9 августа в Париже состоялась финальная схватка на Олимпийских играх-2024 среди борцов-вольников в категории до 86 кг. Золото завоевал дагестанец Магомед Рамазанов, который выступал под флагом Болгарии. В финальной схватке он победил чемпиона Олимпиады-2016 иранца Хассана Яздани со счетом 7:1.
После возвращения из Франции в Москву Рамазанов посетил редакцию «СЭ» и дал большое интервью. Перед вами вторая часть, где Магомед развернуто прокомментировал свои слова об ММА, вспомнил, как однажды случайно травмировал Шавката Рахмонова, объяснил, в чем уникальность его тренера Вадима Биязя, и рассказал еще много чего интересного.
В первой части Рамазанов подробно рассказал об Олимпиаде — о каждой схватке, условиях жизни в Олимпийской деревне, смене спортивного гражданства, отношении к нему в Болгарии.
«Друг Хабиба сделал подарки — неплохие, честно говоря»
— Было ли неожиданное поздравление с золотой медалью от какого-то человека?
— Было неожиданно, но очень приятно от бойцов. От многих бойцов. И в истории выкладывали. Просто обычно как бывает — незнакомые же не добавляют, особо не поздравляют. Редко бывает, но вот после Олимпийских игр очень многие поздравили. Хабиб Нурмагомедов отметил, Ислам Махачев, Чимаев отметил, Юсуф Раисов отметил, поздравил тоже в личку. Даже Кори Сэндхаген написал: я большой фанат твой, там еще американцы, ребята. Генри Сехудо подписался. В этом плане много кто там. Может, борьба таким понравилась или еще что-то. В общем, и друг Хабиба Нурмагомедова, наш близкий Эсед [Амирагаев], мы с ним уже во Франции увиделись, чуть подарки мне сделал. Мне очень приятно было.
— Подарки, если не секрет, какие?
— Неплохие, честно говоря (смеется). Не буду говорить. Но очень неплохие, да. Ему спасибо за это.
— У вас, я так понимаю, семья не ограничивается только вами и вашим братом. У вас еще есть братья?
— Да, у меня, считая Рамазана, еще три брата и три сестры. Я самый старший в семье. Вот такие дела пока.
— А кто-то еще из них спортом занимается?
— Нет, никто не занимается. А, занимается еще Эльдарчик, мой брат. Вот он сейчас занимается, но пока у него нету результата. Ему ведь 15 лет, только-только начинает.
— Еще вспоминая Олимпиаду, вы выкладывали фотографию с Джорджем Сен-Пьером. Как эта встреча случилась?
— А он зашел в этот разогревочный зал для спортсменов, а там же сборная Канады тоже. Он зашел, все начали фоткаться с ним. Мы подождали, там друг еще был, Зелимхан Абакаров, который за Албанию борется. Решили сфоткаться. Сначала думал, чего фоткаться? Не то что гордость какая-то, просто думал: что с этой фоткой делать? А потом подумал: просто пускай будет. Сфоткался. Хороший парень, такой простой.
— Какого-то диалога у вас не было?
— Нет, ему кто-то сказал, что я олимпийский чемпион. Он сказал, что красавчик, туда-сюда. Там были еще ребята, как я видел. Генри Сехудо тоже где-то был в зале, Холли Холм тоже вроде была. Как я понял, это она была. Там, когда мы на улице стояли, она с кем-то проходила. Просто я в жизни не видел ее — по боям, которые я смотрел, вроде она была, да.
«Религией запрещены и бои, и борьба. Каждый выбирает что хочет»
— После полуфинала была цитата, которая сильно разошлась, когда вы сказали, что ММА — это, грубо говоря, собачьи бои.
— А, я хочу объяснить эту ситуацию, да. Это было после полуфинала, я так на эмоциях уже проходил. Я имел в виду концепцию. Меня спросили, почему после борьбы не перейду в ММА. Хотел объяснить концепцию, но грубо как-то зазвучало с моей стороны. Если кого задел, я извиняюсь за это. Я не против боев, не против. Я, наоборот, хочу сам для себя заниматься, для самообороны. Выступать не хочу, а вот для себя, для самозащиты... красиво это все равно — бокс, и красиво кто дерется, это все равно смотреть красиво. Я вот хотел бы для себя, чтобы навыки были бойцовские, кроме борцовских.
Просто я имел в виду саму концепцию: есть борьба и бои, да? Даже вот так если посмотреть: борцы выходят на ковер, бойцы выходят в клетку. И если даже смотреть на публику, которая приходит на бои, и публику, которая приходит на соревнования по борьбе... Возьмем Демиана Майю — сейчас кто его вспомнит из болельщиков? Скажут: ну, такой скучный боец. Но он же хорош был в своем деле. А вспомнят бой, например, этого... Робби Лоулера, и канадец был один, Рори Макдональд. Вот они подрались как? Это очень кровавый бой, очень жестокий бой. Порванные губы, порванные уши. И вот такие бои нравятся бойцовской публике.
А в борьбе не так. В борьбе ты выходишь, если ты даже нагрубишь, публика тебя освистает за это. Если ты вышел, например, ударить или испугать как-то каким-то образом соперника, нету респекта в этом от публики. А когда ты выходишь и показываешь чистую технику, красоту борьбы, тебя будут любить и уважать. Без крови — даже посмотреть, если кровь пошла в вольной борьбе, или вообще в борцовских единоборствах, пока кровь не остановится, ты не можешь продолжить. А бои — это, получается, как колизей. Если не собачьи бои, а именно как колизей. Ты выходишь просто реально убить человека, да, по сути? Это в переносном смысле. И вот это любят. И вот я имел в виду концепцию разных стилей.
