В 90-х и первой половине нулевых кикбоксинг был не менее популярен, чем смешанные единоборства. Все благодаря японскому промоушену К-1. Были там бойцы и из стран экс-СССР, самый заметный — белорус Алексей Игнашов, выходец из легендарного минского клуба тайбокса «Чинук». Талантливейший спортсмен мог стать одним из величайших, но так ни разу и не выиграл «Гран-при» К-1. Если выбирать сильнейшего тайбоксера/кикбоксера СНГ за все время, Игнашов будет в топе претендентов — возможно, даже главным фаворитом.
Мы встретились год назад — в Академии бокса в Лужниках, где Алексей работает. Говорили очень долго, поэтому и интервью это выходит только сейчас (правда, летом была опубликована видеоверсия). Актуальности в любом случае не утратило, так как говорили мы о вечном — о К-1, славных бойцах прошлого, Японии, якудза. Начали, как ни странно, с Тайрона Спонга, звездного голландского кикбоксера, которого тогда, в январе 2022-го, ждал бой с Сергеем Харитоновым по правилам ММА (Харитонов в итоге победил ТКО).
«Попал сопернику коленом в сердце. У него была клиническая смерть...»
— Спонг — мой старый-старый приятель, — отметил Игнашов. — Помню, когда он еще весил 75 кг, выступал по боям без правил.
— Мальчишкой еще был.
— Да, молодой совсем парень. Рельефный, но у него еще не было такой мышечной массы, как сейчас. Но, понятное дело, в Голландии есть препараты. Если Сергей Харитонов от природы богатырь, то там ребята немного колют витамины.
— Про Спонга помню, что его приглашали для подготовки Федора к бою с Мирко Филиповичем.
— Он тогда был техничный, прогрессировал. Спонг — довольно интересный боец, единственное, у него был случай, когда он боксировал против Саки и сломал ногу.
— На этом его карьера в кикбоксинге и кончилась.
— Он набрал массу благодаря стероидам — это мое личное мнение. А когда ты набираешь массу и у тебя есть сила удара, ты забываешь, что суставы становятся немного слабее. Надо это тоже учитывать. Суставы летят первыми, когда ты приобретаешь массу и делаешь какой-то курс. Конечно, сила удара большая, ты бьешь, а тут сопротивление стоит. Тем более надо было понимать, что парни ставят жесткие блоки. Поэтому ноги и ломаются. Да у нас часто бывало такое. В бою Сергея Гура, например. Я видел много моментов, когда люди ломали ноги.
— Самые страшные нарезки — на YouTube.
— Да, это ужасно. Петтас ломал ногу, потом она отлетела, он ставит опору, а нога не держится... Надо понимать, что ты набрал массу, у тебя есть сила, и когда видишь, что оппонент ставит блок, нужно бить или миддл-кик, или хай-кик. Я если видел, что кто-то ставит хороший блок, переключался на этажи выше. Это травмоопасно именно для того, кто бьет. Тому, кто ставит блок, тоже больно, но тому, кто бьет, всегда больнее.
— А Гур вернулся после той травмы?
— Гур сделал травму [другому бойцу]. Я боксировал с Петтасом, выиграл, сломал ему тогда нос. А потом, через полгода, Петтас встретился с Гуром и сломал ногу. Ужасный бой.
— А вы на нем не присутствовали?
— Нет, но я как вспомню эту картинку... Мы смотрели прямую трансляцию. Там же любят показывать повторы, как нога ударяется, ломается, потом возвращается назад, боец на нее становится и...
— Ох...
— Перелом был закрытый. Бывает по-разному. Вы же знаете, у нас бывают и летальные случаи, когда люди умирают в ринге.
— В кикбоксинге такого так с ходу и не вспомню.
— Мы ведь изначально занимались тайским боксом. Я там много с кем боксировал — с [Еркинбаем] Кутыбаевым, Сергеем Архиповым... По-разному бывает. Бывает, ребро пробивает легкое и ты захлебываешься, бывает, в такт сердца попадают. У меня был случай на чемпионате мира в Таиланде — правда, по любителям. Мы работали в щитках, шлемах и налокотниках, но моя подготовка была выше, чем у оппонента. Когда он бил лоу-кик, я затянул его к себе на блок, а вторым шагом вышел коленом ему в сердце. Через щит, через жилет — но он все равно упал, потерял сознание. У него была клиническая смерть, но утром он пришел в себя. Его с ринга унесли, он открыл глаза только в больнице.
— Что чувствовали тогда?
— Я переживал, конечно. Я не был тогда образованным в духовном плане, единственное, что смог — нашел монаха, мы полили какие-то благовония...
— Буддийский монах?
— Да, желтое одеяние. Он все видел, все понимал. Я подошел к нему, мы попалили свечки, помолились — каждый по-своему — за здравие. Утром мой соперник пришел в себя. Слава богу. Не знаю, как он сейчас, надеюсь, все хорошо. Бывают такие моменты, когда не просто ломаются руки-ноги, а человек просто уходит. Травмоопасный вид спорта. Можно бить и локтями, и коленями, и в область головы. От этого и результат.
У нас же были постоянно бои. Сегодня я, например, мог боксировать с Сэмми Шилтом на стадионе «Аякса», а уже вечером улететь в Японию на другой бой. С Шилтом я мог и не боксировать, но такая уж была востребованность, так везде хотели видеть (бой состоялся 20 мая 2004 года на турнире It's Showtime 7 в Нидерландах, Игнашов победил нокаутом в первом раунде. — Прим. «СЭ»). Решили, что если не будет серьезных травм, то летим и выступаем. Тогда я впервые увидел Шилта. Высокий парень, два метра с лишним. Мы на тот бой приехали из Таиланда. Был веселый момент: мне принесли в раздевалку перчатки 12 унций, а мы всегда боксируем в «десятках». Я спросил, с чем это связано, а мне сказали: «У Сэмми Шилта рука в «десятку» не влезает». Я ответил: «Ну, если у него не влезает, то пусть берет 12, а я в «десятке» буду», но мне не разрешили.
