Большое интервью Игоря Рабинера с легендарным российским форвардом НХЛ Алексеем Жамновым, сейчас работающим
генеральным менеджером красно-белых. 1 октября ему исполнилось 50 лет.
На его счету три олимпийские медали — золото Альбервилля, серебро Нагано, бронза Солт-Лейк-Сити. В «Виннипеге» он стал третьим бомбардиром регулярки, вошел во вторую символическую сборную сезона и забросил пять шайб в одном матче, в «Чикаго» стал первым европейцем — капитаном команды, в «Филадельфии» — дошел до седьмого матча финала конференции Кубка Стэнли. Он был центрфорвардом в звене у Теему Селянне, в сезоне-1992/93 разделившего с 76 шайбами снайперский рекорд последних 30 лет в регулярках c Александром Могильным, и у Павла Буре на Олимпиаде-98 в Нагано, когда Русская Ракета забросила девять шайб в шести матчах, включая пять — в полуфинале финнам.
Уговаривать Знарка идти в «Спартак» долго не пришлось
— Вы говорили, что на Кубке мира-2016, когда Знарок пригласил вас, единственного энхаэловца в штабе, на лавку, на Олимпиаде в Пхенчхане и других турнирах он многому вас научил. Чему?
— Когда смотришь игру сверху, а потом общаешься с тренерами в раздевалке — это одно, а когда стоишь на лавке и ощущаешь все нюансы — совсем другое. Это дает тебе большую базу практических знаний, которую больше не получишь нигде. Тот опыт и с Валерьичем, и со всем его тренерским штабом очень мне помог, когда я сам встал на лавку в «Спартаке». Что-то он у меня спрашивал, больше — я у него. Считаю, что мы хорошо сработались на лавке.
— У Знарка в «Спартаке» есть какие-то отличия от Знарка в сборной?
— Абсолютно тот же тренер и человек. Может, разве что стал чуть мягче. Но побеждать точно хочет не меньше, чем в «Динамо» и сборной. И хоккеисты так же хотят у него играть, как и в любой команде.
— Сильно болезненно он воспринял вылет от «Динамо» в первом круге плей-офф прошлого сезона? Или на пороге карантина, с последним матчем без зрителей, все отошло на второй план?
— Не думаю, а знаю, что сильно. Но я при этом уверен, что, если бы шестой, домашний матч мы проводили при публике, то выиграли бы и довели серию до семи матчей. Сто процентов! Свой болельщик — это как шестой полевой игрок на льду, тем более в таких играх. Как бы сложилась седьмая встреча — сказать невозможно. Но она точно состоялась бы.
— Ходит легенда, будто какие-то ваши слова, чуть ли не установка в последние минуты финала Олимпиады в Пхенчхане с немцами спасла нашу сборную. О чем речь?
— Тут неправильно кого-то выделять. Работал весь тренерский штаб, и правильное решение мы приняли вместе, и оно сработало. Все на одной подводной лодке. Или все погибают, или становятся героями.
— У вас самого вполне хорошо получалось быть главным тренером, когда вы это попробовали. Но такое впечатление, от тренерской работы вы всегда бежали. Почему?
— После того, как в позапрошлом сезоне мы играли в плей-офф со СКА и проиграли в серии 2-4, встречался с руководством, и оно хотело, чтобы я остался на лавке. Но на тот момент я понимал, что правильнее будет найти хорошего тренера и сосредоточиться на работе генерального менеджера. Тяжело делать две эти вещи одному.
Тяжело — и, считаю, неправильно, потому что это разные обязанности. Генеральный менеджер не должен каждый день общаться с командой, а тренер — с более высоким руководством. Времени физически не хватает, ты распыляешься то в одну, то в другую сторону. Плюс еще работал в сборной и уезжал туда во время пауз на Евротур. Отдохнуть, перевести дух не удавалось вообще.
— Ни разу не пожалели, что выбрали именно менеджмент?
— Не пожалел. Но никто не знает, как все будет складываться дальше. Может, через год-два и окажусь на лавке. Никогда не говори «никогда». Когда я руководил командой — мне было интересно. Полностью окунулся в этот процесс. И понял, что быть тренером — далеко не так просто, как кажется со стороны. Очень тяжелая профессия. Какие нервы, переживания!
