«Я аккуратен со словом «друг»
В начале 2000-х мне казалось, что будущее за ними, сыновьями великих тренеров. Я напрашивался на интервью к Василию Тихонову и Владимиру Юрзинову-младшему. Возвращался совершенно очарованный.
Умные, деятельные, полные планов. А какие обаятельные!
В ту пору ходили разговоры, будто два молодых тренера не переносят друг друга. К моей радости, ни один из них версию не подтвердил.
Василия Тихонова я даже спросил напрямую: «Говорят, насколько дружат отцы, настолько же друг друга не переносят сыновья. Вы и Юрзинов-младший».
Тот поперхнулся чаем.
— Бред! У нас с Володей-младшим прекрасные отношения! Оба выросли в Риге, оба работали в Финляндии. Правда, потом разбросало — он живет в Финляндии, у меня дом в США. Редко видимся. Володя приятный человек.
— Среди российских тренеров есть человек, которого можете называть другом?
— Я аккуратен со словом «друг».
— То есть?
— Друг может быть один. Или два. Вот у меня как раз два — и никакого отношения к хоккею они не имеют.
20 лет спустя
Прошло 20 лет.
Юрзинову-младшему 59 лет. Даже писать «младший» как-то странно. То тренирует, то подолгу в стороне от большого хоккея. Тренерская карьера точно невыдающаяся. Сведения в Википедии обрываются на сезоне-2019/20.
Мне жаль — потому что Владимир Владимирович мне был крайне симпатичен.
Судьба Василия Тихонова — настоящая трагедия. До сих пор вспоминаю, как разбудили меня ранним звонком коллеги из хоккейного отдела: «Тихонов умер! Вы же общались — напишешь?»
Виктор Васильевич был, конечно, стариком, но вполне крепким. С бодрой поступью. Хоккей не пропускал. Что это он?
— Да нет! — прервали мои вялые размышления коллеги. — Не Виктор Васильевич — Вася!
Бо-о-же! Вася?! Как так?
Уж Вася-то был могучим мужиком. Подкову разогнет руками. При всякой встрече с таким задором рассказывал о своих увлечениях, что я радовался: можно же жить в пятьдесят с лишним так ярко, полноводно.
Я заглядываю на Ваганьково, прохожу мимо главной аллеи. Где, понятно, Виктор Васильевич. Иду в самую глубь, где кусочек погоста примыкает к каким-то рельсам, а живых не встретишь. Очень уж долго идти.
Вася, Василий Викторович Тихонов там. В очень неплохой компании. Здесь Александр Градский, Святослав Бэлза, режиссер Арцибашев, артисты Шалевич, Филозов...
Каждый раз думаю — Василий Викторович, ну как же так? Куда вы торопились?
«Упал с четвертого этажа...»
Смерть сына подкосила и Виктора Васильевича — с того момента был легендарный совсем потухшим. Доживал.
Большие люди ЦСКА и «Роснефти» таскали его на хоккей, где он вымученно улыбался из самой главной ложи. Но это был совсем не тот Тихонов, которого я знал. Никто о смерти сына при нем не заикался, это ясно. Но смотрели с состраданием — и Виктор Васильевич понимал, о чем это сострадание.
Время спустя мы с Сашей Кружковым поговорили с ближайшим другом семьи Тихоновых еще рижских времен Валерием Гущиным. Он и рассказал, как семья Тихоновых переболела те дни.
— Слезы Виктора Васильевича я видел один раз. Когда в августе 2013-го погиб сын. Мне позвонили в половине седьмого утра: «Вася Тихонов умер. Упал с четвертого этажа. Как найти Виктора Васильевича?» Я первым делом набрал Максиму Алексееву, который почти двадцать лет был водителем Тихонова. Макс все знал и мчался к Тихоновым на дачу. Крикнул в трубку: «Догоняйте». Я умылся и сел за руль. Но до дачи не доехал.
— Почему?
— До Тихонова кто-то дозвонился, сообщил. К приезду водителя они уже были наготове. В районе Голицыно Макс со встречной полосы помигал мне фарами и притормозил у обочины. Я развернулся, рядышком припарковался. Открыл дверь. Тихонов сидел впереди и плакал. Честно говоря, я больше беспокоился за Татьяну Васильевну. Но она держит горе в себе. Позже сказала мне: «Если б еще я сломалась, Вите было бы совсем тяжело...»
Что случилось в квартире на Новом Арбате, почему Василий выпал из окна, рассказал нам другой товарищ Виктора Васильевича — главный селекционер советского хоккея Борис Шагас:
— Поселился Вася на Новом Арбате. Собирал всякие ружья, и не только старинные. Он человек состоятельный, много чего было в квартире. Вдруг начали реставрировать дом — затянули пленкой, леса поставили... Так по этим лесам умудрились к Васе в окно влезть! Но, видимо, испугались сигнализации, быстро ушли. Не успели вычистить. Василий все боялся, что будет продолжение. А он же с командой работает, постоянно в разъездах. Чтоб перестраховаться, строительную сетку надумал срезать. Причем трезвый был. Наверное, оступился. Упал с четвертого этажа, нашли уже мертвым.
