Я сижу перед чистым листом – и не знаю, с чего начать. Геннадию Цыгурову было за 70. Он боролся с раком последней стадии. Казалось, успешно. После всех испытаний, что свалились на эту челябинскую семью, другому жить бы не хотелось. А Геннадий Федорович старался казаться крепким мужиком. Не раскисающим. Крепко-крепко жал руку.
Снова и снова попадал в госпиталь – и там продолжал чертить хоккейные схемы. Что-то оставляя после себя. Книжку по хоккейному мастерству издать успел – не знаю, был ли уже рад этому…
Он был выдающимся советским тренером. Из великой череды – Бобров, Тарасов, Чернышев, Тихонов… Много ли таких осталось? Юрзинов. Быть может, Кострюков. Все. Он создал удивительный, могучий "Трактор". Время спустя – "Ладу", выигравшую в России все и шумевшую в Европе. Первую провинциальную команду, ставшую чемпионом. Я до сих пор помню тот состав. Откуда-то из тумана выплывают, словно в черно-белом телевизоре, обрывки игр – и чуть раскрасневшийся Геннадий Цыгурова у бортика…
Мы встречались недавно – и помню ту встречу до последней секунды. Он сам приехал за рулем грязненькой "Мазды". Нес в руках какой-то пакет – я думал, с фотографиями для корреспондента. Оказалось, нет.
– Тренерам нашим молодым несу, толковая книжка. Вот, смотрите…
Цыгуров смахнул с обложки снежники, протянул. Я отлистинул несколько страничек, улыбаясь про себя. От нежности к этому чудесному старику, который как жил хоккеем, так и живет.
– Может, прочитают, – донесся до меня голос Цыгурова. – А может, посмеются. Скажут – что ты нам носишь, старый олух…
Просидим мы в тот вечер часа три. Голос его будет дрожать. Помню крохотный, скомканный платочек – видимо, жена засунула в карман. Геннадий Федорович прикладывает к глазам, замолкает – а я стараюсь не смотреть на него. Утыкаюсь в свои листы. Мне отчего-то неудобно в этот момент столкнуться с ним глазами.
Помню, как был поражен – его магнитный пропуск отказывался отворять дверь служебного входа на арене "Трактора". Цыгуров не удивился совершенно:
– Что ж, не пускают… Подождем, ладно…
За два предыдущих года он истоптал столько больничных коридоров, что все эти заминки для него – пустяк. Помню, как неловко я попытался скрасить паузу:
– Представляете, вчера прямо с самолета – на матч. Впервые в жизни задремал на хоккее…
Думал, Цыгуров улыбнется – а он обжег меня взглядом. Поднял палец:
– Это преступление!
Рассказал Геннадий Федорович в этот вечер обо всем. О болезни, с которой борется. О хоккее 80-х.
– Меня швейцарские врачи поразили. Спокойно говорят: "Все это лечится". 7 месяцев там провел, 12 сеансов химиотерапии… Лечили-лечили – а в январе смерть Дениса… Мы с Димкой все бросили, полетели… (плачет) Все кубарем. Здесь майку мою поднимали во дворце – так народ собрался на Цыгурова взглянуть. Вы не видели?
– По телевизору.
– Я как смерть там. Белый, лысый… Вывели меня кое-как… До сих пор настраиваю себя бороться. У Дениса осталось два сына – надо поднимать!
Рассказывал, как собирался продавать коллекцию значков, собранную за жизнь. Не пришлось – хоккейный мир сбросился и помог выкарабкаться. На какое-то время.
– Онкология в Челябинске страшная! Вы не знали? Наблюдаюсь в областной клинической больнице – это страшно! Все коридоры забиты! Где-то вычитал, что одному больному колокольный звон помог. На даче у меня есть диск с колоколами. Душ принимаю, зарядку делаю – ставлю его… Ха! Может, получится что-то?
Прикладывая платок к глазам, начинал вдруг вполголоса зачитывать что-то рифмованное:
– Что ж раскисать? Я вот… такое сочинил: "Хватит ныть, хватит ныть, хватит ныть. Надо жить, надо жить, надо жить… Ради внуков и детей… Я для них… (прерывается, вытирает глаза) хоккей…"
Рассказывал про сына Дениса, умершего молодым в пятистах метрах от дома. Плакал, уже не стесняясь.
– В сглаз верите?
– Вот в это – верю! Что-то с семьей случилось, точечные удары. Я священника домой приглашал, говорили обо всем этом. За что? Где не так сделали? Конечно, грешили! Но чтобы так получать – это как надо грешить? Позавчера было девять дней – племянника похоронил. Сгорел за полтора месяца, рак мочевого пузыря… 52 года! Со мной в августе беда. В январе – с Денисом. А в конце того же месяца жена моя Матвея повезла на тренировку в "Юность" – упала, сломала головку бедра… Все наслоилось. Одно за другим.
– Какой ужас.
– Потом младшего внука в "Тракторе" выбросили в пятый состав. Тренеру говорю: "Ты потерпи! Видишь, какой у парня год? Все кувырком!" – "Я его не вижу в составе…"
Цыгуров рассказывал про "Трактор" тот, свой – и нынешний. Которому не слишком интересны советы легендарных стариков. Про то, как носит в хоккейную школу книжки Тарасова: "Вот что у вас должно лежать на столе как Библия! Каждая строчка актуальна!" Мечтал поднять внуков – и дотянуть-таки до большого хоккея. Потому что больше тянуть некому, все на его 74-летних плечах. Снова доставал платочек и прикладывал к глазам.
Прощайте, Геннадий Федорович. Пусть там вам будет легче, чем здесь.