Нерон IV
Прошло всего 10 лет, как не стало Виктора Васильевича Тихонова. В воскресенье стянут занавесочку с памятной доски на доме, где прожил последние годы великий тренер. Большая Грузинская, 39 — теперь этот дом официально в списке самых значимых для города.
Порой кажется, что эпоха Тихонова — позапрошлый век. Сколько всего прошло!
Но вдруг вспоминаю, как выходил вечером из нашей старой редакции возле Тишинской площади — и встречал вдруг Виктора Васильевича, выгуливающего пуделька. Узнавал не я один, оглядывались на Виктора Васильевича многие. Кто-то принимал Тихонова за Вячеслава, кто-то за космонавта. Сам смеялся, рассказывая: «Подходят, спрашивают: «Как там?» — и на небо указывают. Отвечаю: «Я туда не тороплюсь...»
...Все пудельки в его семье звались Неронами, менялась лишь цифра — дошло, кажется, до Нерона Четвертого. Похожи они были на физиономию словно родные братья. Так что немудрено было перепутать Четвертого со Вторым.
Да и Виктор Васильевич не слишком менялся. Что позволяло надеяться — он будет жить вечно. Как же мы без Тихонова? Мне кажется, это было вчера — настолько выпуклы воспоминания. Так хорошо я помню его голос.
Последняя встреча
Я вспоминаю, как Виктор Васильевич подъезжал к служебному ходу старого армейского дворца на черном «Мерседесе». Это тоже воспоминание необычайно живое — помню не только рукопожатие Тихонова (не вполне осознающего, кто я такой), не только цепкий взгляд.
Помню озноб того дня — дожидался с полчаса кого-то у двух автобусов ЦСКА. Мы перебросились парой слов с Виктором Васильевичем. Стоило запомнить этот день хотя бы потому, что это была последняя встреча.
Сегодня мне не хочется вдумываться, что и дворца-то давно нет, и серебристых елей, которые сажал Василий Сталин, тоже. Все это даже не в прошлом — а позапрошлом. Но я закрываю глаза — и переживаю кусочек этого дня заново.
Этот день переплетается с другим, летним. Когда одновременно с Виктором Васильевичем загружался в вагон до Риги — с радостным удивлением подмечая, что все проводницы его знают, радуются встрече. Да и он всех знает. Так же, как меня, — не по имени, но в лицо. Занимал с Нероном купе СВ.
По Риге, сладкому городу, Виктор Васильевич мог водить экскурсии. Не повторяясь в рассказах о прошлом.
Юмористические истории
Десять лет назад Виктор Васильевич занял достойнейшей место на главной аллее Ваганьковского кладбища — вдали от сына Васеньки, которого любил безмерно. Если б не трагическая кончина Василия Викторовича — быть может, старший Тихонов жил бы до сих пор. Но та история с падением из окна лишила жизни сразу двух Тихоновых. Виктор Васильевич с того момента растерял смысл держаться дальше. Отыскивать силы на новый и новый день. К чему?
Василий — в дальнем углу того же Ваганьковского кладбища. Там все ухожено — даже не представляю, кто так следит. Мама совсем старенькая, сын Витя в Штатах.
Порой мне кажется, что Виктор Васильевич жив и при делах, — столь четко расчерчен хоккейный мир сегодняшнего дня на друзей и недругов. Друзья говорят о Тихонове негромко — но нежно. Их почти не слышно. Но я точно знаю, что друзей много.
Недруги в воспоминаниях яснее, остроумнее. Подкрепляют свою ненависть юмористическими историями. Голоса их звучат куда громче. Их рассказы действительно забавны.
Отец Хомутова
Мы как-то сидели с Виктором Васильевичем в крохотном кабинете того самого старого дворца ЦСКА, на первом этаже. Если Тихонов был на месте — дверь была полуоткрыта всегда. Словно приглашая любого.
Вспомнили одного из тех хоккеистов, который к Тихонову скверного отношения не скрывал.
Виктор Васильевич усмехался, вспоминая, как делал из него большого игрока. Да это ладно — еще и отмазывал от уголовного дела. Подключив все свои связи в ведомстве товарища Андропова. Спасал не человека, а необходимого ЦСКА и сборной хоккеиста — но разве это что-то меняет?
