СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
В минувший понедельник двукратный чемпион мира по фигурному катанию и вице-чемпион Олимпийских игр в Турине Стефан Ламбьель стал специальным гостем церемонии "Хрустальный лед" и дал интервью корреспонденту "СЭ"
"Не волнуйтесь, Стефан будет вовремя. В том, что касается назначенных встреч или запланированных мероприятий, он абсолютно надежен и пунктуален - вы и сами знаете это не хуже меня. - Слова были произнесены моим давним знакомым Ари Закаряном сразу вслед за приветствием, после чего известный менеджер с легкой завистью в голосе добавил: - О таком клиенте человек моей профессии может только мечтать".
Приезд Ламбьеля в российскую столицу был организован компанией Ильи Авербуха "Ледовая симфония", причем трехдневный график пребывания известного фигуриста в Москве пришлось расписать едва ли не по минутам. Постоянный агент Ламбьеля Оливер Хенер остался в Швейцарии, так что его обязанности (и уже не в первый раз) взял на себя Закарян. Правда, в отношении интервью он их тут же с себя и сложил, сказав: "Вы же хорошо знакомы. Так что не буду мешать".
* * *
В ожидании фигуриста, оставившего любительский лед сразу после Олимпийских игр в Ванкувере, я думала почему-то о том, что на момент Игр в Сочи Ламбьелю будет всего 28 лет. И что он вполне мог бы выступить на уже четвертой для себя Олимпиаде. Если бы захотел. Зачем? В конце концов, в сознании огромного количества людей до сих пор не укладывается мысль о том, что фигурное катание может существовать без Ламбьеля. Вернулся же он в 2009-м, уйдя из спорта, казалось бы, навсегда?
Мысли были прерваны появлением закутанного в теплый шарф и готового к запланированной прогулке швейцарца:
- Привет! Я уже понял, что мне очень повезло с погодой. И в кои-то веки я наконец посмотрю Москву.
- Как вы относитесь к поездкам такого характера, как нынешняя? Это для вас работа или удовольствие?
- Мне нравится путешествовать. Поездки на соревнования или длительные гастрольные шоу - это совсем другое. График бывает настолько плотным, что не оставляет никакой возможности что-то увидеть. Если получается, я люблю просто гулять по улицам и рассматривать дома. Смотреть, как менялась архитектура, как новые здания сочетаются со старыми. Москва в этом плане интересный город. Очень нежные, пастельные цвета старинных зданий и резкая, я бы сказал, агрессивная архитектура "высоток". Я обратил на это внимание еще тогда, когда приезжал в ваш город на этапы "Гран-при".
- Сразу после Олимпийских игр в Ванкувере вы приняли решение оставить спорт. А помните, о чем думали после того, как завершились соревнования?
- Это были ужасные мысли на самом деле. И ужасное состояние. Я понимал, что цель, к которой я стремился несколько лет, вдруг как-то неожиданно осталась в прошлом. Я не добился, чего хотел, но и возможность добиться тоже осталась где-то позади. Было совершенно непонятно, что делать дальше. Куда идти, чем заниматься. Абсолютное эмоциональное опустошение. С одной стороны, я вроде бы и мечтал о том, как начну после Игр выступать в шоу, что этих шоу будет много, но в тот момент не мог понять, хочу ли этого. И чего вообще хочу. Видите, даже сейчас не могу толком сформулировать ответ.
- Тем не менее вы действительно начали выступать в шоу сразу после Игр, и этих шоу у вас очень много.
- Да. Я постоянно в разъездах и с большим удивлением понял, кстати, что мне надо учиться жить без соревнований. Пока это непривычно. Но со знаком "плюс", я бы сказал.
- Что вы имеете в виду?
- У меня ведь было много болельщиков пока я выступал. Вполне допускаю даже, что одной из причин моей внутренней послеолимпийской депрессии была боязнь этих болельщиков потерять. В том смысле, что уйду, а все они останутся в прежней, спортивной жизни. И я был потрясен до глубины души и очень удивлен на самом деле (говорю вам сейчас абсолютно честно), когда понял, что болельщики продолжают поддерживать меня не менее горячо, несмотря на то что я перестал быть спортсменом.
* * *
- Вы хоть немного скучаете по соревнованиям?
- На самом деле нет. У меня достаточно титулов, мне нравится то, чем я занимаюсь, и я хотел бы развивать свое катание дальше именно в артистическом направлении. Одновременно с этим мне страшно нравится смотреть, как выступают другие. Я с большим нетерпением ждал начала сезона, сейчас стараюсь не пропустить ни одного интересующего меня турнира, рассматриваю программы, рассматриваю оценки - ведь по большому счету все то время, что я тренировался и выступал, мне никогда не доводилось толком этого видеть. Точнее, я наблюдал за фигурным катанием как бы изнутри. И только сейчас понял, что смотреть на него снаружи гораздо более любопытно.
- Зачем же тогда вы возвращались в спорт перед Играми в Ванкувере? Титулы, о которых вы упомянули, к тому времени уже были завоеваны, да и коммерческих предложений, полагаю, хватало.
