Я пытаюсь окинуть взором его жизнь — и ломаюсь. Потому что его цветастая, азартная жизнь вместила столько всего, что мне даже немного обидно за себя. У меня-то все скучнее.
В 85 лет он остался пацаном. Его предложения начинаются тихо, вкрадчиво — а завершаются восклицаниями. При этом не театральными, а совершенно естественными для респектабельного, благородного грузина. Сделав за жизнь три огромных интервью и кучу мелких, я уверен, что разбираюсь в интонациях великого вратаря Анзора Кавазашвили неплохо. Но все равно удивляюсь: как это он так?
В больших интервью Кавазашвили не повторялся. Что тоже часть феномена. О чем ни спросишь — к любому штриху прилагается прежде не слышанная история.
Луч солнца, скользнув по его лицу, делает заметнее веснушки. Не каждому к преклонным годам удается сберечь это чудо. А вот Анзору Амберковичу удалось.
— Веснушки? — тотчас переходит к восклицаниям Кавазашвили. — В Грузии говорили — это потому, что я родился ранним утром! С восходом солнца!


Мотоцикл
Я приезжал в его офис возле проспекта Вернадского. Анзор Амберкович выходил к порогу встречать. Я, заметив возле соседских гаражей ржавый мотоцикл с люлькой, осмелился предложить позировать возле него — и 80-летний Кавазашвили впорхнул словно гимнаст, уселся поудобнее. Крутанул ручку газа и даже прорычал:
— Р-р-р!
Рассмеялся — тут-то я и щелкнул. Раз, другой, третий.
Пожалуй, это лучшая фотография Анзора Кавазашвили из современных. Какая фотография лучшая из прошлых — непременно расскажу.
А тогда Анзор Амберкович так же ловко, по-юношески спрыгнул с мотоцикла — и только здесь я заметил, что он в мотоциклетных перчатках. Если б не знал, что он ездит на огромном джипе, подумал бы, что мотоцикл с люлькой — его. Точно знаю — великолепному Анзору вполне хватит азарта рассекать по Москве на таком. Ездит же Леонид Ярмольник на отреставрированной «Победе» 1954 года выпуска.
Фотография
Я обещал рассказать про лучшую фотографию Анзора Кавазашвили прошлых лет? Так слушайте!
Наткнулся на нее случайно. Вратарь летит, словно подброшенный пружиной. Конечно же, вытаскивает мяч. Глядишь и думаешь: а в человеческих ли силах порхать вот так?
Потом прочитал подпись — ого, да это ж Анзор Кавазашвили! Тогда вопросов нет. Пожалуй, этот голкипер мог все.
Я даже выписал себе к очередному интервью вопрос про эту фотографию — помнит ли сам герой, что это за полет?
Но спрашивать не пришлось, Анзор Амберкович вспомнил про этот эпизод сам. Достал телефон, отыскал ту самую карточку.
Я сделал вид, что вижу впервые и очень удивляюсь:
— Ого! Неужели вы?!
— А кто же? — усмехнулся Кавазашвили. — Вот, прислали, храню. Это игра с Уругваем. Ну как так можно лететь? Изумительно же! Запись смотрю: вот это да! Твою же мать! Как взял?!
— Встречали более прыгучего вратаря, чем вы?
— Я вообще удивлялся, как при Банникове и Рудакове съездил на два чемпионата мира. Как вообще вылез наверх. У меня рост 178! Таких вратарей нет давно!
Я начинаю вспоминать — играли еще недавно Бартез росточком 180. Касильяс — 182. Потом вдумываюсь: когда было это «недавно»? 20 лет назад? А те, которые казались небольшими и мешковатыми, оказывались вдруг великанами ростом 193. Как англичанин Симэн.
Кавазашвили снова прав.
Уругвай
Когда-то я приезжал к нему, не старому еще человеку. Готовому вот-вот отметить 60-летие. Рад был зафиксировать: Анзор Амберкович в ударе. Восклицаниям нет конца. Ну и феноменально подыгрывал лицом. Закуривал и отточено, изящно сминал сигарету после пары затяжек.
Я расспрашивал про легендарное поражение от Уругвая в 1970-м.
— Мой взлет... — приподнимался Анзор Амберкович.
Замирал на секунду — чтоб, обмякнув, утвердиться в кресле снова:
— И падение!
Трагизма в голосе было столько, будто взлет и падение случилось вот-вот.
— За секунду! — добавлял Кавазашвили. Не вполне удовлетворенный живостью моих реакций.
— За секунду?! — на сей раз правдоподобнее охнул я.