Так-то с точки зрения религии и бои, и борьба запрещены. Борьба из-за того, что одежда: трико облегающее, и все такое. А в боях удары по лицу, еще что-то. Там тоже был заголовок, что религией запрещено — религией и это, и это запрещено. Каждый выбирает что хочет. Я занимаюсь борьбой с детства, и я понимаю, что с религиозной точки зрения какие-то моменты неправильные. Но уже путь, который я прошел... тяжело отказаться от этого. Также в боях люди вот этим зарабатывают. Почему в Дагестане, на Кавказе многие люди занимаются спортом, бизнесом, а в плане пойти на заводы работать — такого нет? Вот мне такой вопрос задали в Германии. Почему, говорят, столько спортсменов занимаются только, почему не думают об образовании? Образование тоже есть у всех, у многих. Вот у меня есть образование, юридическое образование. Я учился не в Дагестане. А то скажешь — в Дагестане...
— В Астрахани.
— Да, в Астрахани окончил колледж, университет — есть образование. Просто проблема в том, что ты учишься 8-10 лет и потом устраиваешься на работу и получаешь незаслуженно маленькую сумму, я считаю, официальных денег. И многие люди думают об этом, они же наперед думают: я сейчас пойду, например, врачом. Очень благородная работа, я считаю, очень уважаю тех людей, которые занимаются таким видом деятельности. Но они будут знать: я буду сейчас работать и получать 30, 40, 50 тысяч рублей. Думаю: как я буду кормить семью за эти деньги? И примерно еще расход, который ты делаешь во время учебы. 8-10 лет ты учишься, на дошираках, на роллтонах питаешься, как-то ограничиваешь, и потом еще дальше тоже. Где-то к 50-60 годам ты какую-то более-менее зарплату получаешь.
Я думаю: зачем я буду заниматься? Лучше пойду в спорт, ва-банк пойду и заработаю большие деньги. Вот только в этом плане. А так если бы в финансовом плане было все четко и ты был бы уверен, как в СССР раньше, что найдешь работу свою, обязательно ты не останешься без работы и сможешь кормить свою семью. Очень много людей сейчас работали бы и врачами, и шахтерами, всякой деятельностью бы занимались. Вот в Германии [спрашивают]: почему вот так, почему не хотят учиться? Все хотят учиться, все хотят. Просто тяжело потом в дальнейшем устроиться.
— Кстати, я вот помню, лет пять назад вы говорили, что не исключаете перехода в смешанные единоборства. А был какой-то момент, когда вы поняли, что это точно не для вас?
— Я даже сейчас скажу: если бы у меня что-то случилось в жизни такое, не дай бог, конечно... такое серьезное, и мне нужны были бы большие деньги, я бы в любом виде занимался боями. В боях же больше платят, чем в борьбе. Я пошел бы и дрался там, где надо. И на голых кулаках, и в обычных. И я бы сделал все возможное, чтобы я быстро решил этот вопрос. В таком плане я бы пошел ва-банк. А так не хочется почему-то.
Не знаю, сейчас Сидаков хочет пойти где-то подраться. Если честно сказать, Сидаков такой добрый человек, очень позитивный парень. Я не вижу его в боях почему-то. В боях должен быть такой человек, который прямо любит это дело сильно. Есть люди, которые любят футбол, не любят бои. И вот я как вижу Сидакова, он не такой, он добрый парень.
— А Кадимагомедов? Он ведь тоже не против.
— Он может драться, мне кажется. Мне кажется, ему нравится это тоже. Но я не знаю, мне почему-то кажется, что он не пойдет в бои.
— А Сидаков — вы видите, что он нацелен?
— Нацелен, вижу, я посмотреть хочу, да. Хочу, чтобы успехов в этом тоже у него [получилось добиться]. Там же от психологии зависит, чем ты занимаешься. Ты же не можешь навязать человеку то, что ему не подходит. В моем мнении так. Ну, посмотрим, как получится у него. Желаю успехов, но я не знаю, как будет.
«Реально хотел, чтобы Хабиб наказал Конора»
— Насчет болельщиков я заметил, что в MMA, например, есть активная часть болельщиков: «Северная трибуна», таджикская трибуна, еще какие-то. Но есть большая часть трибун — просто пассивные зрители, которые просто смотрят. А в вольной борьбе там как будто вся арена — это одна трибуна, которая болеет рьяно. У вас такого нет ощущения?
— Есть, потому что в бои приходят разные люди. Они даже могут не разбираться, что там происходит. Очки считать, как там в голову попали, в ногу попали. Они просто на зрелищность идут, а контингент людей, которые приходят смотреть борьбу, они знают, куда идут. Они знают, что там будет борьба, будут правила, которые они все знают. И поэтому они реагируют. Не везде, конечно, но в Иране, Дагестане, Турции — в таких борцовских странах, в борцовских регионах, все люди знают, зачем они идут. И они будут реагировать на каждую вещь. На судейскую какую-то ошибку скажут, крикнут. И на красивую какую-то атаку, на какую-то волнительную схватку. Бывает, когда на пределе борются. Схватка была такая на чемпионате России — Разамбек Жамалов и Сидаков. Это был предолимпийский чемпионат России — в зале, я не знаю, чувствовалась нервозность. Напряжение было бешеное. Я сам сидел, думал, как же тяжело смотреть на это, когда ты болеешь за кого-то. Это напряжение очень сильное.