Так получилось, что я в течение года взлетел к ним в К-1 и всех раздвинул. Помимо любви фанатов из Японии, было уважение бойцов ко мне, потому что я бил и побеждал. Всех любили понемножку, был год, когда [особенно] любили меня. Я был очень популярен, в основном у молодежи, у девчат. Если я за полгода не появлялся в Японии, то, помню, несколько девчат ездили в Европу, четыре-пять человек, чтобы увидеть меня, пообщаться со мной. Они узнали про Республику Беларусь, им было интересно, где это, что это, как у нас. Присылали зимой всякие шапочки, рукавички. Был такой случай: я был в Новой Зеландии, тогда не было никаких соцсетей. Девушка, Тому, приехала к нам в Минск, пришла к нам в клуб, в «Чинук», и спросила: «А где Леша?» Ей объяснили, что Леша в Новой Зеландии. Она устроилась в иняз, жила там [в Белоруссии] еще четыре-пять месяцев, в зимний период. Я потом прилетел в Японию боксировать, и тогда она вернулась домой. Она рассказала, что приезжала ко мне [в Белоруссию], поступила в иняз, хотела увидеть меня, а меня все не было. Зима у нас тогда была чуть холоднее, чем обычно, и она сказала: «У вас было так холодно, что я думала умереть». У них-то снег тоже есть, но зимы не такие, как у нас.
— Те японки вам до сих пор пишут?
— Да, они такие фанаты, я нигде не видел таких фанатов, как в Японии. Это вообще другие люди. Они могут караулить тебя, дежурить.
«Халку Хогану снялся с боя со мной. Сказал: «С этим боксировать не буду»
— Мне предложили бой в Pride, мы тогда с Федором познакомились, он всех громил. Ему даже хотели золотую статую поставить там, в Японии. Я провел три боя в ММА, познакомился с братьями Грейси, мы с ними целыми днями ползали. Мне настолько надоело ползать — по три часа утром и вечером, — я уже просто хотел что-нибудь побить, но мне поставили цель ползать, бороться. Я дебютировал, выиграл, выиграл второй бой. Потом мне предложили поединок с Халком Хоганом.
— Это же, наверное, самый известный рестлер!
— За неделю до боя он снялся. Посмотрел и сказал: «Не буду с этим боксировать».
— Наверное, у вас должно было быть шоу, а не настоящий бой.
— Должно было быть шоу, а сделали настоящий бой. Ему сказали: «Вот, есть начинающий боец по боям без правил» - и предложили со мной поединок. Он оценил ситуацию и сказал: «Хорошо», а потом одумался и ответил отказом. Тогда бой предложили его другу, Doctor Death, Доктору Смерть. Тоже такой волосатый весь, красивый. Он красиво вышел в ринг, сделал проход в ноги, но возраст есть возраст, а я ведь набивал все это целых полтора месяца, сотни тысяч раз делал все это. Разножка, колено в голову — попал и выиграл бой. Была практика по боям без правил. Я вначале загорелся [занятиями борьбой], мне было это интересно, но потом поступила команда, сказали, что мы в стойке еще никого не побили. Мне сказали: «Давай пока в стойке боксировать, может, станем чемпионами, как Марк Хант, а потом уже будем что-то другое думать». Если бы я работал в Pride немножко в другом направлении, то на сегодняшний день, скорее всего, выступал бы в UFC. Мне нравилось, у меня получалось.
— Но на тот момент К-1 был на пике популярности.
— Да, поэтому мы остались, было где боксировать, были площадки. А сейчас К-1 уже лет 10 как нет, все уже в ММА. Даже не знаю, вспомнит ли кто-то, что такое К-1. А это был такой уровень, что про нас делали видеоигры, мы были персонажами в играх на PlayStation.
— По вашим ощущениям, что тогда было популярнее - К-1 или Pride?
— Думаю, в какие-то годы был популярнее К-1, а в какие-то — Pride. В Японии всегда ведется статистика. Вот «Токио Доум», 60 тысяч зрителей. Сейчас-то проще, есть соцсети, можно ставить лайки, а раньше такого не было. Тогда приходили 60 тысяч зрителей, и у всех спрашивали: «Кто твой любимый боец?» По этому опросу я в один год был вторым после Питера Артса. Так же делали опрос под декабрь, обычно в декабре у них большие соревнования — К-1, Pride и сумо. В один прекрасный год — не помню, правда, в какой — сумо было на втором месте, а К-1 — на первом. По-моему, это было в год, когда туда залетел Боб Сапп.
«Когда в первый раз побывал в Голландии, подумал: «Не надо нам вашей демократии»
— Что заставило вас прийти в секцию тайского бокса? Просто хотели научиться драться?
— Мне этот вопрос задавали неоднократно. В 14 лет мне просто захотелось быть духовно и физически сильным. С юных лет мы были шустрыми, уже были разные вредные привычки. В 14 лет я сказал себе, что мне не нужны ни табачные изделия, ни что-то еще. Кикбоксинг мне не сильно зашел, а затем я увидел по телевизору тайский бокс — там выступали наши ребята, Андрей Сергеевич Гридин, который впоследствии стал моим тренером. Когда я увидел чемпионат мира, увидел стиль тайского бокса, как мне объясняли — бой восьми богов, руки, колени, локти, ноги... Когда я увидел эту борьбу, я влюбился в этот вид спорта, понял, что это мое. Начал практиковать, два года в основном укреплял себя духовно и физически. Потом я пришел к Андрею Сергеевичу Гридину, мы стали интенсивно работать, как результат — у меня были все пояса. Боев было очень много. Боксировали очень часто, могли раз в неделю, могли два боя за два дня. Были как любительские, так и профессиональные бои.
