СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
Мы разговаривали на этапе Мировой серии по прыжкам в воду в Казани, куда Евгений Коротышкин приехал, еще не зная, что через несколько дней ему сделают предложение стать одним из руководителей федерации по этому виду спорта, и он его примет. Меня же куда сильнее интересовал Коротышкин-пловец, не сумевший отобраться на чемпионат мира. Собственно, он и сам несколько растерянно сказал, когда мы встретились: "Странное ощущение: впервые за 12 лет я – вне команды...".
– Женя, знаю, что внутренне вы сами понимали, что не готовы бороться в этом сезоне за место в сборной.
– Это, наверное, нормально для любого спортсмена: как только мы начинаем чувствовать, что в подготовке стала вываливаться какая-то деталь, предпочитаем заранее сказать, что находимся не в самой лучшей форме и не готовы на высокий результат. К сезону 2012 года я был натренирован идеально. Много раз слышал о том, что в таких случаях форма еще держится два года, даже если ты не тренируешься, как прежде. Вот я на себе это и проверил.
– Другими словами, толком не тренировались после Игр в Лондоне?
– Правильнее сказать – уже не хотел до такой степени вкладываться в результат. После того олимпийского выступления, когда я стал вторым на стометровке баттерфляем, у меня было ощущение, что я сорвал джек-пот и безумно счастлив, что бы при этом ни происходило вокруг меня: сплетни, зависть... Главное – что это случилось.
– И пустота вместо цели?
– Нет. Скорее, совершенно трезвое осознание, что я больше не хочу играть в эту лотерею. Понятно, что спустя какое-то время возвращается желание соревноваться, снова почувствовать в себе адреналин, но в подсознании постоянно сидит мысль о том, что ты свою задачу выполнил. И это сильно тормозит порывы что-то делать.
– Но вы ведь расстроились, не попав в команду?
– Нет. Расстроился бы, наверное, случись такое в первый год после лондонских Игр. Или во второй. Но после того как я проплыл стометровку за 52,5 на чемпионате Европы в Берлине и не попал в финал, понял, что одна тренировка в день уже не "прокатывает". А тренироваться по два раза я не готов.
– Слишком успели привыкнуть к той жизни, где плавание не стоит во главе угла?
– Именно. Тренироваться дважды в день я мог в Италии или на тренировочных сборах, но не в Москве. Но, уехав из Москвы, я бы упустил возможность каких-то контактов, общения, собственного развития. Организации своей дальнейшей жизни, наконец. Личной – в том числе. Спортсмен, который находится на сборах – он постоянно как бы в коконе, оторван от всего. Но рано или поздно ты неизбежно начинаешь задавать себе вопрос: "Ради чего?". Могу сказать честно: даже когда я думаю о возможной борьбе за медаль на Играх в Рио-де-Жанейро, в глубине души понимаю, что не хочу повторения тех лет работы, что были перед Лондоном.
***
– Как вы сейчас воспринимаете свою лондонскую серебряную медаль? Как абсолютно закономерную или как следствие невероятного везения и стечения обстоятельств? И пытались ли вообще понять, почему на том месте, куда стремились очень многие, оказались именно вы?
– В Италии, где я тогда плавал, мы много разговаривали с моим тренером Андреа ди Нино о том, что и как будет происходить на стометровке баттерфляем на Олимпийских играх. И я пообещал, что покажу там свой лучший результат. Был абсолютно в этом уверен, потому что в тренировках все складывалось у меня идеально. А главное, удавалось сохранять очень правильный эмоциональный баланс. Я чувствовал, что весь мой организм развивается как одна большая мышца. Которая день ото дня становится лучше, сильнее, быстрее, выносливее. На тренировках я выдавал время, которое до этого вообще никогда не показывал.
Должен отдать должное ди Нино: он научил меня не сомневаться в правильности того, что ты делаешь. Хотя в самом начале олимпийского года Андреа жутко нервничал. Повторял все время: "Мы опаздываем на пьедестал". Эти слова постоянно меня подгоняли. Я старался прислушиваться к каждому слову тренера, не упускать ни одной мелочи. Жертвовал всем. Смешно, но даже перестал пить газировку, которую обожаю – услышал от кого-то, что это может быть не очень полезно для спортсмена.