Потому что понимаешь, что выходят два очень сильных спортсмена, и там ты не ждешь много баллов. Ты ждешь вот эту защиту хорошую, атаки хорошие — балл в балл, вот такую схватку. Потому что когда два равных выходят, не может быть пятибалльный бросок, 12:13 счет такой баскетбольный. Там такого не будет. Там будет равно все, и вот это все люди понимают. Это в основном борцы, которые раньше занимались, профессиональные люди. Фанаты такие. А в боях — там уже просто кровь вылетит, и все, им нормально жи есть.
— Кстати, насчет того интервью после полуфинала. Вам, надеюсь, из знакомых бойцов не предъявлял никто претензий?
— Нет, из бойцов нет. Кто меня знает, они понимают. Просто я же там коротко объяснил и еще неправильно сказал. Я и то не сказал, что это собачьи бои, я сказал это примерно так. Ну, не надо было так говорить. Надо было сказать, что это как колизей. Реально средневековое что-то такое, да же? Как Дана Уайт сказал: там будет хоккей, футбол, скачки на ишаках, и все будут смотреть на бои. Потому что бои — это зрелище. Почему это [больше] развито, чем борьба и все остальные виды спорта? Потому что там зрелище, там кровь, там вот эмоции, там дикость такая. И вот из-за этого все идут смотреть. Зрелище. Я сам смотрю, но не часто. В основном смотрю только знакомых. Когда Хабиб дрался, мы вставали в три-четыре утра. Особенно с Макгрегором бой — вообще... Как я за него [Хабиба] болел! Очень сильно болел.
— В какой-то большой компании собирались?
— Нет, я тогда был в коммуналке в одном месте. Метро «Первомайская», я там жил раньше четыре года. И вот там я в коммуналке вставал в четыре-пять утра. Просто Макгрегор много чего сказал лишнего. Я хотел, чтобы он его наказал, и все. Такой момент был: хотел реально, чтобы он наказал его. И вот он его наказал. Я считаю, что любой человек, который много говорит, должен быть наказан. Потому что безнаказанность порождает вседозволенность. Вот поэтому, чтобы люди много не болтали, они должны понимать, что они за это могут получить. Вот так и случилось. Наверное, тогда этот момент [треш-ток] обратно, вниз пошел. Этим людям, которые много любят болтать, наверное, этот бой показал, что надо меньше болтать. Надо говорить по факту, когда вот еще вот этот файтнайтовский главный, как его зовут?
— Камил Гаджиев.
— Да, он где-то тоже говорил, что треш-ток должен быть грамотным, по фактам. Не то что придумал там, что-то такое сказал лишнее, чего нету. А по фактам: где-то что-то поймал так аккуратно. Вот это правильно. А так когда чморит, грубо говоря, ты такой, ты сякой, без фактов каких-то, я считаю, это неправильно. Это не треш-ток, это просто оскорбление. Или оскорбляют религию, или в семью лезут. Про отца что-то говорит, про мать что-то говорит. Это вообще самое худшее.
Особенно в играх этих, в киберспорте, очень сильно развито. Оскорбляют в комментариях. Многопользовательские игры бывают же на телефоне, когда смотришь, что они могут написать, думаешь: если ты свою семью уважаешь, свою мать уважаешь, отца уважаешь, ты как можешь такое написать чужому человеку? Даже в мою сторону когда оскорбляли в комментариях, я хотел их найти, честно сказать. Бывало такое, что я им звонил. Как их найдешь? Но я никогда не оскорблял их в ответку, мать или отца — ну, как это? Это что-то несерьезное такое.
— А вы в какие-то онлайн-игры играли?
— Да, конечно, все играют сейчас.
— Во что?
— Вот на телефоне только, на компьютере не играл. Типа как в Dota игра есть такая — League of Legends: Wild Rift. Вот в это играл — редко бывает, да.
— Вы, я так понимаю, все равно для себя, для самообороны, занимаетесь?
— Я и так неплохо дерусь, считаю. Просто имеется в виду на профессиональном уровне если быть, мне надо заниматься больше, поддерживать. Надо это все равно. Сейчас же все развиваются. Раньше обычный борец мог побить многих, любого, можно сказать. А сейчас уже все занимаются и боями, и грэпплингом, и удушающие умеют делать. Только борьбой уже сложно выиграть у кого-то. Ну, у таких серьезных ребят, да? Поэтому надо развиваться. Нет такого, что этот спорт универсальный, и все, ты этим можешь всех выиграть. Всегда надо совершенствоваться.
— А чем занимались? Боксом либо еще чем-то?
— Грэпплинг с другом, Магомедом Курбановым, с ним баловались. И, может, грушу побить мог. А так в детстве было, пару раз на бокс ходил. В селе Октябрьском, когда молодые были, мы с братом поле охраняли. Там отец пшеницу посадил, и надо было от коров их [охранять] в вечернее время, когда уже все расходятся. Мы там стояли, а там зал был рядом боксерский. Мы туда пошли, там посмотрели на нас, сказали: а что, борцы? Боксеры всегда такие — напряжение бывает. И нас позвали: что, подеретесь? И мы там подрались, выиграли кого надо. Потом тренер говорит: давай, приходи через пару дней, там будет хороший спортсмен, пустим тебя с одним боксером. Я пришел, он был на два-три года старше меня. Я один пришел, подрались, и он меня конкретно, честно говоря, мутузил по боксу. Я до конца дрался, и он уже в конце сдался, когда рука болит, что-то такое сказал. Получается, я выиграл (смеется).
— Техническая победа.
