«Я умер задолго до смерти»
На могиле Наума Олева, поэта-песенника, переводчика и галериста (кстати, написавшего «33 коровы») написано — «Я умер задолго до смерти». Мне казалось, те же слова можно сказать о Валерии Жиляеве, легендарном начальнике футбольного «Спартака».
В какой-то момент Жиляев пропал. Самые близкие к «Спартаку» люди не могли ответить на вопрос, куда делся. Слухи ходили самые несуразные. Я расспрашивал многих, и почти всякий выражал сомнение: жив ли Валерий Владимирович вообще? На футбол не ходил. Домашний телефон отзывался длинными гудками. Да не особенно ему и звонили.
Хотя вижу фотографию — Жиляеву вручают футболку с цифрой 80. Он, сильно постаревший, бледный, улыбается не вымученно, а очень даже счастливо. Значит, кто-то дозванивался.
А вот теперь новость — 83-летний Жиляев умер. Я узнаю об этом с печалью. Когда-то с Жиляевым не то чтобы дружили, но общались с большой радостью. Он рассказывал — я записывал. Биография у Валерия Владимировича была фантастическая. Не в футболе он прославился. Когда-то был самым известным в Союзе хоккейным селекционером.
Если главный его конкурент, Борис Шагас из ЦСКА, мог поддушить кого угодно через армию. Ответственному за спартаковскую селекцию Жиляеву приходилось ловчить. Боже, как он ловчил! А как рассказывал об этом!
— Врет, — комментировал с тяжелым смешком очередное жиляевское интервью Шагас. — Все врет.
— Да сам он врет, — отмахивался Жиляев, выслушав через меня мнение рецензента. — Ты Шагиса больше слушай!
В знак особого нерасположения назвал главного своего конкурента по хоккею 25-летней давности Шагисом, а не Шагасом, как в паспорте.
— Он кто по сути-то? — спрашивал меня Жиляев, придерживая за пуговицу.
Я пожимал плечами в растерянности. Кто же?
— Заливщик! — восклицал Жиляев. — Мастер по холодильникам! Что он в хоккее-то понимает?
— А вы кто? — с липовым простодушием уточнял я.
— Я инженером был, — чуть бледнел, смутившись, Жиляев. — Работал на «почтовом ящике». Дружил с Володей Шадриным. Через него в хоккей и попал. В 1976-м году Шадрин меня устроил в хоккейный «Спартак» администратором. Все это было крайне забавно.
Ладонью по лбу
Валерий Владимирович Жиляев мог все. Что уж там: от армии укрывать футболистов «Спартака» в 1990-х — это он и за подвиг не держал. Вот сдать за Артема Безродного экзамены в тарасовской школе — это да!
— Он неграмотный был, — ласковым шепотом произносил Жиляев. — В ведомости крестик ставил...
— Врет! — заметил бы на это Шагас.
Возможно, даже пристукнул бы сухоньким кулачком по столу. Но я почему-то верю. Да я всем им верил. И Шагасу, который уже не первый год как на Введенском кладбище, и Валерию Владимировичу Жиляеву. Мне, по совести говоря, красивая история дороже любой истины. А уж на истории два этих могучих деда были горазды!
Жиляев с изяществом товарища Бендера обводил вокруг пальца ЦСКА с «Динамо». С их могущественными шефами. Хорошие хоккеисты регулярно выбирали «Спартак». наслушавшись жиляевских увещеваний. Дар убеждения у него был фантастический.
В 1990-е обаяние великого переговорщика пригодилось «Спартаку» уже футбольному. Туда, в команду юного тренера Романцева, Валерий Владимирович едва не привел удивительную троицу. Узнал я об этом случайно, расспрашивая про Старостина. Не думал, что получу вот такой рассказ.
— Никогда с Николаем Петровичем не ссорились? — спросил я.
— Нет. Только попенял ему за один эпизод. Я ведь в футбольный «Спартак» едва не привез Канчельскиса, Кобелева и Добровольского. Кобелев даже тренировался в Тарасовке, все было обговорено. И с Добровольским уговорились, условие было одно — никакой утечки информации. Сам Игорь умолял ничего не говорить. И вдруг Старостин в интервью расслабился, рассказав о переговорах. Сонные динамовские генералы разом проснулись, переполошились: «Как?!» Такой шум поднялся, что лучше было с «Динамо» не связываться. Даже от Кобелева пришлось отказаться. Подошел я к Николаю Петровичу: «Как же вы могли? Предупреждали же!»
