Февральский вечер
Я смотрю финал Кубка Гагарина — и ловлю себя на странных мыслях. Конечно, я переживаю всей душой за Сергея Федорова. Да и можно ли за него не болеть? Тем более когда знаком лично!
Сергей Викторович — кстати, еще недавно просивший, чтоб называли его просто Сергей, — само обаяние. Светлая личность. Послевкусие у всякого разговора с Федоровым фантастическое.
Но гляжу на Зинэтулу Билялетдинова — и понимаю вдруг: переживаю и за него! Что это? Откуда?!
Лет десять назад и представить себе такого не мог. Зинэтула Хайдарович к репортерам относился настороженно, не верил ни одному из нас — и мы отвечали взаимностью. Теплоты уж точно не было. Стоило Биллу провалить сочинскую Олимпиаду — доброго вслед не написал ни один. Я следил.
Да и сам я с радостью подмечал странности в повадках Билялетдинова. Другие тренеры после пресс-конференций соберут земляков-репортеров в кружок, толкуют еще хоть полчаса, хоть час. Чем тяжелее поражение — тем теплее разговор.
Но только не Хайдарыч! Наш главный тренер с последним вопросом кидался к тайной дверце где-то у кулис — возможно, прорезанной в стенке специально для него.
Все эти уморительные сценки до сих пор перед глазами.
— Хайдарыч! — окликал кто-то.
Билл замедлил шаг, обернулся. Это эксперт Сергей Гимаев хотел что-то сказать с глазу на глаз. Дослушивать Билялетдинов не стал — ускорил шаг. Дверь захлопнулась. А вскоре передал через пресс-атташе: оставаться после пресс-конференций и вести беседы с российскими корреспондентами не собирается. Все — в официальном порядке.
Любви к Зинэтуле Хайдаровичу такой выверт, безусловно, добавил. А все то, что собирался сказать Билялетдинову шепотом, Гимаев отныне звонко излагал всем газетам вокруг.
На заключительной пресс-конференции, когда Россия выпорхнула из турнира задолго до розыгрыша медалей, народ уже похахатывал. Билялетдинов, еще месяц назад великий и таинственный, вдруг превратился в персонаж карикатурный. Прошлое забыто, а настоящее — вот оно. Каждый шаг смешон. Каждая реплика — повод для газетных издевательств.
В самом деле, все было ужасно. На расстоянии чувствовалось, как все сыплется из рук главного тренера. Казалось, все невпопад — каждый новый шаг был куда-то не туда. Даже то, что вместе с Билялетдиновым на Олимпиаду отправились 8 ассистентов. Господи, ну к чему столько? Если сила в количестве, то почему 8, а не 28? Ощущение надвигающейся катастрофы душило с первого же олимпийского дня.
Тот февральский вечер я запомнил навсегда. Четвертьфинал с Финляндией — эталон безнадеги. На фоне финских живчиков сборная Билялетдинова казалась тяжелой. Неповоротливой. Вязнущей в ногах и мыслях.
Тайная дверца в Сочи
Тем интереснее было послушать на прощание Зинэтулу Хайдаровича. Тот не торопился — и я, заскучав, припомнил для репортажа историю, как пресс-атташе силился вытянуть Олега Романцева на пресс-конференцию после футбольного чемпионата мира 2002-го.
Тот почти вырывался, переходя на плачущие нотки:
— А можно, я не пойду?
По дороге к залу едва не улизнул главный тренер трижды.
Казалось, история выкручивается по спирали. Где-то за ширмой вот точно так же упирается Зинэтула Хайдарович. Вырывает рукав: «А можно, я не пойду?»
Пауза затягивалась так, что это уже выглядело неприлично. Я старался не сталкиваться глазами с финскими коллегами. Те хохотали не стесняясь. Оторвавшись на секунду от ноутбуков.
Перечитываю собственный репортаж из Сочи — и все возвращается из глубин памяти. Будто вчера было.
