Геннадию Орлову, моему доброму товарищу, исполнилось 80.
Для меня большое счастье — воспользовавшись поводом, дозваниваться в весенний Питер. Слышать голос, которого так не хватает в телевизоре. Заражаться его оптимизмом на целый день. Для звонков повод все-таки необходим — потому что в свои 80 Геннадий Сергеевич не лежит на печи, а вполне востребован. Звонок за звонком. Так что извольте говорить по делу.
Я сообщаю ему в день юбилея совершенно искренне, что он тот живой классик, которого хочется слышать постоянно. Таких трое на всю Россию — вы, дорогой Геннадий Сергеевич, Владимир Гомельский да Борис Майоров.
Пауза на том конце оказывается недолгой.
— Борис Саныч — человек с обостренным чувством справедливости! — восклицает Орлов.
На секунду задумавшись, добавляет:
— Я сам всегда старался быть таким. Мечтал.
***
Я рассказываю молодым коллегам, как дорожу дружбой с Орловым — и меня спрашивают без всяких подначек. Просто не все юниоры помнят, как он работал:
— Орлов тебе нравится как комментатор?
Я искренне отвечаю:
— Да! Очень нравится!
А знаете почему? У всякого комментария Орлова замечательное послевкусие. У большинства других сегодняшних комментаторов послевкусие не то что скверное — оно отсутствует.
Мне уютно, тепло и от этого голоса, и от потешных оговорок, и от прорывающегося боления за «Зенит». Ну и пусть. Пусть делает что хочет. Потому что лично мне время показало — без Орлова в эфире гораздо хуже, чем с ним.
Я слушаю Орлова — и мне кажется, живы еще Котэ Махарадзе, Владимир Перетурин, Владимир Маслаченко. Слушают где-то чуть ревниво этого ленинградца.
А ленинградец из Орлова получился настоящий. Один из символов этого города. Есть литературное кафе Вольфа на Невском, куда заехал Пушкин перед дуэлью отведать бисквит. Говорили, что здесь Чайковский заказал чашку сырой воды в 1893-м, заразился холерой и умер. Есть Дом Зингера. Есть «Семимостье» и «Пять углов».
А есть «градообразующие» люди вроде Розенбаума, Басилашвили, Фрейндлих или Мигицко. Скромнейший Юрий Желудков — как же его забыть? Он в этой череде. Ну и, конечно, Геннадий Сергеевич Орлов!
Геннадий Сергеевич настолько ленинградец, что мне странно было когда-то узнавать, что родился он не где-то на Черной речке, а в Харькове. Играл за харьковский «Авангард» и «Металлист». Кажется, меня это даже потрясло. Хотя ручаться сложно.
Все мои корни из этого города, в коридоре висит купленная когда-то в антикварной лавке Гостиного двора табличка — «наб. кан. Грибоедова». Настоящая, горячей эмали, с облупившимися кусочками. Этим и ценна — я представляю, сколько раз натыкались именно на нее глазами в прошлом веке Зощенко, Ахматова и Довлатов. Не говоря уж про писателя Рытхэу, который отчего-то жил не на Чукотке, а в том самом «писательском» доме на канале Грибоедова, где и Михал Михалыч Зощенко.
Так что в качестве ленинградцев я разбираюсь очень хорошо. Геннадий Сергеевич — ленинградец настоящий, высшей пробы.
***
Мне крайне странно, что полный сил Орлов покоряет интернет с авторской программой, вместо того чтобы комментировать «Зенит». Однажды я разберусь в этом вопросе. Как минимум Геннадия Сергеевича расспрошу.
Когда-то Орлов, надвинув кепочку, возил меня по Питеру на своей Volvo. Ехали мы в телецентр на Чапыгина, чтобы отыскать укромный уголок и наговориться вволю. До сих пор помню какую-то каморку с холодильником, где присели и проговорили три часа. Время от времени заглядывали туда очаровательные телевизионные девчата — и, увидев того самого Орлова, издавали восторженный писк. Помню, как расправлял грудь — взгляните-ка на москвича, ведь и я не лыком шит. Но на меня они плевать хотели. Вот Орлов — это фигура!
Все это было прекрасно. Скоро приеду в любимый Питер, снова напрошусь к Геннадию Сергеевичу в гости. Опять будет катать вдоль набережных — но уже не на Volvo, а на китайском автомобиле. От которого в восторге.
Быть может, сядем в той же комнатке телецентра, где в диктофонную запись вплетаться будет гул закипающего чайника. Я заготовлю триста новых вопросов — но все равно сворачивать буду на прежнее, уже рассказанное. Будто не веря тому, что Геннадий Сергеевич говорил когда-то и тоже мне.
