«Пас должен быть тоньше презерватива!»
Мне странно — что-то доброго в спину отъезжающему из «Рубина» Слуцкому не слышно. В лучшем случае — непонимание. А так — вагоны грубого злорадства. Пожелания устроиться в премьер-лигу агрономом. Не могу понять!
Вот начнешь размышлять — и додумаешься до чего-то нехорошего. Может, даже до такого — «Слуцкий так и не прижился в российском футболе»...
Копнешь глубже: может, это мы все не прижились? А он-то как раз в порядке?
Тьфу. Лучше и не думать. А то вспоминается сразу, выплывает откуда-то из глубин памяти картинка: какая-то столовая. Шушукаются тренеры начала 2000-х. Как раз получавшие лицензии в тот год, когда Слуцкий приподнялся. То ли «Уралан» возглавил после Шалимова, то ли «Москву» после Петракова.
Молодые держались отдельно. Граждане постарше, выходцы из 90-х — в своем углу. Говорили вполголоса.
А поодаль басил столик, где собрались люди грубые, жилистые. Лицами всякого украсило бы абордажную команду.
За этим столиком не стеснялись. Возвышалась над прочими голосами хрипотца тренера, способного на яркие образы — на первой же тренировке в новом клубе, помню, проинформировал команду: «Пас должен быть тоньше презерватива!» Как-то я звонил ему, желая разузнать положение дел в команде — тот недружелюбно пробасил: «Идем на четырнадцатом, угрожаем тринадцатому. Обнимаю!» — и повесил трубку.
Вот тогда он указал, не стесняясь, на столик обедающих молодых. Произнес на всю столовую:
— Этого *** через месяц. Этого — через три.
В смысле — выгонят.
Адресовалось двум отличникам. Прогноз краткосрочный предназначался какому-то юноше с Кубани. Прогноз щадящий — «три месяца» — нашему другу Слуцкому.
Помню тишину, заполнившую вдруг комнатку. Кто-то звякнул ложкой — и сжался.
Он один знает, как выстоял в этой обстановке ненависти — молодых, ранних, не матерящихся от бровки наш футбол отторгал. Да и сейчас не слишком жалует.
«Три года я сносил насмешки!» — восклицал герой в «Бесприданнице».
Вот и Леонид Викторович сносил. Это отличная школа, скажу я вам.
Лабрадор вместо глаз
Я очень надеюсь, Слуцкий получит шанс с большой командой — как уже было с ЦСКА. Начнет вдруг выигрывать, история повторится. Пожалуй, ни за кого я так не переживаю в нашем футболе.
Главное — послевкусие! Всякая встреча со Слуцким — послевкусие фантастическое. Задремавшая где-то внутри симпатия к этому человеку вдруг просыпается — и уж выискиваешь после тура: как там сыграл Слуцкий?
Помню, я поговорил с незрячим парнем, играющим в футбол с такими же слепцами. Я не представлял, как все это возможно — мяч с колокольчиком внутри, жесткая борьба, травмы...
Как мог — описал в газете. Про мяч с колокольчиком, белую палочку, лабрадора вместо глаз.
Наутро звонок:
— Это Слуцкий. Я прочитал, хочу помочь. Дай мне его телефон.
Насколько знаю — не просто позвонил, но и помог. Куда-то пригласил, что-то вручил.
О Шустикове — в «Русском доме»
Всю жизнь Слуцкому будут припоминать увольнение из ЦСКА ассистента Сергея Шустикова. На котором много-много держалось. Может, и сам Слуцкий не предполагал, насколько много.
Выгонял-то Серегу не Слуцкий — но мог бы отстоять, сказать слово...
Шустиков внезапно умер в самом скором времени, вдова его дала жесткое интервью. Обвиняя Слуцкого в предательстве. Можно понять.
Никто не ждал такого — но Слуцкий приехал на похороны. Попрощался. Могу представить, какого мужества это потребовало.
А потом на Олимпиаде в Пхенчхане встретились мы с Леонидом в «Русском доме». Я заговорил про Шустикова — и Слуцкий чуть не заплакал. Долго, с нежностью рассказывал мне про Сергея и ту ситуацию, в которой оказался бессилен.
Понимая до этого лишь сторону безутешной семьи — теперь я понял и Слуцкого. Которому тоже пришлось туго.
Так рассказал, что едва слезы не покатились. Жалко было всех — и Сережу, которого знал с 90-х, и жену его Наташу, и Леонида Викторовича, с которым теперь эта боль до конца жизни...
Первое интервью
Вспоминаю встречи со Слуцким — и улыбаюсь. Мы ведь сделали когда-то первое его московское интервью! Встретились у памятника Стрельцову, сели в какой-то каморке на стадионе «Торпедо». Никто Слуцкого еще не узнавал даже на Восточной.
