Как мы придумали «Спорт-Экспресс»
Бывший главный редактор «Спорт-Экспресса» живет за городом в чудесном поселке — и не тужит. Все мы рано или поздно превращаемся в садовника Мюллера — но Владимир Юрьевич Титоренко, наш добрый друг, ландшафтные работы перемежает вполне спортивными.
Ведет баскетбольную летопись. Ищет, ищет, ищет. Рассказывает с восторгом: «Вы не представляете, какую тайну я открыл!» — и немедленно переходит к истории. Распахивая ноутбук.
Мы, не слишком увлеченные баскетболом, слушаем поначалу иронически. Но чем дальше — тем интереснее. Уже и самим хочется забраться поглубже в этот ноутбук, в эту пыль подшивок.
История нашего баскетбола — чистый детектив. Драма. Дождавшаяся своего писателя.
Летопись
— Итак! Живете вы баскетбольной летописью — восстанавливаете историю сборной СССР?
— Да. Когда начал этим заниматься, ужаснулся — как мало мы знаем про свой баскетбол! Сборная СССР уезжала за границу, играла какие-то турниры. Зарабатывала деньги для себя и страны. А в Союзе об этом даже не писалось!
— Еще поисков вам лет на двадцать?
— У сборной России осталось найти 19 матчей. У сборной СССР — около двухсот. Самые-самые загадки в Латинской Америке, а сейчас там караул. Пандемия. Журналисты, готовые мне помочь, сидят по домам. Библиотеки закрыты. Читаю в книжке Сергея Белова — мол, в Сицилии играли на непонятных площадках, продавали икру местным барменам... Начинаю копать и через Gazzetta dello Sport узнаю — действительно, был турнир! Осталось добраться до сицилианских газет. Ничего, доберусь. Даты известны. Поисками в Мексике озадачил друга, Боба Эдельмана, профессора истории университета в Сан-Диего. Пусть его испаноязычные студенты помогут.
— Вы просто герой труда.
— Во Франции были удивительные турниры — три матча в день. Через два часа выходили на новый. Сережа Тараканов рассказывал — форма высыхать не успевала. А еще Гомельский по утрам в этом городке Дьепп устраивал кроссы. Вот бегут к озеру — Александр Яковлевич впереди. Какая-то собака за ним увязалась — и цапнула!
— Ох.
— Тараканов сказал: «Все игроки были счастливы...»
— Самый-самый бриллиант, который обнаружили в архивах?
— 1950 год, поездка сборной СССР в Китай. Сыграли там 33 матча. Вот это турне! Отар Коркия установил рекорд всех времен для нашей сборной — набрал 63 очка в одной игре. Я нашел китайскую книжечку — там напротив номеров баскетболистов количество очков.
— Это в каком архиве было?
— Государственный архив Российской Федерации. Но и там почти ничего нет. Крупицы! В архиве Министерства спорта что-то может быть. Пока не добрался.
— Вы один такой в Европе, думаем.
— Вот выпустили двенадцать томов про литовский спорт. Летопись с 30-х годов. Связался с историком, который готовил баскетбольную часть. Ничем не могу помочь, отвечает. Отслеживал исключительно литовцев.
— Это кому-то нужно, кроме вас?
— Даже не сомневаюсь. Мне наши великие баскетболисты говорят: «Не сделаешь ты — не сделает никто». А Тараканов называет летописцем. Я считаю, что матчи сборной страны — национальное достояние. Их нужно найти, изучить и сохранить. Если это дойдет до умов нынешних баскетболистов — в сборной отказников не будет. Хотели с Сашкой Беловым, сыном Сергея, открыть фонд, пару раз встречались. Он загорелся идеей, сам позвонил... Но в декабре прошлого года Саша умер.
— Кажется, рак?
— Да, рецидив. Вроде вылечили давным-давно — и вдруг все вернулось. Моментально сгорел. 43 года.
— До Кондрашиных так и не добрались?
— Не успел, к сожалению. С Юрой, сыном Петровича, часто говорил по телефону, но Ирина, младшая сестра его мамы, меня не пустила. Когда был в Питере прошлым летом, фактически у порога дома стоял. Она попросила: «Володя, очень вас прошу, у Юры было воспаление легких, давайте в следующий раз».
— Самого Юру видели?
— Нет. Много разговаривали по телефону. Я хотел приехать, разобрать архив Петровича, но Ирина сказала: «Сама посмотрю, что там есть». На этот архив большая надежда — думаю, Кондрашин, в отличие от Гомельского, хранил документы, протоколы, дневники. Александр Яковлевич этим себе голову не забивал. Заработали денег — хорошо. Да вот пример: отправились в турне по Америке. Сыграли два матча, пора возвращаться в Москву. Гомельский говорит: «Слушайте, есть возможность еще поиграть». В Ванкувере! Представляете, сколько пилить?
— Хоть подзаработали?
— Добирались туда на крошечном самолетике — вышли на площадку мертвые. Проиграли 8 очков. Зато каждый получил по 100 долларов. В другой раз Гомельский распорядился — и сборная СССР две тысячи километров катила по пустыням на автобусе. Мексиканское захолустье. Кто-то снял на камеру — ребята купаются в озере. Вся сборная СССР с голыми жопами бегает...
— Гомельский тоже?
— Александр Яковлевич умный. Он не снимался.
— Говорили, Юра Кондрашин умер от тромба.
— Ни про какой тромб я не слышал. Ирина сказала — всё из-за легких. Привились в мае. А в конце июня Ирина и Юра загремели в госпиталь. Юра умер, Ирина выздоровела. Еще живет в Питере Саша Овчинникова, вдова Александра Белова. Хочу с ней поговорить.
— О чем?
— Не дает мне покоя его болезнь. В 1977-м Белов попался на иконах. Дисквалифицировали. Я часто слышал, что из-за этого не вернулся в баскетбол, а сердце, которое привыкло к нагрузкам, начало давать сбои. Ерунда!
— А что было?
— Уже в конце 1977-го он играл за «Спартак», снова был лидером, много забивал. Гений! Летом 1978-го Гомельский вызвал его в Латвию на сбор перед чемпионатом мира в Маниле. Как раз там Белову стало плохо, увезли в больницу.
— Думаете, опухоль сердца у Белова случилась от удара?
— Мне кажется, это штука врожденная и очень редкая. Вот спорят: что было бы, если бы Белова отпустили играть в Америку. Не знаю! Нагрузки в Штатах чудовищные. А здесь — компания Арзамаскова во время дисквалификации. Что тяжелее для здоровья?
— Сын Гомельского Владимир пишет книжки.
— Там много ошибок. Что приводит меня в бешенство. Даже иностранные журналисты звонили, интересовались: «Вам не кажется, что в этих книгах неправда?» Да, отвечаю, так и есть. Как, кстати, и в некоторых книгах самого Александра Яковлевича.
— Вы же с ним дружили. Могли бы подсказать.
— Так говорил: «Александр Яковлевич, вы написали книгу, дайте, посмотрю, поправлю». — «Зачем, Володя? Кроме тебя это никто не видит!» Не знал он, что придет время интернета и какие-то вещи можно будет проверить. А фамилию журналиста, записывавшего воспоминания, не поставил на обложку вообще. Тот возмутился. Гомельский ответил: «Тебе что нужно — деньги или слава? Выбирай!»