Рассказывал, надо сказать, ровным голосом. Не удивляясь собственной близости к великим именам. Что лишний раз подтверждало — он сам из этого ряда.
Я предположил вслух, что Геннадий Сергеевич вполне мог соприкасаться с Иосифом Бродским, гуляя одними улицами, — и Орлов рассмеялся:
— С Иосифом?! Да мы с Наташей две ночи провели на его знаменитом диване!
— Вот это номер.
— Сначала познакомился с Толей Найманом, поэтом, секретарем Ахматовой. У меня начались передряги с «Зенитом», а Толя так тепло отнесся, к каждой житейской проблеме. Я уезжал играть в Харьков, надо было куда-то пристроить свою румынскую мебель. Найман узнал: «Давай так. На Карла Маркса живут мои родители, последний этаж. Рядом дверь на чердак. Ставим там!» Все организовал.
— С Бродским он вас свел?
— Да, одна компания. Иосиф только вернулся из лагеря. Синие джинсы, замшевый пиджак и спидола.
— Вы хоть поняли, что это за человек?
— Еще бы! Тем более Бродский любил футбол. Это же он написал:
Я бы вплетал свой голос в общий звериный вой
Там, где нога продолжает начатое головой.
Изо всех законов, изданных Хаммурапи,
Самые главные — пенальти и угловой.
— Замечательно.
— Бродский обожал Стрельцова. Я играл за ленинградское «Динамо» — они с Найманом ходили за меня болеть. Потом с ними пошли на стрелку Васильевского острова. Наутро ко мне явился человек в сером костюме с вопросом: «Это правда был Бродский?» — «Да...»
Иосиф же находился под наблюдением после лагеря. Отправляли в ссылку, куда-то в Архангельскую область. Я спросил: «Была помощь от Запада?» Бродский усмехнулся: «Приехал какой-то русский. Привез мне вот эти джинсы, пиджак и спидолу. Все».
— Так как оказались на диване у Бродского?
— Я вернулся из Харькова, начал играть за «Динамо». А жить негде. Иосиф предложил: «Генка, давай пока ко мне!» Очень хорошо помню эту комнату. Шкаф без задней стенки, облеплен коробками из-под яиц. Перегородка. Две ночи провели с женой там.
— Что еще помнится из обстановки?
— Дерматиновый диван — такие в судах стояли. Вдвоем можно было спать, хоть и узковат. Но мы молодые люди — в обнимку укладывались... Черный телефон. Фотографии с подписями.
Мама Иосифа готовила нам завтрак. Наташа моя все время вспоминает историю: чувствует — за дверью кто-то сопит, слушает у замочной скважины... Резко открывает дверь.
— Кто был?
— Соседка, которая стучала на Иосифа. Так Наташа ей лоб расшибла! Дверью засадила!
— Поделом.
— У Иосифа вещей не было — а казался щеголем! Эрудированный, мог с ходу кусками читать Батюшкова, например. Сколько знал стихов — фантастика. Необыкновенной доброты парень. Если уж диван мне свой уступил!
— Не из этой квартиры сейчас делают музей?
— Именно! Но никак не могут выселить соседку. Не исключено, ту самую, которой моя жена разбила лоб. Не уходит, и все. Цену заломила несусветную.
Однажды заглядываю к Бродскому, встречает в коридоре: «Генка, явился бы чуть раньше — я бы тебя познакомил с Мэрилин Монро». Я отстранился: «Ка-а-к? Приезжала, что ли?» «Да нет, — отвечает. — Приезжала новая жена Артура Миллера. А предыдущей была как раз Монро!»
— Новая чем занималась?
— Журналистка. Записывала интервью и фотографировала Иосифа для «Нью-Йорк Таймс». Вот, говорит, полчаса назад сидели, пили кофе, печеньем ее угощал.
Компания была потрясающая. Леша Лифшиц — который стал Львом Лосевым... Тоже Найман познакомил. Лосев отвечал в «Костре» за публицистику, поэзию и спорт. Мне говорит: «Давай что-нибудь придумаем для журнала?» Недавно отыскал этот номер и выкупил. В статье описываю вымышленный матч между сборной СССР и мира — а я, футболист Орлов, комментирую!
— Невероятно.
— Решающий гол по моей версии забивает Стрельцов. Вот такой шутливый репортаж. 1 июля 1968 года ленинградское «Динамо» играло в Риге. Утром вышел из гостиницы, вижу в киоске «Костер», беру в руки. А там — Орлов, публикация! Цветная! Вот тогда я и понял, что такое журналистика... А друг мой Лифшиц вскоре уехал в Америку. Стал там биографом Бродского.