— За секунду, — подтвердил совсем отрешенно Кавазашвили. Но тут же собрался, приосанился — отыскав и милые стороны в том падении:
— Меня уже и телевизионщики снимали вовсю накануне четвертьфинала с Уругваем. Интервью налево-направо раздавал. Как тебе обращение: «Вы, господин Кавазашвили, первый претендент на звание лучшего вратаря чемпионата...»
— Неплохо, — кивнул я.
— Я летал как ласточка. Звездный час! Накануне чемпионата Рудаков считался первым номером, это и у него был лучший год. В последней контрольной игре, с Колумбией, Женьке ломают ключицу. Я — первый номер. Такое состояние поймал — любой мяч возьму!
— Но самый главный не взяли.
— А кто бы взял, скажи?!
Кавазашвили замолчал как-то сердито, тревожно. Но тут же меня простил — и, собравшись, начал заново:
— Матч открытия. Мы против Мексики. Ажиотаж жуткий. Все против нас. Даже игру на 12 дня назначили, в самую жару. А Качалин схитрил: «Если они к нам так относятся, мы тоже трюк устроим. На парад выпустим второй состав, а сами до игры будем в раздевалке отдыхать». Мексиканцы 45 минут до игры на самом пекле основным составом маялись. До игры сдохли. А тут мы на поляну выбегаем. Свеженькие! 0:0 сыграли. Потом бельгийцев, страшно натасканных физически, разгромили — ни одного навеса в свою штрафную не пустили. Сальвадор обыгрываем и отправляем на жеребьевку Поркуяна. Мечтаем всей командой, чтоб этот одесский картежник и баламут своей счастливой рукой нам Уругвай вытянул, мы их всегда чесали. Вытаскивает! Играем. Тут я начинаю понимать, что мы мертвые. Еще Кубилья, зараза, нашего Вальку Афонина затаскал по бровке до полного изнеможения...
— Так как случился один из самых трагичных голов в истории советского футбола?
— Момент, когда нам забили, до сих пор перед глазами. Кубилья упускает мяч за линию. Афонин останавливается, руку поднимает. Я от ближней штанги делаю вперед два шага — уже готовлюсь выбивать от ворот. А Кубилья мяч обратно в поле затаскивает! Высокая передача... Оглядываюсь на судью — молчит. До навеса не дотягиваюсь. Мяч вижу уже в воротах. Всей командой — к судье! Но только его и видели. Быстрее нас до центра долетел, гад...
— Кого признали лучшим вратарем мира?
— Мазуркевича, уругвайца. А нас запихали в самолет Москва — Мехико — Нью- Йорк. Чемпионат мира досмотреть не дали. Вместо футбола два дня в Америке сидели. Ждали рейса на Москву. На Качалина смотреть было больно. Симонян в самолете сквозь слезы сказал: «Сволочи руководители! Не заслужили мы разве остаться, чемпионат досмотреть?!» До четвертьфинала мы тогда дошли. По дури дальше не попали.
Кутаиси
Рад вам доложить, что эмоциональности и мимических талантов Анзор Амберкович за эти годы не растерял. Только прибавил.
Каждый разговор с ним заряжает меня энергией надолго. Хотя при разнице в 35 лет заряжать должен не Анзор Амберкович. А совсем наоборот.
Любая история иллюстрируется изумительными фактами. Вот я расспрашиваю, как можно было из «Спартака» по доброй воле перейти в кутаисское «Торпедо» — и Кавазашвили удивляется в ответ тому же. Чем меня обезоруживает, надо сказать.
Попутно вплетая в рассказ деталь про восьмицилиндровый «Форд». Кто ездил на таких машинах в 70-е, скажите мне?
— После «Спартака» в Кутаиси заманивали в 72-м. Сначала играть, но я наотрез отказался. Звезда — уже в те годы на восьмицилиндровом «Форде» ездил — и в Кутаиси?! Лучше завяжу с футболом! Хотя деньги обещали огромные. Потом по новой подкатили — первый секретарь горкома прибыл, начал уговоры, чтоб я главным тренером пошел. Ну, пошел...
Старостин
Достаточно при Кавазашвили вспомнить чью-то фамилию — чтоб великий советский вратарь тотчас отстрелялся историей. Не всегда доброй — но непременно смешной.
— Старостин... — начинал расспросы я.
Но не успевал окончательно сформулировать. Да оно и к лучшему.
— Старостин меня любил! Сам знаешь, если книжки его читал!
— Разумеется! — с жаром подхватил я.