— А тот?
— А что он мог сказать? Ударил себя ладонью по лбу: «Как же я мог...»
«Мыльников уже тренировался в «Спартаке»
Мне жаль, что Жиляев не написал книжку. Это довольно странно и нелепо — уходить в 83 года, толком не рассказав о своей пропитанной приключениями жизни. Еще удивительнее для меня было то, что к полному сил и воспоминаний Жиляеву никто из корреспондентов особо не частил. Только я. Сейчас перечитываю и радуюсь. Что-то все-таки рассказано. За каждой строчкой слышу его голос. Вспоминаю, как он сам копировал Старостина, стукая себя по лбу: «Как же я мог?!».
«Как же я мог» относилось к упущенному Жиляевым Игорю Ларионову. Должен был оказаться в «Спартаке». Все сорвалось в последнюю секунду.
— Обидно, — поддакивал я.
— Обидно — не то слово. Ларионов сам ко мне подошел: «Не хотите пригласить?» Оказывается, не его надо было уговаривать, а Эпштейна — тот Игоря в ЦСКА переадресовал.
— Еще кого упустили?
— Из-под носа у ЦСКА увел вратаря сборной Сережу Мыльникова, уже тренировался в «Спартаке». До сих пор не знаю, почему сами же от него отказались. Страшно неловко мне было, извинялся перед парнем. Потом договорился с Татариновым и Семаком. Но тут сам ушел из хоккея, и все сорвалось.
Тюменев в трусах
Я искренне не понимал, как можно было соревноваться в возможностях с ЦСКА 1980-х. Да и с «Динамо» тоже. Как не убояться маршала Гречко и товарища Чебрикова? Я спрашивал — Жиляев только усмехался.
— Неужели человека можно было спасти от армии? — верил и не верил я в эту усмешку.
— Я сразу Тюменева вспоминаю, — поднимал палец Жиляев. — Эта история страшная.
— Прямо страшная?
— Учился он в институте физкультуры, подтянули ему успеваемость, и вдруг приходит повестка. Вызывают в кунцевский военкомат. Беру на факультете справку, Кулагин меня жестко напутствует: «Смотри — отвечаешь...» Приехал, машину метрах в двухстах от военкомата оставил, а Тюменева строго-настрого предупредил никуда не ходить. Гулять возле машины. Овчуков из ЦСКА возле военкома, смотрю, ошивается — я сразу недоброе заподозрил. Показываю военкому справку, а Овчуков разлинованную ведомость достает, где успеваемость каждого нашего студента выписана, и тюменевские двойки тоже выведены. Смотрю — военком не нашу сторону поддерживает. Чуть я на разговор отвлекся, Овчуков исчез. Является минут через десять с Тюменевым.
— Нашел-таки?
— Нашел. Спрашиваю: «Ты что пришел сюда?!» А тот на Овчукова показывает— этот, мол, сказал, что вы меня зовете. Ладно, с военкомом разговор продолжаю, дверь случайно приоткрылась — смотрю, а Тюменев в трусах стоит! Медкомиссию проходит! Как быть? Военком исчез незаметно, дверь на ключ закрыл. Я один в кабинете. Телефон? Отключен. Все! Каждая секунда дорога! Смотрю в окно — второй этаж, а рядышком телефон-автомат.
— Неужели прыгнули?
— Прыгнул. Ничего не оставалось — за Тюменева головой отвечал. Хорошо, был у меня прямой телефон Альберта Михайловича Роганова, второго секретаря московского горкома, а тот оказался на месте. Все ему наспех рассказываю: «Все, теперь не волнуйся, наша очередь работать...»
— Поработали?
— Да, как ни странно, наверху знают. Смотрю, уже звоночек — «давайте одевайтесь», в горвоенкомат отправляют. А горвоенкомат — другое дело. Там целый день дело разбирали, а мы с Овчуковым на улице парились. Спрашивает: «Интересно, с кем Тюменев пойдет — с тобой или со мной?» «Ты, — отвечаю, — даже не сомневайся. Со мной». Смотрим — выходит, а вслед ему пожелание: «Смотри, учись хорошо...» Остался парень в «Спартаке». А с Ильей Бякиным как вышло? Одна из самых рискованных моих операций!
— Тоже ЦСКА на него нацелился?