Иногда я думаю: может, это нормально, что хоккеисты ненавидят того тренера, который гонял их, выжимая все соки? Думаете, сильно любили Тарасова? Умирающий Иван Трегубов завещал, чтоб Тарасов не появлялся на его похоронах. Уже закончивший Евгений Мишаков, завидев Тарасова на аллейке ЦСКА, начал срывать с себя все золото — цепочку, перстень. Сунул в руку случайному человеку, оказавшемуся рядом. Лишь бы Тарасов не увидел, не изругал. Этот огромный человек, Евгений Дмитриевич, дравшийся на льду одновременно с несколькими соперниками, был пропитан страхом.
Наверное, иначе и нельзя было. Либо боятся — либо команды нет.
Не знаю, прав ли был Виктор Васильевич в своей жесткости. Знаю другое — не было бы дисциплины, вылетел бы из ЦСКА Тихонов через год-другой. Думаю, и до Лейк-Плэсида не дотянул бы. Как вылетел всепрощающий, великодушный, чудесный Константин Локтев, которого все любили.
То поколение не любивших Тихонова козыряло историей: «Ты знаешь, как Виктор Васильевич не отпустил Хомутова к умирающему отцу? Сказал: «Чем ты ему поможешь? Ты что, доктор?»
Мне хотелось однажды расспросить самого Хомутова обо всем этом — и я дождался своего часа. Хомутов приехал тренировать ХК МВД. Помню, явился к нему с заслуженным корреспондентом Леонидом Рейзером в какой-то пансионат, сидели в полутемной комнатушке. Спросил и про ту историю.
Хомутов грустно усмехнулся:
— Отец умер в 84-м. Переболел, на льду работал с детьми. После тренировки стал снимать коньки в старом ярославском дворце, нагнулся — и получил обширный инфаркт. Отвезли в больницу в тяжелом состоянии, родственники мне позвонили, рассказали... И я помчался из Москвы к нему, в ярославскую реанимацию.
— Виктор Васильевич как отреагировал?
— Чем, говорит, ты ему сейчас поможешь? Но я собрался — и уехал, никого больше не спрашивая. Потом отцу стало получше, сам меня выпроводил в Москву. Нам как раз со Свердловском играть предстояло. А через два дня умер.
Витюша
Для кого-то Виктор Васильевич Тихонов — «Витюша». Такие люди еще живые. Владимир Юрзинов меня когда-то поразил нежностью интонаций, стоило вспомнить его старого товарища по хоккею.
Прошло почти 20 лет с того разговора. Я отыскиваю в компьютере давнее интервью. Читаю про себя по ролям, разными голосами — собственным и юрзиновским:
— Была у вас мечта — поехать с Тихоновым в НХЛ. До сих пор уверены, что что-то выиграли бы?
— Да вы понимаете, я вот это «выиграли» не совсем понимаю... Охладел к этому.
— Но пошло бы?
— Вот в этом я уверен! Во всяком случае это было бы ново. Ново для всего мирового хоккея. А как получилось бы — этого никто не знает... Хотя — почему не знаю? Я знаю! Сколько я уже работал с теми же методами и направлениями — и получалось же! Так почему у нас в Штатах не получилось бы? Если получилось в Финляндии — чем отличается Америка? Знания и опыт у нас были колоссальные...
— Виктор Васильевич не решился?
— (После паузы.) Да. Я думаю, да. Не то что Витюша «не решился» — эта идея его в этот момент не настолько увлекла, понимаете?
— А вас?
— У меня к тому моменту уже был опыт работы за рубежом.
— В тот момент для хоккеистов наших НХЛ была мечтой. А для вас — нет?
— Я просто думал, что мы могли сделать много нового и интересного. Ориентируясь на наших ребят. Была мечта — и хорошо хоть, что была...
— Все тяжелое, что пишется про Виктора Васильевича, воспринимаете болезненно?
— Я устал удивляться — разве про Боумена такое напишут? Только мы себе позволяем! Я считаю, что это дурной тон нашего времени. Пройдет время, все это схлынет — останутся только победы. Будут совсем другие воспоминания о той сборной, в которой столько лет работали Виктор и я. А пишут... Кто пишет? Лучше подумайте, сколько людей живет воспоминаниями о той команде!
Прошло несколько лет — мы с тем же Юрзиновым встречались уже для «Разговора по пятницам». Снова услышали то же — «Витюша»...
— С Витюшей мы встретились уже в московском «Динамо», — рассказывал Владимир Владимирович. — Я туда пришел в 17 лет, а в 21 стал капитаном. Хоть все вокруг были старше меня.
— К какому разговору с Тарасовым часто возвращаетесь памятью?