— Да, техническая. Если бы там время еще было, по боксу 12 раундов, я, может, по очкам проиграл бы, да. По очкам я проиграл, но до конца подрался и выиграл.
— Уличный рекорд у вас какой?
— Небольшой, честно сказать. Немного дерусь. Вот у моего брата больше. Он дрался со всеми, а я не мог как-то со всеми драться. Так были несколько таких серьезных драк, но не проигрывал никогда. Мало дрался, но, когда дрался, не проигрывал.
«Хотел бы побороться с Хабибом — понять, насколько хорош он был»
— Вот мне кажется, что вас уже особо двойником Хабиба никто не называет. Интересно, когда в последний раз такое было, что вас спутали на улице?
— Бывает. Сейчас тоже бывает. Кто бои смотрит, они часто путают. У меня очень много историй, связанных с этим. Когда у него бой намечался или когда бой заканчивался, я тоже в теме как-то бывал всегда. В метро бабушки меня путали. В Турции я с братом один раз был на сборах, там надо было какой-то путь пройти от гостиницы до метро. И вот на этом пути столько людей меня звали кушать в этой своей лавке. Я им говорю: «Я не Хабиб!» Они мне говорят: «Ты обманываешь, ты врешь». Я говорю: «Я даже английский не знаю». Мне уже стыдно было на одной улице, где мы ходили, ходить туда-сюда. Мог две недели бесплатно кушать в Турции. Такая история была еще в Казахстане — тоже много раз путали. И еще очень много историй.
— Какая-то самая безумная реакция была?
— Безумная реакция? Не, у всех разные были. Вот там в аэропорту один раз девочки какие-то подумали, что я Хабиб. Там с братом шли, он говорит: по ходу они путают тебя с кем-то. И потом подходят, говорят: «Можно вам руку пожать? Вы великий человек, я восхищаюсь вами». Я говорю: «Можно, давайте». (Смеется). Бабушка мне говорила одна здесь, когда в автобусе ехал на тренировку: «Я вас где-то видела». Я говорю: «Вы, может, ошиблись?» — «Нет-нет, я вас видела». Я говорю: «Ну, если видели, хорошо». И как она сказала... Я, говорит, восхищалась вами, что-то такое сказала. Я говорю: «Очень приятно». За семь лет много историй было.
— Ну а сейчас стали узнавать как победителя Олимпиады?
— В России не так узнают, как в Болгарии. В Дагестане, в Киргизии ребята, узбеки — вот кто увлекается спортом, увлекается борьбой, они да, узнают. А так в целом люди не узнают. С одной стороны, это хорошо. Вот вчера в метро ехал, иранцы узнали меня из Мазандарана. Я вспомнил Мазандаран — один из борцовских городов Ирана. Они узнали, человек 20 со мной фоткаются. Иранцы очень сильно любят борьбу. Для них это просто номер один.
— Хабиб вас поздравил с победой. Было бы прикольно, наверное, чтобы вы встретились, сфотографировались, и так бы многие, наверное, перестали вас путать.
— Наверное, да. Посмотрим, может, увидимся когда-нибудь. Так в Дагестане, ну, просто сам редко бывает, я тоже бываю там редко. И поэтому такого не было, чтобы встречались. А так посмотрим, может, получится.
— Вы, кстати, говорили, что хотели бы в школе имени Абдулманапа Нурмагомедова потренироваться. Не было ли предложений от ребят?
— Просто мне интересно было. Не то что в школе Абдулманапа Нурмагомедова, а вообще интересно именно с Хабибом поработать. Просто понять вот, насколько хорош он был. Все говорят, что у него другой стиль, по-другому давит, по-другому грузит. Мне вот интересно, что такого в нем есть. Для себя просто. Или насчет весогонки, может, я бы какие-то вопросы задал. Он же более опытный. Все равно бойцы в этом плане сейчас более развитые, чем борцы. В плане весогонки, в плане питания. И вот эти моменты посмотреть хотел. Все равно же легенда спорта, легенда UFC, легенда смешанных единоборств. Всегда интересно работать с ними. С Хабибом хотел бы я поработать. Еще, например, хотел бы очень много узнать у Бувайсара Хамидовича Сайтиева, Адама Сайтиева тоже. Если в плане борьбы, у техничных ребят. Махача Муртазалиева уже очень давно знаю, получается, уже четыре-пять лет. Очень много полезного мне подсказывал на сборах.
Вот с такими мне интересно, знания можешь получать, нет в этом ограничений. Мне просто это надо, потому что, если я буду потом переходить на тренерскую деятельность, мне очень интересно. Все равно как спортсмен, понятно, но бывают такие моменты, что надо подготовить в течение года. Или цикл, например, целых четыре года. Или за короткое время как войти в форму. Вот эти моменты мне интересно было бы узнать. Или даже в плане физподготовки: примерно за какое время надо делать физподготовку, как со штангой поработать. Тонкости, да — на этих тонкостях все и стоит, можно сказать. Надо детально знать, чтобы быть хорошим спортсменом и хорошим тренером в дальнейшем. «Знания — сила» не просто так говорят.
— А с Исламом Махачевым интересно было бы пообщаться?
— Конечно, с ним тоже интересно было бы. Со всеми ребятами, кто чем-то может быть полезен, интересно.
— Кстати, такой момент географический. Вы говорили, что с Хабибом с одного района, Цумадинского.
— Он не прям большой, он очень, как сказать, на спортсменов очень насыщенный. Там очень много спортсменов — и бойцов, и борцов всяких. Такой, считается, очень спортивный район.