— Самая большая загадка для вас?
— 1959 год. Наши на чемпионате мира отказались играть с Тайванем. Лишились золота. Могли бы выпустить двоих, дождаться вброса мяча — и уйти с площадки. Тогда записали бы поражение «минус двадцать». Нам было не страшно — все равно стали бы чемпионами. Володя Гомельский писал — вмешался лично Суслов. Но я потихоньку копаю.
— До чего докопались?
— Мы заранее предупредили, чтобы при жеребьевке нас поставили в разные группы. Так и случилось. Но аргентинцы неожиданно проиграли Тайваню четыре очка. Тот вышел в финальную стадию. Ну и встреча стала неизбежной. Мы повторили — играть не будем. Генсек ФИБА Джонс, который Советскому Союзу вернул три секунды в финале Олимпиады-1972, произнес: «Или выходите на площадку, или дисквалифицируем». Наших баскетболистов отправили в кино, не сказали, что игры не будет. Возвращаются в отель и узнают — дисквалификация. Хотя мысленно все уже золотые медали на шею повесили. Там чуть ли не драка случилась. Свидетелей не осталось.
— Ни одного?
— В Питере живет Олег Кутузов. Последний живой из той команды. Хочу с ним встретиться... Или вот история. В 1981-м наши поехали в Алжир на турнир, организованный в помощь жертвам землетрясения. Участвовали еще американцы, югославы и сборная Африки. Мы провели две игры — уступили югам и победили африканцев. Подробности первого матча мне из Хорватии прислали. О втором ничего не могу найти. Кучу алжирских газет перерыл — о той игре ни строчки! Позвонил Жене Коваленко. Он сразу вспомнил, как в той поездке игроки пошли на базар.
— Это интригует.
— Растянулись, впереди администратор с барсеткой. Где все паспорта. Вдруг подлетает воришка, вырывает — и деру. Как раз мимо команды. Первым сориентировался Валера Милосердов. Кулаком в зубы — бу-бух! Тот навзничь. Попинали его немножко, забрали барсетку, вернулись в гостиницу. Позже выяснилось — у парня такой кариес, что Валера занес инфекцию, руку раздуло. Утром в посольстве пришлось врача искать.
Сейф
— Баскетбол — это круто, но мы-то пришли поговорить про любимое издание.
— Так давайте!
— 1 июля 1991 года. Двенадцать сотрудников «Советского спорта» подают заявления об уходе — и идут делать свою газету. Вот интересно — а что предшествовало? Мы читали много воспоминаний...
— (Усмехается.) Все, что вы читали — небылицы. Например, Лева Россошик в то время с Кудрявцевым, главным редактором «Совспорта», свалил в Париж. Следил из забугорья, сколько народу уйдет. Когда оказалось, что достаточно, — присоединился.
— Кто же все решил?
— Кучмий. Сказал: «Я тут больше работать не могу. Хотите — идите за мной, не хотите — не надо». Отправил Вайцеховскую опрашивать народ. Ленка подошла ко мне первому: «Ты с Кучмием уходишь?» Я и раздумывать не стал: «Да, ухожу!»
— Объективно — вы были ценным кадром?
— Кучмий видел — я чудовищно работоспособный. Молодой, полный азарта... Вообще не думал, чем все кончится и к чему это приведет. Даже про семью не думал, которую надо кормить.
— За каким-нибудь Коршуновым по прозвищу Корова не пошли бы?
— А Коршунова и не было среди заговорщиков... Да, всё из-за Кучмия. Он же взял меня на работу. Тоже смешная история.
— Смешные мы любим. Расскажите.
— Я трудился в НИИ прикладной физики. Занимался приборами ночного видения. Но был фанатом спорта — и явился к Радчуку в «Футбол-Хоккей». Тот сидит за пишущей машинкой. Я стою над ним — и рассказываю: так и так, золотая медаль, красный диплом, мечтаю у вас работать...
— Прекрасно.
— А он бурчит что-то. Я еле разобрал: «Иди к Кучмию. Он последний, у кого еще сердце осталось». Ну и отправился к Владимиру Михайловичу. Тот выслушал — вызвал Трахтенберга.
— Кем был наш друг Леонид Федорович?
— Кажется, начальником отдела игр. Говорит Трахтенбергу: «Придумай человеку задание. Посмотрим, что умеет». Зима, декабрь. Трахтенберг сразу сообразил: «Отправляйся на дворовую площадку, где играют в хоккей. Осмотрись. Сделай репортаж...»
— Получилось?
— Нашел дворника, который лед заливает, детей, родителей. Опубликовали это, правда, не в «Совспорте». Трахтенберг пристроил в «Московский комсомолец».
— А вам что сказали?
— «Все, старик, мы тебя ждем». Это был первый случай, когда человек с улицы пришел в «Советский спорт», — и остался!
— А зарплата?
— В НИИ мне полагалось 130 рублей, но платили 140. Десятка за красный диплом. В газету Кучмий взял на гонорары — так в первый же месяц заработал 143 рубля. Понял: жизнь налаживается! Я и про городки писал, и про бенди. За все хватался!
— Когда в штат зачислили?
— Позвали уже весной — но в отдел... Что-то вроде пропаганды. Спорт в школах, на селе. Тоска! Когда отказался, на меня смотрели круглыми глазами: «Ты дурак? Никому в жизни Кудрявцев лично не предлагал зачисление в штат!» Но вскоре попал в отдел спортивных игр.
— Кучмий действительно был единственным, у кого осталось сердце в той редакции?
— У него — точно осталось. Как и у Игоря Образцова, хорошего мужика. У Льва Николова, он про бокс писал, Олега Ханина.
— С прежней-то работы отпустили легко?
— Взяли подписку — что невыездной. Но перестройка это отменила. За границу впервые выбрался в 1989 году. В Загреб, на чемпионат Европы по баскетболу. С Драженом Петровичем там познакомился... Так что Кучмий для меня как второй отец!
— Теплый был человек?
— Отношения у нас были... Вот случай — несправедливо наказал за что-то. На другой день вызвал: «Я думал, ты не придешь. Обиделся?»
— Что ответили?
— «На родителей не обижаются». Он меня обнял, расцеловал. Я единственный, кто бывал у него в загородном доме. Когда Кучмий умер, его девушка ко мне прибежала: «Володя, вы знаете код от его сейфа?» «Нет», — отвечаю. Мы не до такой степени были близки. Я знал про Кучмия все — но не код от сейфа.
— Пришлось ломать?
— Рубин вызвал специалиста, вскрыли. Как раз там нашли не подписанный Рубиным договор о продаже нашей газеты...
— Абрамовичу?
— Да. Герман Ткаченко все организовал — Рубину оставалось лишь поставить автограф. В последний момент передумал.
— Кучмий хранил?
— Да. Я жалею, что не взял этот документ.
— В чьи руки он попал?
— Рубин забрал. А уж потом куда дел... Зато у меня осталась на память другая бумага — о регистрации «СЭ». Зачем-то мне ее Кучмий отдал. Когда переезжал.