«Казалось, Зинэтула Хайдарович не придет вовсе. Скроется черным ходом. Исчезнет, как чеширский кот, оставив всем нам улыбку. Прибегнет к радикальным методам Александра Керенского.
Прошел, кажется, час после матча.
Девочка, ответственная за ту самую тайную дверцу, задорно поблескивала очками:
— Немного задерживаются.
Но он все-таки пришел. В лице Билялетдинова мало что изменилось по сравнению с прошлыми матчами. Зато прекрасно сформулировал на сей раз все то, что не мог сформулировать для самого себя я:
— В общем-то неприятная ситуация.
Если б я умел излагать так точно, так глубоко, боже, как бы я был счастлив.
Все происходящее казалось гадким сном. Особенно то, с каким лукавством водил вдоль журналистских рядов глазами Эркка Вестерлунд.
На Билялетдинова финн косился с некоторым недоумением. Особенно когда призвал Зинэтула Хайдарович не жонглировать словами, а валить все на него.
«Все-все?» — переспрашивали глаза Вестерлунда.
Билялетдинова было жалко — он искренне не понимал, почему его команда разучилась забивать. Он-то, прекрасный хоккеист моей юности, чудесный клубный тренер, — за что ему такой позор? За что приходится выслушивать все это?
Впрочем, в этот вечер было кому рассказывать. Заметил я, как скрывается от толпы волонтеров Виктор Тихонов-старший. Скорость, которую способен держать в свои годы Виктор Васильевич, — единственное приятное открытие этого вечера.
Но проворные волонтеры догнали его, как дедушку Корнея. Окружили и долго фотографировались. Но и когда вылетала птичка, Тихонов не выдавил улыбки. Переживал за внука, недооцененного в этой команде.
Догнал Виктора Васильевича и я. Попросил что-то рассказать. Взгляд его, устремленный куда-то внутрь, прояснился. Глаза сверкнули яростью. Остановился:
— Ну что рассказывать? Вы же видели, как играла команда?!
Я кивнул. Конечно, видел.
— Ну и о чем говорить после такой игры?
Только воспитание не позволяло Виктору Васильевичу плюнуть на кафель.
Рано в пенсионеры
Но вот сегодня к Билялетдинову отношение совсем другое — и мне хочется, чтоб этот сезон не стал для него последним. Пусть работает — пока работается. Рано ему в пенсионеры.
Гляжу — и глаз радуется.
Лично мне хотелось бы так выглядеть в 68 лет. Иметь столь прямую спину. Так носить белую рубашечку. Так изящно формулировать после победных матчей перед своей командой и прятать улыбку.
Такое уже было, кажется — Федор Канарейкин принял по ходу сезона тонущую «Магнитку» и в тот же год выиграл Кубок Гагарина.
Когда Билялетдинов подхватывал разваливающийся «Ак Барс» — я вспомнил как раз ту историю с Канарейкиным.
Было ужасно интересно: куда все это вывернет? Как справится со звездами вроде Радулова?
Все это смотрелось крайне драматично. Яркие подробности теснили, наслаивались одна на другую. Тысяча интриг в этом сюжете.
Мне было интересно, как вписывали в руководящий состав «Ак Барса» Билялетдинова при действующем еще главном тренере Знарке. Как все делали вид, что ничего не происходит, — хотя и один, и другой, и общее их начальство понимало: всякий «консультант» — потенциально новый главный тренер. Если у прежнего не задастся. Да и команда все это чувствовала. Вот пока тренер Знарок, а кто будет заканчивать сезон — большой вопрос.
«Ак Барс» целое кино снял — как принимавший команду Знарок ходит в модном пальто по коридорам арены. Знакомится с бухгалтерами и заливщиками льда. Усмехается в усы насколько способен ласково.
Как уезжал Знарок и прощался с ними всеми — что-то не сняли. Может, и не было сцен прощания. Это я тоже пойму.