– Какая из жертв далась наиболее тяжело?
– Когда Ди Нино на декабрьском сборе в Сербии сказал, что не хотел бы отпускать нас по домам на Новый год. А что такое пожертвовать Новым годом для российского человека? Это хуже, чем пропустить день рождения! Но получилось забавно: когда я в полном отчаянии сообщил друзьям, что не прилечу, они решили устроить мне сюрприз – прилетели в Сербию сами. К Сереге Фесикову вообще нагрянула вся семья. Нарядили елку, отец Сергея нарядился Дедом Морозом, пришел к нам в дом с мешком подарков. Получился чуть ли не лучший Новый год в моей жизни.
– Мне кажется, что тема самопожертвования, которую любят поднимать применительно к большому спорту, на самом деле во многом надумана. Когда есть большая цель, отказаться ради нее от чего-то второстепенного, согласитесь, не так сложно.
– Соглашусь. Я даже порой думаю, что жизнь спортсмена, несмотря на все нагрузки и сложности, гораздо увлекательнее, чем жизнь тех, кто привык проводить праздники, сидя за столом перед телевизором. Когда я только начинал работать в руководстве московского департамента по спорту, первое время даже переживал: не рано ли отказываюсь от прежней жизни. Но получилось так, что именно эта работа дала мне возможность встречаться с множеством людей, развивать какие-то идеи, получать новую информацию. И жизнь обрела совершенно новый смысл. Если сейчас сам спрошу себя, хочу ли оказаться в сборной и продолжить подготовку к чемпионату мира, не уверен, что отвечу утвердительно.
***
– Вы когда-нибудь думали о том, что спорт давно уже стал профессией, позволяющей безбедно существовать даже тем, кто не показывает никаких выдающихся результатов и не ставит перед собой никаких целей?
– Многие, кстати, так и делают. Но опять же: все зависит от внутренних притязаний. Если кому-то нравится жить, тупо работая за еду – его право. Платят сейчас действительно неплохо, но это – не те деньги, которые можно отложить на что-то серьезное. И получается в прямом смысле работа за еду. Хотя в регионах спортсмены получают на порядок больше, чем в Москве. Там человек, который чего-то добился, всегда чувствует свою исключительность. В Москве же ты всегда один из многих. Выделиться из этого ряда – непростая задача.
– А если в августе вы приедете в Казань, посмотрите чемпионат мира со стороны и отчаянно захотите вернуться в бассейн?
– Не исключаю такой вероятности. Не хочу зарекаться. В конце концов, я собирался заканчивать со спортом после каждого из олимпийских циклов, начиная с афинского. И искренне полагал, что решение окончательное.
– Даже в 2004-м?
– Тогда я был просто уверен в том, что у каждого человека есть свой предел возможностей. И что сам я достиг "потолка", сквозь который уже не пробьюсь, как бы ни старался. Поколебала меня в этой мысли "короткая" вода: я вдруг стал ускоряться, вышел на новый уровень результатов, и сразу стало интересно: сумею ли перенести все это в 50-метровый бассейн?
У нас в России очень плохо развито умение подводиться к соревнованиям. Работать умеют все, и работают хорошо. Но вот подвести себя к старту... Мы делали множество вещей, которые сейчас представляются мне абсолютно бессмысленными. Боялись раньше времени разгрузиться, а в результате никогда не выходили на старт свежими. Я в свое время много думал: почему у меня вдруг ни с того ни с сего пошла "короткая" вода? А все дело в том, что этапы Кубка мира проводились сразу после летнего отдыха. Я тогда месяц вообще ничего не делал – валялся на пляже, и лишь в последнюю неделю стал приходить в бассейн. А на соревнованиях вдруг стал плыть по своим лучшим результатам, совершенно не уставая при этом. Причем чем чаще стартовал, тем быстрее восстанавливался.
Проблема еще и в том, что мышечным и возрастным спортсменам требуется больше времени, чтобы организм переварил всю нагрузку и появилась свежесть в ощущениях. Мы как-то разговаривали об этом с Милорадом Кавичем (вице-чемпион Игр в Пекине на стометровке баттерфляем. – Прим. Е.В.). Он сказал мне, что есть определенные схемы разгрузки, которыми сам он пользуется еще с тех пор, как тренировался в университетской команде в США. Разгрузка по этой схеме начинается за пять недель до старта. Мы же обычно начинали разгружаться за десять дней. И в результате никакая свежесть так и не появлялась.
