Один из сильнейших тафгаев в истории НХЛ Тони Твист, выступавший в «Квебеке» и «Сент-Луисе», поделился воспоминаниями с североамериканским изданием The Athletics.
Начало
«Мне было 20 лет, и я пытался заявить о себе.
Тренером «Сент-Луис Блюз» был Брайан Саттер, и накануне старта моего первого тренировочного лагеря в 1988 году он нам сказал: «Парни, вот то, чего я хочу от вас. Если ты снайпер, забивай голы. Если ты защитник, будь им. Если ты вратарь, отбивай шайбу. Если ты боец — дерись». И вот мы с Тоддом Юэном едем в лифте, я смотрю на него и говорю:
— Думаю, завтра мы с тобой подеремся, да?
— Я не обязан с тобой драться.
— Еще как обязан, мать твою!
Моя вторая смена в первой двусторонке — я налетаю на Тодда, но он отказывается драться. Так что в следующей смене я просто оставил перчатки, клюшку и шлем на скамейке, поехал в центр и руками изобразил «курочку». Выкрикнул его имя и добавил: «Ко-ко-ко». Мы, конечно, подрались после такого, и бой получился классный. Победителя не было, но он рассек мне бровь. Тренер сказал, что надо наложить швы. «Наклейте пару пластырей, и мы зарубимся еще раз!» — парировал я.
Это тренировочный лагерь, так что мы с Юэном сидели в одной раздевалке. Он подошел и сказал, что больше драться со мной не будет. «Будешь как миленький!» Взял пластырь и, выходя, бросил ему: «Жду тебя снаружи!»
Ничего лучше придумать не мог. Я был игроком молодежки, а на том уровне тогда царил такой менталитет. «Блюз» были возрастной командой, и парни спрашивали друг друга: «Откуда этот чувак взялся?» Не хотел вести себя неуважительно, но вел. Был подростком. В тот год меня сослали в минорные лиги, и на предсезонке я успел подраться шесть раз. Тренером у нас работал Уэйн Томас, и он меня спросил прямо:
— Это всего лишь выставочные игры, что ты творишь?
— Задаю тон.
— Чему?
— Предстоящему сезону. Если кто будет нарываться, уложу на лед!
Мой технический уровень хоккеиста был ужасен. Был ли я слабым звеном? Вероятно. В каких-то матчах все 60 минут грел лавку. Но на следующий год Тодд схлопотал дисквалификацию на первые 10 игр, так что команде потребовался тяжеловес.
Так все и завертелось. Но давайте сначала о том, как я рос, а потом вернемся на лед, и расскажу вам, как жили тяжеловесы в НХЛ и что потеряла игра с исчезновением тафгаев".
В юности дрался в каждом матче
«Я учился в католической школе. В Канаде все дегенераты ходили в католические школы, потому что в обычные нас не брали. Начиная с третьего класса, драться приходилось постоянно.
Но я был капитаном школьной хоккейной команды и до 16 лет неплохо забивал. Хотя на меня все равно навесили ярлык. Тренером «Принс Джордж Спрус Кингз» был Лен Макнамара, и он выпускал меня, только чтобы драться. Мы ездили играть во все эти городишки — Гран Прэйри и Уильямс Лэйк — и в этих матчах вообще не было никаких правил. Это лесозаготовительные районы. И на раскатке оказывалось, что на другой половине 25 бородатых мужиков, которые вышли на лед, чтобы вместо леса порубить нас.
В 17 я бросил хоккей. Не поймите неправильно, мне нравилась игра. Но на льду я только махал кулаками. Мы проводили за сезон 45-50 матчей, и я дрался в каждом из них. За игру можно подраться всего раз, поэтому в первом и втором периодах я уходил от драк, а уже в третьем пускался во все тяжкие. И каждый раз бился с чуваками на 4 года старше меня.
Уже поставил перед собой цель поступить в колледж, как вдруг «Кэмлупс» обменял права на меня в WHL в «Саскатун». Что делать — отправился в их тренировочный лагерь, но даже там меня выпускали на лед только ради драк. Помню, говорил об этом с батей и сказал ему, что я более классный игрок, чем меня там воспринимают. Но вопрос был прост: либо принимаешь роль, либо до свидания. Я понял. Это моя роль, и это то, каким меня хотят видеть".
Проберт избил меня как грушу
«Никогда не смотрел драфт НХЛ, но как-то утром папа поднялся в мою комнату и сказал:
— Эй, тебя задрафтовали.
— По фигу.
Я встал, пошел готовить завтрак.
— Нет, правда. «Сент-Луис» тебя выбрал.
Тут зазвонил телефон. Да, 9-й раунд. Никогда даже не думал об НХЛ, как вдруг уже подписываю первый контракт, а это значит, что я больше не имею права играть за колледж. Вот так стремительно все и произошло.