— Копия?
— Это наш экземпляр. Оригинал где-то в министерстве печати.
Кудрявцев
— Мы немного сбились с курса. Вот начала Вайцеховская обход. Подошла к вам первому. Что было дальше?
— А дальше направилась к остальным. Через неделю решили — 1 июля пишем заявления.
— Так быстро?
— Моментально. Люди были готовы сорваться в никуда. Саша Ратнер, главный редактор «Олимпийской панорамы», приютил нас, дал какой-то закуток. Все легенды про кухню Вайцеховской — неправда. Сидели мы у Ратнера. В комнатушке размером с мой зимний сад.
— Минус одна легенда.
— Может, у Вайцеховской тоже собирались, она прекрасно готовит, но я не присутствовал. Не думаю, что там принимались эпохальные решения. Хоть Вайцеховская замечательная.
— Это бесспорно.
— Лена, моя жена, учила ее журналистике. Вайцеховская пришла в «Советский спорт». Говорила, как трудно живется жене моряка с тремя детьми на одну зарплату. Лена все это записала, опубликовала интервью. Тут Вайцеховская поняла — она и сама может! Если немножко постарается!
— Еще как смогла.
— Талантливый человек! Трудяга. Могла наизнанку ради дела вывернуться. Олимпийские чемпионы — особенные люди.
— В 1991-м в «Совспорте» Вайцеховская вела переговоры от имени Кучмия со всеми?
— Не думаю, что с каждым. Кучмий-то знал всех как облупленных. Представлял, кого звать. С кем можно делать газету.
— Многие были в курсе ваших планов?
— Да.
— Почему никто не «стукнул»?
— А наверняка «стукнули» бы — да некому. Кудрявцев укатил во Францию. Вернувшись, вызывал нас по одному. Просил не уходить, обещал золотые горы, заграничные командировки. Кто-то из монстров остался — Образцов, Голубев, Чернышов. Чиркин, который потом стал главным редактором. Владыкин не пошел.
— Почему Коршунова в «СЭ» не звали?
— Да у него была вкладка ЗОЖ. Которая сделала его долларовым миллионером. Вот и ответил: «Ребята, у меня тут деньги растут просто так». Сидел со своей Иркой в отдельной комнате с электроплиткой, жарил колбасу, вкусно выпивал... Оттуда всегда тянуло хорошей едой. Коршунов замечательно себя чувствовал. Был вполне успешен и без нас.
— Благодаря «Вестнику ЗОЖ» приобрел несколько квартир в Америке, парусник, дачу в Финляндии.
— Вот видите. А я вспоминаю, как во времена дефицита за какие-то дикие деньги купил ему бутылку виски Black Label. Он был счастлив.
— Кудрявцев узнал о ваших планах только 1 июля?
— Да. Когда мы положили перед его секретаршей пачку заявлений. Он офигел, конечно. Жалко мне его.
— Что жалеть?
— Потом выяснилось — у Кудрявцева рак мозга. Это и объясняло всю его тупость, ярость, постоянные крики, реакцию на Луну...
— «Реакция на Луну» — фигура речи?
— Да нет, медицинская вещь. Что-то у него в мозгах происходило в полнолуние. Приливы-отливы.
— Кудрявцев закончил печально — через несколько лет против него взбунтовались остатки редакции.
— Подробностей не знаю, но Володе Гескину предлагали стать главным редактором «Советского спорта». Рубин переживал — надо было Вове соглашаться!
— Зачем?
— В одних руках были бы оба издания.
— Кудрявцева к концу вашего пребывания в «Советском спорте» либо боялись, либо ненавидели?
— И то и другое. Я-то не боялся. Что мне терять? Знал, что в этой газете я — один из лучших. Уже через три года стал обозревателем. Пройдя весь путь — от внештатного корреспондента. Получал 500 рублей.
— Колоссальные деньги.
— Не так, чтобы очень. Но мне хватало.
— Вы становились объектом гнева Кудрявцева?
— Да было как-то. Смешная ситуация! Поехали большой журналистской компанией на турбазу. Там соблазнил любовницу Кудрявцева. Или она меня. Уже не помню.
— Она работала в редакции?
— Да. Мне потом говорили: «Что ты делаешь, идиот?»
— Секретарша, наверное?
— Нет, журналистка. А мне-то что — я был еще холостой.
— Прямо в кустах совратили коллегу?
— Зачем в кустах? В номере!
— Кудрявцев в той поездке был?
— Нет. Ну, естественно, ему доложили. А дальше смешно — она, видимо, не раскололась. Нормальная была девчонка. Тут Кучмий говорит: «Поехали к Кудрявцеву, он переезжает, надо мебель таскать».
— Так-так.
— Двинули мы с Кучмием в Фили, несем кухонный гарнитур — и Кудрявцев сбоку так: «Слышал, какая-то молодая девочка у тебя появилась?» «Не знаю, — отвечаю, — о чем речь». Понял — лучше в несознанку.
— Не орал?
— На меня — ни разу. Я был хороший сотрудник.
— А на Кучмия мог?
— Мог. С чего «СЭ» начался? Кудрявцев завернул Кучмию поездку на «Джиро д'Италия»! Это и было последней каплей. Кучмий сказал: «Всё...» Кстати, прекрасную историю сейчас вспомнил.
— Какую?
— У Кучмия были «Жигули», «восьмерка». На ней мотался в Европу на велогонку с Гусятниковым, тренером сборной. Рассказывал: проехали границу с Италией, первый же сервис при кафе. Мастера говорят: «Погуляйте часика два». Возвращаются — автомобиль как новенький, двигатель настроили, клапаны отрегулировали, запчасти поменяли. Двести идет спокойно по хорошей дороге!
Письма
— Вы участвовали в обсуждениях, как будет выглядеть новая газета?
— Разумеется. Кучмий призывал креативить. Все схватывалось с полулета, с полуслова! Ключевой посыл — люди вечером должны посмотреть футбол, а наутро прочитать репортаж в газете. Молодежь не поймет, сейчас это в порядке вещей. А для того времени — прорыв!
— В «Советском спорте» работали иначе?
— Идешь на футбол или баскетбол — передаешь только счет. Утром появляешься в редакции часам к одиннадцати, не спеша шмаляешь заметку. Написал — и свободен.
— Вот это жизнь.
— Но была жопа — отвечать на письма.
— Зачем отвечать?
— Закон! Когда это отменили, мы были счастливейшие люди на свете. Самый страшный человек в редакции — начальница отдела писем. Ты был обязан ответить на всё! Представляете, сколько придурков писало?
— Догадываемся.
— Это ужас! Сегодня они пишут в соцсетях, а раньше в газету. Глава отдела выводит сверху: «Баскетбол, для Титоренко» — и несет тебе гору.
— Умереть можно над такой кучей.
— Меня Трахтенберг научил, что делать. Что бы ни было в письме — отвечаешь: «Спасибо за внимание к нашей газете, мы учтем ваши пожелания в дальнейшей работе».
— Великий старикан Алексей Парамонов работал в РФС — и засыпал Блаттера письмами на официальных бланках футбольного союза. Предлагая скорректировать правила игры. Блаттер не выдержал, набрал Колоскову: «Уймите вашего заместителя». В баскетболе тоже советовали изменить правила?
