Алия Мустафина: "Я слишком люблю детей, чтобы быть тренером"

СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ

Она наливает мне чай, рассуждая о том, что не понимает людей, идущих в спорт, чтобы заработать. И что сама ни за что не станет продолжать выступления, если вдруг поймет, что способна бороться в лучшем случае за бронзу. С последнего чемпионата мира олимпийская чемпионка Алия Мустафина привезла две личные бронзовые медали, сделав ради этого все, на что была способна. И впервые заговорила о том, что возможно будет искать нового личного тренера. С прежним наставником – знаменитым Александром Александровым – спортсменка рассталась чуть больше года назад.

– Мне кажется, вы сильно повзрослели с тех пор...

– Скорее, просто научилась работать самостоятельно, ни на кого не рассчитывая и не обращая внимания. Делать не то, что мне говорят, а то, что сама считаю нужным. Возможно, именно поэтому начала понимать, что к чему.

– Остаться без тренера в таком виде спорта, как гимнастика, – не самое простое испытание для спортсмена.

– Сначала мне и вправду было очень тяжело. Я не могла заставить себя работать и довольно долго находилась в разобранном состоянии.

– В одном из своих недавних интервью вы сказали: "Этому виду спорта надо отдаваться, а не воспринимать его как каторжную работу и насилие". Получается, воспринимали именно так?

– Да. Это было как раз год назад. Начинала тренироваться и каждый день думала: зачем мне это все? Все болит, ничего не получается, а надо мной продолжают издеваться. Так продолжалось до тех пор, пока мне не сделали операцию на голеностопе – почистили сустав. Именно тогда я поняла простую в общем-то вещь: если хочу продолжать тренироваться и выступать, мне нужно просто полюбить все то, что я делаю. То есть, прежде всего изменить свое собственное сознание.

– Это был мучительный процесс?

– Нет. Я просто себе сказала, что тренируюсь не потому, что кому-то должна, а потому что мне это нравится. И все встало на свои места. Мне ведь действительно очень нравится гимнастика. Просто раньше на это наслаивалось множество ненужных мыслей, цепляясь за которые я накручивала саму себя.

– Если бы год назад Александров не уехал в Бразилию, а остался работать в России, вы все равно расстались бы с ним?

– Не думаю. Я этого никогда не хотела. Просто ситуация тогда сложилась так, что мы оба понимали: если Александрова не хотят видеть в сборной, нормальной работы у нас с ним все равно не получится. Александр Сергеевич тогда прямо мне сказал, что для меня будет лучше, если он уедет.

– После лондонских Игр ваш тренер, помнится, говорил, что вам обоим нужно хорошенько подумать, прежде чем принять решение продолжить совместную работу. Потому что в этом случае необходимо очень много работать, выбросив из головы мысли об уже завоеванных медалях. А мысли эти, как показывает практика, застревают в голове надолго.

– Ну да. И сидят там до тех пор, пока жизнь не отвесит оплеуху. Пока не осознаешь, что уперся в стену и не можешь сквозь нее пробиться.

– Как это случилось на чемпионате мира в Наньнине?

– Примерно. Те, кто говорил, что я сдаю свои позиции, не иду вперед, не усложняю программы, были ведь абсолютно правы. Я еще в Лондоне решила, что буду продолжать тренироваться и выступать. Золотая медаль – это, конечно, приятно. Только от того, что она уже висит у тебя на шее, вторую никто не даст. Головой я прекрасно понимала, что комбинации нужно усложнять, если уж мы решили выступать до Игр в Рио-де-Жанейро. Но весь 2013 год прошел как бы по накатанному.

Наверное, это нормально: начинать новый олимпийский цикл, понимая, что впереди четыре года работы, всегда бывает тяжело. Кроме того, я продолжала непрерывно выступать на соревнованиях. Если бы стала учить что-то новое, подготовка наверняка бы нарушилась. Хотя какие-то элементы я все равно учила, просто не вставляла их в комбинации.

– Сезон-2013 закончился тем, что вы стали чемпионкой мира на бревне.

– Это получилось чудом. В Антверпене у меня была достаточно простая комбинация, в которую я не добавила ни одной новой связки. И я прекрасно понимала, что вряд ли такое везение когда-либо повторится. Поэтому после того чемпионата первым делом начала работать над усложнением комбинации именно на бревне. Просто потом вдруг стало как-то совсем тяжело.