С другой стороны, тренеру в чем-то легче, потому что ты выплескиваешь это на лавке. И можешь как-то воздействовать на игроков, что-то своими решениями и словами изменить. Лично мне из ложи смотреть хоккей намного сложнее. Оттуда невозможно ничего подсказать игроку, даже если понимаешь, что происходит.
Валерий Васильев — тесть и тренер
— Читал, что, если бы не хоккей, вы бы стали футболистом.
— Вы же помните, как в СССР это было. Летом — футбол, зимой — хоккей. Раньше же искусственных катков не было. Поэтому летом играл в футбол за старших ребят довольно неплохо. Если бы не хоккей, пошел бы в футбол. Но в тот момент надо было делать выбор. Мы стали взрослее, и начались летние тренировочные сборы. Нас увозили в простой лагерь, где был спортотряд. Нужно было выбирать, и я отдал предпочтение хоккею.
— Вашим тестем в первом браке был великий Валерий Васильев. Много он вам дал как игроку? Он же вас еще и тренировал в «Динамо» по детям?
— Да, два или три года он нас тренировал как раз после завершения карьеры. В хоккее у нас были разные амплуа. Но он показывал действительно полезные приемы — все-таки центральный должен и за оборону в своей зоне отвечать, правильно? Показывал борьбу у борта — раньше можно было вставлять клюшку между ног. Сейчас это уже делать нельзя, но тогда были другие правила. Прежде всего, он был замечательным человеком. Само общение дало мне многое за те годы, которые мы провели вместе.
— Какую из его историй запомнили?
— Историй он рассказывал столько...Как играли, веселились. Думаю, вам не хватит колонок в газете (смеется). Мы и на рыбалку вместе ездили — он ее очень любил. Прилетал к нам в гости. Были с ним в товарищеских отношениях. Наверное, он больше мне дал через обычное общение.
— Ваша первая жена умерла от тяжелой болезни. Каково это, пережить такое горе и не сломаться?
— Когда ее не стало, мы уже были в разводе. Общались, но не скажу, что часто. В первую очередь это был сильный удар по детям. Я был на похоронах и знал, как они переживают. Тяжело объяснить словами, что значит для детей потерять маму в таком раннем возрасте. Да и вообще для любого человека потеря близкого дается больно.
— Чем ваши дочки занимаются? Где живут?
— У меня их много (улыбается) Старшая от первого брака осталась в Майами, работает там. Младшая вернулась в Москву, вышла замуж, растит двух моих внучек. Дочка от второго брака заканчивает медицинский. Когда началась пандемия, она пошла добровольцем в «красную зону» — и благодаря защитным костюмам болезнь ей удалось миновать. Сначала я особо не воспринимал коронавирус всерьез, а когда она мне все рассказала, стал уже совсем по-другому относиться. У нее были тяжелые смены — сутки работали, потом двое отдыхали.
— Хотите из семилетнего сына Алексея хоккеиста сделать?
— А он и занимается в Академии «Спартака». Давления на него никакого не оказываю. Пока нравится — ездит, тренируется. Но что будет дальше, никто не знает. Может, что-то и получится, а, может, и нет. Все будет зависеть только от него.
Учил Селянне русскому мату, а он меня — финскому
— Читал, что первый контракт с «Виннипегом» вы подписали на Мальте, где отдыхали вместе с другими динамовцами, и туда приехало руководство «Джетс». Это правда?
— Да, туда прилетели генеральный менеджер и агент. Наверное, я чуть-чуть поторопился. Немного неправильно все было сделано. Но что уж старое ворошить — как было, так и было.
— Что именно неправильно сделали?
— Я уходил от этого агента и хотел работать с другим. Но прилетел именно тот агент. Многих нюансов до конца я не понимал. Цифры в первом контракте могли быть совсем другими. Но как получилось — так получилось.
— Правда, что обмена в «Виннипег» боятся все игроки НХЛ? Потому что это такое место, где холодно и ничего нет.