— Предлагали проводить чемпионаты среди тех, кто ниже 185 см. Чемпионаты для маленьких и для больших — по отдельности. Или наоборот, выпускать маленьких против больших.
— Любопытно.
— Так пробовали. Маленькие иногда побеждали! Но баскетбольная федерация — самая прогрессивная, правила менялись часто. Югославы в полуфинале чемпионата мира 1986 года вели против нас 9 очков за 51 секунду до конца, мы фолили — они отказывались бить штрафные. Проиграли. Потом это правило изменили.
— Подводный камень номер два в редакции «Советского спорта»?
— Если ты написал 50 своих заметок — должен принести такой же объем авторских. Требовали жестко!
— Что значит «авторские»?
— К примеру, заметку за подписью Гомельского. Александр Яковлевич замечательный в этом плане — гонорар всегда отдавал. Но были и другие. Напишешь что-то, поставишь их фамилию — приходят в бухгалтерию и всё забирают себе. Закончился чемпионат мира по гребле — кому звонить? Знаменитому Вячеславу Иванову, трехкратному олимпийскому чемпиону!
— Как такого человека простимулировать, чтобы вообще явился в кассу, потратил время?
— Спортивная газета в стране одна — всем хотелось засветиться. Интересно же.
Рубин
— Здорово помог «СЭ» на первых порах бывший журналист «Совспорта» Сергей Вишняков. Ставший бизнесменом.
— Это правда, помогал!
— Откуда взялся гендиректор Рубин?
— Метрах в пятидесяти от редакции, на Пушечной, было его кафе «Раз-два-три». Обычная забегаловка. Рубин как-то сошелся с Трахтенбергом, потом стал выдавать нам талоны со скидкой. Леня привел его в редакцию, познакомил с Кучмием. Ну и закрутилось.
— Открыл бы Рубин кафе в другом районе — к газете никакого отношения не имел бы?
— Сто процентов! Его появление в «СЭ» — стечение обстоятельств.
— Выжил бы «СЭ» без Рубина?
— Хороший вопрос. Первые месяцы у газеты был другой генеральный директор, пришедший с нами из «Советского спорта». Рубин, вникнув в дела, сказал, что тот ворует. Пинками и тумаками его изгнал. И Кучмий на собрании предложил сделать Рубина гендиректором. Против выступили Боря Тосунян и Миша Дмитриев. Может быть, кто-то еще. Я был «за».
— Первое время нищета была полная?
— Абсолютная. Рубин приносил из своего «Раз-два-три» пакет рублей и трешек, выдавал нам зарплату. Рубли желтые, трешки зеленые.
— Ощущения, что Рубин какой-то проходимец, — не возникало?
— Нет. Скорее что-то авантюрное. На все это накладывалась его дружба с Андреем... Как же его фамилия?
— Прокудин?
— Точно, Прокудин! Из арбатской братвы. Но мужик классный, порядочный. Да и про Рубина ни одного плохого слова не скажу — он для «СЭ» все делал. Строил квартиры, продавал, деньги уходили на зарплату. Но не стоило ему заниматься управлением газетой. Нанял бы нормальных менеджеров — и сидел бы в сторонке, курил. Как настоящий владелец. Вот главная ошибка Рубина. А то появлялись какие-то непонятные консультанты — вроде отца Децла.
— Толмацкий.
— Да. Но это уже на излете. Рубин вечно бросался в крайности — то телевидение собирался запускать, то еще какие-то проекты...
— Не только мы, но и вы сидели без зарплаты.
— Знали бы вы, сколько...
— Кстати! Сколько?
— Целый год. В августе 1998-го случился дефолт, доллар с шести рублей подскочил до тридцати. Рубин сказал: «Ты записывай, что я тебе должен. Разбогатею — верну». Я записывал.
— Вернул?
— До копейки! Какую-то сумму на жизнь он все равно давал. Наверное, шестую часть зарплаты. Когда выправилось, подошел: «Сколько должен?» Я достал бумажку. Рубин взглянул: «В течение полугода частями верну». Дал команду бухгалтерии.
— Мы, юные авторы, тот кризис не особо почувствовали.
— Но у нас, начальников, зарплата была совсем другая.
— Тысячи три долларов у вас было?
— Наверняка. Рубин сказал: «Считай зарплату в валюте».
— Здоровенный дом на Патриарших прудах построил именно Рубин. Сильно прогорел, продавая квартиры.
— Честно — не знаю. Несколько квартир у него в этом доме было — все продал. Последнюю — Александру Медведеву, нынешнему президенту «Зенита».
— Трахтенберг вскользь рассказывал — был какой-то наезд со стороны одного из братьев Квантришвили.
— Про «наезд» не знаю. Рубин вспоминал — когда встретились с Отари Витальевичем, тот произнес: «Как же я жалею, что в свое время вас не купил!» Но подмять под себя хотел вроде бы не Отари, а Амиран, старший брат.
— Что Рубин?
— Не представляю, как отбился. Возможно, «Спорт-Экспресс» стал настолько популярен, что откровенный наезд уже не прокатывал.
— Между Рубиным и Кучмием был хоть один конфликт?
— По-моему, нет. Идеально дополняли друг друга! Не пересекались в моментах, где можно рассориться. Кучмий договорился с Рубиным так: «Ты не лезешь в мои творческие дела, а я — в твои хозяйственные». Знаете, когда вскрывали сейф Кучмия, Рубин взглянул, сколько там денег и поразился: «И это главный редактор?! Все, что скопил?!»
— Мало?
— Вообще ничего. Смех. А Рубин думал, там все бабками забито. Но заказные статьи Кучмий не принимал. Дико бесился, когда кто-то такое предлагал.
— Сколько было-то?
— Стопочка фунтов стерлингов — дочка Настя училась в Англии, он оплачивал ее обучение. В какой-то момент стало платить нечем, говорит мне: «Не можешь у своего друга Боба Эдельмана попросить денег взаймы, перевести за учебу, а я потом верну?» Вот до чего доходило!
— Значит, не было у главного редактора ничего, кроме дома на Николиной Горе и Range Rover?
— Вот именно. Сначала он снимал в Мякинине — потом купил этот, на Николиной Горе. Может, сам, может, Рубин помог. Я не влезал.
— Бывали в этом доме?
— Бывал. Кучмий хвастался своей видеотекой. Он же фанат кино невероятный. Вся стена в VHS-кассетах. Уже начали DVD-диски появляться, я сказал еще: «Владимир Михайлович, скоро ваша коллекция — того...»
— Слышали мы про эту коллекцию.
— Кучмий за свои деньги заказывал — профессиональные переводчики фильмов делали ему озвучку. В единственном экземпляре! Помните — те самые, с гнусавыми голосами...
— Потрясающе.
— Самые редкие фильмы ему ребята с Горбушки доставали. Он уважал голливудскую классику — с 40-х по 70-е. Все, что лепили в 80-х, ему уже не нравилось. Говорил, актрисы длинноногие, тупые, на одно лицо.
— Готовил книжку про кино.