— Он не уставал повторять: «Володя, обязательно подготовь звездного игрока. Тогда останешься в истории». Золотые слова. А в начале 90-х мы с Витюшей ушли из сборной. Федерация выбирала нового тренера, на заседание пригласили и Тарасова. Мне он потом сказал: «Хотел тебя предложить главным. Но ведь знаю, что ты в помощники сразу возьмешь Тихонова! Поэтому промолчал».
— В НХЛ вас приглашали?
— Меня одного — нет. Был вариант поработать там вместе с Тихоновым. Говорил ему: «Давай попробуем. Что ты здесь сидишь?» Но не сложилось.
— Тихонов сказал, что от отъезда в Америку его удержала любовь к отчизне. А нам кажется — страх перемен. Как думаете вы?
— Давайте будем верить Тихонову.
— Тихонов перед сном непременно клал на тумбочку у кровати блокнот. А вы?
— До такого не доходило. У Витюши блокноты, а у меня — тетради. Ох, сколько же их скопилось! Я же и во время матча все записывал. Помню, в чешской газете заметку про меня озаглавили: «Чаровний записник».
— Ваш сын, тоже тренер, проявил интерес к этим тетрадям?
— Да выкинуть их давно пора! Никому они уже не нужны...
Аквариум с карамельками
Кстати, про блокноты. Однажды имел счастье заглянуть в блокнот Виктора Васильевича. 1980 год. Описывает тесты в ЦСКА — где у всех ветеранов показатели лучше, чем у молодых. Что-то невероятное, необъяснимое.
Быть может, поэтому Виктор Васильевич никому эти записи не показывал — не в силах был сам объяснить некоторые вещи. Так к чему плодить домыслы?
Помню, как озирались мы с Сашей Кружковым в кабинете Виктора Васильевича. Растерянно жевали карамельки, которых у Тихонова на столе — целая ваза. Больше похожая на аквариум.
На каждой полочке поблескивала медаль. Если не медаль, то значок. Предположили — здесь не самая значимая часть собрания.
Конечно же, угадали.
— Все самое ценное — дома. Целый шкаф.
У нас было выписано на листочек — у пары Белоусова — Протопопов за жизнь скопилось 22 килограмма медалей.
Старенький Виктор Васильевич отреагировал тотчас — и мы поняли, что у него, великого аккуратиста, все под контролем. Даже вот такие мелочи. Легко представили, как вдруг, просветлев от идеи, складывает их все в хозяйственную сумку. Взвешивает на странном крюке, который есть в любом доме. Безмен, правильно?
В самый важный момент сумка рвется под напором благородного металла — но все ж цифра зафиксирована внимательным оком полковника Тихонова.
А вот сейчас перед нами поднял со значением палец:
— У меня 30!
Мы смотрели на него с нежностью. Величайшим почтением. Его любезность, пододвинутый ближе аквариум с конфетками не позволяли замылить, заиграть собственное «ах».
Ах, какой же человек напротив нас! Верили и не верили.
Нам казалось, его тянет на лед. Пожалуй, мы были даже уверены. Виктор Васильевич сделал вид, что все не так.
— Нет. Не тянет. Времена-то сейчас другие. Тарасов незадолго до смерти возился с пацанами пяти-шести лет. Говорит одному: «Ты будешь играть в ЦСКА!» А тот глазами хлопает: «Я о «Торонто» мечтаю». Тарасов чуть на пол не сел.
— Не лукавите, Виктор Васильевич? Действительно не тянет?
— Нет. На меня здорово повлиял разговор с Евгением Гинером, моим другом. «Хватит, — говорит, — думать об очках, голах, секундах. Поживи для себя. Ищи преемника». Незадолго до этого у него тренер умер, Садырин. Сразу после той беседы я стал перебирать варианты. Сначала отпала кандидатура Касатонова, потом еще одного молодого тренера. Тот согласился было, но передумал. Сказал: «Не могу свою команду бросить». Я его не понял, если честно. Говорю: «Милый мой, ты ж профессионал...» И вдруг в кабинете Гущина у меня озарение. Наберите-ка, прошу, Швейцарию. Так в ЦСКА появился нынешний тренер. Который и на роль помощника был готов приехать с огромным удовольствием, а когда узнал, что главным зовут, — обомлел!
Речь шла о Вячеславе Быкове. Тогда еще молодом тренере. А сейчас — опытном. Возможно, даже закончившем.
Стариковские слезы
Кто был на похоронах Василия Тихонова, тот помнит ужас, творившийся с Тихоновым-старшим. Бессильные стариковские слезы. Никто не решался задерживаться надолго возле Тихонова со словами утешения. Ясно было — не услышит.