— Как-то я сбежал из тбилисского «Динамо». К тому времени успел поиграть за юношескую сборную СССР. Возвращаемся как-то из Гента в Москву. Дай-ка, думаю, съезжу в «Спартак». Попрошусь. Нашел нужную электричку, добираюсь до Тарасовки, захожу.
— Сторожей еще не было?
— Какой-то дед на лавке сидит. Думаю — наверное, сторож. «Что надо?» — спрашивает. «Вратарь я, — отвечаю, — из Тбилиси». Дед мотает головой: мол, не знаю тебя.
— А вы?
— Я возмутился, тоже ему на «ты» — в Грузии на «вы» не принято: «Как не знаешь? Я в основном составе стою!» А тогда Серега Котрикадзе, шикарный голкипер, был в Тбилиси основным. «Не-е-т, не знаю. Да и рано тебе в «Спартак», сынок. Подрастешь, тогда и приезжай». Я вспылил: «Да кто ты такой, чтоб со мной так разговаривать?!» — «Старостин, начальник команды». Но я уже завелся, не остановить: «Ну и ладно! Сам будешь звать — не приеду!» Дверью у него перед носом — шмяк! — и ушел.
Драка
Истории к Анзору Амберковичу липли на все вкусы. Одна другой жизнерадостнее.
Корреспондент желает слышать про мордобой? Пожалуйста. Есть и про мордобой.
— С «Торпедо» мы как-то в Трнаву отправились. Как раз накануне событий, 68-й год. В «Руде Право» про меня на разворот статью написали. Называлась «Анзор». Внизу мелко приписали — «Футболисты команды «Спартак» (Трнава) обещают обыграть русских со счетом 5:0». Разозлили нас страшно. Выходим играть, нас начинают лупить. Всех, кроме Стрельца. Знали про него — злить нельзя. Чтобы стоял. Ну, повозили мы мяч поначалу, потом — раз! — забиваем. Уже 0:5 не будет. Чехи озверели, забыли к черту все установки — и Эдика по ногам начали хлестать. Он разозлился, попер на пятерых — 2:0! Ответная атака. Выхожу на навес, в меня двое сразу врезаются.
— Драка?! — с восторгом предположил я.
— Драка! — с наслаждением подтвердил Кавазашвили. — Я одному в пятак, другому. Эти чешские спартачи всей командой на меня, пытаются вместо мяча в ворота запихнуть. Отбрыкиваюсь чем могу, так ни разу в лицо и не попали. А я кого-то уложил. Сараев прибежал разнимать, вдруг вопль его: «У, сволочи, ухо откусили!»
— «Ухо откусили» — фигура речи?
— В самом деле откусили! Судья, голландец, с большим удовольствием смотрит, как дерутся два соцлагеря. Ну, разняли. После матча уходим с поля, чешский тренер Малатински стоит у тоннеля, шипит на меня: «Фашист!» Я, не оборачиваясь, с левой ему в челюсть — бу-бух!
— Вы просто Бэтмен, Анзор Амберкович.
— Возвращаемся в Москву — вызывают в Спорткомитет. Ну, думаю, хана. Дисквалифицируют пожизненно. Встает какой-то начальник: «Уважаемые члены коллегии! Мы пригласили товарища Кавазашвили...» Ну все, думаю, официальные дела пошли, точно — конец!
— А дальше?
— «Для того, чтобы...» Этот голову поднял и на меня смотрит. Тянет, думаю, чтоб больнее было. Сейчас огласит приговор.
— Ну?
— «...для того, чтобы выразить ему огромную благодарность. Он защитил честь Советского Союза. Анзору Кавазашвили присваивается звание заслуженного мастера спорта!»
— Ох! — обрадовался я.
— Не все так хорошо, — унял мой пыл Кавазашвили. — Значок «заслуженного» найти не могу. Сгорел, наверное, на даче вместе с документами и фотографиями. Сейчас по дубликатам живу.
***
Не грустите, Анзор Амберкович. Бог с ним, со значком. Вы прожили великолепную, полную ярких красок жизнь. Лично я вам завидую самой белой завистью. Ну и горжусь знакомством.
У всех разные 85 лет. Кто-то из доживших дряхлый старик. Кто-то — седой мальчишка, способный вспорхнуть на мотоцикл. Вот как Анзор Кавазашвили. Я радуюсь этому феномену — ваши рассказы все ярче, ваша память все лучше. Вы не только не стали вялым — вы только взбодрились.
Следующее наше большое интервью — к 90-летию. Я уже предвкушаю. Постараюсь сохранить силы. В ваших силах сомнений никаких.
А сегодня — самые сердечные поздравления великому вратарю, игравшему на двух чемпионатах мира...