Я дебютировал в лиге 5 октября 1989 года в матче против «Чикаго» и подрался с Уэйном Ван Дорпом. Он был их тяжеловесом, да и место — разве можно было придумать лучше? Старый «Чикаго Стэдиум». Для молодого игрока, пробивающегося в НХЛ, — первая игра, драка против их тафгая... Идеально!
За 10 лет в лиге провел 104 боя, а если добавить драки в минорных лигах, молодежных командах, барах и на улице, наберется полтыщи. Я бился с Бобом Пробертом 4 раза. Безмерно уважаю Бобби, потому что все молодые парни мерили себя по нему. Он не только играл в звене со Стивом Айзерманом, он еще выбивал всю дурь из соперников. Боб был королем. Первое, что ты делал, когда тебя поднимали из фарма в основную команду, — ты дрался с Пробертом.
Ну, по крайней мере это то, что сделал я.
Первые два раза он меня избил как боксерскую грушу. Не то что бы он был сильнее физически, но верхняя часть тела у него была помощнее. В третий раз я выиграл, и все последующие поединки остались за мной без вопросов. Вишенкой на торте стал наш бой в 1994-м. Он играл за «Чикаго», и все произошло прямо на стартовом вбрасывании. Боб посмотрел на меня и сказал:
— Твистер, я уже слишком стар, а ты стал слишком здоровым!"
На вершине
«Я стал королем, и это очень мощное чувство. Но с ним приходит и ответственность. Это дает тебе преимущество еще до того, как перчатки сброшены, но этот статус надо подтверждать кулаками. Парни стали бояться связываться со мной. Расстраивало ли это меня? Нет, вообще-то это было весьма приятно, потому что у каждого бойца должно быть эго. Не такое, конечно, как у Тая Доми. Это уже слишком для меня — все эти WWE (World Wrestling Entertainment, Inc. — знаменитый развлекательный рестлинг-промоушен. — Прим. переводчика) в NHL. После той «куриной» истории с Тоддом в моем первом лагере я никогда никого не дразнил. Это никому не нужно. А вот кулаки нужны.
Люди спрашивают: «Кто был самый жесткий парень?» Да не было самого жесткого среди нас. Если начнешь возводить людей на пьедестал и по-другому из-за этого психологически подходить к боям, то станешь проигрывать. Потому что тогда ты перестанешь работать, как робот, без эмоций. А когда дерешься, нельзя впускать в себя никакие эмоции. Если ты тренируешь и настраиваешь себя, исходя из того, что это просто работа и все равны, ты будешь более успешен. Есть парни, кто дерется на потеху зрителям, — надолго они не задерживаются. Ищите тех, кто сбрасывает перчатки ради 20 партнеров, ни о чем не задумываясь. Это те, кого надо бояться.
Волновался ли я? Нет. Не поймите меня неправильно: если у вас нет бабочек в животе, вы слишком самоуверены, и значит, случится что-нибудь нехорошее. Всего-то и надо — один удар.
Я с головой погрузился в эту работу, чтобы чувствовать себя максимально комфортно и чтобы никакие другие чувства не ограничили мою способность драться. Постоянно в зале, постоянно учусь чему-то. Каждый раз, когда ESPN показывали драку, я записывал на кассету. А на выездах обменивался этими записями с чуваками, которые коллекционировал хоккейные драки. Однажды встретил на стадионе Джо Лозито, и он дал мне «Джерси», оба «Нью-Йорка», «Бостон» — всех бойцов в этих командах. Это было прямо-таки исследование. Перед выходом на лед я 100 раз прокручивал в голове предстоящую драку. Мой стиль не менялся. Я хотел их убить. Такой подход позволял мне лучше себя чувствовать с точки зрения настроя.
Фактор устрашения тоже был важен. Однажды мы приехали в Торонто, и Пэт Бернс вызвал из фарма Фрэнка Байалоуса. Всем ясно, что бойцовский кард вечера готов. На утренней раскатке я подъехал к лавке соперников — по торс голый, и постучал клюшкой по скамейке, взял их бутылку воды и отпил из нее. Никто мне ничего не сказал. Тем вечером мы с Фрэнком подрались, и он не задержался в НХЛ.
Если я ловил себя, что слишком много думаю о предстоящем оппоненте, шел вздремнуть, чтобы отключиться, вставал и перегруппировывался. Бывает, задумаешься о бое по дороге на стадион, но это еще рано. В 6 часов начинал готовиться по-настоящему. Где бы мы ни играли и кто бы ни был соперником, на разминке всегда разрезал красную линию и старался поймать глаза их парня, чтобы он прочувствовал мой взгляд. Хотел учуять его страх, увидеть страх в его взгляде. Он мог спросить:
— Будем драться?
— Да, можно.
— На первом вбрасывании?
— Нет, я тебе скажу, когда придет время.
Драка начнется только тогда, когда я скажу: «Погнали!» Это доминирование.
Это не значит, что тебе всегда надо драться с тафгаем и вообще драться.
Помню, мы играли с «Детройтом», и Мартин Лапойнт приложил Криса Пронгера. Я налетел на Лапойнта, но он спрятал голову в песок, как страус. На лед вышел Джо Кошур. Мы поймали взгляды друг друга и ухмыльнулись.