Прошло время — убедили мы дать интервью одного из самых влиятельных людей нашего хоккея 80-х Бориса Шагаса. Услышали совсем неожиданную деталь — оказывается, Виктор Васильевич категорически не желал перебираться из Риги в Москву. Ни ЦСКА, ни сборная нужны ему не были. Вел себя как тот самый молодой тренер, которого десятилетия спустя попрекнет за отказ принимать ЦСКА: «Милый ты мой, ты ж профессионал...»
Я перечитываю те кусочки из интервью — и снова в моих ушах интонация Тихонова, Шагаса. Ощущение, что прикасаюсь к чему-то грандиозному. Перечитайте и вы:
— Жил Виктор Васильевич на Тишинке, рядом с нашей старой редакцией. Часто его там встречали с пудельком.
— С Нероном-то? Да... Прежде была двухкомнатная квартира на улице Горького, в сталинском доме. Получил, когда еще за ВВС играл. А вернули его из Риги — надо улучшать условия. Одну квартиру показывают — не нравится. Другая — тоже.
— Привередливый?
— Да нет, я бы не сказал. Не его черта. Совершенно не меркантильный. Но вот не нравится и все. Много квартир пересмотрели, пока на этой не остановились: «То, что нужно!» А рижскую переписали на Василия, сына.
— Кто сейчас там живет?
— Не знаю. Супруга Васи за границей... Вообще-то Виктору Васильевичу не хотелось из Риги уезжать. Там его опекал большой человек, условия создал шикарные. Все схвачено. Татьяна Васильевна и сын тоже устроены.
— Это кто ж опекал?
— Министр внутренних дел, генерал. Потом с женой развелся — с должности мгновенно сняли. Мощной поддержки у Тихонова не стало. Хотя продолжал помогать первый секретарь латвийского ЦК.
— От московских генералов отбить не смог?
— Если генералу Соболеву еще можно было противостоять, то маршалу Устинову — никак. Тот лучший друг Брежнева!
— Сам Устинов вмешался?
— В том-то и дело. Виктор Васильевич отправился к Андропову искать защиты. Я, говорит, хочу работать в Риге и со сборной. Помогите остаться там. Но Андропов-то неглупый человек. Если министр обороны с Брежневым в обнимку ходит, все вопросы решили — что ему лезть в эти дела?
— Трезво.
— А смягчил Тихонова Сыч. Дальше во всем помогал. В итоге перевели в Москву, майора ему пробили. Дослужился до полковника.
— В форме его видели?
— Ни разу! Была ли она вообще?
— Думаете, была?
— Может, где-то висела. На приемы же надо ходить. Однажды спрашиваю: «Где у тебя папаха-то?» Оказалось, ему даже папаху не дали!
— Смех и грех.
— А вы его представляете в папахе?
— С трудом. Когда-то Алексей Касатонов рассказывал — в госпитале у умирающего Тихонова условия были не очень.
— Да что он сочиняет? Отличные были условия. Лучше и не сделаешь. А с каким уважением к Тихонову относились! Сильно его подкосила гибель Васи, сына. Знаете, как он погиб?
— В общих чертах.
— Поселился на Новом Арбате. Собирал всякие ружья, и не только старинные. Он человек состоятельный, много чего было в квартире. Вдруг начали реставрировать дом — затянули пленкой, леса поставили... Так по этим лесам умудрились к Васе в окно влезть! Но, видимо, испугались сигнализации, быстро ушли. Не успели вычистить. Василий все боялся, что будет продолжение. А он же с командой работает, постоянно в разъездах. Чтоб перестраховаться, строительную сетку надумал срезать. Причем трезвый был. Наверное, оступился. Упал с четвертого этажа, нашли уже мертвым.
— Виктор Васильевич переживал жутко.
— Ой, как плакал... Васю обожал, помогал ему во всем. Единственный сын! Татьяна Васильевна еще как-то держалась, она женщина суровая. А на Виктора страшно было смотреть.
— На глазах сдавал?
— Да. Положили в больницу. В какой-то момент вроде на поправку пошел, уж выписывать собирались. Вдруг резкое ухудшение, реанимация, и все. Похоронили на Ваганьковском, на центральной аллее. Памятник чудесный — в виде стелы из двух хоккейных клюшек, перед ними портрет Тихонова на фоне российского флага, внизу шайба из гранита. Могила Васи тоже на Ваганьково...