— Сколько у вас боев по любителям?
— Немного. Может, где-то 30.
— То есть сразу попали в профи?
— А это все сразу происходит, два-три боя — и уже профи. Первый бой у меня был с Боньяски, он тогда боксировал по классу А — пять раундов по три минуты, а меня поставили по классу C, три раунда по две минуты. 98-й год, мой первый бой на профессиональном уровне. Мы поехали в Голландию, я увидел эту страну и подумал: «Как люди здесь живут?»
— А что не понравилось?
— Ну, допустим, стоит храм, а чуть дальше - сразу улица красных фонарей, эти дверки, эти девушки стоят. Смотрел и не понимал, как это может быть. Плюс эти кофешопы, все это у них легализовано. Я еще тогда сказал, что не нам нужно будет у них визы брать, а их не пускать к нам, потому что у них там непонятно что происходит.
— Но вы там ходили в кофешопы? Александр Емельяненко ходил.
— Ну, он уже взрослый был, а мне было 18 лет. Хоть мы тогда уже были довольно шустрые, я на все это смотрел большими глазами. Не понимал, как это может быть: и это можно, и то можно. Для меня в 18 лет это было пугающе и ужасающе, я своим всем рассказывал. Сейчас-то этим никого не удивить, для меня это уже спокойно, я уже многое видел, и в Таиланде ситуации разные были. Но в то время, в первый раз, когда железный занавес открылся и надо было полететь в Голландию... Ну, полетел бы я в какую-нибудь Германию, хотя там тоже Октоберфест — страшное дело... Мне в Голландии хватило всего, я прилетел назад и подумал: «Вот это да, не надо нам вашей демократии».
«Боньяски так отбил ноги, что я перевернуться не мог, когда спал — сразу от боли просыпался»
— По поводу боя с Боньяски: везде указано, что вы выиграли, а в интервью «Трибуне» сказали, что проиграли.
— Потому что я с Боньяски встречался не один раз.
— А там речь была будто бы именно про первый бой.
— Боньяски — довольно интересный боец, к титулу его привел его тренер Андре Маннаарт. Они сделали большую работу. Маннаарт — умный тренер, знает моего тренера, мы все знакомы. Он видел, что у нас часто проходят турниры по тайскому боксу, он следил, поэтому корректировал Боньяски, подсказал ему бить коленом. Первый бой был в 1998 году, три раунда по две минуты, Боньяски меня победил.
— Значит, все-таки он выиграл.
— Конечно, я же говорю — он тогда уже боксировал по классу А. Он меня тогда победил, но не с большим преимуществом. Помню, он отбил мне ноги, у него были жесткие лоу-кики. Я понял тогда, что такое профессионал и куда я дальше иду. Помню эту боль. Сидел в душе тогда, заморозка отходит, холодная вода идет по ногам. Пришел Дима Пясецкий, увидел меня и сказал: «О, это только начало». Больно было настолько, что я даже не мог перевернуться, когда спал. Сразу просыпался. Ну, ничего, боевое крещение. Потом, через год, между нами сделали бой на пять раундов по три минуты, уже по классу А. Там я доминировал и победил. Через год опять нам устроили бой — и я снова победил.
Потом мы встретились в К-1 (в сентябре 2005 года. — Прим. «СЭ»), Боньяски уже был чемпионом, у меня с ним был бой престижа. Мы боксировали три раунда. Один судья отдал победу мне, второй и третий дали ничью. Так как он был действующим чемпионом, устроили экстра-раунд, а к нему я физически не был готов. Боньяски выиграл тот бой, хотя, если бы он не был чемпионом, то победу отдали бы мне. Но раз он был чемпионом, нужно было либо побеждать досрочно, либо с преимуществом, иначе дали бы экстра-раунд в любом случае. В общем, счет у нас 2-2. Боньяски хорош, и колени, и кик у него хороши. Все это с ним сделал Андре Маннаарт. Потом у них возникли какие-то разногласия, Боньяски стал тренироваться один, но Маннаарт привел его ко всему, что у него есть, ко всем титулам. Маннаарт — неплохой в прошлом тайбоксер, из той плеяды, когда были Роб Каман, Раймон Деккерс наш любимый. Из того поколения.
«Бои Саппа и Хуста — честные. Просто Эрнсто хотел его нокаутировать ударом в голову и сам налетел»
— Вы не раз говорили, что бой с Йоргеном Крутом в Бангкоке (в 1999 году) для вас имеет особое значение. Почему?
— Мы приехали туда сражаться за титул, я бы сказал, за самый престижный. Помню, что у меня был разбит локоть, у меня был бурсит, я доставал себе 10 кубов, температура была, все горячо.
Когда мы начали биться с Йоргеном, он сделал очень красивую стенку, боксировал как настоящий тайский боксер. Я сел и подумал: «Такого натиска и такого достойного соперника я еще не видел». Он работал жестко, кики бил, все делал. Я был немножко растерян, не понимал, что делать, не мог подобрать ключ. Андрей Сергеевич Гридин сказал мне: «Дальше иди дави на него». Мы начали дальше работать, и я понял, что он ничего не умеет на коленях. В трех-четырех раундах я с ним боролся, бил его, так сильно выложился, что когда рефери поднимал мою руку, я просто не мог ее поднять от бессилия. Тогда все бои были такие. Вышел с настроем в духе: «За нами Москва!», стоишь до последнего, не думаешь ни о чем и делаешь свою работу. Бой запомнился еще и тем, что в Таиланде все смотрели его. После этого, когда я уже гулял, меня многие узнавали. Там же везде бары, меня везде приглашали и бесплатно предлагали все — массаж, напитки и так далее. Однажды мы были там с Сашей Казакевичем, собирались уходить. Саша думал, что ему тоже все бесплатно предоставят, а ему дали счет. То есть мне — пожалуйста, балдей, а другу — счет. (Улыбается.)