Август 2004-го. Слуцкому — 33.
Перечитываю — улыбаюсь. Вот он, первый рассказ про ту волгоградскую кошку:
— Зашла соседка, просит кошку снять с дерева. Кто ж знал, что по осени тополя непрочные — чуть-чуть до кошки не дополз. Рухнул метров с пяти на асфальт.
— У вратаря «Звезды» вес был что надо?
— Нет, я тогда еще худенький был. Год лежал в больнице, — думал, что инвалидом останусь... Нога до сих пор до конца не гнется. Зато школу окончил с золотой медалью, а институт — с красным дипломом. Для мамы шок был, когда я институт физкультуры выбрал.
Задумайтесь на секунду, представьте — год в больнице!
Пять пенальти в одном матче
К тем 33 годам Слуцкий набрался такого футбольного опыта, что я слушал, открыв рот.
Как футболист попробовал самую жуткую 9-ю зону второй союзной лиги.
— В одном матче, с кировобадским «Кяпязом», мне за матч били пять пенальти. Был такой случай. На выезде играть — невыносимо, да и политические дела уже начинались... В Грузии было страшновато! Селили нас, помню, высоко-высоко в горах. На всякий случай. Ездили с зашторенными окнами. Но в 18 лет страха не чувствуешь. Уверен был, что со мной-то ничего плохого случиться не может...
Это тогда все узнали про историю с избитым судьей. Слуцкий рассказывал чуть смущенно. Самому себе в том эпизоде он не нравился. Героического не видел.
— Принципиальный матч был в Саранске, так судья напортачил с пенальти... Его после дисквалифицировали, и с судейством он закончил. Мои ребята спорят, выталкивают судью за боковую — прямо к моей скамейке. Так он достает красную карточку для того парня, который вообще к эпизоду непричастен. Все — в двадцати сантиметрах от меня. У моего игрока слезы градом... Не знаю, что случилось, — я как эти слезы увидел, сдержать себя самого не мог. Дал судье в челюсть.
— Сильно?
— Очень. До конца года меня дисквалифицировали, но я все равно продолжал выполнять обязанности. Только не имел права сидеть на скамейке. Но когда выходишь на улицу и видишь, что твоего ребенка бьет хулиган — разве будешь ждать милицию? Это я в Москве сказал, когда мне на КДК сказали — надо было, мол, протест написать... Тому судье кстати, прямо на беговой дорожке швы наложили. Хоть в прострации, но матч досудил. Саранские на меня судье указывают — ты, мол, удалить его не забудь. А то добавит.
«Кто-то заклеил фамилию «Пассони» скотчем...»
К тому моменту юный Слуцкий успел набраться приключений в Элисте — и рассказывал, посмеиваясь.
— Руководители перестали общаться с командой. «Уралан» был как дворняга. Мы в одну сторону, нас ногой — бух! В другую — и оттуда ногой... Последней каплей стал знаменитый перелет из Томска в Элисту. Сели в Омске на дозаправку, денег нет — и топлива нет. Шесть часов просидели голодные в самолете. Из него не выпускают. Следующий день воскресенье, перспектива неясна, у руководителей телефоны отключены...
— Кто спас?
— Мимо пролетали «Химки». Из Владивостока. Начальник команды, Скачков, хорошо знает и Шевчука, и Гелюка. Пошел просить. Те по-дружески достали портмоне, одолжили нам 45 тысяч рублей... Анекдот. Потом мы «Химки» обыграли на их поле 2:1. Они были в шоке. Приезжаем играть с Владивостоком — у них форма желто-синяя. А у нас остался один комплект — такой же! Как быть? Достаем прошлогодние черные, с длинным рукавом. Кто-то заклеил фамилию «Пассони» скотчем, помню...
Часы для всех
Встретились как-то после чемпионства ЦСКА — и узнал я сумасшедшую историю. Я догадывался, что Слуцкий не жлоб. К деньгам относится легко. Но чтоб настолько?!
Знаменитая фирма «Грехэм», изготовившая чемпионские часы для «Лос-Анджелес Лейкерс», получила новый заказ — на партию из 30 именных часов для всех сотрудников штаба футбольного ЦСКА. Каждый экземпляр стоил как хороший автомобиль. На обороте надпись «Чемпионы и обладатели Кубка России», чуть ниже — фамилия обладателя.
Справлялись с заказом в Англии два с половиной месяца. Наконец, привезли четыре большие коробки. Полные роскошных коробочек поменьше.