– С чем это было связано?

– Наверное, с тем, что после Игр в Лондоне я толком так и не сумела отдохнуть. Ну а после на усталость наложилось слишком большое количество стартов. Я даже думала о том, чтобы вообще закончить карьеру и заняться чем-то другим. В итоге мы с тренерами сборной нашли компромисс: мне дали полтора месяца полного отдыха.

Когда я вернулась в зал, было уже не до сложности – хотелось хотя бы восстановить прежние комбинации. Это почти получилось, но у меня сильно заболела нога, которую мне оперировали в 2011-м. Причем как-то странно заболела: после каждого соскока приходилось несколько минут ждать, пока сустав снова обретет подвижность. То есть, прыгать я толком не могла. А соскок с бревна превратился в адское мучение.

Потом меня все-таки отправили в Германию и там прооперировали. Только через четыре недели после этого я начала потихонечку восстанавливать комбинации. Но до отбора на чемпионат мира оставалось слишком мало времени, чтобы думать об усложнении программ.

– Может быть, вам просто не следовало на протяжении этих двух лет выступать на всех соревнованиях подряд?

– Так ведь никто не заставлял этого делать. Просто мне самой нравится соревноваться, нравится помогать команде. Если бы я не хотела ехать на какие-то соревнования, никто не смог бы меня заставить.

* * *

– Сказанные после чемпионата мира слова о том, что вы намерены искать личного тренера, случайно не означают намерения уехать тренироваться в Бразилию к Александрову?

– Нет, из России я никуда не уеду. Это такая тема сложная... Со мной очень хорошо работают на "Круглом", но я прекрасно понимаю, что Раиса Максимовна Ганина, которая меня опекает, все-таки в большей степени хореограф. Ее "конек" – вольные упражнения, бревно. На других снарядах она не всегда может подсказать. С другой стороны, такого человека, каким для меня был Александров, я все равно не найду. К тому же любой новый специалист наверняка начнет что-то менять в технике, нам придется привыкать друг к другу, и это может стать просто неоправданной потерей времени. Поэтому мы с Ганиной пока решили оставить все как есть.

– Конкретные планы, связанные с усложнением программ, у вас сложились?

– Да. Я, кстати, не отдыхала после чемпионата мира – пришла в зал на следующий день после возвращения из Китая. Мы с Раисой Максимовной уже начали пробовать новые связки на бревне.

– Тот факт, что всего два года назад вы были законодательницей мод на брусьях, а сейчас стали на этом снаряде одной из многих, не бьет по самолюбию?

– Нет. Я с самого начала понимала, что моя прежняя комбинация была хороша в прошлом олимпийском цикле. Сейчас она уже не годится – слишком сильно изменились правила.

– Насколько реально, кстати, довести сложность комбинации до уровня той, что исполняет нынешняя чемпионка мира Яо Цзыи? Другими словами, что китаянка делает такого, что вам не под силу?

– Она не делает ничего особенного. Просто в Китае гимнастки традиционно хорошо выполняют на брусьях "вертушки". А наше сильное место – "шапки" – перелеты с нижней жерди на верхнюю.

– Почему "шапки"?

– Так мы называем перелет Шапошниковой. Но главное даже не в том, что "вертушками" проще набрать более высокую сложность, чем перелетами, а в том, что соединения между элементами, которые до Игр в Лондоне оценивались достаточно высоко, сейчас вдвое упали в цене. Единственные, кто от этого не пострадал – американки. Иногда возникает такое ощущение, что новые правила были как нарочно сделаны под них. Если вспомнить Игры в Лондоне, у меня, у китаянки, у Бет Твиддл и у Вики Комовой базовая сложность составляла около семи баллов, а у американок – порядка шести с копейками. Сейчас у них база так и осталась прежней, у нас же снизилась до их уровня.

Что касается той сложности, что показывает Яо Цзыи, приблизиться к ней вполне реально. Просто над этим нужно работать. У меня нет суперсложного прыжка, каких-то запредельных по сложности вольных упражнений. Бревно же – такой снаряд, где может произойти все, что угодно. Значит, нужно делать упор на брусья.

– А что мешает поднять сложность на опорном прыжке? Страх после травмы?