– В этом году российская сборная намерена отказаться почти от всех летних стартов ради того, чтобы успеть выполнить большой объем работы. Хотя мне всегда казалось, что столь длительные тренировки слишком угнетают нервную систему.
– Я – не главный тренер и не возьмусь судить о правильности курса, но на основании своего опыта склоняюсь к тому, что летом вообще не имеет смысла делать длинную и тяжелую работу. Такая работа делается в начале сезона. После отбора – только поддерживающая. В идеале – с большим количеством стартов. У нас же в России таких возможных стартов с начала года всего четыре: региональные отборы, чемпионат России, кубок и какой-нибудь второстепенный международный турнир. А в тех же Штатах люди стартуют каждую неделю – по выходным. Таким образом, набирается до ста стартов в год.
Но главное даже не в этом. А в том, что, уехав из России, ты начинаешь смотреть на плавание совсем другими глазами. Начинаешь получать от этого удовольствие. Я же помню, например, как в США уезжала Юля Ефимова. Как она мучилась от того, что вынуждена продолжать плавать. Уезжала, думая только о том, чтобы сменить обстановку. Если сейчас спросить всех, кто уехал, жалеют ли они об этом решении, никто не ответит утвердительно. Хотя меня, когда я решил уехать в Италию после Игр в Пекине, многие отговаривали. Руководители федерации говорили открытым текстом, что я просто повторю путь Стаси Комаровой, которая уехала в Швейцарию к Геннадию Турецкому и вернулась ни с чем. Закончился тот разговор тем, что я принял решение поехать в Италию за свой счет. Чтобы не иметь со стороны федерации плавания никаких претензий.
Посмотрите, что сейчас происходит: никто не хочет на "Круглое". Да, там замечательные условия для тренировок, я сам в свое время, когда плавал у Владимира Ермакова, сделал там чертову прорву работы, которая впоследствии переросла в результат. Но невозможно постоянно держать людей на "Круглом" и рассчитывать на то, что их психологическое состояние останется нормальным. Для этого нужно что-то придумывать, что-то организовывать, чтобы людям было интересно находиться на сборе. Сейчас же это практически армия. Ссылка. А работу невозможно выполнить качественно, если она не доставляет удовольствия.
– Это вы поняли лишь в Италии?
– Да. Для меня поначалу было дикостью, когда посреди недели Кавич, с которым мы постоянно работали в одной связке, говорил: "Мне тоскливо. Пойду тусить в клуб". Когда же я спросил, как можно тусить, когда идет работа, он ответил, что трудиться в таком состоянии нет никакого смысла – результата все равно не будет. Это – чисто американский подход. Но он работает.
Я сам однажды почувствовал, что скатываюсь в депрессию. Что меня начинает дико раздражать даже любимая итальянская еда. Ди Нино отреагировал тогда мгновенно. Спросил: "Кто-то умер?" Когда понял, что дело всего лишь в психологической усталости, отменил тренировку, и мы пошли кататься на картингах и играть в пейнтбол. Не передать, с каким удовольствием я бегал за тренером по парку и стрелял в его задницу!
***
– Насколько справедлива точка зрения, что на российских спортсменов в США смотрят прежде всего как на классных спарринг-партнеров? И что никто из американских тренеров по большому счету не заинтересован в том, чтобы они побеждали?
– Насчет спарринг-партнеров все верно. Мне даже Андреа говорил, что любит иметь дело с русскими как раз по этой причине: мы злые в работе и пашем, как проклятые – в отличие от тех же бразильцев. У Ди Нино одно время плавал американец Рэндал Болл, так даже он мог вылезти из воды в середине тренировки со словами: "Мне хватит".
Другой вопрос, что Америка, безусловно, приучает к самостоятельности. Там никто никого не заставляет работать. И никто ни с кем не нянчится. В клубе, где работает Дэйв Сало, нет, например, тренера по физподготовке. Если тебе нужен такой специалист – иди и найми. Никто не консультирует по питанию. Все сам. Соответственно ты сам вынужден искать необходимую информацию, читать литературу. Плюс – необходимость найти жилье, организовать свой быт, научиться водить машину.