— Называется «Старый новый Голливуд. Энциклопедия кино». Меня поблагодарил в предисловии, кстати. Мы вместе сверстали несколько глав. К сожалению, когда Кучмий умер, издатель выпустил книгу в первоначальном варианте, куда вкрались ошибки.
— Честно — вас можно назвать друзьями?
— Мы были в близких в отношениях. В самое сердце он не пускал, но по всем вопросам, связанным с редакцией, доверял. Зарплаты, например. Однажды ездили с Гескиным и Рубиным в какой-то банк, брали ссуду на зарплату редакции. Рассчитались — а через три дня Рубин туда все вернул.
Подписка
— Среди двенадцати покинувших «Советский спорт» были Малков и Елисейкин.
— Да. Но из «СЭ» оба быстро ушли.
— Почему?
— Тяжело.
— Чисто физически?
— Да. В том «СЭ» все землю грызли, пахали. Не было зарплаты ни от государства, ни от Спорткомитета. Что зарабатывали, на то и жили. Между прочим, Елисейкин был одним из первых акционеров «СЭ». Как и Малков. Но он съездил в Японию на чемпионат мира по легкой атлетике и вскоре ушел.
— Звездой «СЭ» первой половины 90-х был Микулик.
— Да, Серегу я очень люблю. Сейчас читаю его Telegram-канал и поражаюсь памяти: «Елки-палки, как он все держит в голове?!» Уникальная личность.
— Пили в спортивных редакциях будь здоров?
— Пили. Но сначала делали газету.
— Кто-то из того «Советского спорта» рассказывал: к полудню вся редакция была пьяная.
— Что-то в этом есть. Может, не вся... Как я с Леной своей познакомился? Она только приехала с Северного полюса, в командировке была. В редакции, как обычно, выпивали — и меня, самого молодого, отправили за коньяком на улицу... Маросейка сейчас называется. Бывшая Хмельницкого?
— Она самая.
— Наша улица Архипова как раз на нее выходила. Там за углом направо — ликероводочный магазин. Очередь большая. Вдруг вижу — девушка из «Советского спорта» подходит, занимает в хвосте. Окликаю: «Лена, идите ко мне, веселее стоять будет». Два часа простояли — так все и началось. Потом поженились. 30 лет прожили.
— Кто в этих посиделках был чемпионом — мог выпить литр, но держаться на ногах и внятно говорить?
— Да тот же Коршунов, Голубев, Образцов... Или вот картина — сидит в иностранном отделе Юра Землянский, ложечкой в чайной кружке что-то перемешивает, потом отхлебывает. Заходит Гескин — начальник отдела. Принюхивается: «По запаху вроде бы коньяк». Землянский делает большой глоток и невозмутимо произносит: «На вкус — тоже». Но в «СЭ» с таким размахом уже не выпивали, некогда было. Посылали молодых, это да. Тогда паспорт не требовали.
— Случалось, даже школьников.
— Знаете историю, как мы с Микуликом послали за водкой юного Колю Саприна?
— Читатель не знает.
— По первости его в «СЭ» мама за руку приводила. Славный парень. Дали ему денег: «Возьми пирожков и сам знаешь чего». Оказалось — не знал. Накупил ватрушек на все деньги. Народ сильно расстроился.
— Вскоре Саприн редакцию «СЭ» покинул.
— Может, и к лучшему, что мама от нас его увела. Вырос в хорошего комментатора.
— Сколько толковых пацанов прошло через редакцию «СЭ». Алексей Лебедев приходил.
— Слушайте, я такой стеснительный, а эти, из нового поколения...
— Что было-то?
— Сразу залез на табуретку — и начал читать стихи про «Спорт-Экспресс»!
— Собственного сочинения?
— Ну, разумеется. Заканчивались так: «Зачем подвергаться ненужному риску? 63 рубля — и в кармане подписка!» Как раз столько стоила. Красавец! Я тут пытался вспомнить, когда Миша Пукшанский пришел в редакцию. Не могу!
— Тоже осенью 1991-го.
— Талантливый человек, уникальный. Где-то похож на меня. Схватывал на лету, мгновенно принимал решения, отличное перо. Прекрасный начальник отдела. Сердце у Миши хорошее.
— Вот это определение.
— Я знал его маму. Был свидетелем на свадьбе Миши. Очень его люблю. Если бы он не занимался ставками... Из-за этого с ним и попрощались.
— В конце 1991-го вышла нехорошая ситуация с отмененной подпиской. Той самой, за 63 рубля.
— В какой-то момент поняли: инфляция скачет так, что, если не аннулируем подписку, газета умрет. Справиться невозможно. Все решил Рубин — надо извиняться, возвращать деньги и подписку отменять.
— Переживали?
— Я не заморачивался. Мне было достаточно того, что Кучмий попросил отнестись с пониманием. То решение реально спасло газету.
— Люди приходили в редакцию — возвращать деньги за подписку.
— Эти несчастные 63 рубля. Кто-то скромно, даже с чувством неловкости. А кто-то кричал: «Негодяи! Обманули!» Наелись говна.
Танки
— Первый номер вышел 14 августа.
— Сначала был пилотный — выпустили 5 августа. А 19-го на улице появились танки — путч! Мы с Трахтенбергом ездили между этими танками на его «Жигулях». Я жил в Котельниках, а Леня — в Люберцах. Всегда меня забирал по дороге на работу.
— Это ужас — между танков-то.
— Да было вообще по фигу! Я даже ощущение ужаса не помню. Нам важна была газета. Наклеивали вырезанное на бумагу, заворачивали в тубус — и срочно в типографию «Известий». Какой там путч?!
— А «СЭ» тем временем попал в список запрещенных изданий.
— Да, я лично ходил, пытался выяснить, кто настучал. Кучмий меня послал в какую-то контору: «Задай пару вопросов. Узнай, как мы туда попали». Мне справку дали. Что мы в черном списке.
— Главное-то выяснили?
— Выяснил. Кудрявцев «стукнул».
— «Советский спорт» не был запрещен?
— А что его запрещать-то? Но мы ни одного номера не пропустили. Просто чудом. Трахтенберг в типографии раздавал водку, чтобы только печатали.
— Вопреки распоряжению правительства?
— Совершенно верно.
— Помните, как получали первый номер «СЭ»?
— Еще бы — сумасшедшая гордость! Грузили в типографии в четыре утра эти пачки, везли на рафике в редакцию. Гескин, Родиченко и я. До сих пор помню, как это выглядело, — пачки выезжали с конвейера, валились к нашим ногам. Мы их ловим — такой драйв!
— Можем представить.
— Прямо крылья за спиной. Думаешь: «Блин, какие же мы крутые!» Счастье необыкновенное. С момента ухода из «Советского спорта» прошло полтора месяца. Еще помню — водитель такси отказался брать с нас деньги. Попросил газету с автографами. Или это было, когда везли первый номер в Спорткомитет? Впрочем, не важно... На МКАД иногда останавливали гаишники, узнавали, что «Спорт-Экспресс», — и отпускали. Народ сразу оценил.
— Мы встречали троих людей, которые уверяли, что именно они — авторы названия «Спорт-Экспресс».