Получили такие часы администраторы, массажисты, врачи с поварами, тренеры и, конечно же, Евгений Гинер. Сообщивший нам когда-то, что носит часы за 300 тысяч долларов.
Представляете шок сотрудников ЦСКА? Доктор Ярдошвили время спустя показывал нам с Сашей Кружковым эти часы, не веря в происходящее.
Все придумал, заказал и оплатил со своего счета главный тренер Леонид Слуцкий.
Я часов не получал — только рассказ. Но с той поры каждое поражение Слуцкого — это и мое поражение. Болею за него лично.
А победы пусть остаются исключительно его личными. Как-нибудь вынесет этот груз.
«Где Маазу?»
В том интервью, счастливом после чемпионства, Слуцкий вспоминал чудаков, с которыми сводила футбольная жизнь.
Смеялся он, смеялся я.
— Очень странным был Маазу. Что-нибудь ему крикнешь — мог остановиться на поле. Уйти с тренировки, если что-то не понравилось. Или отказаться от сборов со словами: «Боюсь летать».
— Нельзя было узнать заранее о такой душевной организации?
— Я пришел в ЦСКА, когда Маазу уже приобрели. Смешной, конечно. Знаете последнюю историю, которая приключилась с ним в Бельгии?
— Рады будем узнать.
— Разругался с женой. Она заявилась на базу — спрашивает у охранника: «Где Маазу?» — «Тренируется...» — «Вот, передайте ему». Отдала сверток. И ушла. Оказалось, там — трехмесячный ребенок, грудной. Парочка друг друга стоит.
— Мысленно перекрестились, узнав, что он больше не в ЦСКА?
— Точно.
— Шлагбаум на базе Маазу сносил при вас?
— До меня. Убегал с базы через забор — тоже.
— Из аэропорта мог уйти, не полетев с командой?
— Нет, из аэропорта мог уйти другой мой футболист. Пожалуй, самый большой талант, который я встречал в жизни.
— Это кто же?
— Герман Ловчев в Элисте. Бывший спартаковец. Могли с ним поругаться в самолете — он выскакивал, перепрыгивал на отъезжающий трап и оставался дома. Уникальный человек — все время приходил побитый. Рассказывал дикие истории. Сначала попал в аварию, вылетел через лобовое стекло, поэтому пострадал. Затем другая история — якобы соседи что-то бурно праздновали. Герман пришел и вежливо попросил успокоиться. Его отбуцкали — и Ловчев несколько дней не мог приходить на тренировку... Все придумывал!
— Но следы-то были?
— Более чем заметные...
— А Чепчугов?! — вдруг вспоминал я.
Вратарь Чепчугов еще оставался в ЦСКА. Но слухи о чудачествах ходили.
Слуцкий поморщился:
— Чудит, но уже меньше. Он женился, родился ребенок, да и четвертый год в топовом клубе. Того, что откалывал поначалу, уже нет.
— А что было?
— Мог на первом сборе сделать огромный бутерброд — разрезав батон вдоль. Напихать туда майонез, кетчуп... Причем у нас на столах ничего этого не было — наверное, брал со стола обычных постояльцев. Вся команда в ужасе смотрела на этот бутерброд.
Еще в карты Чепчугов все время проигрывал. Играя в одной и той же манере. Но продолжал!
— Сколько раз были близки к тому, чтоб с ним проститься?
— Один. Даже билет ему был куплен обратно в Москву. Устроили на сборе тренировку для тех, кто не играл. Что-то Чепчугов не очень был на нее настроен.
— Что спасло?
— Пришел, каялся, умолял, просил... Больше такого не повторялось. Несмотря на все чудачества, он хороший вратарь.
«Гинер очень разный!»
Казалось, они друг для друга на долгие годы — Слуцкий и ЦСКА. Зачем уходить оттуда, где выигрываешь? К чему гневить судьбу?
Но вдруг Леонид Викторович решился — и положил заявление на стол. Сам!
Уходя, не дал ни одного интервью. Кажется, и не планировал.
Но тут я узнал — открывает Леонид Викторович в Волгограде собственную футбольную школу. Ну и полетел, не договариваясь.
В аэропорту разминулся с расписным самолетом ЦСКА, кстати, говорят. Все это было крайне печально.
Прямо из аэропорта рванул к той самой школе. Прыгая через буераки. Скользя на глине. Шлепнуться здесь — хорош я буду перед благодетелем детского футбола.
Сел на трибуне, дождался окончания церемонии. Пристроился к группе мальчишек, дожидающихся автографа. Слуцкого взяли в такой котел, как фельдмаршала Паулюса в этих же краях чуть раньше.
