В прошлом году мы беседовали с Александром Овечкиным для «СЭ», и я спросил его, кто из тренеров дал ему в карьере больше всех. Попросил по возможности назвать одну фамилию. Ови ответил: «Думаю, Зинэтула Билялетдинов. Я играл у него за «Динамо» в 16-17 лет, и он поставил меня на правильный путь. Та работа, которую он со мной проводил, считаю, была для меня очень важной. И, конечно, детские тренеры, которые доверяли мне, ставили играть на более взрослом уровне. Всем спасибо!»
По случаю тогда еще только приближавшегося 700-го гола Овечкина в НХЛ мы побеседовали с «коучем Биллом», принявшим «Динамо» из рук Владимира Семенова спустя пару месяцев после дебюта 16-летнего Саши в первой команде «Динамо». Первый матч и первый гол Овечкина состоялись при Семенове, а дальше последовали два с половиной сезона при Билялетдинове. Так что Зинэтуле Хайдаровичу, когда я набрал номер одного из самых титулованных тренеров в истории России, было что вспомнить.
Он всегда был «голодный», и это подкупало
— Стали ли неожиданностью ли для вас такие слова Овечкина? — спрашиваю у Билялетдинова.
— Откровенно говоря, да. В его карьере было очень много тренеров — и в России, и за океаном. Мне очень приятно слышать от него такие слова. То, что мы делали с ним, считаю обычной тренерской работой, которую все мы проводим. На кого-то она действует больше, на кого-то меньше. Саша всегда стремился к большему, не боялся трудиться. Тренеры не могут этого не видеть и не давать возможность себя реализовать.
— Когда я брал интервью у 18-летнего Овечкина, как раз тогда игравшего у вас, он сказал: «Благодарен Билялетдинову, поскольку он все время подсказывает мне детали, как я должен поступить в той или иной ситуации. В моем возрасте он даже дает мне некоторое время в большинстве и меньшинстве». Что именно вы ему подсказывали?
— Помню, когда его выпускал — очень за него переживал. Потому что Саша еще был очень молодой, 16 лет. Да, уже высокий, видно было, что фактура будет хорошая. Но еще сыроватый. И каждый раз, когда он выходил на лед, у меня было волнение. Думал — скорее бы он сменился, а то не дай бог, что с ним случится!
У него же азарт всегда присутствовал, глаза были круглые, он лез биться в самую кучу. И иногда по молодости это затмевало все. Учить забивать — очень сложно, это внутреннее, оно или есть, или нет. У Саши — было. Моей же задачей было научить его правильно играть в разных игровых ситуациях. Иногда, может, и не надо в эту кучу лезть, напротив, надо подождать. Работал он очень много, всегда был «голодный», и это подкупало. Как и то, что он слушал и старался выполнять задание тренера. И рос на глазах.
— Во втором сезоне в Суперлиге по сравнению с первым у него резко выросло количество штрафных минут — 28 против 4. Но в третьем — опять упало до четырех. Есть подозрение, что тут сказалась и ваша работа.
— Думаю, да. 28 минут для такого молодого человека — это достаточно много. И наверняка были сделаны замечания. Сейчас не помню, сажал ли я его на скамейку — но, полагаю, да. Так тоже идет обучение. Игрок должен понимать, что, если он совершает ошибку, то за нее надо отвечать. Можно это делать словами, можно — действиями.
Сказывался все тот же азарт. Овечкин не то что не боялся борьбы — он стремился к ней, находил ее. Он удалялся не потому, что хамил или цеплял — а просто в азарте, в кураже игры. Я постоянно говорил ему, что голова при всем этом все равно должна быть холодной. Да, эмоции иногда захлестывают, но мы не можем на них ссылаться. Это слишком просто. Хороший игрок должен уметь их сдерживать и правильно вести себя в любой ситуации. Саша это понял.
— Кстати, в свой предыдущий заход в качестве главного тренера «Динамо», до отъезда в систему «Виннипега» — «Финикса», вы знали, что в школе бело-голубых растет экстраординарный талант?
— Я же сам в «Динамо» вырос, и общение с тренерами школы у нас было постоянное. Так что информация была. Когда он появился в основе, это не было каким-то сюрпризом. Овечкина уже видели — и понимали, что растет игрок с большим потенциалом. Но это не значит, что ему была гарантирована успешная карьера. Сколько больших талантов пропало! Саша всегда был пахарем, правильно относился к хоккею. Потому и добился того, о чем мы сейчас говорим.
Мама хотела, чтобы Саша больше играл
— Много ли общались в те годы с родителями юного Овечкина — Татьяной Николаевной и Михаилом Викторовичем?
— Общение у нас было всегда. Мы с Татьяной как динамовцы знали друг друга. Конечно, она интересовалась, как Саша, хотела, чтобы он больше играл. Но я ей объяснял, что нельзя, пока он еще физически сыроват, и есть опасение, что он получит травму. Ему — 16-17, соперникам — 25-30, они взрослые мужики. И в столкновении с ними при его азарте можно получить серьезное повреждение. Поэтому нужно время, надо немножко потерпеть, и он будет играть столько, сколько надо. По нему было видно, что это будет игрок другого уровня. Но иной раз надо уметь не только идти в борьбу и выигрывать ее, но и уходить от нее. Этим вещам я тоже Сашу учил.
И к работе с отягощениями мы его очень осторожно подпускали, как и других молодых. Если будешь их сильно грузить, можешь повредить плечо, спину. Да, он занимался в зале, но мы его ограничивали. Если взрослые ребята работали с тяжелыми весами, то ему давали чуть поменьше. Он был крепким мальчиком, высоким, с широкой костью. Но все равно и к физическим нагрузкам, и к игровым его надо было подводить постепенно.