— Дело в том, что наше начальство, спартаковское, немножко переоценило собственные возможности. Решили, что «Автомобилист» — тоже спартаковская организация, игрока нам выдадут. Командировали меня в Свердловск официально. Одно забыли: там первый секретарь обкома — Ельцин!
— Как быть?
— Отправился к Ельцину на прием. Не прорвался — у Бориса Николаевича совещание. Второй секретарь ничем помочь не может. Ельцин весь хоккей взял в руки. Незадолго до этого отвечал по местному телевидению на письма трудящихся. Кто-то спросил, когда «Автомобилист» будет в Высшей лиге играть, а Борис Николаевич отрезал: «Через три года!» Весь Свердловск зашевелился, революционное заявление — команда-аутсайдер, и вдруг «через три года»...
— Положение осложнилось?
— Да как осложнилось! Хоть я до этого определенную работу провел. Там же еще армейский вопрос висел. Бякин учился в институте, и главное было — в Москву его перевести. Договорился со столичным руководством, что в институт его возьмут, — и прямиком к свердловскому ректору. Смотрю — а под стеклом у него приказ на подписи, Бякина отчислять. Уж не знаю, как удалось, но уговорил его, подписал перевод.
— Сопротивлялся?
— Не то слово. Ни в какую не желал. Пришлось показывать разрешение из Москвы, умолять. На следующий день Бякин был студентом центрального института физкультуры. От армии отсрочка. Некоторое время проходит, мне Кострюков Анатолий Михайлович, начальник Управления хоккея, говорит: «Явилась ко мне делегация из Свердловска, обещают Бякина, если не образумится, из института исключить и в армию сдать...»
— А тот?
— Кострюков им ответил — подождите, мол. Я Бякина, кажется, в институте физкультуры видел. «Да не может быть, у нас Ельцин этим делом занимается, сейчас разберемся!» Разобрались. Все узнали. Перезванивают Кострюкову: «Жиляев приехал, нашего ректора охмурил, и тот все подписал. Ректора уволили, а нам что делать?» — «Пеняйте на себя...»
— Заиграл Бякин в «Спартаке».
— Заиграть-то заиграл, но ему ж квартиру надо давать, прописывать! В Свердловске выписывать не хотят. Я часами сидел в паспортном управлении, искал лазейки в законе, как можно прописать без выписки... И нашел, да тут новая напасть.
— Какая?
— Свердловский военком Бякина во всесоюзный розыск объявил. Явился к нему лично: «На каком основании?» — «Как — на каком?! Я отдал приказ! Его из института исключили...» Показываю бумаги, что студент наш Бякин. «Вы представляете, — говорю, — что вам теперь будет? Всесоюзный розыск — дело непростое». Бледнеет: «Что же делать?» Протягиваю ему новую бумажку: «Да вот подпиши приказ о снятии с учета, да и все». Подписал, а я быстренько уехал.
«Кяпяз» с мешками денег
Таких историй у Жиляева было множество. Мы просиживали долгие часы в его кабинетах. С каждым годом голос Жиляева становился все печальнее. А прядь, укладываемая на лысине, все реже. Валерий Владимирович очень горевал. Футболисты как могли утешали.
— Вот этот портфельчик Егорка Титов подарил! — вспоминал вдруг Жиляев, и лицо его прояснялось.
— О! — подыгрывал я. — Можно потрогать?
Жиляев пододвигал ближе. Наслаждайся!
Я прикасался с почтением:
— О, какая кожа.
Жиляев был счастлив. Взгляд его вдруг падал на телевизор. О чем-то толковал с экрана Александр Мостовой.
— Во! — победно указывал пальцем Жиляев. — Я Сашку вот таким помню!
Указывал рукой куда-то в район ботинок.
— Еще в «Спартаке» — то его не было!
— А где ж был? — удивился я. Мне казалось, в «Спартак» Александр попал прямо из яслей.
— Я «Красную Пресню» курировал. Помогал команде. В стыках за выход в Первую лигу попали на «Кяпяз».
— С мешками денег.
— Совершенно верно. Команда у нас приличная была, но я все-таки попросил Колоскова, чтобы прислали приличного судью. Порядочного. «Хорошо, — отвечает. — Будет судить вас Жук из Минска». Приезжаем — обстановка! За два часа до матча стадион битком, и еще столько с билетами идут. Каким-то чудом я в судейскую проник, чтоб заполнить протокол... То судейство даже ужасным не назовешь. Хуже.