— Что будешь делать?
— Сломаю Айзерману лодыжку.
— Ты не имеешь права.
— Я знаю, но ты должен сказать Лапойнту, чтобы он не вырубал моих парней.
Вбрасывание, я бью Стиви по ноге, мы сцепляемся с Джоуи, но лайнсмен разнимает нас до того, как мы успеваем зарядить пушки. Вот как это работало тогда. Кошур передал мое послание Айзерману, Айзерман — Скотти Боумэну, а Боумэн — Лапойнту. Но мне пришлось заставить их поверить, что я реально сломаю Айзерману лодыжку, чтобы никаких сомнений ни у кого не возникало. Никаких вариантов.
Поверить в серьезность моих намерений было несложно, потому что такой тогда была лига. Устрашение задавало тон, и все могли играть, а фанаты смотреть на лучших игроков: Бретта Халла, Уэйна Гретцки, Эла Макинниса. Никто не позволял себе удары исподтишка. Почему? Потому что у каждой команды было ядерное оружие в лице тафгаев. Майк Кинэн вбил мне в голову такой подход: «Не важно, сколько раз ты подерешься. Важно, сколько раз тебе не придется сбрасывать перчатки, потому что одного твоего присутствия на льду достаточно, чтобы держать всех в узде». Еще мне нравится фраза Макинниса: «Было бы достаточно просто притащить на скамейку картонную копию Тони Твиста». Ги Карбоно пришел в «Сент-Луис» из «Монреаля» и рассказывал, что у них предыгровая установка звучала так: «Не будите зверя в другой команде». Карбо сказал, что они звали меня Тинг, в честь героя «Семейки Адамс», потому что он был просто одной правой рукой. Тинг. Классика".
Конец эры
«Но хоккей теперь не такой.
Игра стала намного лучше. Я не особо смотрю, так, пару периодов тут и там. Набор талантливых игроков? Елки-палки! Все настолько быстрее. Скорость, мастерство — это просто потрясает, когда смотришь на все это из моей эпохи. Мой последний сезон-1999/2000 — это было последнее поколение тафгаев. Нас было два-три человека в каждой команде, но сегодня такое недопустимо. Если у тебя целое звено бойцов, далеко ты не уедешь. Я понимаю.
Но все равно, это не значит, что все должны отворачиваться и проезжать мимо, если кто-то приложил твоего партнера. Не надо прокатываться и делать вид, будто ничего не видел. Сам склад ума хоккеистов полностью поменялся, и я виню в этом лигу. Хотя и игроков тоже — за то, что купились на инициативы лиги. Когда вы отказываетесь от возможности регулировать игру и надеетесь, что лига сама все отрегулирует за вас, в итоге никто ничего регулировать не будет. В любой индустрии это работает так — в такой ситуации все будут выходить за грань. Но те, кто это делает, должны ощущать последствия. Не надо иметь самую жесткую команду, чтобы вступиться за партнера. Как вы рассчитываете быть драконом, когда у вас лишь зажигалка Bic? Вам нужен бензин, пропан и метан, чтобы быть драконом!
Сегодня мастерство обязательно подразумевает понимание раздевалки и того, что каждый партнер тебе брат. В конце концов, чтобы построить чемпионскую команду, надо научиться передавать дирижерскую палочку друг другу. Тренер не научит тебя, как это делать. Игрок должен научиться этому сам. Его игра определяет, что он может передать палочку. Те, кто ее не передает, либо не понимают, что она у них есть, или же они просто не берут ответственности за то, насколько важны для команды. Я устал слушать этих маленьких нытиков, говорящих: «Весь мир против меня». Нет. Знаешь что? Делай свою работу! Делай ее! Находи решение. Не ной. Не ищи оправданий. Мне бы хотелось больше видеть такой подход, потому что тогда все остальное само собой сложится как надо.
В итоге получается, что третьи и четвертые звенья не имеют слова. Их влияние на игру можно оценить только по тому времени на льду, что они получают. Хотя если дать им возможность, именно они звенья и будут держать команду в узде. Получается, важны не минуты на льду, а минуты за его пределами — то, насколько важен игрок может быть в раздевалке и на тренировках. На подиум тебя возводит уважение, а уважение — это осмос (процесс постепенного или бессознательного усвоения идей, знаний. — Прим. переводчика). Его не дают по разрешению. Его чувствуют.
Однажды Уэйн Гретцки рассказал историю. Его истории всегда были связаны с хоккеем, и все с увлечением их слушали. Они были придуманы, чтобы попытаться сказать всем что-то, не говоря этого прямо. Так строится подиум. Молоток, пила, гвозди... Построить его, чтобы эти игроки получили возможность взойти на него. Между всеми игроками команды должно быть что-то общее — и этим общим должно стать лого на груди. И лучше бы тебе не забыть передать эту чертову дирижерскую палку"!
Перевод Ильи Казаринова