— Я просто смотрел, что от вашего села, Октябрьское, до Сильди, ехать 5 часов...
— А, не, Октябрьское — это не Цумадинский район, это Хасавюртовский. Это уже переселенцы. Это люди, которые переселились с гор. У нас Октябрьское — это родовое село, а родовое село Октябрьского — это Инхоквари. Это основное в Цумадинском районе. А Инхоквари — это 20 минут езды до Агвали, центра Цумадинского района. Есть такой город, это село. Или село, или город — я даже не знаю, как сейчас оно называется.
— То есть вы там жили, получается?
— Со стороны моей мамы родственники все там. Они не переселялись, получается. А остальные родственники — все в Октябрьском.
— Но с Хабибом вы никогда не пересекались?
— Ни разу не было такого, чтобы пересеклись.
— В Цумадинском районе были турниры по панкратиону, Tsumada FC (там выступал Хабиб. — Прим. «СЭ»). Туда никогда не ходили?
— Один раз я был на UFC, который в Москве прошел, и все. А так на бои вообще не ходил смотреть. Как-то не сложилось. Да и на борцовские соревнования я редко хожу. Не очень хорошо смотреть — нельзя привыкать, если ты с профессионалами тренируешься. Это надо после завершения карьеры. Я стараюсь, даже когда еду на соревнования, не заходить в зал до своего выступления. Один раз заходил, смотрю обстановку, чтобы представить, как я буду выходить, какие ковры, чтобы комфортно себя чувствовать. А так уже сидеть, смотреть — это очень истощает организм. Хочешь не хочешь — ты напрягаешься психологически. Я один раз поехал, тренер отправил нас с братом на чемпионат мира в Казахстан, посмотреть, отдохнуть. Там никакого отдыха не было. Хоть там пять-шесть дней ничего не делали, смотрели, а оттуда истощенные приехали. Даже если ты не знаешь кого, смотришь, как вытаскивают схватки.
«Случайно травмировал Шавката — он из-за этого бой перенес»
— У вас есть фото с Шавкатом Рахмоновым. Я так понимаю, что там чуть ли не тренировка была.
— Да, мы тренировались вместе. Я даже случайно травмировал его, и он из-за этого, может, бой перенес. Он очень высокий такой, его тренирует Эдуард Базров, очень хороший парень. И он нас пригласил в зал, где они тренируются. Несколько раз я был в зале и два раза становился с Шавкатом. Это был первый раз. Это было начало подготовки к какому-то бою. Я сейчас не помню, но с одним темным бойцом он дрался.
— Нил Мэгни или Джефф Нил?
— Вот с ним вроде и был [с Мэгни]. Он вроде к нему готовился, мы с ним потренировались и кросс пробежали. Это в Алматы было. И на второй тренировке мы работали, и он мне в ногу прошел. Есть такой прием, когда он на коленях в ногу проходит, и ты можешь успеть за колено так зацепить и подхватить чуть-чуть. Я хотел это сделать, а он потом в момент, когда это сделал, ногу поднял и чуть-чуть повредил связку. Такая вроде травма была — не серьезная и не слабая, короче. И где-то месяц, может, больше надо восстанавливаться. И из-за этого бой перенес. Сейчас жалко за этот момент, что так случилось. Очень высокий просто, очень высокий!
— Я тоже удивился, что он выступает в весе до 77 кг, а выше чуть ли не на голову.
— Просто бывает такое, что кости легкие, может. Я гоняю же тоже немало — килограммов 10. У меня телосложение такое тяжелое, кости тяжелые. Я всегда был меньше всех, но вешу немало.
— А в целом до того, как эта травма произошла, вы уже, наверное, успели побороться. Как вам вообще его уровень?
— Борьба неплохая, честно говоря. Он не защищающийся борец, он нападал, активная борьба была. Конечно, технически это не профессиональный уровень борьбы, но для бойцов нормально. Я считаю, неплохо. Даже не то что неплохо, отлично.
— Кстати, Нила Мэгни он как раз заборол.
— Он многих поборет, я как думаю. Борьба неплохая. Чимаев — один вес у них?
— Нет, Хамзат же сейчас 84 килограмма.
— Вот у Хамзата тоже борьба, по ходу, очень неплохая, как я знаю. Для бойцов очень неплохая борьба.
— Боец Рустам Хабилов рассказывал, что Даурен Куруглиев очень сильный физически. Вы с ним боролись — действительно он так силен?
— Да, он очень крепкий парень. Просто стиль борьбы такой. Он физически крепкий, хорошая защита, есть хорошие атаки, которые он делает, может сделать любому. У меня стиль борьбы другой. Я, может, тоже был бы физически крепкий, просто стиль борьбы более подвижный. Например, я не могу напрячься на какое-то долгое время в одной стойке, в одной позиции быть. А у него другой стиль. И в этом плане может показаться, что он физически сильный. Ну, он реально физически сильный, он уделяет физической работе много времени.
— А вот на вашей памяти в зале кто мог из борцов по канату больше всех раз подняться и спуститься без ног?
— Ну, вот этого знаю я, Магомедрасула [Магомедов], этот силач, маленький парень. Есть такой борец кировауловский. Из всех, кого я знаю, он 30 раз может на канат подняться без ног. Еще один борец был такой, он не моего, а старшего поколения, Магомед Ибрагимов. За Белоруссию боролся, третий призер Олимпийских игр. Вот его даже называют во взрослых кругах Канат Ибрашка. Ширвани Мурадов тоже вроде неплохо поднимался.