— Конечно, зима у них чуть-чуть другая (смеется). Очень холодно. С другой стороны, ты все время играешь, и город обожает хоккей. Просто так зайти в продуктовый — невозможно. Болельщики будут просить автографы, а если команда проигрывает, будут учить в хоккей играть. В принципе, у меня остались теплые воспоминания от «Виннипега», хоть там и было очень холодно. Все-таки много было русских ребят, дружили, классно общались.
— Как поживает генменеджер Майк Смит, который был без ума от России и на одном только драфте 1992 года взял девятерых (!) игроков из бывшего СССР?
— Давно не общались, потеряли контакты. Последний раз видел его в 2007 году, когда прилетал к нему в гости. У него под Бостоном есть остров, где он живет. Он коллекционирует вина — сидели, выпивали и много разговаривали о хоккее. Считаю его очень умным человеком. Многие вещи говорил правильные.
— Он не рассказывал, как так подсел на Россию, что даже диссертацию о нашей стране защитил?
— Нет. Наверное, просто любил историю. Он очень много читал о России, и даже не сомневаюсь, что знал русский язык. По крайней мере, понимал (смеется).
— Какие самые веселые истории времен «Виннипега»? Когда столько русских, их просто не может не быть.
— Когда идешь в ресторан, машина должна быть заведена. Потому что, вернувшись из ресторана, ты в нее не сядешь — она просто будет ледяная, и сиденья встанут колом. При ветре доходило до «- 45».
— То есть выходили из машины и оставляли ее заведенную?
— Да. Вставляли в специальную розетку, чтобы аккумулятор не замерзал. На каждой парковке стоят такие приспособления. Подъезжаешь, достаешь из-под капота розетку и ставишь греться. В основном машины работали, да. У всех заводились с дистанционного управления, потому что было очень холодно зимой.
Когда я жил в загородном доме, почту приносили в общую почтовую зону с личными боксами. Доходишь до туда, забираешь почту и возвращаешься домой. Один раз пошел вечером в сильный ветер. Вернулся и ухо отморозил. На следующий день надевал шлем, а ухо торчало сильно. Народ смеялся. А вышел на улицу буквально минут на десять — туда и обратно.
— Игорь Куперман рассказывал, что однажды вся русская бригада «Виннипега» забрала выпивать в ресторан Теему Селянне. Как он удар держит?
— Нормально держит. Как у нас раньше говорили: «Будешь играть!» (смеется)
— По-русски начал с вами говорить?
— А я же жил с ним в номере какое-то время. Он меня учил по-фински ругаться, я его по-русски. Знал «доброе утро», «привет», «как дела?». Обычно все учат друг друга плохим словам. Так что в те годы он узнал русский мат, а я финский.
— В комнате он аккуратист или неряха?
— Нормальный парень. Единственное, один раз мы прилетели с утра в Калгари, пообедали, поспали и сразу надо было идти на игру. Просыпаюсь, а он уже одетый говорит: «Алекс, пойдем, уже выходить надо». Говорю: «Теему, ты мои штаны не видел?». Его штаны висят, а моих нет. Так это он мои надел — у нас одинакового размера были. Говорю: «Снимай, ты в моих штанах». Он такой: «О, одинаковый размер!».
— Поразились, когда он в 43 года стал MVP Олимпиады в Сочи, а вы к тому времени восемь лет уже не играли?
— Он же пропускал год из-за травмы. Плюс он — человек, который знает, что ему можно, что ему нельзя. Даже когда был молодым, замечал, что у него своя система подготовки. Он знал, что может есть, а что нет. Наверное, этот профессиональный подход к делу дал ему возможность так долго играть.
Ткачук, Русская пятерка, Гретцки
— Мне говорили, вы и сейчас за режимом прилично следите: велосипед, штанга.
— Не сказал бы, что сейчас сильно тягаю штангу. Периодически кручу велосипед, в хоккей играю — слежу за собой, да. Все-таки когда спортсмен резко заканчивает, это не очень хорошо для сердца.
— Как ваш третий партнер по звену Кит Ткачук набрал такой вес? Не подтравливаете его?