— Название придумал Трахтенберг. Здесь я ручаюсь. Выбрали из нескольких вариантов этот. Мне не очень понравилось — ну и ничего. Сейчас «Спорт-Экспресс» уже звучит как «Отче наш», а тогда хотелось чего-то особенного.
— У вас какие были варианты?
— Меня никто не спрашивал. Предлагали, помню, «Спорт сегодня», «Спорт Today», «Команда»... Все задумались. Вдруг Ленька произносит: «Может, «Спорт-Экспресс»?» Вообще-то некоторые обсуждения проходили мимо меня. Не допускали до тела императора, до Кучмия. Я же в той компании был самый юный. Зато пахал как бульдозер. Первые пять лет даже в отпуске ни разу не был!
— Дизайнера Гланца тоже увели из «Советского спорта»?
— Нет, он единственный, кто не имел отношения к «Совспорту». Мы ведь взяли на работу целый штат компьютерного центра — Гланц там уже был. Сидели отдельно — в здании, где для фильма «Война и мир» снимали первый бал Наташи Ростовой. В арбатских переулках. Гланц хоть и зануда, но мужик классный. Вспоминаю наш ватман...
— Что за ватман?
— Сверстанные на компьютере заметки распечатывали, наклеивали на ватман и отвозили в типографию. Наше счастье, за всю историю «СЭ» ничего по дороге с этим ватманом не случилось.
— Был хоть один момент, чтобы выход газеты оказался под угрозой?
— Это было связано с Лигой чемпионов. Для меня каждый тур в Лиге — дикий стресс. В чем беда? Если мы не успевали послать в типографию газету до часа ночи — там начинали печатать другую. Нас отодвигали на потом. Значит, в шесть утра распространители приезжают за тиражом — а его нет. В киоски не поступает. Разве что по подписке получат.
— При таких условностях ничего не сорвалось?
— Ни разу! Как-то выкручивались, платили штрафы типографии. С рабочими «Известий» были отличные отношения — они нас поддерживали. Но стресс был ужасный. Порой так орал на верстальщиц, что до сих пор стыдно.
Служебки
— Коллаж «13 журналистов на воздушном шаре» был в пилотном номере. Храните?
— Где-то лежит.
— Вы когда-то вели личную подшивку «СЭ».
— Лет через пять она перестала умещаться в квартире — отдал в редакционный архив. А я так был занят газетой, что иногда пропускал баскетбол! Уезжаем с Микуликом в 1994-м на футбольный чемпионат мира — а Серега Белов в те же дни со сборной колесит по Аргентине. Меня в редакции нет — баскетбол на фиг никому не нужен. Могли даже результат не поставить. Недавно все это нашел в кубинской газете — а в «СЭ» ни слова!
— Вы нас поразили несколько лет назад — рассказали, что обнаружили дома кучу служебных записок времен «СЭ».
— Служебки, зарплатные ведомости. Я же при Кучмие и Рубине за все это отвечал.
— Зачем хранили?
— Жалко было выбрасывать. Когда уходил — забрал с собой. Что-то до этого приносил домой. Нужно было лучшим людям зарплату поднять — и я думал, как сделать, чтобы остальные в редакции сильно не возмущались. Но теперь уже всё в печь отправил.
— Эх...
— Да там ничего интересного. Это вы творческие люди, а для меня газета как конвейер. Я на работе шесть дней в неделю с одиннадцати дня до часу ночи. Служебок смешных не было — зато помню, как Гриша Телингатер сделал подпись к фотографии. Там на фото VIP-ложа, Виктория Бекхэм с детьми, Дэвид — на поле.
— Так что за подпись?
— «ЧИта Бекхэмов наблюдает 100-й матч за сборную Англии главы семейства». Через «и». А дети и Виктория — это «чИта». Когда же Гриша добрался до слова «прессингуемый», была настоящая катастрофа! Шесть ошибок!
— Неплохо. Какую-то вещицу из «СЭ» начала 90-х хотели бы забрать, будь такая возможность?
— Ребята, там все сложно было... Мы же просто выживали! Нас было так мало, что не до посиделок. Помню, я своими руками печатал турнирные таблицы высшей лиги, первой и второй. Клал широкую доску на два стула, ставил на нее три пишущие машинки и вперед.
— Вы лично спасали редакционный факс — стоя босиком в горячей воде. Прорвало батарею.
— Сидим, работаем — внезапно за моей спиной лопается труба. Струя лупит прямо в меня.
— Ну и?
— Я держал факс, а Толян Мартынов колдовал с трубой, откуда хлестала вода. Он еще рубаху на себе рванул. Русские не сдаются. Потом кто-то перекрыл воду — и мы вернулись к заметкам.
— Что было бы лично с вами, если бы «Спорт-Экспресс» провалился?
— Варианты были — Лена, моя жена, ушла из «Советского спорта». Пригласили в газету, мне кажется, ее издавал Анзор Кикалишвили. С такой энергией и характером, наверное, у меня бы и там получилось. Изданий было много! Другое дело, что никто из нас не думал о провале. Ни единой мысли, что может не сложиться. А потом первый номер, второй, третий... Стало ясно — мы выиграли!
— За 30 лет «Спорт-Экспресс» мог умереть? Было совсем горячо?
— В августе 2012-го. Когда народ не вышел на работу. Только тогда.
— Последние дни при Рубине?
— Именно. Но, думаю, я бы все равно выпустил газету. Если бы дошло до общей забастовки.
— Научите — как?
— Уже договорился с собкорами в городах: «Ребята, может случиться так, что московские журналисты не выйдут на работу. Тогда будем делать с вами «Спорт-Экспресс» от Москвы до самых до окраин. Готовьте репортажи».
— Согласились?
— Да. Плюс оставались Гескин, Родиченко. Втроем бы выпустили, я уверен! Сами что-то написали бы. Но момент был стремный. Организаторы восстания собкорам уже названивали, что-то внушали.
Трансгендер
— Сколько провели в комнатушке у Ратнера?
— Около месяца. Потом Кучмий пробил через Силаева, председателя Совмина, квартиру на Пушечной. Три комнаты. Установили перегородки — здесь Кучмий с Гескиным и ответсеком, там журналисты... Отдельно посадили бухгалтерию и стенбюро. Кто-то мигрировал.
— То есть?
— Бухгалтер Аркаша Смирнов, смешной человек, стал хоккейным статистиком. Курьер Леша Иванов — фотографом. Помню момент — пресс-атташе всех московских клубов были наши, из «СЭ»! Да и в провинции — тоже многие. А Юра Оводов, замечательный трансгендер из Екатеринбурга?
— Как вы узнали, что наш собкор, семейный человек, внезапно почувствовал себя женщиной?
— Только спустя несколько лет вычитал в интернете. Никогда в жизни не подумал бы, что Юра, крепкий мужик, вдруг окажется дамой.
— Вы с ним общались?
— Регулярно. Нормальный человек. Неплохо писал. Один из самых ответственных, кстати.
— Возможно, это свойство трансгендеров.
— Они же, собкоры, все раздолбаи, а этот — классный парень. Я прочитал — офигел. 50 лет, двое детей — и на тебе... Теперь Оводова зовут Юля.
— Кто еще из собкоров остался в памяти?
