужику: "Спасибо. А то бы в одиночку не справился". Мне вообще-то драться нельзя. После перелома лицевой кости вживили титановую пластину.
– О, Господи. Память о чем?
– Об ударе кастетом. В 1995-м с футбола возвращался. Двор, узкая дорожка, какая-то машина чуть ли не по ногам проехала. Я обернулся: "Вы чего, охренели?!" Машина по тормозам, выскочили четверо кавказцев. "Ты куда, дядя?" – "Домой" – "Мы проводим". Двое подхватили под руки, повели. Метров через пятьдесят с левой сильный удар в лицо. Кастет прошел в сантиметрах от виска. Иначе хана.
– Потеряли сознание?
– Нет. Упал на колено, кровища, перед глазами все плывет. Кавказцы в автомобиль – и деру. Я до дома доковылял, позвонил доктору Белаковскому. Тот приехал, выписал мази, лекарства. А через десять дней улетать в Австралию на ветеранский чемпионат мира. Синяк сошел, рана затянулась.
– Полетели?
– Да. Все матчи отыграл! Правда, головой старался по мячу не бить. Мы чемпионами стали, золотые медали вручили. Вернулся в Москву, чувствую – что-то не то. Отправился к Владимиру Сергеевичу Воробьеву в НИИ, сделали снимок. Врач глянул, обомлел: "У вас перелом! Глазное яблоко в любой момент может провалиться! Немедленно оперировать…" Лицевую кость поддерживает пластина, а глаз посадили на титановую сетку. Со зрением проблем нет, да и хирург изумительно сработал – шрам почти не видно.
– Повезло.
– Не в первый раз. Мама рассказывала – в полтора года родная бабушка чем-то накормила, слег с дизентерией, две недели был на грани жизни и смерти. Болезнь подкосила иммунитет. Рос не Гераклом, часто простужался, ездил в санаторные лагеря для ослабленных ребятишек. В школе от волнения даже в обморок падал.
– Позже обмороки случались?
– Ни разу. Начал спортом заниматься, окреп – хвори как рукой сняло. Но мама все равно поражалась: "Как же ты футболистом-то стал?!"