— Да, когда увидел, был немного в шоке. Даже не узнал его. Когда летал в Северную Америку, встречался со многими ребятами, с которыми играл. Тот же Билл Герин сейчас генеральный менеджер «Миннесоты». Он абсолютно не поменялся. Видел Майка Стэплтона, с которым играл в «Виннипеге». Особо никто не изменился. Конечно, повзрослели, но Ткачука я не узнал (смеется).
Герин мне показал его фотографию. Я спросил: «Кто это?». Он ответил: «Это Уолт». Я обалдел.
— Как вы его называли?
— Уолт. Биг Уолт. Он никогда не был мелким — парень сам по себе крупный. Знаете, у всех организмы разные, но я, честно, не узнал его. Почему Уолт? Не знаю, в подробности не вдавался. В первый год в «Виннипеге» я плохо говорил по-английски.
— Сыновья талантливые у него. Оба уже до Матча Звезд НХЛ дошли.
— Да, это хорошо. Традиция продолжается.
— Вы их еще пацанами застали?
— Маленькими, да. У него жена из Виннипега, насколько я помню. Он там с ней познакомился и до сих пор вместе.
— Помню историю, как вы играли против Русской пятерки «Детройта»? Запыхавшийся Ткачук на скамейку вернулся и сказал, что мы ни одной секунды шайбы не видели, как с ними играть?
— Было такое, да. Он мне говорит: «Арчи, как против них играть?». Я ответил: «Да ничего, просто катайся и смотри. Жди, когда от нашего вратаря шайба отскочит, если он ее поймает. Тогда завладеем шайбой» (смеется). Ребята, конечно, здорово играли. Наводили шороху. «Мельницы» такие крутили, что у нас половина игроков не понимала, что надо делать. Со стороны весело смотрелось, конечно.
— А как вас Арчи прозвали?
— В честь комикса. В нем был рыжеволосый персонаж — Арчи. Это в «Виннипеге». Уже в «Чикаго» меня звали Жам или Зи.
— Игорь Ларионов рассказывал: когда Федоров забил пять шайб «Вашингтону», накануне они отмечали католическое Рождество у Сергея дома и выпили немало виски. После того матча они шутили, что надо к каждой игре так готовиться. К тем 7:7 с «Лос-Анджелесом», когда вы забросили пять шайб, не готовились специфическим образом?
— Нет, виски точно не пил. Мы просто пошли поужинать в ресторан. Заказали креветки, которые подаются в большом блюде с соусом. Хлеб макаешь и пивом запиваешь. Вкусно очень. Мы были на выезде, поэтому особо вспомнить нечего.
— Вы рассказывали, что в том матче в основном выходили против звена Гретцки?
— Да, 80 процентов всех отрезков — против них.
— Уэйн вам что-то говорил, что забросили четвертую или пятую? Какой же вы им «плюс-минус» привезли?
— Нет, ничего не говорил. Они тоже забили своим звеном. Против Гретцки было очень интересно играть. Любой его пас доходил до партнера. И его офис за воротами... От него и научился давать пасы через ворота, от штанги. Многому научился в первые два года в НХЛ, например, как игроки использовали ворота. У нас в СССР такого не было.
— Как-то отмечали те пять голов? Поняли, что сделали что-то особенное?
— Да нет, честно говоря. Если бы выиграли, наверное, было еще приятнее. Потом мы на один день остались в Лос-Анджелесе. Помню, поехали в гости к друзьям. Чуть-чуть отметили, а на следующий день мы тренировались и улетели домой.
— Куперман рассказывал, что, когда команда проигрывала, в раздевалке официально запрещали разговаривать по-русски. Так ли это было?
— Да.
— Это тяжело?
— Знаете, как и всегда, начали искать причину не там. Проблема была в самой игре, а не в том, что мы говорили по-русски, и из-за этого команда проигрывала. Когда идут поражения, начинается нервозность. Как в фильме «Белое солнце пустыни», когда подпоручик из окна вылетел и говорит: «Да у него гранаты не той системы». То же самое и здесь. Потом уже начали выигрывать и можно было говорить по-русски.