— Работали ли над его теперь уже легендарным щелчком из левого круга вбрасывания?
— Откровенно говоря, тогда его еще не было, не хочу обманывать. Скорее всего, уже в Северной Америке, в клубе ему подсказали, куда и как вставать. Это же систематический труд. Надо правильно к шайбе подсесть, корпус верно поставить. Многие нюансы необходимы. И они нарабатываются.
Но есть игрок, который забивает, а другой будет делать то же самое — и шайба не будет влетать в сетку. Овечкин — умеет! Нашел точку, лупит уже полтора десятилетия — и никто с этим не может ничего сделать. Все знают, иногда отходят, чтобы вратарь чисто видел момент броска — и все равно пропускает.
— В «Динамо» он выступал не под 8-м, а под 32-м номером. Почему?
— Какой номер был свободен, такой и дали (смеется).
— Приходилось ли сажать его на лавку после ошибок или глупых удалений?
— Конкретных примеров спустя столько лет привести не смогу — но думаю, что да. Это один из моментов, при помощи которых идет обучение — будь это Овечкин или кто угодно другой. Игрок должен понимать, что, если он совершает ошибку, то за нее надо отвечать. У меня такое всегда практиковалось. Ты должен дать хоккеисту знать о его ответственности. Можно сделать это словами, можно — действиями.
Овечкин мог тренироваться с утра до вечера, его надо было выгонять со льда
— Не было ли у 16-17-летнего Овечкина инфантильности, как у многих даже гораздо более взрослых хоккеистов в России?
— Нет-нет. Он был предан хоккею, отдавался ему без остатка, как фанатик. Мог тренироваться с утра до вечера, его надо было выгонять со льда. Нагружал себя достаточно. Поэтому и достиг таких вершин — за счет работы, труда, а не только таланта. И не шалопай был, серьезный парень, который с уважением относился к тренерам.
— Именно при вас Саша впервые был вызван в сборную России и поучаствовал в чемпионате мира. Советовался ли Виктор Тихонов с вами, прежде чем пригласить 18-летнего игрока в национальную команду?
— Думаю, что такого не было. Конечно, какие-то разговоры (с Тихоновым. — Прим. И.Р.) у нас были. Но не такая постановка вопроса. Виктор Васильевич был опытнейшим тренером, хорошо понимал игроков и знал, кого берет.
— Не закружилась ли от этого вызова у Саши голова?
— Я такого не видел и не замечал. Он все воспринимал очень нормально. С радостью, конечно — но умел держать себя в руках. Не помню, чтобы его заносило.
— В сентябре 2004-го с «Динамо» работал уже Владимир Крикунов, а вы взяли Овечкина на Кубок мира. И не побоялись выпустить 18-летнего парня даже на четвертьфинал турнира с участием всех сильнейших.
— Овечкин заслуживал! Вообще, все, что произошло с ним, было правильно. Как он играл на Кубке мира — хорошо, плохо — не важно. По всей его карьере мы можем сделать вывод, что каждое событие, происходившее в ней, было верным. Вы же видите конечный результат.
Шумиха Овечкина не испортила
— Часто ли вы общались с ним в дальнейшем?
— Как-то летом я отдыхал на Кипре. И он, по совпадению, в этой же стране. Так Саша, узнав об этом, ко мне приехал. У меня еще внук маленький был (Александр Романов, сейчас защитник, топ-проспект «Монреаля». — Прим. И.Р.). Это было лет 10-12 назад. Мы прекрасно пообщались.
Конечно, Овечкин энхаэловского периода и того, когда мы с ним работали в «Динамо» — это зрелость и юность. Но он остался хорошим и порядочным парнем. Его ведь вся эта шумиха вокруг него могла испортить, правильно? Но он, став одним из лучших хоккеистов мира, всегда достойно себя вел и продолжает вести. Не дает никому повода зацепиться. И меня это очень радует.
— В следующий раз вы работали вместе на Олимпиаде в Сочи. Там, к сожалению, не получилось. У вас сейчас есть объяснение — почему?
— Я столько думаю, ломаю голову на эту тему... Знаю одно: все хотели добиться высшего результата. В том, что это не получилось, есть, конечно, и моя вина. Так сложилось, и все мы по-прежнему это переживаем.
— Если бы все можно было отыграть назад, снова поставили бы Овечкина с Евгением Малкиным в одно звено?
— Это игроки высочайшего уровня. Высочайшего! Таких на пальцах одной руки в мире можно пересчитать. И все это обсуждение — ставить, не ставить — сейчас уже все равно не имеет никакого значения. Уверен в том, что в большинстве играли ребята, которые должны были играть. И Саша был на своем месте, и Женя. По каким-то причинам не сложилось. Мне очень сложно сказать — почему. Сашка там просто в упор расстреливал вратаря!
Может, сказалось то, что поле другое, угол атаки иной — не знаю. Можно говорить и придумывать все, что угодно. Но не пошло — и все. Они и сами, уверен, переживают! Такое бывает. И случившееся не сделало их игроками меньшего масштаба.
— В чем вы видите суть феномена Овечкина?
— В огромной жажде забить гол. Посмотрите, как он радуется, когда забивает. Для него это как воздух. Он наслаждается этим. При этом Саша всю жизнь трудился, любил хоккей и был предан ему без остатка. Выполнял сумасшедший объем работы. И поэтому стал тем, кем стал.