Ну, Таиланд — это Таиланд. Когда бьет один, зрители кричат «Ижж», а потом «Оуу» — когда бьет второй. Стоишь, уже на фоне усталости еле-еле рукой кидаешь, и зал начинает «Ижж!». Еще один кидаешь еле-еле — зал опять кричит. Делаешь еще два, а они — «Ижж-ижж!», и ты уже начинаешь работать, вести. После первого раунда на меня ставили 5 к 1, то есть считалось, что я проигрываю. А тут второй раунд — я начинаю выигрывать, а дальше — третий-четвертый раунды, там уже были колени и локти, я старался не боксировать.
Потом сделали второй бой с Крутом — в Минске, но было уже не так жестко. Я за полгода уже немножко окреп, мы росли не по дням, а по часам, был сумасшедший график боев, и травмы были, но мы все равно боксировали. Во второй раз мы уже легко отбоксировали, это ему надо было что-то доказывать.
— В Минске был серьезный турнир по именам. В каком-то ночном клубе, забыл название.
— Клуб «Реактор». Там боксировали большие звезды — и Боньяски там выступал, и Манхуф. Уровень хороший, но второй бой с Крутом был для меня уже не настолько важным.
— Расскажите про Андрея Гридина. Это же легенда тайского бокса, но немногие его знают.
— Он стоял у истоков. Я бы сказал, он — крестный отец тайского бокса в Белоруссии. Именно он привез этот вид спорта, а потом мы что-то выучили с годами и сами воспитали многих чемпионов.
— В чем были его особенности как тренера?
— Он очень хорошо понимает тайский бокс и умеет передавать свои знания, к тому же у него есть талант видеть таланты. Сразу мог понять, что может из человека получиться, чего от него ожидать. Он — профессионал своего дела, жил своим делом. Поэтому чемпионами были в основном белорусы. Потом уже появились русские, а сейчас все совсем поменялось. Но в тот момент благодаря Гридину, благодаря Евгению Котельникову все получалось. Они стояли у истоков. В то время у Гридина был зал, где можно было взять любого — Пясецкого, Павловца, Ситченко, Ивановича и так далее, и каждый выехал на мировой уровень и привозил какие-то титулы. Когда я пришел, эти ребята уже где-то спустя полгода сами начали тренировать. Сейчас уже их чемпионы выступают везде. Дима Пясецкий, Сергей Иванович — они сейчас тренируют, у Димы сейчас файтхаус дома. Многие у него тренируются, Забит Самедов тот же.
Я изначально тренировался у Игоря Борисовича Городилова, потом пришел к Гридину, и мы за два-три года вышли на высокий уровень. Сколько там у меня — 13 или 14 поясов? После этого я пошел в К-1, в коммерческую структуру.
— Как вы туда попали, кстати?
— Ну, я же забрал все пояса, они и так знали меня. Там знали всех. Почему меня там уважали — потому что я всех бил. Меня не просто так любили. Можно было бы закрыть глаза на какие-то вещи, если ты капризный, но основное — чтобы умел боксировать.
— Но вы-то именно тайбоксер, а не Акебоно, который нужен просто для шоу.
— Ну, как Боб Сапп, да. Они любили все это.
— Хотя Боб Сапп дебютировал — просто с ума сойти! Когда он выиграл два боя подряд у Хуста — это было невероятно.
— Я разговаривал с Эрнесто Хустом после этого, спрашивал: «А чего ты его не ударил-то? Ты же его по печени ударил, оставалось совсем чуть-чуть». Он ответил: «Сейчас уже понимаю — из-за гордыни. Хотел его именно по голове нокаутировать. Не хотел по печени». Я у него спросил: «Ну как, вырубил?» — «Самого вырубили». Мы смеялись, конечно, над этим всем, но уже потом, не сразу.
— Но это были честные бои?
— Конечно, все бескомпромиссно. Хуст его ударил по печени, отсчитали, а потом Хуст зациклился на голове и сам налетел. Я помню, как мы с Саппом познакомились. Его привели к нам и сказали: «Вот, это бывший американский футболист, будет у нас, в К-1».
— 180 килограммов!
— Мы встали друг к другу спина к спине, сравнить рост, он был чуть выше. Я отошел и подумал: «Да и как же тебя бить?» Он еще в пиджаке был, а когда снял одежду, то я увидел — это не просто он здоровый, а это все мышечная масса, красота. А дальше он дебютировал, у него пошло, он был очень медийный, яблоки рвал. Ему очень понравилось в Японии, да и японцам он понравился. Им нравилось, как он себя вел. Например, когда его привозили в тележке в завязанной [смирительной] рубашке. Это сейчас модно в UFC, когда дуэль взглядов и нужно сделать что-то плохое. Тогда все только начиналось. Мы-то все делали тихо, спокойно, а американцы начали всю эту ерунду заносить. Потом появилась охрана. У Мусаши был бой с американцем каким-то, этот американец сразу вышел, всех послал, начал: «Откроешь рот — я тебя и то, и се». Если бы меня так встретили — я бы бил стулом. А им смешно, у них шоу. У нас, в Белоруссии, его бы убили сразу. Нельзя, как у американцев, такую вседозволенность устраивать, чтобы человек выходил, посылал всех, а ему хлопали. У нас бы сразу в него что-то полетело. Другой менталитет.
— Боб Сапп еще Тайсона вызывал, который был в зале.
— Тайсон и не понял, в чем дело. Это те моменты, которые, наверное, называются хайпом. Что-то делаешь, чтобы все говорили: «Вау!»
— А что же Сапп так сдал? Он ведь и в ММА достойно начал. С Ногейрой выдал сильный первый раунд.
— Он уже был востребован, было столько съемок!
— Ну, сейчас он уже не выступает, но в последние лет 10 просто приезжал и ложился.