- Хм... Хороший вопрос. После того, как я стал вторым в Турине, я отчаянно стал мечтать о Ванкувере. Мечтал по-моему с того самого момента, как поднялся на пьедестал. На какой-то период все остальное вообще ушло на второй план. Я просыпался с мыслью, что готовлюсь к Ванкуверу, думал об этом на тренировках, считал оставшиеся дни и, когда случилась травма, был на грани помешательства. Потому что это в значительной степени обрывало смысл моего существования. Какое-то время ушло на то, чтобы понять, что жизнь все равно продолжается, параллельно я лечился, и, как только понял, что состояние позволяет возобновить серьезные тренировки, мечта о Ванкувере тут же вернулась. Это тоже трудно сформулировать. Вы вот спросили: "Зачем?" А я не могу объяснить зачем. Но знаю, что мечтал именно об этом.
- Возможно, потому, что Олимпийские игры - особенные соревнования?
- Это, безусловно, так. В 2002-м, когда я летел в Солт-Лейк-Сити, мне было 16 лет, я никогда ранее не бывал в США, поэтому воспринимал все происходящее как один большой Диснейленд. Каждый шаг приносил какие-то новые знания, новые, исключительно положительные эмоции, при этом мне постоянно казалось, что все это происходит не со мной, а как бы на расстоянии. Как в кино.
В Турине все было совершенно иначе. Игры стали колоссальным стрессом. Возможно, вся разница заключалась лишь в том, что в Солт-Лейк-Сити я приехал маленьким новичком, а в Турине реально понимал, что способен бороться за медаль. Напряжение было колоссальным и не оставляло ни на секунду независимо от того, тренировался я, отдыхал или гулял по городу. Хотя я там вообще не гулял, кажется. Очень хорошо помню, как соревнования закончились и я подумал, что вот эти пережитые дни и серебряная медаль, выигранная при столь сумасшедшей конкуренции, - это реально самые лучшие и самые счастливые дни моей жизни. Что я, возможно, вообще самый счастливый человек на земном шаре. Я понимал это мозгами, но не чувствовал ничего даже близко похожего на счастье - настолько тяжело было отойти от стресса. Про Ванкувер уже рассказал. Не уверен, что когда-либо захочу пережить все это еще раз.
* * *
- Сейчас, став артистом, вы поддерживаете отношения со своим прежним тренером Питером Грюттером?
- Конечно. И с ним, и с Саломе (Саломе Брюннер - постоянный хореограф Ламбьеля. - Прим. Е.В.). Вы наверняка поймете меня, как спортсменка: в жизни каждого из нас может быть много тренеров, но среди них всегда есть такие люди, роль которых в твоей жизни так же велика, как и роль родителей, если не больше. И не только потому, что ты проводишь с ними больше времени, нежели дома. Для меня такими людьми всегда будут Питер и Саломе.
Я на самом деле даже рад тому, что мы расставались на какое-то время. Иногда только расставшись, ты начинаешь по-настоящему понимать, как много значит для тебя тот или иной человек. Именно так получилось у нас с Питером и Саломе. Мы потом даже обсуждали это. И пришли к выводу, что так бывает и в семье: пока не уедешь из дома надолго, даже не подозреваешь, как много значит это слово - дом.
- Вы хотели бы стать для кого-нибудь именно таким тренером?
- Точно знаю, что на данный момент я к этому не готов. Во-первых, мне очень нравится то, чем я занимаюсь. Я хотел бы кататься так долго, как смогу. А тренерская работа в моем понимании - это готовность посвятить 100 процентов своего времени и сил другому человеку. По крайней мере я всегда чувствовал, что Грюттер относится к тренерской профессии именно так. Когда он неудачно упал и сломал шейку бедра, то притащился на каток едва ли не сразу после операции. Я тогда чуть не плакал, глядя, как он передвигается на двух костылях, как краб. А через пару-тройку месяцев Питер уже вовсю работал на коньках.
- Вы тем не менее начали доволь-но активно сотрудничать с фигуристами как хореограф. Интересно ставить программы в довольно жестких рамках любительских правил?
- Самое сложное заключается не в этом. А в том, что эти правила меняются каждый год. Ну и… да, меня раздражает стремление перевести в баллы то, что сам я привык считать искусством. Искусство невозможно выразить цифрами.
- Почему же? Вполне. Если стремиться к тому, чтобы стать чемпионом мира или олимпийским чемпионом, придется играть именно по таким правилам. Хотите вы того или нет.
- Не хочу, однозначно. Хотя вполне допускаю, что новая система задумывалась как благо. Как что-то такое, что позволило бы гораздо точнее подсчитать какие-то конкретные вещи. Просто пока это не очень работает, как мне кажется. Нет необходимости называть имена, но вы и сами знаете, что для одних спортсменов нет никакой проблемы в том, чтобы прыгать, зато в проблему превращается все остальное. Постоянные попытки поднять технические требования еще выше приводят к тому, что от артистического исполнения остаются рожки да ножки. Если кому-то удается при этом сохранить цельность образа, хореографию, экспрессию, то человек получает все те же усредненные баллы, как и все остальные. И очень редко удается понять, по каким принципам эти оценки выводились. А знаете почему? Потому что это вообще невозможно объяснить. Именно это я и имел в виду, когда говорил об искусстве и цифрах.