– Дело не в страхе. Просто после той травмы я стала намного меньше прыгать – берегу колено и голеностоп. Залечить травму так, чтобы она не болела, не всегда получается. Например, у меня уже два с половиной года болит спина, делали и блокады, и физиотерапию, ничего не помогает. Закачивать пробовала – становится только хуже. "Два винта" я могу прыгнуть без проблем. А вот 2,5 уже нет.

– В вольных упражнениях та же самая проблема?

– Отчасти да. Просто там у меня своя стратегия. Хореографическая.

– Разве хореографией можно прикрыть акробатические "прорехи"?

– Легко. По сложности акробатических связок у меня сейчас набирается группа "Е", две группы "Д" и группа "С". А хореография дает две группы "Е", группу "Д" и группу "С".

– Хотите сказать, что хореография вашей программы сложнее, чем акробатика?

– Да. Хотя я не сказала бы, что акробатика у меня слабая.

– Вы по-прежнему намерены делать упор на многоборье?

– Да. У нас ведь все достаточно просто: если у тебя нет двух сильных снарядов, то ты уже не многоборка по определению. А если они есть, то кроме многоборья можешь рассчитывать еще и на два финала.

* * *

– Как считаете, вас изменил титул олимпийской чемпионки?

– Добавилось ответственности. Людей, которые смотрят гимнастику, совершенно ведь не волнует, у кого из нас сколько медалей. Значение имеет только то, что ты представляешь собой, когда выходишь на помост. Поначалу меня это чувство ответственности раздражало, сейчас же я вообще о нем не думаю. Как и о соперницах. Просто понимаю, что у меня – лично у меня – осталось два года, которые нужно отработать так, чтобы потом ни о чем не жалеть.

– С кем вы советуетесь, если чувствуете такую необходимость?

– Жалуюсь всегда папе. А в зале мне особо и не нужна ничья поддержка.

– Живете большей частью по-прежнему на Круглом?

– Уже нет. С тех пор, как у меня появилась машина, всегда приезжаю домой на выходные, да и среди недели, когда одна тренировка, выбираюсь домой. Психологически мне сейчас стало значительно легче. Исчезло ощущение, что ты связан по рукам и ногам. Автошколу закончила в Лобне, потом папа проехался со мной пару раз по Москве, убедился, что вожу я нормально, и купил мне машину.

– И куда первым делом вы самостоятельно поехали?

– На "Круглое", конечно.

– В какой команде вам было комфортнее выступать – той, где рядом ровесницы, как это было в Лондоне, или с совсем молодыми спортсменками – как в Наньнине?

– Мне проще с маленькими. Нравится им помогать, да и им нравится, что я помогаю. С ними я почти не устаю от соревнований. Об этом даже думать некогда.

– Если не брать в расчет спорт, что изменилось в вашей жизни после Олимпийских игр?

– А никакой другой жизни, кроме спорта, у меня по большому счету и нет. Я успела очень хорошо понять за это время, что с гимнастикой, если продолжать серьезные тренировки, ничего невозможно соединить. Даже учебу. Нет, я, конечно же, учусь в университете, но это дается неимоверным трудом.

– А чем хотели бы заниматься после Рио?

– Как минимум один вариант у меня всегда есть – стать тренером. Вот только я слишком люблю детей, чтобы требовать с них так, как это принято в гимнастике. Не так давно мы обсуждали эту тему, и пришли к тому, что тот, кто не любит детей, имеет гораздо больше шансов стать в нашем виде спорта хорошим тренером.

– Вы же не станете утверждать, что вас не любит собственный отец? А ведь он, насколько мне известно, всегда был на стороне Александрова, когда вы работали с этим специалистом.

– Скорее, папа просто очень сильно переживал за Александрова, зная мой характер. Что до тренерской работы, я никогда не пробовала работать в этом качестве. Вполне может статься, что у меня все получится. Но пока я стараюсь не думать об этом. Понятно, что периодически все равно такие мысли приходят в голову: как это – жить без тренировок, без гимнастики? Просто за эти два года я действительно поняла, что не имеет никакого смысла заниматься гимнастикой просто так. Лучше я от чего-то сейчас откажусь, что-то перетерплю, но уйду из спорта без позора.

– И это говорит олимпийская чемпионка?

– Олимпийской чемпионкой я была два года назад. Об этом уже все забыли – появились другие имена. Если не смогу снова удивлять людей своими выступлениями и бороться за победу, то зачем вообще продолжать? Я не тот человек, кто ездит на соревнования, чтобы просто переворачиваться через голову.