— В Саратове жил Андрей Анфиногентов, которого все звали просто — Анфиса. Вот он был очень хорош. Шустрый, работоспособный. Правда, раза три присылал интервью с покойниками.
— Что-то припоминаем.
— Как такое можно забыть?! Интервью — с умершими людьми! Потом от другого собкора, ростовского, прилетает служебная записка: «Считаю своим долгом уведомить, что герой интервью Анфиногентова скончался восемь лет назад и захоронен на таком-то кладбище». А из Читы коротенькие футбольные отчеты передавал Борис Плоткин. С наступлением холодов к концу матча он уже был нетрезв. Ну и проскакивали фразы вроде: «Рябуха нанес великолепный удар метров с 35-45...»
— В оригинале — но не в газете.
— Разумеется. Такие вещи успевали отлавливать. А в Королеве есть команда «Вымпел» по хоккею с мячом. Так местному корреспонденту кто-то дал прозвище: «Вымпел — закусил». Впрочем, он в «СЭ» писал редко...
— Радостно слышать.
— Замечательный собкор по Грузии был в «Советском спорте» — Дато Какабадзе. Умный, интеллигентный, русский язык знает лучше нас с вами. Учился в ГДР, в Йенском университете, изучал там Шиллера, Гете. Однажды после лекции шел по улице, нащупал в кармане какую-то бумажку. Вытащил — а это тбилисский билет на трамвай. Расчувствовался — и бросил учебу, вернулся домой.
— Ну и ну.
— Грузины — они такие, сентиментальные. Потом много лет Дато работал в Праге на радио «Свобода». Сейчас мне помогает. Ищет в Грузии подробности двух турниров с участием сборной СССР. В 1972-м и 1983-м в Тбилиси проходил «Кубок Гагарина».
— Вот так название.
— Гагарин очень любил баскетбол, сам играл. 23 апреля 1961-го, спустя 11 дней после полета в космос, присутствовал в Лужниках на историческом матче — первом в нашей стране между сборными СССР и США. Когда Гагарин погиб, в память о нем учредили баскетбольный турнир. Последний состоялся в 1987-м. Так вот тбилисские протоколы с участием нашей сборной я никак не могу найти. Перерыл все архивы — бесполезно. Только в Хельсинки нашлись два протокола — из финского музея спорта мне прислали копии. Где искать остальные, не представляю.
Кучмий
— В чем феномен Кучмия?
— Он здорово разбирался в людях. В этом смысле у него было фантастическое чутье. Мог объединить общей идеей, зажечь. Хватало одного взгляда, а то и движения брови. В последние годы Кучмий много занимался своей книжкой. В редакцию приезжал дважды в неделю — в среду и воскресенье, когда пробок нет. Но на редколлегии ему достаточно было произнести несколько слов — и народ, забыв обо всем, кидался выполнять задания. Еще Кучмий ловко манипулировал людьми. Он же нас с Гескиным постоянно сталкивал.
— Специально?
— Конечно. Действовал по принципу: «Разделяй и властвуй». Допустим, уезжает в отпуск, говорит: «Месяц меня не будет. Ты остаешься за главного». Отвечаю: «Хорошо. Можете объявить об этом на редколлегии?» — «Нет». Вот есть два первых зама — работайте. Ну и еще одно качество Владимира Михайловича — избегал непопулярных поступков. Если нужно было кого-то уволить, сам этого не делал, всегда просил меня.
— Всё чужими руками?
— Да. Даже своей секретарше сообщить об увольнении поручил мне. Та психанула, наговорила гадостей. До сих пор считает, что я — сволочь, из-за меня пришлось покинуть «СЭ». А Кучмий в ее глазах — святой, абсолютно ни при чем.
— Крестным его был Брежнев. Об этом Владимир Михайлович что-то рассказывал?
— Нет. Ходили слухи, что он внебрачный сын Леонида Ильича. Но я не верю.
— Самая трогательная история, связанная с Владимиром Михайловичем?
— Как опытный партийный работник, он никогда в редакции своих чувств не показывал. Хотя...
— Что?
— Я знал его слабое место. Кучмий очень любил маму. На Красина кабинеты у нас были рядом, а стенки — картонные, все слышно. Когда видел, что Владимир Михайлович в скверном настроении, я шел к себе и включал громко «Рідна мати моя». Знаете такую песню?
— Знаем. Особенно в исполнении Квитки Цисик звучит потрясающе.
— Кучмий эту песню обожал. Сразу оттаивал.
— Споры у вас случались?
— Разве что из-за оценок в «компотах». Отвечал за них отдел статистики. Однажды Кучмий обнаружил, что по итогам тура кто-то из игроков «Спартака» оказался на своей позиции вне десятки. Тут же вспылил: «Как такое может быть?! Теперь сам буду оценки ставить!»
— И что?
— Проходные матчи его не интересовали. А спартаковские «компоты» просматривал всегда. Если с какой-то оценкой не соглашался — исправлял. Он ведь за «Спартак» болел. Фанат был страшный! Вот почему «СЭ» столько писал об этой команде.
— Неужели?
— Ну конечно! Иногда задумываюсь: «Как бы сложилась история российского футбола, если бы наш главред был армейским болельщиком? Мы бы писали исключительно о ЦСКА! Возможно, в какой-то момент он бы и переплюнул по популярности «народную» команду». При этом на провалы «Спартака» или сборной Кучмий всегда реагировал жесткими заголовками. За некоторые даже стыдно было.
— Например?
— «Питекантропы», «Каменный век», «Гигантский карлик»... Ну и в таком духе. Сегодня этим никого не удивишь. Наоборот — чем больше хайпа, тем лучше. В то время подход был другой.
— В 1997-м наша сборная не попала на чемпионат мира, а «Спартак» в кои-то веки пробился в четвертьфинал Кубка УЕФА. Запомнилась «шапка» на первой полосе: «У России нет сборной. Зато есть «Спартак».
— Кучмий придумал. Но это еще ничего, бывало гораздо жестче. Когда в Лиссабоне сборная проиграла 1:7 и Ярцев ушел в раздевалку, не дожидаясь финального свистка, у Кучмия родился заголовок: «Вместо тренера было пустое место».
— Много историй связано с футбольными оценками. В 90-е игрок «Зенита» принес жене свежий номер «СЭ», ткнул пальцем в свою фамилию: «Гляди, меня в символическую сборную тура вызвали. Я поехал». И пропал на несколько дней.
— А мне рассказывали, как в другой команде тренер на разборе начал «пихать» футболисту, тот в ответ: «Вы чё? У меня в «Спорт-Экспрессе» за матч — 7,5!»
— Смешно.
— Некоторые авторы на первых порах забывали выставлять игрокам оценки. Как-то после победы над ЦСКА Андрей Айрапетов, пресс-атташе «Алании», передал «голый» «компот». Ему перезванивают, говорят: «Нужны оценки. По десятибалльной шкале». «Хорошо», — отвечает Айрапетов. Начинает диктовать: «Хапов — 10, Кожанов — 10, Алчагиров — 10...» Айрапетова мягко поправляют: «Таких оценок не бывает. Чтобы заработать «десятку», надо совершить что-то невероятное».