«Въехал на каршеринге в забор — был риск умереть»
— Вы говорили, что перед чемпионатом России 2020 года попали в жесткую аварию. Что там произошло?
— Я после сбора в Дагестане прилетел в Москву, взял каршеринг и воткнулся. Там на МКАДе, я врезался в КАМАЗ из Белоруссии, груженный картошкой. Там так получилось, что с управлением машины что-то стало, меня влево, вправо потянуло, и там прям жесткий удар был. И мы вместе с КАМАЗом этим заехали на территорию General Motors, там были машины, в ряд стояли. И где-то машин 10 раздолбали. Я особо больших серьезных травм не получил, но мне показалось, что эта ситуация, она из-за адреналинового всплеска, что ли... Я на чемпионате России в Наро-Фоминске не чувствовал физическую мощь. Неплохая выносливость, скорость были, но я в мышцах не чувствовал тонуса. Как говорят, после адреналинового всплеска у тебя силы заканчиваются. Я не проверялся, ни в больницу никакую не ходил. Через неделю я поборолся, стал третьим. Но чувствовал, что физически не так.
— А риск был...
— Умереть, да.
— Я имею в виду, что сотрясение могло быть. А вы уже бороться сразу.
— Да, но не было, я не ударился. Я бы знал, если бы ударился головой. Удар [автомобилей] был, но я в кузове машины нигде не ударился. Просто я как-то напрягся сильно, и даже меня не шатало особо сильно. Там просто другой момент был: на территории General Motors был забор из труб. Такие стойки и трубы, приваренные к ним. И мне повезло, что ни одна труба не зашла в салон. Я прямо в центр этого забора воткнулся, через него машина залезла, и с другой стороны КАМАЗ еще прижал меня к забору. Я вышел, вытащил чемодан на колесиках из багажника. Он [багажник] даже не открывался — я согнул его, вытащил. И все, после этого четыре года я... Только сейчас вопрос решил с этим.
— А в итоге там было судебное разбирательство?
— Было, да. Я не считал себя виновным, потому что даже когда проверял руль каршеринга в конце — крутил, а колеса на месте так и стояли. И я думаю, что с рулем что-то не так было. После судился, меня признали виновным, адвокат мне помогал в течение четырех лет разбираться с этим делом. И уже перед Олимпиадой не стал я рисковать, мало ли там могут поставить запрет на выезд или еще что-то. И мы позвонили в General Motors, встретились, поговорили и решили по мировой заключить договор. В общем, все решено. Я рад, что все получилось, решили вопрос мирно.
«Меня списывали в 24 года, в 27, в 30. Сейчас почему-то не списывают»
— Вам не кажется, что справедливее было бы, например, ведущим державам борцовским выдавать не одну, а три квоты?
— Три места на один вес? Не знаю, в борьбе такого нет. В дзюдо вроде есть такое. Я знаю, там бывает, что и два спортсмена могут выступать. На Олимпиаде не знаю, но на чемпионатах мира вроде есть такое. Так-то понятно, что, например, в России очень много спортсменов хороших на одну весовую категорию по борьбе. И каждый из них может выиграть золото или минимум стать призером Олимпийских игр. И получается так, что если ты второй, то ты никто, можно сказать. Вот на самом деле, если так посмотреть, никто. Даже я на себе ощущаю: я в течение 30 лет выступал, неплохо выступал на многих соревнованиях, как Ярыгинский, еще в России несколько раз призером был. Это нелегкое дело — стоять на пьедесталах таких турниров. Но почему-то признание не получаешь все равно.
В этом виде спорта многие ребята, кого я знаю, очень достойные спортсмены, очень топовые. Но без олимпийской медали ты не такой топовый борец. Вот сейчас я по себе сужу, когда выиграл медаль, уже другое отношение ко мне. Кто-то даже списывал меня. Полгода назад, я уверен, очень многие люди списали. Даже до этого списывали. Меня и в 24 года списывали, и в 27, когда я ожидал паспорт, и в 30. Все списывали. Сейчас почему-то не списывают. Ну, это, я думаю, жизнь такая. Или ты самый сильный, или там где-то внизу.
— А вот будь ваша воля, какие правила вы в вольной борьбе изменили бы?
— В первую очередь хотелось бы, конечно, вот эту одежду как-то сделать более... Религиозно, правильно.
— Как в дзюдо, например?
— В дзюдо слишком как шаровары получается. Там можно пальцы как-то задеть, сломать. Ну, что-то похожее, но как-то подумать, как сделать так, чтобы было более правильно. Многие не смотрят из-за того, что так одеты ребята, мужчины. Бывают такие — не многие прямо, но есть такие, которым не очень нравится, как это выглядит.
А в правилах поменял бы то, что если ты за ковер выходишь, могут дать балл. И еще один балл за то, что ты убежал типа с ковра. А бывают такие ситуации, что соперник тебя прям выталкивает, и ты на одной ноге стоишь. Вот, например, он ногу взял и выталкивает тебя. И там бывает непонятно, он сам убежал или вытолкнули. Я это могу понять, но люди, которые не особо разбираются в борьбе, они могут не понять, почему дали балл и еще один балл. Вот этот момент я посмотрел бы. Как-то можно засудить легко человека. Бывает такое, что ты выигрываешь разницу в один балл, и вот в конце дают так, и ты проиграл, хотя не убегал с ковра. Просто невозможно бывает, что ты на одной ноге, он на двух тебя толкает за ковер, и как ты будешь стоять на месте...
— Прославленный тренер Юрий Шахмурадов говорил, что новый уникальный прием в борьбе придумать невероятно сложно, что за последние десятилетия это единицам удавалось. Вы на этот счет что думаете?