— Не всегда. Он делал шоу. Если в первые пять секунд усандалит — будет боксировать, а если нет — то не будет. Все просто. Мы тогда с ним разговаривали, у него был контракт. Он говорил: «Я не хочу боксировать, мне это не нравится, но у меня контракт». У него авторские в месяц 300 тысяч, грубо говоря, а за выход на бой — 20 тысяч. Но если ты не будешь боксировать, то не получишь авторских с PlayStation, маек, рекламы — неважно. Ему не хотелось боксировать.
Мы занимались в одном зале вместе с Сэмом Греко, хорошо подружились, когда жили в Японии. Греко — голливудский актер, он играл в «Скуби-Ду» и многих других фильмах.
— Он же из Австралии, если не ошибаюсь?
— Да, австралиец. Рефери сто раз объяснял Саппу перед боем с Рэем Сефо: если кто-то падает, то второй его не добивает. Очень долго судья объяснял. Сапп такой: «Окей». Начался бой, Сапп подлетел, настучал Сефо, тот упал. А Боб — любитель [добиваний], он и Боньяски добивал. И начал Сефо добивать. Ему сказали: «Тебе же говорили, что нельзя добивать!» Сефо разозлился, дал ему скользящего левого бокового, не так чтобы сильно, но Сапп упал и лицо свое скривил, говорит, мол: «Все». Сэм Греко на него начал матом орать: «Вставай!» Сапп в ответ ему: «А Боньяски не встал! И я не хочу». Греко все-таки заставил Саппа подняться, Сефо ему со злости еще пару раз — бам-бам, Сапп опять упал и начал: «Не буду я больше вставать!» Такой он парень был. Конечно, он выходил на адреналине, и тяжелый, и уставший, и сражался, и сдавался. Вел свою деятельность, как мог.
Ребята все интересные, конечно. С появлением американцев пошло это ноу-хау, дуэль взглядов, нужно было немножко посквернословить, водой ливануть. Уже было не так спокойно, как у нас, всегда надо было или как-то ярко выйти, или еще что-то. Одобрял сам [Кадзуеши] Ишии, хозяин К-1. На пресс-конференции выделяли какое-то количество денег, кто будет самый интересный — а американцы стали первыми, кто начал кривляться и нести всякую ерунду.
«Час прошел, а Ишии сидит молча, смотрит, ест. Мне тогда показалось, что сейчас он как что-нибудь скажет и себя зарежет»
— А гонорары какие были?
— Разные. И 100, и 200 тысяч [долларов]. В Pride и К-1 были хорошие гонорары, очень неплохие. Эти наликом давали даже, представляете?
— Как это все выглядело?
— Ну как, обычно.
— Это же целая сумка, получается.
— Ну да, целая сумка. В самих организациях, в Pride и в К-1 можно было бы и сегодня работать, но более 10 лет назад К-1 обанкротился. Говорили, что много кому не заплатили. Это все потом сказалось. Не то чтобы ты стал не востребован, но прежних гонораров больше не было. Тебе предлагали бои, но за такие гонорары, которые ты обычно получал, когда приходил и проводил какие-нибудь мастер-классы. Все закончилось. Я-то думал, что все это будет дольше продолжаться, но... Марк Хант говорил мне, когда выиграл К-1: «Пошли в UFC, там тебя никто в обиду не даст, денег больше. Если заломают — похлопаешь, ну и что?» Он чемпионом стал и сразу ушел.
— Вам давали мешок с наличными. Что было дальше?
— Всегда Юшко говорил, менеджер. Не помню, в каком году, в 99-м или 2000-м, нельзя было в Белоруссию перевести деньги, потому что мы тогда считались страной третьего мира — как говорил Запад, мы торговали оружием. Нам нельзя было перевести деньги. В Японии тогда не знали, где Белоруссия. Часто объяснял им, как это все устроено. Они не понимали, спрашивали: «Как это — белый русский?», а я им в ответ: «Чистый русский», всякую ерунду им говорил.
У них почему-то были какие-то заготовки, они задавали такие вопросы в духе: «Вот, у вас плохо живется, диктатура», а я им отвечал: «Мы живем на постсоветском пространстве лучше, чем кто-либо, наш президент самый лучший, многие хотели бы такого у себя в стране». Они сначала этого не понимали, а потом поняли мою позицию. Я им часто говорил, что я не политик. Плюс еще говорил: «Вы американцам кланяетесь, а они на вас бомбу скинули. Да, понятно, вам дали потом какую-то помощь, но вы же сейчас работаете на них. Вы говорите: «Это наш молочный брат, это же все не по-настоящему». Со временем они стали говорить со мной откровеннее, признавали многое, говорили: «Да, у нас идет американизация, это не многим нравится, но без них мы ничего не можем сделать». Так что пусть не приклеивают бирки к нам. Сами до конца не знают, где находится Белоруссия, а уже начинают говорить, что у нас все так плохо.
Мы занимались своим делом, обменивались разными вещами, искусством, мне было интересно, как у японцев устроено все это: самураи, якудза, гейши, как это все выглядит на самом деле. Ишии приглашал, я видел, как они сидят, общаются. Час прошел, за столом сидим — нет-нет, а можно уже было бы в неформальной обстановке предложить саке выпить, а он сидит молча, смотрит, ест. Мне тогда показалось, что сейчас он как что-нибудь скажет и себя зарежет. Сказал: «Все, с ними неинтересно, с этими якудза». Это кланы, триады у них там... Еще девушка была, гейша, на деревяшках этих, в костюме. Сидела разговаривала. Ну, потанцевали мы немножко. У нас же в СССР было обширное преподавание, помню, как мальчиков обували в чешки и заставляли вальс танцевать. Вот, пригодилось. Общались, узнавали культуру. Про нас много что спрашивали, я у них тоже спрашивал о том, что видел и что интересовало.
«Александр Емельяненко на Афоне не одно топорище сломал»
— Когда начали тренироваться с голландцами?