Сборная
— Вы много играли за сборную, взяли три олимпийские медали разных достоинств. Что для вас важнее, золото Альбервиля без участия энхаэловцев, серебро Нагано, где играли все лучшие хоккеисты мира, и вы были в одном звене с Павлом Буре или бронза Солт-Лейк-Сити
— Для меня каждая из этих медалей дорога по-своему. Конечно, золото есть золото. Но, считаю, что любая олимпийская медаль добыта и потом, и кровью. Поэтому и дорога по-своему.
— Чего не хватило в Нагано, чтобы не проиграть чехам?
— Не знаю, может, везения. И они, и мы понимали, что игра идет до первой шайбы. Если вспомнить, хоккей был закрытый. Не было интересной игры, как с финнами в полуфинале. Еще, конечно, игра была дневная, в два часа дня. А хоккей же заканчивает Олимпиаду последним.
Мы жили в одном здании со всей делегацией. Народ уже закончил все выступления и, как говорится, гужбанил. Очень тяжело было уснуть. В Японии все еще строится из картона. С утра на собрании все говорили, что уснули в два или три. Это, конечно, не причины поражения. Сама игра была очень важной, и ждали, кто первым ошибется. Нам чуть не повезло — этот рикошет...
— Атмосфера в той команде, помню, была крутая.
— Атмосфера и коллектив были очень хорошими. Надо отдать должное Владимиру Юрзинову, который уже поработал за границей и знал, что режим там не тот, который был в СССР. Плюс все ребята поиграли в НХЛ — понимал, что палку перегибать нельзя. Было полное взаимопонимание с тренерским штабом.
К нам прилетели жены. После игр он разрешал повидаться. У кого жен не было, ходили с ребятами в ресторан. В десять часов вечера назначали собрание, чтобы все были в олимпийской деревне и просто пять-десять минут поговорили. Никаких инцидентов не было.
— Вы играли у Виктора Тихонова на двух турнирах — на чемпионате мира-1991 и на Кубке Канады. К нему тяжело было привыкнуть? Все-таки с Юрзиновым они разные.
— Да нет. Они же вдвоем работали — Юрзинов подключился к Кубку Канады, а на чемпионате мира в Финляндии его не было. С Виктором Васильевичем я начал работать еще с 1989 года, когда меня периодически приглашали в сборную. Потом полетел на турнир в Японию в 1990 году. Далее — Игры Доброй воли в 1990 м.
Конечно, они чуть-чуть разные — одинаковых тренеров не бывает. Работа с Тихоновым прошла для меня с пользой. Не забывайте, что мы были молодыми, амбициозными и всегда могли ответить. И я мог поспорить с Тихоновым. Да и не только я, но и другие ребята. Не то, чтобы мы наглели и возмущались, но могли подискутировать.
— И как он реагировал?
— По-разному. Но, в основном, все молчали. Да и я большую часть времени молчал, лишь когда считал замечания несправедливыми, то мог и что-то сказать. Все это было связано только с хоккеем.
— Какие воспоминания остались с Кубка Канады-1991?
— То, что мы никуда не вышли. Я получил сотрясение, Эл Маккинис мне разбил нос. Я поехал на ворота, развернулся и получил клюшкой по лицу.
— Павел Буре с вами в тройке показал свой лучший хоккей на Олимпиаде в Нагано. Селянне зажигал с вами в «Виннипеге». Можно ли сказать, что вы чувствовали себя уверенно со скоростными краями?
— С такими игроками легко. Важно больше времени уделять обороне. Эти ребята всегда могут забить. Ясно, что и Паша, и Теему — не оборонщики. Ты всегда, как центральный, должен понимать, с кем ты играешь.
Я даже сыграл с Сергеем Макаровым на чемпионате мира. Так вот он всегда говорил: «Если есть возможность бросить по воротам — бросайте! Меня искать не надо! Сами решайте исход матчей». Михалыч (Макаров — Прим. «СЭ») — вообще уникальный человек. На том чемпионате мира, первым для меня, он дал мне уверенность, которая потом пригодилась на всю карьеру. Он помогал мне со Славой Козловым во всем, очень поддерживал.