— Ну, наверное, раньше было легче придумать, потому что многие приемы все равно человеком придуманы. И раньше, когда борьба только развивалась, я думаю, это было легче сделать. Сейчас, наверное, тяжелее будет. Сейчас, наверное, лучше вспомнить что-то из прошлого, забытого и усовершенствовать. Только так. Можно придумать, конечно, но будет тяжело, как он и говорит. Вот есть такой прием, который я делал — растяжку не ногами, а рукой. Этот прием мало кто делает. Я стал часто делать, и сейчас ребята тоже пробовать начали. Как я видел, маленькие ребята начали растяжку пробовать.
Там еще какие-то приемы, которые, например, Бувайсар Сайтиев делал. Есть какие-то редкости, но это, знаете, просто сложность выполнения. Сложное выполнение, и многое забывается. К примеру, в партере раньше было очень много действий, но и времени больше давали на эти действия. А сейчас мало времени, там дают 15-10 секунд. И тебе за это время что-то такое крутое придумать очень сложно. Ты быстрее хочешь два балла, делаешь какой-то накат или крест. Можно сказать, два приема, которые я в основном делал. Или обратку какую-то делаешь, и все. Уже больше нужны очки быстрее — красота и вот эта сложность приемов уходит на второй план. Сейчас важнее быстрее набрать баллы.
— Мы вот говорили о том, кто самый физически сильный борец, а кто самый техничный из тех, с кем вы пересекались?
— Самый сильный был Даурен Куруглиев и еще один иранец был, Хассан Табар звали его. Я с ним боролся в Грузии на турнире Балавадзе. Во второй схватке я с ним попался. Как у него, «физику» я ни у кого не видел. В плане физической силы он был просто нереально крепкий — он даже выглядел как этот из [игры] Tekken 3. Кто технарь? Просто надо вспомнить, кому я проиграл c большим счетом.
— Я помню, была схватка с Кадимагомедовым (финал чемпионата Европы-2020, Рамазанов уступил со счетом 3:10. — Прим. «СЭ»).
— Вот один из техничных, да. Он-то выиграл у меня по-честному. Но у меня была там травма колена. И я не знаю, как прошла бы схватка, если бы не колено. Но все равно, я считаю, он честно выиграл. Техничный борец, очень техничный. И есть на руках атаки у него, и в ногах защита хорошая. Найфонов тоже техничный, но больше темповик.
«Вадим Биязь всегда готов помочь безвозмездно, хотя есть люди намного богаче»
— Насчет того периода, когда, как вы говорили, вас списывали. Вы, я так понимаю, хотели даже уйти из борьбы. Подробнее можете рассказать, чем это связано?
— Тогда я еще тренировался в УОРе в Хасавюрте. На тот момент не было денег, чтобы ездить на соревнования, и основные мои соревнования были только в Дагестане. Уже 24 года, не знаю, время шло, никакой зарплаты, ничего нет. Маленькая вообще зарплата. Думал, как на эти деньги жить, еще жениться надо. Никаких особых серьезных результатов нету — какие-то международные соревнования, там в тройке был. Но в сборной России не был на тот момент и как-то думал оставить. Уже не видел будущего. И потом вот последний раз я тогда решил побороться, попасть на Ярыгинский турнир. И даже не попал на Ярыгинский, на турнире Миндиашвили я проиграл. И вот тогда я решил оставить. И на тот момент Вадим Биязь, который сейчас мой тренер — я ему позвонил, тогда он мне помог с билетами в Красноярск. И я тогда ему позвонил, сказал: «Вадим, тебе спасибо, я оставляю борьбу». Уже прямо железно был настроен оставить. И тогда покойный отец не хотел, чтобы я оставлял, но я как-то думал, что все равно оставлю, поеду в Астрахань. Моя мама и мои братья там живут. И думал, поеду туда, буду помогать отцу.
Вадим сказал: «Нет, давай попробуем полгода поработать со мной вместе в Москве. И если что-то не получится, то оставишь». Я поехал к нему с мыслью, что или я умру на тренировках, или что-то сделаю. Поехал, несколько соревнований проиграл. Мы боролись только на международных стартах. Не было такого, что мы поехали, например, в город Орел или Кострому на всероссийские соревнования. Мы ехали только на международные, где борются неплохие ребята. Проиграли несколько соревнований, потом уже ближе к половине года я поборолся на чемпионате мира по военнослужащим высшей категории в 86. А я тогда боролся в 79. После этого у меня пошла борьба, и я почти везде был в тройке.
— По поводу вашего тренера, Вадима Биязя. Что в нем такого уникального?
— Для меня тренер — это человек, который с тобой как одно целое. Вот Вадим Алексеевич, он знает все мои проблемы. Как я живу, где я живу, чем я питаюсь. И мы вместе делаем программу: куда мы поедем на соревнования, какую работу мы будем выполнять перед этими соревнованиями, какую будем после выполнять. В общем, мы как одно целое связаны с этим человеком. Я не скажу, что он самый техничный тренер, которого я знаю. Есть намного техничнее, просто у него какая-то чуйка есть. Он очень чувствует борьбу, чувствует людей и знает, что нужно. Вот он когда смотрел мою борьбу, сказал: «У тебя как будто ноги отдельно работают, руки отдельно, у тебя какой-то связки нет». И вот мы над этим работали. Я, можно сказать, свой стиль наработал с ним — темповой стиль. Работа на руках, затаскивание, растаскивание соперника. Как-то, не знаю, мы подошли друг другу. Это было еще до этого, до 24 лет.