— Жук на вас большое впечатление произвел?
— Близкое к неизгладимому. В той команде играл парень, которого вместе с Мостом в юношескую сборную приглашали. И Сашку держит: «Что ты все стараешься? Все равно через пять минут пеналь получите...» И точно! Якобы Мостовой кого-то сбил, так 0:1 — и сгорели. Идем с Жуком рядом после игры: «Да-а, а Вячеслав Иванович мне говорил, что судья будет порядочный...» Время уезжать — Мостового нет. Дверь в номер заперта. И рынок весь оббегали, и город — нигде нет. Как-то дверь я открыл, а Сашка лежит на кровати и плачет! Рыдает!
— Ну и дела.
— Насилу его усадили в автобус. Успокоиться не может: «Как же? Мне же сказали, а я ничего не сделал...» Казалось, что из-за него проиграли.
**
...Кабинеты у Жиляева менялись, шефы тоже. Молодой спартаковский президент, рассчитавший самого Романцева, не пощадил и Жиляева. Но вскоре вернул: никто кроме Валерия Владимировича бумажную работу не вытягивал. Таня Сарсания, сестра лучшего нашего агента Константина, отвечала в Лиге за заявки. Про Жиляева вспоминала не так давно с большим юмором. В каждом слове того рассказа проступал настоящий Валерий Владимирович. Мне казалось, вижу его перед собой.
— Больше всех смуты вносил Валерий Владимирович! — рассмеялась Таня.
— О, это легенда. Даже портфель его — фрагмент былин.
— Мы-то этот портфель как никто помним! А еще его прическу — две волосины в шесть рядов. Поначалу зачесывал на один бок. Если волнуется или ветер, все это колышется... Первые три года Валерий Владимирович был еще ничего, но в последнее время с серьезными странностями. Все забывал. Сядет рядом со мной, поставит в ноги портфель. Вдруг вскочит: «Портфель! Где мой портфель?!» — «Да вот же он...» — «Уф-ф... Слава богу! Я уж думал — все, украли!»
— Неплохо.
— Жиляеву все было по фигу, любая очередь. Ему вслед: «Валерий Владимирович, здесь люди ждут!» — «Какие люди? Зачем? Я заслуженный человек!» Даже голову не повернет.
— Не поколотили его?
— Поначалу бухтели. Потом я уж стала предупреждать: «Ребята, я сейчас быстро все сделаю. Не нервничайте! Клянусь, мы все успеем. Он же нам всем вынесет мозг, не даст работать...»
— Узнаю Валерия Владимировича.
— Как-то приехал Витька Шекемов из Нальчика. Заявлять команду. Здоровенный, громогласный, кудрявый! Усатый! Еще и седина такая — соль-перец!
— Как формулируете.
— Вешает свою куртку XXXL. Тут прителепался Жиляев, вешает рядом свою. Такую же, но на три размера меньше. Я быстренько все ему оформила, он портфельчик берет, куртку набросил сверху...
— Догадываюсь, что было дальше.
— Из соседнего кабинета выходит Шекемов и видит, что Жиляев чешет к выходу в его куртке. Кричит: «Э-э! Уважаемый, подождите!» Жиляев от него отмахивается, отпихивает руку, выкрикивает фальцетом: «Что такое, что такое?» — «Куртка-то моя!» — «Ты что, ты что... Моя! Ты меня не трогай!» А мы рядом все умираем.
— Надо думать.
— Витька с него еле куртку содрал, мне уж пришлось вмешаться: «Валерий Владимирович, вы все перепутали! Вон ваша-то!» — «Ой... Да? Ну, извини, извини...»
Без работы
Валерий Владимирович Жиляев прожил удивительную жизнь. Может, и не желал того, но приключения к нему липли. Он изо всех сил делал вид, что приключениям не рад. На самом деле все было иначе. Он был счастлив в кипящем котле под названием «Спартак».
Последний рабочий день в этой команде, полагаю, стал для него трагедией. Больше никто Жиляева не видел на стадионе. Я спрашивал. Портфель от Егора Титова задвинут был в какой-то пыльный угол. Возможно, сейчас окажется в спартаковском музее.
Многим вчерашним сослуживцам казалось, что отставленный из футбола Жиляев скончался. Быть может, так оно и было. Есть люди, которые умирают задолго до смерти, оставшись без работы и любимого «Спартака». В этом и горе их, и счастье.