— Странно, что с Довлатовым вы не пересеклись.
— Еще как пересекался! Лена Довлатова служила корректором в «Строительном рабочем». Довлатов нередко бывал с нами на редакционных посиделках. Маленькая газета — как семья. Фонтанка, 59, здание Лениздата.
— Чем Довлатов поражал, кроме роста?
— Мы и в «Костре» встречались — он там подкармливался. Остроумный парень. Хотя никто не подозревал, что станет писать так здорово. Рядом был Леша Орлов, с которым Довлатов разругается уже в «Новом американце». Когда я уходил из «Строительного рабочего» на телевидение, редактору привел этого Лешу. Получилось, Орлова сменил Орлов. А тот вдруг эмигрировал! Мне попеняли: «Кого ж ты рекомендовал в газету обкома партии?»
— Лена Довлатова какой была?
— Замечательная девушка. Черненькая, симпатичная.
***
Что Геннадий Сергеевич человек большой души, я убеждался многократно. Сколько сил отдал, чтоб увековечить память прекрасного своего товарища, легендарного телевизионного режиссера Эрнеста Серебренникова! Собрал людей, издал книжку. В которую я с огромным удовольствием пристроил маленький рассказик. Хоть Эрик достоин был и повести.
Это Орлов сделал все, чтоб чуть лучше жилось Василию Данилову, легендарному ленинградскому футболисту. Молодежь, быть может, и не слышала про такого — а я отвечу: из футбольной сборной СССР, вернувшейся с чемпионата мира-1966 с медалями, живых осталось мало. Навскидку: Малофеев, Пономарев, Хурцилава, Сичинава...
Ну и Василий Данилов. Кстати, в той сборной — футболист основного состава. Игрок вроде Анюкова.
Но судьба жестокая: вчера еще играл в Англии на чемпионате мира, а вскоре попал в тюрьму. Мы как-то встретились в кафе на Финляндском вокзале. Очень был печальный разговор. Да и выглядел Данилов, как бы сказать... Тюремное прошлое чувствовалось. Интонации, повадки, осторожный взгляд. Кто-то пройдет мимо — Данилов затихает, ждет. А сегодня дела Василия Савельевича совсем худые — деменция...
Помог когда-то вышедшему из тюрьмы Данилову как раз Геннадий Орлов. Вспомнил, что его, молодого, опекал и поддерживал в «Зените» как раз Василий Савельевич.
Сам разговор о том, что кому-то помогал, ни за что первым не начал бы. Но раз уж я знаю — подтвердил.
— Васе я благодарен. В «Зените» освоиться было непросто. Ветераны во главе с Завидоновым и Бурчалкиным встретили холодно. Видели во мне конкурента, пас не давали. Данилов — единственный, кто регулярно снабжал мячом, да и вообще молодых поддерживал. Классный игрок, основной защитник сборной на чемпионате мира 1966-го. Вася опередил время.
— В смысле?
— Его критиковали за то, что любит подключаться к атаке, носится от флажка до флажка. Сегодня для крайнего защитника это норма.
— В 1990-е уже вы Данилову помогли.
— За бронзу чемпионата мира лишь он не получил «заслуженного». Парень добрый, скромный, но обидчивый. Разругался с тренером «Зенита» Фальяном, развелся с женой, оставил ей квартиру и уехал в Новгород. Опустился. Связался с какой-то компанией, попал в тюрягу. Сам мне говорил — стоял на шухере, когда его дружки квартиру грабили... Через много лет случайно увидел Данилова, бедного, всеми забытого. Начал выяснять, почему до сих пор у него нет звания. До Колоскова дошел!
— Что Вячеслав Иванович?
— «Без ходатайства из Санкт-Петербурга присвоить не можем». Я к Толе Васильеву в Спорткомитет, он тоже с Даниловым в «Зените» играл. Уперся: «Как просить за человека, который был в тюрьме?!» — «Толя, это разные вещи. Да, оступился, отсидел. Но игрой-то заслужил».
— Убедили?
— Нет. Тогда рассказал о Васе в своей программе на «Пятом канале». Утром звонит депутат: «Про Данилова правда?» — «Разумеется». В Москве через Тягачева быстро решил вопрос. Советский Союз развалился, поэтому Вася стал первым заслуженным мастером спорта России...
***
С юбилеем вас, Геннадий Сергеевич. Держитесь!
Вы не только для меня — для целого города образец, как можно выглядеть в 80. Как соображать, как двигаться. Как оставаться молодым.
Вы уж нас всех не подводите хворями.