— Атмосфера в сборной на Кубке мира-1996, по высказываниям многих, была отвратительная.
— Там изначально все началось неправильно. И по назначению тренеров: то одного объявят, то другого. Да и поехали мы несобранными. Был разлад между тренерским штабом, игроками и руководством федерации. Потом мы пытались это сгладить, но уже все пошло-поехало.
Плюс все матчи были в разных городах. А летали мы не на чартерах, как сейчас сборная. Тогда были обычные рейсовые самолеты в эконом-классе, а перелеты Нью-Йорк — Ванкувер, например — тоже не ближний свет. В общем, по организации было все не так здорово, как хотелось бы.
Фетисов мог бы стать величайшим тренером современности
— Как сложилась ваша дружба с Вячеславом Фетисовым? Вас многое связывает, в том числе и то, что вы оба из одного района Москвы — Бескудникова.
— Не скрываю, что часто обращался к нему за помощью и советом. Да и до сих пор обращаюсь. Когда я первый год встал на лавку в «Спартаке», долго разговаривал со Славой на эту тему. И именно после его слов я решился на этот шаг.
— Когда вы познакомились?
— На чемпионате мира-1991 в Финляндии. Он тогда прилетел из НХЛ. Он был уже легендарной личностью, легендой советского хоккея, а мне — всего 21 год. И он разговаривал с молодыми на равных, никогда не подчеркивал свою значимость. Наоборот, все время подсказывал, помогал, чем мог. Вообще все это поколение — Михалыч (Макаров), Крутов, Игорь Ларионов, Леха Касатонов — легенды, но при этом очень простые в общении. С ними очень легко. И когда играли вместе, и сейчас.
— В Солт-Лейк-Сити-2002 вы уже работали с Фетисовым, как с главным тренером.
— Я вообще считаю, что если бы его не позвали работать в Россию в качестве министра спорта, из него бы получился один из величайших тренеров современности. У него был большой опыт игрока, он проработал в качестве ассистента не один год в «Нью-Джерси», и потом я видел, как он работает со сборной.
— Вас обменяли из «Виннипега» в «Чикаго» на любимца чикагской публики Джереми Реника. Насколько сложно было пройти путь от криков болельщиков: «Верните Реника!» до буквы С на свитере в «Чикаго»?
— Это не то слово — «сложно»! Я не сломался, и это принесло мне в жизни очень большую пользу. Очень тяжело играть, когда кричат такое. Понимал, что публика Реника обожала, он был очень популярен в Чикаго. Но у него были не очень хорошие отношения с владельцем команды. Поэтому и произошел обмен.
Крики, конечно, сказывались. И Челли (Крис Челиос — прим. «СЭ») и Амонте, да и многие ребята кричали на болельщиков, пытались их успокоить.
У нас был даже момент, когда мы чуть не подрались с Реником. Он заехал клюшкой по лицу Амонте, а я решил заступиться за Тони, но нас разняли.
А потом мы уже вместе играли за «Филадельфию». Сдружились — и нам всем было весело вместе. Классная тройка получилась. Реник сам — центральный нападающий, но попросил у главного тренера Кена Хичкока, чтобы его поставили на фланг в наше звено. Джереми и Тони были давно знакомы, играли друг с другом в одной команде еще в юниорах где-то в Бостоне. Наша тройка называлась «Падение черного ястреба», помните, в то время фильм с таким названием вышел? Мы на эту тему шутили.
Что касается назначения капитаном, то перед одним из занятий меня вызвал тренер Брайан Саттер, чтобы поговорить один на один. Беседа продлилась минут 35-40. Он сказал, что руководство и тренерский штаб хотят видеть меня капитаном.
— Ваша реакция?
— Я засомневался. Говорю ему: «Пойми, европеец ни разу не был капитаном «Чикаго», команды, которая относится к «Оригинальной шестерке». Он начал убеждать по-своему, напирал на то, что я давно играю за «Блэкхокс», и руководство в лице хозяина клуба Билла Уиртца (владел командой с 1966 по 2007 год — прим. «СЭ») хочет видеть меня в этой роли. Игроки тоже единогласно выступили «за». И пошло-поехало. Немного волновался в том плане, как к этому назначению отнесутся пресса и болельщики. Но все сложилось нормально.