— Виктор Васильевич переживал жутко.
— Ой, как плакал... Васю обожал, помогал ему во всем. Единственный сын! Татьяна Васильевна еще как-то держалась, она женщина суровая. А на Виктора страшно было смотреть.
— На глазах сдавал?
— Да. Положили в больницу. В какой-то момент вроде на поправку пошел, уж выписывать собирались. Вдруг резкое ухудшение, реанимация, и все. Похоронили на Ваганьковском, на центральной аллее. Памятник чудесный — в виде стелы из двух хоккейных клюшек, перед ними портрет Тихонова на фоне российского флага, внизу шайба из гранита.
«Сразу пять клубов выходят на моего агента!»
Виктор Васильевич всегда мне говорил: «Вася — очень сильный тренер! Сильнее меня!»
Я поддакивал — не особо веря. Но сегодня вспоминаю наши разговоры с Васей, вспоминаю энергетику Василия Викторовича — и не понимаю, почему он так и не стал большим тренером. Пусть не как отец, но хотя бы главным и в одном клубе надолго.
Почему не стал? Необъяснимо! Должно быть, все как в древнем анекдоте от Никулина: «Выходит поезд из точки А. Навстречу ему двигается поезд из точки Б. Едут, едут — и не сталкиваются! А почему? Не судьба».
В 2003-м только вернувшийся из странствий по миру Василий Викторович кипел. Казался вулканом. Готовился покорять российский хоккей — и не сомневался, что все будет отлично. Все карты на руках. Кто помешает? Да никто!
Мы сели в старом дворце ЦСКА. Смотрели на опустевший лед. В забывшей вкус побед команде ЦСКА Василий помогал отцу.
— Готовы были сейчас столкнуться с чисто русскими особенностями характера?
— Конечно — и столкнулся! Расхлябанность и лень. Две вещи, — горячился Тихонов. — Много талантливых ребят, которые не хотят быть профессионалами. Которым хватает того, что есть. Мы поставили велотренажеры, как в НХЛ, — приходите, занимайтесь! Поначалу — никто не приходил. В зале пусто. Сейчас, правда, что-то меняется... Мне хочется помочь ребятам стать миллионерами. Это реально. Мой-то дом в Сан-Хосе, я его купил в 95-м году. Отличный дом, с бассейном, у жены японский сад — приходит садовник, специально привезли из Японии пятидесятилетние сосны. Дивное место с водопадами. Если научиться работать — будет все...
Его еще толком не начали изводить сравнениями с отцом — но Василий заранее раздражался параллелям.
Я заводил разговор издалека, вкрадчиво:
— У Виктора Васильевича привычка — на ночной столик класть тетрадь и карандаш. Если во сне мысль придет — записать, не забыть...
— Я совершенно другой человек и тренер! — закипал Василий. — Я тренер западного направления — поэтому интереснее наш союз. Его опыт, моя западная практика... Кто-то из наших ребят готовит себя к НХЛ, а мне взгляда хватит, чтобы сказать — попадет он туда или нет. Я видел изнутри все требования. Для ребят мое пребывание в ЦСКА — огромный плюс.
— Когда почувствовали, что Виктор Васильевич вас воспринимает всерьез — как тренера? — не отставал я.
— Наверное, когда начали играть друг против друга. В 91-м у него еще играл Буре, Зубов — и он мой клуб из Пори обыгрывал. А последние результаты — поровну. Расходились миром. Зовет: «Здесь поднимается хоккей, появились люди, которые заинтересованы...»
— «Надо осваивать рынок»?
— Нет-нет, говорил только об интересе к хоккею. Он хотел со мной поработать, я хотел с ним — взаимный интерес... Сначала я приехал, когда команда выходила в Суперлигу. А потом оформилось решение — работать вместе. Перед контрактом в Швейцарии у меня было 12 предложений! Четыре из Финляндии, два шведских, три немецких, два швейцарских... Сейчас примерно 10 вариантов. До России дойду — просто рассказываю, как у меня поставлено дело. На меня работают несколько адвокатов. Это раньше я начинал все сам...
Есть два представителя — притом что все переговоры веду сам. Один занимается только Финляндией и Швецией, сам живет в Стокгольме. Другой занимается Германией, Швейцарией и Австрией. Живет в Швейцарии. Плюс у меня швейцарский адвокат, который «закрывает» все дела, которые возникают по судам. Еще два представителя, которые работают по Америке, один по контрактам, другой по налогам. Группа из пяти человек. Я очень осторожный человек, со всеми договор — никакого месячного жалованья, но всякая работа оплачивается. Если захочу контракт в какой-то стране, мне не надо обзванивать клубы — через представителей все знают, что Тихонов свободен.