Работаю я тем не менее с удовольствием. Саломе научила меня внутренней хореографической свободе. И умению слышать музыку. А это всегда дает большой простор для творчества.
- Правильно ли я понимаю, что при таком подходе к фигурному катанию наличие в программе сложных прыжков должно было сильно вас раздражать?
- Отнюдь. Пока я выступал, прыжки были для меня неким внутренним вызовом. Например, мне не очень удавались каскады с тройным риттбергером, и одно время я старался прыгать именно их. Мне всегда нравилось копаться в тонкостях техники, понимать, как "устроен" прыжок.
- О чем вы обычно думаете на льду?
- Ни о чем. Вообще. Когда выхожу на лед, в голове проносится тысяча мыслей. И чисто технических, и таких, которые вообще не имеют отношения к фигурному катанию. Но как только начинается музыка, из головы улетучивается абсолютно все. И до тех пор, пока выступление не закончено, я совершенно не слышу, что происходит вокруг. Странное ощущение на самом деле - как медитация. Никакое другое занятие не способно до такой степени выгнать из моей головы все мысли.
- Но ведь фигуристу приходится держать под контролем множество вещей: заходы на элементы, приземления, положение тела на льду, в воздухе…
- Зачем? Все это отрабатывается на тренировках сотнями повторений. До полного автоматизма. Если я вдруг ловлю себя на том, что во время проката программы думаю о том или ином элементе, это сигнал о том, что элемент недоработан.
* * *
- В эпоху интернета быть публичным человеком не всегда приятно. Вам приходилось когда-либо читать о себе гадости?
- Для того чтобы понять, что у меня есть недостатки, что мне свойственно ошибаться, проигрывать, или совершать не самые правильные поступки, нет никакой нужды лазить в интернет. Наверняка я кого-то раздражаю - это нормально. Но на такие вещи мне наплевать, если честно. Я очень внимательно отношусь к критике, когда она аргументированна. В этом случае совершенно не важно, исходит она от близкого мне человека или от совершенно незнакомого. И в том, и в другом случае стараюсь прислушаться и сделать выводы. Если же человек просто преследует цель вылить на меня собственный негатив, это ничуть не задевает.
- У вас хорошая нервная система.
- Видимо, да. На самом деле я вообще не испытываю потребности читать то, что обо мне пишут. Зачем? Мне расскажут что-то такое, чего я о себе не знаю? Такое, естественно, тоже случается, но не реагировать же на это всерьез?
- У вас какое образование, кстати?
- Никакого. Если у меня появится чуть больше свободного времени, я с удовольствием пошел бы учиться в университет. Изучать искусство, например. Или иностранные языки. Или спорт. То есть потребность учиться есть. Но сейчас у меня реально нет на это времени. Пойти в университет и делать вид, что учусь, мне неинтересно. С детства привык: если начинаю чем-то заниматься, то делаю это на сто процентов.
- Этому тоже научил тренер?
- Нет, мама. Она всегда была очень строга с нами. Наверное, это необходимо, когда в семье трое детей. Иногда это обижало, но когда я вырос, то понял, что мама на самом деле очень много в нас вложила и многому научила. Самостоятельности, ответственности, умению добиваться задуманного.
- Что вы предпочитаете делать, если выдается свободный день?
- Вспомнить бы еще, когда это случалось в последний раз. Хотя этим летом я довольно долго был дома - целых пять дней. Но такое редкость. В выходной люблю валяться в кровати, люблю готовить. Обожаю читать кулинарные книги. С некоторых пор мне нравится тайская кухня. Супы, цыплята по-тайски, мясо... И ужасно люблю печь кексы. Это от бабушки, наверное. Она живет неподалеку от Лиссабона и совершенно классно готовит. К моему приезду всегда печет португальские кексы. И непременно привозит их к нам в Швейцарию, когда приезжает на Рождество. Еще люблю фондю, хотя вкус сыра в его обычном виде не переношу с детства.
- А любимое блюдо?
- Со мной в этом отношении легко: кроме сыра я с удовольствием ем абсолютно все.
- Ваша безумная популярность не создает проблем в повседневной жизни?
- Никогда.
- В это сложно поверить. Неужели никогда не доводилось выйти на улицу и оказаться в толпе девушек, готовых разорвать вас на мелкие кусочки в знак своей неземной любви?
- Ну, такое происходит время от времени, но это нормально. Попробую объяснить: по моему глубокому убеждению, мне очень повезло в том, что я имею возможность жить такой жизнью, как живу. За это надо чем-то платить. Я плачу тем, что разделяю часть своей жизни с окружающими меня людьми. Не потому, что меня кто-то заставляет это делать, а потому что сам чувствую такую потребность. Я никогда в жизни не отказывал людям в общении под какими-то надуманными предлогами. Если вдруг почувствую, что готов сделать это, то, наверное, первым скажу себе: "Стоп, парень! Если тебя начинает утомлять внимание людей, которые тебя любят, займись чем-нибудь другим".