— В основном кэмпинги мы делали в Таиланде или Новой Зеландии. А в Европе — ну, делали сборы, но чаще в Словакии и Чехии. Помню, был момент, я знакомился с ребятами, они-то друг друга уже знали, а я — нет. У меня спросили: «10 дней с Мирко будешь спарринговать?» Я такой: «А кто такой Мирко?» Они: «Ну, он сейчас будет боксировать с Питером Артсом (бой состоялся в марте 2001 года, Филипович выиграл единогласным решением судей. — Прим. «СЭ»), у тебя стиль похожий [на соперника]. В Хорватию поедешь?» Я: «Поеду». 10 дней спаррингов, он за это денежку дает. Мирко встретил меня в аэропорту. Начали боксировать - день, два, три. Так и знакомство наше пошло.
— Вы с ним по-русски, а он с вами по-хорватски?
— Не, мы с ним на английском, и там у него были наши братья-славяне, цыгане или еще кто-то, не знаю. У них там свои мутные терки. У них там по-русски тоже говорили. Правда, с акцентом. У них же была охранная фирма, его и Звонимира — это его менеджер.
Мирко, на самом деле, такой работяга! Он и сейчас бы выступал, и выступал бы по боям без правил, просто у него случился микроинсульт. Помню его бой с нашим Лешкой Олейником (в ноябре 2013 года в Москве на турнире промоушена «Легенда», Олейник победил фирменным приемом «ущемление диафрагмы». — Прим. «СЭ»). Потом Лешку сразу в UFC взяли. Это же Сашка [Емельяненко] не смог тогда с ним [с Филиповичем] боксировать. Я ему звоню: «Саня, Саня». А он такой: «Я ему дам, бум». Я по голосу понял, что что-то тут не то (Емельяненко должен был стать соперником Филиповича, но не смог выйти на бой. — Прим. «СЭ»).
— Вы позвонили Александру, чтобы встретиться?
— Нет, я ему набрал, сказал: «Саня, я тут слышал, так и так... Аккуратнее». И у него пошло свое... Потом я его увидел, когда он уже залетел в эту непонятную историю. Потом виделись уже здесь, а затем — у Рамзана [Кадырова], когда мы прилетали. Он тренировался, был в такой форме! Я в такой форме за все время его не видел. Единственное — физически он был полностью готов, но не хватало техники. С Магой Исмаиловым то же самое было. Он бы мог долго боксировать, бить, но нужна была другая работа. Там, конечно, нужна была борьба. Мага знал, что он в борьбе победит, потому что Сашка в борьбе слабенький.
— «Залетел» — это что вы имеете в виду?
— Что присел он на сколько-то лет.
— А где вы его видели?
— Уже после, когда ему УДО дали. Прилетели к Рамзану — он тренируется. Думаю: «О, здорово, форму набирает». Потом, спустя полгода-год, он стал мощный. Меня это порадовало. Все мы очень интересные люди со своими тараканами, у него вот что-то свое. Продержался определенный момент — и опять сбой. Да у всех так, падаем — встаем.
— Вы же на Афон ездили как раз после Александра.
— Я ездил и до, и после. Знаю, что он был у Вадима, у монаха из Белоруссии.
— Что на Афоне рассказывали про Александра?
— Он там месяц-два пробыл. Не одно топорище сломалось. Он рубил-рубил, нес послушание свое. Получилось, пошел в мир. Побыл здесь, дернуло его, один инцидент, второй — торба. Борьба. Старцы говорят: «Нужно уметь отряхнуться. Встал, отряхнулся — и пошел». А не сидеть в этой грязи и причитать: «Ай-ай-ай, какой я грязный».
— Вы с Александром ведь знакомы еще со времен Pride?
— Нет, с Сашей я познакомился уже спустя много лет в Москве. Когда он побывал на Афоне, он окормлялся у нашего брата, Вадима. Потом мы пересеклись на турнире в Москве, я подошел к нему, заобщались, начали дружить. Выступили вместе на одном турнире, а на другом у него не получилось. Ну, получается, что получается, и было, как было.
— А с Федором вы познакомились в магазине электроники в Токио?
— Да, все так. Интересно получилось, там же большие магазины — а тут он и я. Поздоровались, начали общаться. Подошел мой менеджер, Юшко, потом менеджер Федора, Финкельштейн. В перспективе я думал о работе в Pride, но мы туда не пошли.
— Не тренировались с Федором?
— С Федором — нет. С Сашей Волковым вот тренировался. Тогда его тренировал Сэмми Шилт.
— Это перед боем против Штефана Штруве? Шилт тогда специально приехал, потому что у Штруве рост 211 см.
— Скажу так: мне с Сашкой было дискомфортно, потому что я привык, что оппоненты ниже, а тут что один, что второй выше меня. Саша сейчас набрал массу, но он в то время был пусть и не такой сильный, но юркий, с чувством дистанции. Я всегда переживал за него. Особенно переживал, когда он проиграл Льюису, когда оставалось всего 10 секунд [до конца боя]. С колена бил, рука внизу, он ему срезал правой, потом одно попадание, второе, третье... Ну, Саша не выключился, молодец, насколько крепкий парень. У меня тоже такие моменты были. На фоне усталости коленом бьешь, а тебе четко — бам! Я сразу же, какой бы ни был пьяный, за голову хватался и в ответ на серию коленями бил. Ну, получилось, как получилось, а ведь он выигрывал бой. А так было бы не десять, а пять секунд — он бы упал, рефери отошел и сказал бы: «Это не считается, гонг уже прозвучал».
— Как вам Волков в стойке?
— Хорош, мне понравился. Все чувствует, дистанцию хорошо понимает.
«Мирко рассказывал, как демонстрантов разгонял. Очень жестко. В маске, чтобы его видно не было»
— Вы сказали, что Мирко вам что-то интересное рассказывал.