– Примерно те же проблемы, как понимаю, были у вас в Италии, когда вы начали там тренироваться. Было тяжело?
– Когда я уезжал в Италию, то вообще не думал ни о каких медалях. Хотел выучить язык, посмотреть, как работают другие тренеры и в какой-то степени развеяться после неудачных для себя Олимпийских игр. А потом мне стало интересно. Я начал решать какие-то задачи и постепенно пришел к пониманию, что я – спортсмен мирового уровня. А раз так, то почему не должен ставить перед собой задач мирового уровня?
На самом деле самостоятельность сильно стимулирует работу мозга. В клубе Ди Нино всегда была несколько иная ситуация, нежели в США. Андре всегда был прекрасным менеджером, много работал со спонсорами, и уже через них обеспечивал нам необходимых специалистов, экипировку, транспорт. Допустим, предоставил нам две машины, чтобы было на чем добираться в бассейн, но страховать эти машины и заботиться о них мы должны были сами. Одним из спонсоров клуба была компания по производству спортивного питания, причем абсолютно вся продукция шла с официальными бумагами, гарантирующими фармакологическую "чистоту".
– Ди Нино, насколько мне известно, много занимался с вами техникой плавания.
– Это так. Когда я только пришел в группу, был уверен, что чем быстрее машу в воде руками, тем быстрее приплыву к финишу. Когда Андреа впервые это увидел, то ошарашенно сказал: "Ты что делаешь? У тебя темп, какого в баттерфляе вообще не бывает – 66 циклов. Попробуй сделать хотя бы 55".
Я сделал. И проплыл с тем же самым временем. Потом проплыл на темпе 52 – показал на 0,1 хуже, но одновременно с этим понял, что такой темп, с одной стороны, позволяет сохранять энергию, а с другой, появляется опора в воде, и каждый гребок становится гораздо более мощным, чем когда ты фигачишь руками со всей дури.
Все это стало для меня тогда колоссальным откровением.
Еще одним потрясением была работа над стартом. На "Круглом" мы практиковали подводную съемку, но нам каждый раз говорилось, что не стоит обращать внимание на какие-то показатели, потому что в измерениях существует достаточно большая погрешность. В итоге я никогда не понимал, что именно должен для себя на основании этой съемки извлечь и какие выводы сделать.
Андреа же договорился с голландцами, чтобы мы приехали к ним на какой-то турнир, нас приняли за счет местного клуба, заодно договорились провести съемку в специальном центре, который занимается разработкой спортивных технологий. Меня облепили со всех сторон датчиками, и в таком виде, сияя лампочками, как новогодняя елка, я сделал несколько стартов. А потом мне показали на экране, насколько быстро я продвигаюсь в воде в зависимости от угла, под которым вхожу в воду.
Более того, голландцы наложили мою съемку на съемку кенийца, который тоже приехал в центр, чтобы получить рекомендации относительно техники плавания. Когда я увидел, что мы входим в воду примерно в одной точке, но кениец выигрывает у меня всю подводную часть за счет более "плоского" входа, то, признаться, обалдел. Кениец! У меня! Полсекунды на пятнадцати метрах!
– Это правда, что после Игр в Пекине у Ди Нино было предложение возглавить российскую сборную?
– Андреа – очень большой домосед, и лично я слабо представляю себе ситуацию, которая могла бы заставить его уехать работать в чужую страну. Хотя сам он как-то сказал, что ради удовольствия работать с такими самоотверженными в тренировках людьми, как российские спортсмены, мог бы, пожалуй, об этом задуматься всерьез. Другой вопрос, что мы быстро поняли: работать, не имея команды единомышленников, бессмысленно. Не стоит и начинать. Тем более что первостепенной задачей российской федерации плавания является не достижение результата на высшем спортивном уровне, а развитие плавания в стране. Так написано в уставе.
– А сами бы хотели когда-либо возглавить сборную?
– Провокационный вопрос. Могу сказать только одно: я никуда не ухожу из российского плавания. И всегда готов вернуться в команду – если понадоблюсь, конечно.