Как я попал второй раз в Финляндию? Агент начинает переговоры, мне звонят журналисты из Турку: «В самом деле хочешь приехать? Можно об этом написать?» — «Пожалуйста...» Наутро газеты с первой полосой: «Тихонов возвращается. В какой клуб?» Через два часа — то же по телевидению. И сразу пять клубов выходят на моего агента! Тогда понял — работой по всему миру я лет на десять обеспечен. Проблем нет. Но отец приглашал, приглашал: «Приезжай, помоги...» Мы никогда не работали вместе!
«Я вложил в сына более полумиллиона долларов»
Шли годы — большого прорыва в карьере Василия Викторовича не происходило. В голосе начинали звучать чуть раздраженные нотки — чего я не замечал прежде.
А великий папа, Виктор Васильевич, все настойчивее, все тверже повторял перед диктофонами и камерами: «Василий — отличный тренер. Сильнее меня». Но уже без восклицательных знаков. Уже интонационно не удивляясь такому жизненному повороту — и оттого неясным казалось, кого он убеждает. Себя или нас.
Помню, мы встретились с Василием в Омске. Кому-то он помогал. Может, даже Сумманену.
Сели, поговорили. Я удивился еще одному наблюдению — говорить научился Василий Викторович чуть вкрадчивее.
Через полчаса поймал себя на мысли — если прежде всякий разговор Тихонов-младший сводил к хоккею, то теперь охотно толковал о чем угодно. Порой даже уходил от хоккея. Что-то в нем изменилось.
Мы вспоминали сына Витю, еще не заработавшего имя в нашем хоккее. Но бывшего уже на подходе.
— До 17 лет в Штатах за обучение хоккеиста платят родители. И платят немало! — радовал меня новостями Василий Викторович. — Я, допустим, вложил в сына более полумиллиона долларов. Тренировки, переезды — за все платишь сам...
— И сколько стоит тренировка?
— Около 40 долларов. В Америке нет такого, как у нас: клуб, а при нем юниорская команда. Витя играл в клубе «Черные ястребы». Там все, начиная от президента, — волонтеры, то есть работают бесплатно. А у тренера в этой команде обязательно играет сын, иначе зачем ему тратить время? Тренировки проходят там, где есть свободный лед. Сегодня — здесь, завтра до катка надо ехать 50 километров, послезавтра — 100. Жена семь лет возила сына на игры и тренировки. За это время накрутила на машине 200 тысяч километров. Выработала полный ресурс нашей «Хонды».
— У вас есть американский паспорт?
— Да. Я человек основательный. Сейчас мне работать проще. Я знаю, что в Америке дом, семья и дети устроены. А сначала... Первый мой контракт с «Сан-Хосе» был небольшим — 80 тысяч долларов в год, минус 40 процентов налоги. Я не чувствовал себя защищенным. Не дай бог выгонят — куда ехать? Советский Союз развалился. Поэтому сразу подал документы на грин-кард. А потом паспорт получил. Удобно. Передвигаешься по миру безо всяких виз.
— Что в вашем американском доме главный предмет гордости?
— Коллекция оружия.
— Ого. И какое предпочитаете?
— Французское — 1840-х годов. Плюс Первой мировой войны. Много читаю об истории оружия. У меня есть очень любопытные экземпляры. Например, шесть маузеров. У двух — позолоченные курки. Выпустили такие маузеры в 30-е годы как подарочный вариант. Их всего 300 штук, два — у меня. Причем покупаю только те, где совпадают номера на каждой детали. Немцы делали такие. Маузер ведь можно разобрать, как конструктор Lego. Есть у меня, конечно, и российское оружие. Пистолет ТТ 1945 года, наган. Другое направление — браунинги. В основном бельгийские. Но там на деталях, помимо номеров, должны совпадать еще и буквы. Как-то купил два браунинга. Один 1940 года — «High-Power» называется. В идеальном состоянии. А другой изготовлен на том же заводе, но год спустя, когда Бельгию оккупировали нацисты. Шла война, и оружие старались производить быстро. Это чувствуется сразу.
— В чем разница?
— Обработка совсем иная. Второй пистолет сделан более грубо. Из последнего пополнения коллекции — винчестер, которому 110 лет. Прицел у него крепится сбоку, что позволяет увеличить дальность выстрела. Напоминает снайперскую винтовку. Купил в Америке у знакомого коллекционера. Он уже в возрасте и всю жизнь собирает винчестеры конца ХIХ — начала ХХ века. Стоят они от 50 до 100 тысяч долларов. Некоторые даже поднять тяжело — к примеру, те, что выпускали для охоты на слонов или гризли. Их же с одного выстрела надо уложить. Столько оружия, сколько дома у этого деда, я больше ни у кого не видел.