— Рассказывал, что демонстрантов гонял — в шлеме, в маске. Он же в «маски-шоу» выступал. А его менеджера Звонимира разыграли, когда был последний спарринг. Я якобы коленом бью, а Мирко падает красиво и закатывает глаза. Лежит такой, и Звонимир сразу подбегает на ринг: «Ай, ой, что случилось?!» Мирко глаз приоткрывает и смотрит на него. И Звонимир сразу ему и мне — по подзатыльнику. Потом кроссовки мне купил за этот розыгрыш!
— А вы могли с Филиповичем бой провести?
— Может, и могли встретиться, но у него не было такой инициативы. Он много кого перебил. Мы 10 раз бились [в спаррингах], каждый день. Я сразу, после первого спарринга, сказал своему менеджеру: «Пять по три, тайский бокс, и я его вырублю». А Мирко мне все время кричал: «Три секунды, три секунды!» А я его вяжу, скрутки делаю, вывожу на колено. А он мне: «Три секунды!» Я ему объясняю: что, три секунды тайского бокса, что ли, делать?! Я и так на пятый-шестой день не пришел, потому что он отбил мне ноги, надо было подлечиться. Хоть двое щитков, но он бил очень сильно. Я поначалу, как обычно, в стойке работал. Он же левша, и он как дал с ноги! У меня ручки-то на месте, и я такой: «Ух, какой интересный парень!» И как начали мы рубиться в первый же день! Я ему хочу коленом в голову дать, а он мне все время говорит про секунды. А я еще молодой, амбициозный... Хочешь забрать у меня оружие, что ли? Какие еще три секунды?
После третьего раунда я ему сказал: «Мирко, на сегодня хватит. У меня печень, и ее прихватило». Потому что мы отдыхали все время. Откуда-то я тогда приехал. Попросил «Эссенциале форте», чтобы мне немного полегче стало. И дальше стали работать. Второй день, третий...
— Хай-кики у Мирко действительно крутые?
— Там не то чтобы крутые. Там супер-пупер! Таких бойцов было мало. Я всегда держал руки. Если бы я не был тайским бойцом, то упал бы, он бы меня вырубил. У него такой удар был... Он красиво делал. Раз-два, не убираешь руку — и потом нога. Толкнул — и сразу за ухо ногу. Как Петя Артс. У меня с Питером дружеские отношения, я его Петей называю. А Реми Боньяски — Ромой. У меня была собака, далматинец, — Артс. А черный кот — Реми.
— У Мирко еще такие мощные ноги...
— Он очень много работает. Пахарь. Вообще, я впервые увидел его еще в детстве — на турнире в Чехии. Он все по печени, по печени — восьмерку тогда выиграл, нашего парня еще победил. И мне сказали, что он мой потенциальный соперник в будущем. Я такой на него смотрю и думаю: «Да это же конь!» Я тогда еще с Игорем Вовчанчиным познакомился. То есть это было древнее время.
— Вовчанчин — это круто.
— Мирко, по-моему, с ноги его круто вырубил.
— Да-да.
— Когда увидел, как Мирко работает, я понял, что такое профессионалы. Мы тоже профессионалы, но у них и медицина была на профессиональном уровне. Химичились они в то время нормально. Мы работали пять раундов: сильная борьба, большой бой — хорошо же били, а потом еще на снарядах работали, упражнения делали. Он лежа как даст с левой ноги, а потом как даст с правой ноги! Это у них специальные упражнения такие. Я, конечно, попробовал. То есть лежа можно резко ударить ногой и нокаутировать. На ноги он обращал внимание. Прыжки, взрывы, качался. Ну, он такой пахарь. Молодец. Он еще военным был, демонстрантов разгонял. Как мне рассказывал — негров.
— Жестко разгонял?
— Очень. (Улыбается.) Как обычно, как все разгоняли.
— Со щитом?
— Как положено. В масках, чтобы не было видно.
— Это в Хорватии?
— Да-да. В самой Хорватии.
— А что там африканцы-то делали?..
— Я не знаю. Он мне так сказал. Пришли и, может быть, возмутились. Субсидии, может, хотели.
— Веселый мужик?
— Да, веселый. Но инсульт есть инсульт.
«Я был бы самым молодым чемпионом К-1 в истории, а победу специально отдали каратисту»
— Считается, что вы хорошо работали коленями.
— Коленями работал хорошо, а потом коленями начал работать и Боньяски. Почему его и прозвали Летучее Колено. Он увидел, что можно бить коленями, а Андре Маннаарт, который привел его к титулу, грамотно научил. Как он это увидел? Потому что мы победили Боньяски коленями. Маннаарт-то понимал, что Боньяски тоже может работать коленями. И потом сколько нокаутов Боньяски сделал коленями...
— Один из самых тиражируемых ваших нокаутов — в «Гран-при» с Николасом Петтасом.
— Ну, это японцы так крутили, а нокаута там особого не было. Так, чуть сломал ему нос.
— Петтас встал, конечно.
— Потом пришли в фан-клуб, ему нос вправили, он в очках, а под очками — два фонаря. Он подошел, снял очки и сказал: «Алекс, thank you!» Я посмотрел и удивился. Сказал ему: «Ну, если что, обращайся! You're welcome!»
— Если смотреть тот бой, бросается в глаза, что вы его ударили ногой сразу после приветствия.
— Ну, правильно, ударил - и пошла работа. Жестко был настроен. Бам — и пошел. Это не то что у Сефо, когда был турнир в Лас-Вегасе. Он так медленно подошел, руку поставил и сразу справа — бам! А тут я коснулся, ударил — и работа пошла. В Таиланде мы готовились, там в первом раунде сильно не бьют, просто смотрят, кто что может. У нас жестко пошло. Он [Петтас] очень жестко бил вертушки. Вообще каратисты очень опасны. Вот уж у кого у кого, а у них отличный тайминг. Вертушки в печень сколько раз заходили. С ними нужен глаз да глаз.