Возможно, уходил Знарок молча. Обиженный всем тогдашним раскладом — и тем, что навязали «консультанта», и тем, что дал слабину, согласился на все это. Досадовал на самого себя — что говорил в диктофоны, насколько полезно иметь рядом опытного человека. А в работе с защитниками Зинэтула Хайдарович точно поможет.
Помню, я едва не поперхнулся, услышав про «работу с защитниками».
Всем же ясно было: если что не заладится — Билялетдинов поможет не только в работе с защитниками.
Когда случилось неизбежное, мне было чертовски интересно: вот как справится Билялетдинов с Радуловым, уже почувствовавшим вкус бунта? Как возвращать того в игровой тонус? Какие слова произносить?
Сегодня со стороны кажется — все прекрасно. Радулов — первый претендент на MVP. Возможно, мы чего-то не знаем. Когда-то Константин Бесков принимал «Динамо» со своенравным Игорем Добровольским. Всем было интересно: как поладят?
Казалось, все отлично. Игорь неплохо играл — пока не отбыл за границу. Народ умилялся: два профессионала высочайшего класса всегда найдут общий язык.
Это годы спустя выяснилось: со второго дня Константин Иванович твердил — «Добровольского надо убирать»...
Может, и в истории Билялетдинов — Радулов мы однажды что-то узнаем. Но со стороны смотрится все отлично.
Дрим-тим
Не всегда у Зинэтулы Хайдаровича со звездами получалось. Все мы помним казанскую дрим-тим-2005, руководил которой именно Билл. Что осталось в памяти? Унылая игра да россыпь баек. Которые, может, выдумка, а может, и правда...
Не каждую стоит вспоминать, когда «Ак Барс» рвется к Кубку Гагарина, а Билялетдинов — в тренеры-рекордсмены. Но одна была просто прекрасна — и я не удержусь.
Венсан Лекавалье, утонченный канадец, звезда мирового уровня, доехал-таки до «Ак Барса».
В первое же утро отравился яичницей в отеле. Где номер стоил немыслимых денег.
Три дня канадец лежал ничком. Судьбой его не интересовались даже горничные.
На четвертые оклемался. Набрался мужества. Отправился с командой в Нижнекамск. Что такое Нижнекамск в начале 2000-х — можете себе представить.
Уж там — то ли на вокзале, то ли в аэропорту — яичница дала о себе знать. Лекавалье помчался искать уборную. А отыскав, некоторое время с недоумением рассматривал гадкую дыру в полу. Чертыхаясь, кое-как приспособился. Куртку повесил на гвоздь, торчащий из стены.
А управившись, стал шарить глазами вокруг. Искал бумагу. Хоть газеты клок. Не было ничего.
Не разгибаясь, Лекавалье нащупал в куртке бумажник, набитый долларами. Утирался — и всхлипывал...
Не знаю, правда ли — но пересказывал эту историю тогда весь хоккейный мир.
Билл хитер
Мне всегда были интересны истории про Билялетдинова. Я жадно ловил подробности.
Кто-то прекрасной историей иллюстрировал, насколько Билл хитер.
Приезжает на базу в Новогорске — и через минуту знает, кто из хоккеистов отлучался со сбора.
Никто понять не мог: как?!
Потом увидели: Зинэтула Хайдарович рукой проводит по капотам автомобилей. Чей теплый — тот уезжал. Вот и вся история.
Ну не прекрасно ли?
«В «Динамо» он был самый раскачанный. Силищи несусветной»
Я отыскивал знаменитого Михаила Татаринова, который успел и в НХЛ поиграть, и стать чемпионом мира, и отсидеть за убийство. Человек причудливой судьбы — все, как мы любим.
Когда-то они играли с Билялетдиновым в одной команде.
Мы с Сашей Кружковым и не особенно расспрашивали про Билла — Татаринов вспоминал сам. Мог мимоходом. А мог посвятить Биллу целый рассказа.
Рос Михаил в Киеве, дружил с футболистами. Начинает толковать про Олега Блохина — и вдруг штрих:
— Блохин всегда держался особняком. По характеру — точь-в-точь как Билялетдинов в хоккейном «Динамо».