Я когда в Москву приехал первый раз, мне было 19 лет, я приехал к тренеру Ихаку Гайдарбекову, есть такой борец, он уже взрослый человек. Он первый из нашего села чемпион Европы. 40 с лишним лет назад это было. Я у него дома жил где-то год, тренировался. С ним когда работал в трудовых резервах Измайлова — такой зал есть, последний год я там тренируюсь — вот Вадим меня там заметил. Почему-то почувствовал, что он мне подходит. На тот момент даже ребята, которые со мной вместе тренировались, они говорят: «Он же вообще не борец, не официальный тренер. И что ты с ним ловишь?» Но я чувствую, что я с ним набираю. И так получилось, что я уже 11 лет с ним знаком. И он как человек очень достойный, у него благой нрав. И старается помочь не только мне, он помогал и моему брату в подготовке, и вообще в жизни. Он всегда будет рад помочь, всегда. Даже в семейных делах. Всегда будет готов помочь безвозмездно. И мне помогает, и другим спортсменам.
И кто бы к нему ни обратился, если он видит, что человек хороший, с искренними намерениями просит, он ему помогает. Хотя он не имеет больших денег — есть люди намного богаче, чем он. И в нашем районе, и в Дагестане, и везде есть люди, которые вовлечены в спорт и имеют больше возможностей. Но почему-то не помогают спортсменам так, как надо. По факту, если подумать, если бы не Вадим Алексеевич, эта медаль бы здесь не лежала. Все по воле Всевышнего, конечно, но причиной этой медали стал Вадим. Вот если бы не он, этой медали не было бы и столько эмоций я не подарил бы людям. Я бы уже в 26-27 лет оставил борьбу и занимался, может быть, чем-то, таксовал бы, например. Я ему очень благодарен. Я считаю его шикарным, легендарным тренером.
У него нет других учеников. Представьте, за кого он взялся, все медали взяли. Он взялся за меня, за моего брата. И мой брат уже третий призер мира, трехкратный уже призер Европы. И у меня уже есть олимпийская медаль. Он человек, который не имеет тренерского стажа, не имеет достижений в спорте. Но его ученики показали результат, потому что он вложился от души.
— А как так получилось, что он, как вы сказали, официально не тренер?
— Просто он ходил в этот зал, в «Трудовые резервы», и сам занимался. И он сам мечтал о больших достижениях, но не получилось. У него тоже были финансовые проблемы в свое время. Поэтому пришлось оставить спорт, перейти на работу, строительное дело. Там он начал работать и, когда появилась возможность, увидел меня, может, во мне увидел себя в каком-то возрасте. И решил помочь мне в том, чего не хватало ему самому. Было сильное желание сделать результат, но не было финансовой поддержки. И он это мне дал. Он — сердце этой медали. А есть очень много других людей, которые помогали технически. И сам мой путь, то, что я дошел до Вадима, — это тоже очень важно.
То, что я в селе занимался у своего двоюродного брата, который тоже искренне за меня. Все, что мог он дать, он мне дал. До 15 лет я занимался в селе, после этого я поехал в Астрахань. В Астрахани я занимался первый год у Хайбулы Абдулаевича, сейчас он в горах тренирует. Все, что мог, он дал мне. Следующим моим тренером был Рамзан Абакарович, Астрахань тоже. Я у него занимался где-то три-четыре года, до 19 лет занимался. Он тоже дал мне все, что мог дать. Технические какие-то вещи, еще что-то.
После уже поехал к Ихаку Гайдарбекову в Москву, в психологическом плане какие-то вещи я у него взял. Он вообще в этом плане такой опасный, короче, Ихаку Гайдарбеков. Как на бой, говорит, надо выходить. Даже на войне, говорит, чуть ошибка, и ты можешь голову потерять. А здесь, говорит, что теряешь? Ты выходишь на ковер, просто выйди как дикарь. Ты в первую очередь покажи, что ты дикарь на ковре, а потом уже технарь. Вот такие вот вещи бывали там психологические. После уже я занимался в училище олимпийского резерва. Там такая пахота страшная, просто вы себе не представляете. Если у вас когда-то будет возможность поехать в УОР, просто посмотрите там, как люди в хорошем смысле страдают на ковре.
— Кому-то из своих тренеров презентовать что-то собираетесь?
— Конечно, надеюсь, если сейчас посмотрим, как все сложится с финансовой стороны, я хочу отблагодарить каждого по мере своей возможности. Посмотрим, как все будет. Цель есть, но не хочу обещать, а там видно будет. Я так-то отблагодарю, если будет, и финансово. Я думаю, будет, посмотрим (интервью записывали до новостей о финансовых вознаграждениях борцам. - Прим. «СЭ»).
— Вы планируете участие в Олимпиаде-2028?
— Планы есть, да. Я, как и говорил, независимо от Олимпийских игр 2024 года, у меня до Олимпиады еще был план, что я буду бороться до 35 лет. Это было в голове, потому что есть много спортсменов, которые рано оставили и потом хотели вернуться, но не получилось. Потому что профессиональный спорт — это время, когда у тебя есть здоровье, ты выступаешь. Уже потом, хоть ты убейся об стенку, у тебя ничего не получится. Потому что уже все, поезд ушел. Потому что бизнесом заниматься, учиться ты можешь всю свою жизнь. Но вот выступать как профессиональный спортсмен — у него есть такое время. В этот промежуток времени, если ты это сделаешь, то ты это сделаешь. Если нет, то можешь плакать в подушку.