Вова Задиран — чемпион Белоруссии по кикбоксингу, в прошлом каратист, и этот тайминг у него остался. Когда мы начали боксировать, он мне сразу сделал технический в два нокаута. Я сразу понял, что каратисты — это опасно. Что он делал: поднял ногу, как будто бьет в голову, я как будто уклоняюсь, ухожу назад, а он мне носком в кадык как дал! Он замер, ногу остановил, и — тык — еще один удар. Еще один момент был, когда он мне четко пальцем попал в «солнышко», как копьем. Сразу тогда понял, что с каратистами лучше бить лоу-кики на расстоянии, чтобы даже повода не было в шею ударить. Каратисты — молодцы: и тайминг есть, и физически они крепкие. Сэмми Шилт ведь каратист, Фильо каратист.
— Фильо же как раз прошел вас в полуфинале «Гран-при», а вы тогда были одним из фаворитов.
— Тут уж как Господь решил. Моя точка зрения следующая: если бы я выиграл у Фильо, меня поставили бы с Марком Хантом, но в истории К-1 никогда не было каратиста-чемпиона, кроме Энди Хуга. Потом вели и Петтаса, и Мусаси, и Фильо вели-вели-вели, но ничего не смогли сделать. Когда я выиграл бой у Фильо, но победу отдали ему, и он в финале проиграл Ханту, Ишии подошел и сказал мне: «Ты — чемпион, ты — молодец, в следующем году все будет, мы очень рады, что работаем с тобой». У меня тогда болела нога, мне было не до этого. Я думал: «Я был бы самым молодым чемпионом в истории, если бы ты мне дал пройти дальше». Я выиграл, но Фильо вели, потому что он каратист. Не знаю, как бы я боксировал с Хантом, но как-нибудь отбоксировал бы, хоть и нога больная. Благодаря мне японцы разрешали боксировать коленями три секунды. Ну, сделали, как сделали, а потом уже я не мог собраться, чтобы стать чемпионом.
«Когда свет выключили во второй раз, было уже где-то 50 на 100 — такая волна, и все дерутся. Думаю: «Вот это да!»
— Ваш бой со Штефаном Леко, когда вас наказали дисквалификацией. Что это был за момент? Вы же попали коленом, когда он уже падал?
— Ты приходишь в организацию, ты новый. Там уже есть свои герои, которых знает Япония, с которыми делают всякие футболки, игрушки. К тебе присматриваются. Мне повезло, что я сразу завоевал любовь и уважение у зрителей и бойцов. Так вот, в организации будут больше переживать за кого-то более опытного, чем за новичка, поэтому к таким ситуациям они относятся с осторожностью. Вот как с Леко было: я объяснял им, что нанес ему удар, когда он был уже в падении, но три точки еще не касались ринга. Я им показал высший пилотаж! Если бы рефери влез, как в Таиланде...
— Они же там падают вообще!
— Да, да. А этот рефери ничего не сделал. Я ему справа дал, скрутка, он падает, я ему еще коленом в зубы дал — где вы такое увидите? Японцы такие сразу: «А, да-да». Получилось очень интересно. Я его поджал к канату, дал тип вправо, он отлетел, и пошло... Бум-бам-бум — он уже лежит, он и не понял, что случилось. Но самое интересное было в начале боя. Финал, выключается свет. А зрители все с пивом, с сигаретами.
— Это в Голландии?
— Да. У них после турнира все в мусоре вообще, дурдом! Потом свет включили, рефери мне сказал: «Ты не смотри, не переживай», а я ему: «Как это не смотри? Интересно: напились-накурились и махач устроили». Потом, когда свет выключили во второй раз, было уже где-то 50 на 100 — такая волна, и все дерутся. Думаю: «Вот это да!» У нас раньше были драки район на район, мы знаем, что такое 20 на 30, без поножовщины, просто на руках. А тут такая волна, стулья летают! Ну, вроде бы все успокоилось, по арене объявили: «Проявите уважение к спортсменам», каких-то зачинщиков нашли.
Мы побоксировали, я победил. Он [Леко] пришел ко мне в раздевалку, уже без зуба, правда. Обнялись, он сказал мне: «Ну ты молодец!» Так я знакомился с К-1 и со всеми ребятами. Хоть меня и дисквалифицировали, но неправильно. Я осмысленно все делал. Он падал, я его сам скрутил, и пока он лежал, я еще коленом его ударил. Это же не каждый может так сообразить! Если вы хотели увидеть высший пилотаж — вы его увидели, а вы мне дисквалификацию дали. Если видели, что он плавает, рефери должен был между нами влететь.
— Зато вы были одним из тех, кто экзаменовал Бадра Хари в К-1. Ему же было лет 18, когда он бился с вами.
— Он уже тогда был сумасшедшим, выходил, минут 10 танцевал. У него был 33-й бой, из них он 32 выиграл, много нокаутов. Интересный парень, шустрый, я все никак не мог в него попасть. Андрей Сергеевич Гридин сказал мне: «Ты не старайся его ударить, просто играй». Я увидел тогда, что он идет — и что нужно бить ему в пузо. Тренер Бадра пытался тогда придумать, что это был удар в пах, но там понятно было, что это не так.
— Там сразу все видно.
— А вначале он что делал? Я только ушел в сторону — а он коленом уже сидит у меня на плече. Чуть назад пойди — и он пробьет, как камень влетит. Я только ушел — а он уже на голове сидит. Он был намного искуснее. Потом он стал мощнее, но как голландская школа — не думая, колотит и колотит. А раньше у него мысль была. Если посмотреть наш бой, он там больше похож на тайского боксера, у нас там было удар — ответ, удар — ответ. Молодец был, шустрый.
Это еще не все. В течение месяца на сайте «СЭ» выйдет вторая часть интервью с Игнашовым, в которой он подробно рассказал, как его спортивной карьере помешал алкоголь.