Ого, думаем. Да здесь есть куда копнуть.
Ну и расспросили:
— Вы Билялетдинова вспоминали. Он всегда был замкнутый?
— Да. Никому не верил, компаний сторонился. Насчет выпивки — даже разговора никакого, не курил. Заходишь в раздевалку — сразу видно, где место Билла. До того чисто, тютелька в тютельку. Конечки, шнурочки. В «Динамо» он был самый раскачанный. Силищи несусветной. Не знаю, почему сейчас так выглядит — высох весь... Может, на нервах?
— Скорее всего.
— Вот по игре я Билялетдиновым никогда не восхищался. Для меня был один герой — Вася Первухин. Лучше Первухина хоккеиста не видел. Спиной катался быстрее, чем некоторые звезды лицом. Шнурки вообще не завязывал — не знаю, как коньки на нем держались. Одевался за четыре минуты. Моисеев перед тренировкой на доске рисует упражнения, Вася только заходит в раздевалку. Чик — все гражданское с него слетело, сидит в хоккейном. На лед первый выходит.
— Вы же с ним в паре играли?
— Да, Моисеев разбил связку Билялетдинов — Первухин, меня к Васе поставил. И пошла у Билла глупая ревность. Не скажу, что Толя Федотов, с которым он играл, плохой защитник. Но с Биллом они два «минуса». Или два «плюса», без разницы.
Ни Билялетдинову, ни Мышкину не хотелось, чтоб я в «Динамо» оставался. Но тут команду принял Юрзинов: «Мне на вас всех наплевать. Даю ему шанс». Бегал со мной кроссы по Новогорску. В 1990-м я с чемпионата мира с медалью вернулся — пришел в номер к Юрзинову и отдал: «Она ваша». Обнялись с ним, поцеловались.
— Взял?
— Взял. На эмоциях. Но потом вернул.
— А Первухин — человек очень скромный.
— Ни разу матерного слова от него не слышал. Только присказку: «Блин на фиг!» В любую игру — мастер. Хоть в волейбол, хоть в домино.
«У-фф! У-фф!»
Я слушал про Билялетдинова — и что-то о нем понимал. Одержимость! Характер!
Рассказывал кто-то, как сосед его по комнате в сборной СССР — кажется, Ирек Гимаев — проснулся вдруг от звуков в ночи:
— У-уф! У-уф!
Что такое? Может, филин?
Вгляделся в темноту — а это Билялетдинов не теряет времени. Отжимается на полу, поддерживает форму. Вот и слышно:
— У-уф! У-уф!
Как не уважать такого человека?
«Следующий вопрос!»
Когда-то давно придумали мы в «СЭ» рубрику «Тренеры». Тренеры в тогдашнем хоккее были хоть куда — Цыгуров, Михалев, Николаев, Моисеев!
Начать решили с Билялетдинова. Назавтра играло его «Динамо» со «Спартаком». Но я решился, набрал. Наспех изложил — вот, мол, затеваем такое дело. А поскольку вы нам в редакции особенно симпатичны — начнем с вас.
Молодой тренер Билялетдинов обрадовался мне как родненькому:
— Да? Как приятно! Приезжайте!
— Когда? — растаял я.
— Да хоть сейчас!
Я прыгнул в свои «Жигули» и помчался. Два раза приглашать не надо.
Но Билялетдинов в телефонном общении и Билл в жизни оказались разными людьми. Не совсем знакомыми друг с другом. Таких историй в моей репортерской карьере было две — легендарный штангист Василий Алексеев да наш любимец Зинэтула Хайдарович. По телефону: «Давай, давай!» — а приезжаешь, и смотрят исподлобья.
Я не успевал доформулировать что-то — как Билл прерывал:
— Следующий вопрос!
Мне казалось, он прямо упивается ситуацией. Наслаждается моим замешательством.
Я хотел расспросить, как отчислил он из «Динамо» кого-то из звезд. Кажется, Юрия Леонова. Билялетдинов обдавал меня холодом:
— Следующий вопрос!