— Что была за история, о которой писали чикагские газеты, когда вас полиция поймала выпившего за рулем?
— Была такая история. Ехал из ресторана. Приняли меня, а потом приехали и забрали за залог в 500 долларов. С утра во всех новостях эту тему обсуждали, хотя просили ее не афишировать. Потом состоялся суд, и меня лишили прав на шесть месяцев. Вот и все.
Еще ходил на специальные занятия, общался с психологом один на один. Обычно это происходит в группе. Но мне, как публичной личности, позволили говорить с глазу на глаз. Мужик попался хороший. Во Вьетнаме воевал. Мы с ним на разные темы беседовали. Поучительный случай. Больше выпившим я за руль не садился и не сажусь.
— Страшно обидно было проиграть за «Филадельфию» «Тампе» в полуфинале Кубка Стэнли-2004?
— Да, уступили ей в седьмом матче. Сетка у нас была намного сложнее, чем у соперника. «Тампа» в первой серии легко вынесла «Айлендерс» (4-1), потом «Монреаль», кажется, 4-0, а мы бились с «Нью-Джерси» и «Торонто». «Девилз» за год до этого выиграли титул. Мы хоть и победили их 4-1, но серия была очень тяжелой. С «Торонто» справились 4-2 и получили много травм. Многие ребята играли против «Тампы» уже с переломами, на уколах. Кто-то и вовсе не мог выйти на лед. Нам свежести и не хватило чуть-чуть, хотя я думал, что мы пройдём дальше. В «Филадельфии» была очень классная атмосфера — всем она нравилась. Играли мы тоже здорово, и фанаты с нами были на одной волне. Жаль, что не получилось победить.
— После локаута в сезоне 2004/05 «Филадельфия» предлагала новый контракт?
— Да, еще «Питсбург» и «Бостон» со мной разговаривали. А как только договорился с «Брюинз», то через пару дней позвонил из «Чикаго» Боб Пулфорд. Но было уже поздно.
Лишняя тусовка — это не для Кучерова
— Если мы вспомнили «Тампу», то кто сильнее — Николай Хабибулин-2004 или Андрей Василевский-2020?
— Оба сильные! Выиграть Кубок Стэнли дорогого стоит в любом случае.
— Удивлены тому, как русские вратари доминируют в НХЛ?
— Василевский у нас и сборной России был в порядке. Парень с большим настоящим и будущим. А у Антона Худобина в «Далласе» открылось второе дыхание. В него мало кто верил.
— Рады за «Тампу», где выступает много русских? Да и в хоккей она играла интересный.
— Видел ее в том числе и вживую, поскольку летал туда не один раз, когда с нашими ребятами, кандидатами в сборную там встречался. По игре «Тампа» мне очень импонирует. Не самая габаритная, много мелких игроков в составе, но очень шустрая.
— Кучерова вы видели в сборной, в том числе и на Кубке мира в
2016-м. Тогда можно было предположить, что он побьет русский рекорд результативности Александра Могильного в НХЛ и так зажжет в плей-офф, как сейчас?
— Предположить подобные вещи никто не может. Приезжает, например, скаут к папе и маме, рассказывает им, что их сын станет величайшим игроком. Это все бред. Только жизнь расставляет все на свои места. И не только талант, но и характер.
У Никиты есть талант плюс он всегда хочет побеждать. В некоторых интервью он говорит жестко, но не со зла. Это просто крик души. Парень всегда стремится выигрывать. Я это вынес из общения с ним. Помню, как у меня в гостинице в Торонто мы с ним часа полтора говорили. Тогда был такой период, когда его «Тампа» в плей-офф не попадала. Кучеров выглядел очень растроенным и не знал, как быть дальше. У меня с тех пор и осталось в голове, что он всегда глубоко переживает.
— Он в общении с хоккейными людьми тоже почти никогда не улыбается и не смеется, как и с прессой?
— Я такого не замечал. Просто он, может, не такой открытый как другие. Лишняя тусовка — это не для него.