Слуцкий подмахнул один блокнот, другую фотографию... Сотую, тысячную... Вот и я — с пустыми руками. Леонид Викторович поднял глаза, усмехнулся. Показалось — даже обрадовался.
— Поговорим?
Тот замолчал — отказать неловко. Человек летел из Москвы!
— Н-да... Ну, поговорим. Только про ЦСКА — ни слова. Исключительно про школу!
— Отлично, — обрадовался я.
В этот момент к Слуцкому, опережая всех, подлетает девчонка лет шести, светлые косички. Оттирает меня острым плечиком.
— Вот это да! — восхищен Леонид Викторович проворством. — Ай молодца!
Та от волнения забывает вопрос, встает рядом — кто-то с трибуны фотографирует.
Садимся со Слуцким прямо у футбольных ворот. Чем черт не шутит! Пускаюсь на хитрость.
Чередую — вопрос про школу, вопрос про ЦСКА. Голосом самым мягким, бархатным, на который способен. Ну, Леонид Викторович и завелся мне на радость. Забыл о зароках.
После хлопнет досадливо себя по коленке:
— Что-то я рассказал больше, чем собирался...
Да уж поздно.
— Что услышали от Гинера? — любопытствовал я.
— У нас было несколько встреч на эту тему. Разговоры шли на протяжении последних нескольких месяцев. Поэтому, когда кто-то говорит про «последнюю каплю»... Не было никаких капель! Это очень давнее, продуманное решение. От Гинера услышал такое количество бесценных советов, что на все случаи жизни это со мной...
— Последний, который запомнился?
— «Каждому возрасту соответствует отдельное состояние души».
— Про Гинера многие думают — человек холодный. Но вы-то можете рассказать историю, чтоб все поняли — он тонкий и чувствующий?
— Гинер — разный... Очень разный!
— Самый теплый момент общения?
— Наверное, расставание. Какое количество вариантов он мне предлагал, чтоб избежать ухода, — меня просто потрясло в человеческом плане. При этом, повторяю, для разных людей Евгений Леннорович — разный. Поэтому основным своим завоеванием в ЦСКА считаю то, что я стал своим. Евгений Леннорович очень четко делит людей на категории. Стать своим для него очень непросто. Это мои ощущения. Может, они разнятся с его позицией.
— Что не помешало Гинеру штук пять очень чувствительных штрафов вам выписать.
— Не было ни одного!
— Вы нам с Сашей Кружковым рассказывали — за интервью периодически доставалось.
— Ну... Как вам сказать... Эти штрафы все-таки не были доведены до ума. Это был этап привыкания. Со временем я научился говорить правильно.
«Красивых расставаний не бывает»
Поговорив чуть про школу, я снова выворачивал на ЦСКА.
— Когда вас в последний раз крепко удивил вопросом собственный игрок? — произносил вкрадчиво.
— Расскажу полукомичный случай... — усмехался Слуцкий. — Заключительная моя тренировка в ЦСКА. Уже все объявлено, какой-то груз рухнул с плеч. Улыбка на лице. Тут подходит Вася Березуцкий: «Леонид Викторович, вы могли бы так широко не улыбаться? Ощущение, что настолько рады уходу! Мы же не самые плохие футболисты, с которыми вы работали...» Это было настолько душевно, смешно и в тему!
Мы замолкали — Слуцкий думал о своем, я о своем. Хотя, наверное, об одном и том же.
Я выжимал из себя вопрос, которого не было в блокноте:
— Вы и сейчас живете по расписанию команды? Думаете: «Вот сейчас у ребят обед, а скоро — вторая тренировка»?
— Я без ЦСКА только два дня! Подождите немного! Если Сергей Николаевич Галицкий говорит: «Красивых расставаний не бывает», — то вот мое было как раз красивое! Все максимально корректно, позитивно и доброжелательно.
«Отличный футболист. Просто — не заиграл...»
Мне очень хочется сегодня, чтоб Слуцкий возглавил «Краснодар». Об этом столько говорится — так почему бы нет?
Возглавил — и доказал в сотый раз, что он отличный тренер. Я лично в этом не сомневаюсь.
Помню, в «Зените» не очень шло поначалу у Шкртела. Народ уж стал посмеиваться. Я спросил у Кости Сарсания: «Это что за чудо?»
Костя усмехнулся, как он один умел — вроде и смеется над тобой, а не обидно:
— Отличный футболист. Просто — не заиграл...
Что было потом — все знают. Вдруг освоился, заиграл. Так заиграл, что в Питере не задержался — перебрался в «Ливерпуль».
Крайне поучительная история. Очень надеюсь, что Слуцкий встряхнется, передохнет — и снова «заиграет».
Для меня он и сегодня — лучший тренер России.