— Зачем он вам продал винчестер?
— Вот и я спросил о том же. В ответ услышал: «Понимаешь, я достал такой же. Но у тебя выпущен в 1903 году, а мой — в 1885-м. Твой в лучшем состоянии. Но этот — для меня дороже. Считается уже антикварным». К слову, свой винчестер я в любой момент могу выставить на аукционе — и спокойно отбить затраты.
— Как вы достаете оружие?
— Езжу на «Ганшоу». Это оружейная ярмарка, которая раз в месяц проходит в разных штатах — Калифорнии, Аризоне, Неваде. Представьте площадку размером с каток. Люди там за место платят 85 долларов и раскладывают на столах оружие всех видов. И вот ты ходишь, выбираешь, договариваешься о цене. Правда, если узнают, что живешь в Калифорнии, могут и не продать.
— Почему?
— Это самый строгий штат в том, что касается покупки оружия. Каждое необходимо зарегистрировать, сдать отпечатки пальцев. Помогают специальные дилеры, которые связываются с полицией. После того как собрал все бумаги, отправляешь их в столицу штата — Сакраменто. И ждешь разрешения.
— Где храните оружие?
— Дома специальный сейф. Ростом с человека и весом в 700 килограммов.
— С чего началось увлечение?
— У меня приятель работал в полиции, наши дети с пяти лет в одном звене играли. Вместе с коллегами он часто приглашал на полицейское стрельбище. Они привозили свое оружие плюс то, что осталось от родителей, — карабины, старинные, с особыми пулями. Стрелять мне нравилось, но вскоре захотелось иметь что-то свое. Сперва за 400 долларов купил новый револьвер «Ruger». Так и втянулся. Впрочем, современного оружия у меня мало.
— Есть что-то, что очень хотите, но пока не можете себе позволить?
— Жалко, автомат времен Первой мировой купить не могу. В Калифорнии запрещено автоматическое оружие. А вот, допустим, в Аризоне таких ограничений нет.
**
Василию Викторовичу исполнилось бы 13 мая 66 лет. Каких-то 66. Жить да жить! Ну и наслаждаться — домом в Сан-Хосе, японскими соснами. Быть может, получил бы шанс поработать главным тренером. Глядишь, и зацепился бы.
На 66 лет получал бы в дар новый маузер. Взвешивал бы на руке, любовался. Представлял его сложный путь. Воображения у Василия Викторовича хватало, чтоб представить многое. Каждая царапина на маузере переплелась бы с легендой.
Дурацкая, нелепая история с балконом на Новом Арбате все подытожила.
Живет ли кто-то в этой квартире сейчас?
***
С Васей мы встретились за год до смерти. Присели в каком-то темном уголке неподалеку от кабинета папы.
Василий Викторович прислонил клюшечку к стене, смотрел устало. Вот этого я прежде в нем не замечал — усталости.
Вдруг вздумав подыграть семейной легенде, я кивнул в сторону отцовского кабинета:
— Виктор Васильевич всякому журналисту говорит по секрету, что вы как тренер — сильнее его. Верите?
— Нет. Отец лукавит, — ответил Василий равнодушно.
В этом равнодушии не было ничего напускного. В оттенках равнодушия я разбираюсь очень хорошо.
— Когда видели Виктора Васильевича особенно растроганным?
— В тот день, когда внука признали лучшим нападающим чемпионата мира. Не до слез, но... Но...
Василий Викторович сделал неопределенное движение лицом. Стало понятно — вся семья Тихоновых живет успехами младшего Витеньки. Тот действительно был замечательным хоккеистом.
— Моя мечта — полистать блокноты Виктора Васильевича из 70-х. Когда только возглавил ЦСКА. Ведь описывал же там все свои сомнения, — лез и лез я в душу. Но натыкался на странную стену.
— А я отцовские блокноты не читал никогда, — пожал плечами Василий. — Все-таки это его личное. Вот какие-то упражнения из его блокнотов могли обсудить. Да и то если он сам предлагал. Я не лез.
— Помните, когда стали свидетелем особенной популярности отца?
Лицо Василия Викторовича чуть прояснилось. Даже мелькнуло что-то, напоминающее улыбку.
— Парад Победы! На Красную площадь попасть сложно, нужны особые пропуска. Никогда у отца этого пропуска не было. Просто шел — и все перед ним расступались. Ни одного парада не пропустил. Еще и успевал к Большому театру, там встречался с однополчанами своего отца. Моего деда. Помню момент, когда эти старики хотели положить цветы к могиле Неизвестного солдата, а пробиться сложно. Так отец их всех провел. Потому что перед ним, как обычно, раздвигали все барьеры...