Я переходил к чему-то нейтральному. Желая растопить это ледяное сердце.
— Вас же все знали как Александра, — произносил заискивающе. — Потом стали Зинэтулой...
Договорить мне Билл не позволял. Махал рукой почти брезгливо:
— Следующий вопрос!
Сказать, что я был обескуражен, — не сказать ничего.
30 рублей + талоны на питание
А Билл, насладившись эффектом, вдруг начинал рассказывать сам, как туго ему пришлось в Америке — где стал первым тренером из СССР. Молодежь не в курсе — Билялетдинов работал в «Виннипеге».
— Кто-то про меня в Москве писал, что я, дескать, «эмигрировал». Редкая глупость! Люди вообще не задумывались! Я, начинающий тренер, уезжал учиться. Вообще-то мне было наплевать, что здесь про меня говорили. В НХЛ я узнал вещи, о которых просто не догадывался. Мне о них никто не говорил. А как мне пришлось с нуля язык учить — вы представляете? В первый же день мне сказали: «Учи! Через месяц будешь сам давать интервью...» Те слова и стали толчком. Занимался языком с утра до вечера. Через две недели...
— Стали что-то понимать?
— Вообще все слилось в кучу! Ни слова понять не мог! Ни на русском уже не мог говорить, ни на английском. Преподаватель английского дал такой объем, что голова пухла, какая-то каша из слов... Даже растерялся — как быть дальше? А потом вдруг прорезалось. Пошло дело.
Зинэтула Хайдарович замолкал. Потом вдруг рассказывал, как пробивался, доказывал, наверстывал. Говорить, как из «Александра» снова стал «Зинэтулой», ему было не интересно.
А вот набросать вкратце историю преодоления — почему бы нет? Мне чуть понятнее становилось, что это за характер:
— Я ведь в «организованном» хоккее оказался поздно. Лет в шестнадцать пригласили в «Динамо». Мне постоянно хотелось доказать! Желание прорваться было огромное! В «Динамо» с порога бросилось в глаза — у всех красивые шлемы, шикарные перчатки, канадские коньки... Особенно после моих, дворовых. Тренировался я изо всех сил, чтобы в «Динамо» зацепиться. Ни единой тренировки не пропускал. Безумно хотелось доказать, что я сильный и московскому «Динамо» гожусь.
— Платили какие-то копейки?
— 30 рублей. Еще талоны давали на питание. Был ресторанчик в Петровском парке — туда обедать ходили. Эти деньги здорово выручали, даже на шоколадку оставалось.
110 процентов
Пожалуй, я переживаю за Билла — как за всякого, отжавшего себя в спорте на 110 процентов. Как-то мне эту формулу вывел Алексей Смертин: «Я себя в футболе отжал на 110 процентов». Мне понравилось!
Много ли таких — «отжавших»?
Лобановский говорил: «Нельзя вылить из кувшина больше, чем в нем есть». Увидев, как на тренировке лопнула мышца от перегрузки у Павла Яковенко, кажется.
Но из некоторых «кувшинов» выливается больше, чем вмещается. Такой — Смертин. Такой Билялетдинов. Выжавший из своих способностей все. Десять раз упавший — и одиннадцать раз поднявшийся. Сколько над ним смеялись, сколько увольняли.
После сочинской Олимпиады он стал фигурой анекдотической — и мне всегда казалось, что это дорога в один конец.
Билл доказал — ничего подобного. Всегда можно остановиться и пересесть на поезд в обратную сторону. Хватило бы характера.
Вот он снова в финале Кубка Гагарина. Идет на тренерский рекорд с командой, в которой недавно вместо хоккея были разброд и шатания. Все говорило за то, что сезон потерян. Можно думать о следующем.
Величайшее почтение вам, Зинэтула Хайдарович. Не представляю, как вы это делаете. Просто восхищаюсь.
Простите, что смеялся над вами когда-то. Вы великий.