— Кажется, самую высокую оценку в российском чемпионате получил Олег Веретенников — 9,5. В 1998-м, за пять мячей в ворота «Шинника».
— Верно. Изначально хотели 10 поставить, потом все-таки сняли полбалла за желтую карточку. Кстати, «СЭ» первым начал публиковать «компоты», где были не только оценки, но и угловые. Так на них ставки делали!
— Наслышаны.
— А я, лопух, не подозревал. Потом знакомый комментатор рассказал: «Если в репортаже звучит фраза, мол, ЦСКА подает уже девятый угловой — значит, кто-то зарядил ставочку». Но в те годы не все матчи показывали, интернета не было — как проверишь, сколько угловых насчитали в каком-нибудь Камышине или Набережных Челнах? При таком раскладе единственным источником информации оставалась наша газета. Вообще согласен с теми, кто считает, что благодаря «СЭ» и Кучмию в России изменилась спортивная журналистика.
— В самом деле?
— Однозначно! Сейчас на вас воспитываются, а тогда — на нас. Интересно быть первыми. Главная наша беда — немножко расслабились. Вовремя не поняли, что нельзя просто по течению плыть. В начале пути мы были молодые, ничего не боялись, кидались на любую амбразуру. Работали очень много. А потом шло по накатанной. Газета выходит, авторы замечательные, деньги платят... Ну и упустили момент, когда нужно было перестроиться, придумать что-то новенькое.
— В сегодняшней журналистике Кучмия представляете?
— Конечно. Сколько бы ему стукнуло в этом году? Семьдесят три. Нормальный возраст. Да, к чему-то привыкнуть было бы сложно. Например, что газету теперь нужно делать в интернете. А его Владимир Михайлович долго не признавал.
— Это точно.
— Постоянно отмахивался: «Что вы лезете ко мне с этим интернетом?» Но со временем он бы понял — без Сети уже нельзя. Больше всего его раздражало, что там много неграмотных. Что главное — поскорее опубликовать, остальное не имеет значения. Мне еще в 80-е врезалась в память фраза Кучмия: «Люди, которые живут в глуши, не Пушкина с Достоевским читают, а «Советский спорт». Так что, будьте любезны, пишите грамотно. Где-то далеко-далеко на ваших заметках учатся и дети, и спортсмены».
— Что помнится с похорон Кучмия?
— Жуткий холод. Оцепенение. На Ваганьково стоял у могилы до последнего, пока все не разошлись. Продрог до костей. Даже не помню, что потом в редакции были поминки. Были же?
— Да.
— Видите — из башки напрочь вылетело! Наверное, мозг так устроен, что пытается стереть моменты, о которых не хочется вспоминать.
— Кучмия же собирались на Троекуровском хоронить?
— По крайней мере так говорил Андрей, сын. Но Рубин пошел на Ваганьково, заплатил огромные деньги — и дали место на одной из аллей, рядом с заброшенной могилой.
— А как вы узнали о смерти Владимира Михайловича?
— Рано утром мне набрал Рубин, произнес два слова: «Вова умер». Во сне остановилось сердце. Я был просто убит. Второй раз такое потрясение испытал, когда скончалась Плисецкая.
Душеприказчик
— С Майей Михайловной и Родионом Щедриным вы дружили.
— «Дружил»?! Да я их душеприказчик!
— Кто?!
— 2007 год, звонит мне Щедрин: «Можете к нам домой приехать?» — «Да, конечно». Приезжаю — сидит нотариус. Родион Константинович говорит: «Володя, прошу серьезно отнестись к нашим словам. Мы с Майей составили завещание, хотим, чтобы вы были нашим душеприказчиком». Пока осмысливал услышанное, он после паузы добавил: «Мы постараемся, чтобы вам как можно дольше не пришлось вступать в эти обязанности».
— Что в них входит?
— Проследить, чтобы все написанное в завещании было выполнено.
— Один пункт уже известен. Мы об урне с прахом.
— Да? Тогда я принесу завещание, зачитаю вам последний пункт. Можете сфотографировать. Думаю, Щедрин на меня не обидится. Вот: «Последняя воля такова. Тела наши после смерти сжечь, и когда настанет печальный час ухода из жизни того из нас, кто прожил дольше, или в случае нашей одновременной смерти, оба праха соединить воедино и развеять над Россией».
— Указано конкретное место?
— Нет. Может, нотариус в курсе? В любом случае, когда все это произойдет, мне нужно будет присутствовать.
— Почему они выбрали вас?
— Детей у них нет. Как я понимаю, Майя Михайловна с Родионом Константиновичем искали человека известного, любящего балет. Но не из балетного мира. Где много сплетников, завистников и недоброжелателей. К примеру, фамилию Григорович при Плисецкой и Щедрине вообще нельзя было произносить.
— Этот конфликт оброс легендами.
— Когда-то Плисецкая приложила огромные усилия, чтобы перетянуть Григоровича из Мариинки в Большой. Тот стал главным балетмейстером. Влюбился в Бессмертнову, женился — и все роли перешли к ней. Конфликт. Закончилось тем, что он выгнал из Большого и ее, и Максимову, и Васильева. Вот Григоровича и возненавидела.
— С Щедриным вы по-прежнему на связи?
— Нет.
— Почему?
— Нас объединяла Плисецкая. С ней общался больше, чем с Родионом Константиновичем. Хотя в Мюнхене, где они в последние годы проводили много времени, мы вместе ходили по ресторанам, Щедрин учил, что нужно говорить официантам в немецкой пивной.
— Что же?
— «Бир фом фасс». Тогда нальют бочковое пиво. В ресторане, к моему изумлению, Плисецкая ни в чем себе не отказывала. Спокойно съедала тарелку борща, что-нибудь на второе, могла и десертик взять. Моя Лена как-то напомнила Майе Михайловне про ее знаменитую диету: «Сижу не жрамши!»
— Что Плисецкая?
— Улыбнулась: «Да это я так... Чтобы журналисты отвязались». У нее был феноменальный обмен веществ. Не поправлялась! Даже когда ей было за восемьдесят, выглядела как студентка-гимназистка. Я восхищался и трепетал, когда разговаривал с Майей Михайловной, понимая, что прикасаюсь к чему-то невероятному. До сих пор перед глазами трогательная сцена. Одеваемся в гардеробе, Щедрин из кармана пальто достает помаду, протягивает Плисецкой. Она подходит к зеркалу, красит губки и возвращает помаду мужу. Тот снова убирает в карман.
— Как мило. Она вам что-то дарила?
— Диски со своими балетами, книжки, альбомы. А я в силу упертости находил на развалах записи старых балетов — 40-х, 50-х годов. Оцифровывал, делал красивую обложу и приносил им. Смотрели с удовольствием, обменивались репликами. Помню, Щедрин, увидев какую-то балерину, произнес: «О, по комплекции — как наша фрау Марта». Имея в виду даму, которая убирала их мюнхенскую квартиру.
— Плисецкая и Щедрин обожали футбол, болели за «Баварию».
— Да, периодически выбирались на стадион. Когда в 2006-м в Германии проводили чемпионат мира, Вася Конов поговорил с ними для Первого канала. О футболе. Потом передал мне полную версию интервью. Длиной около часа. В эфир-то пошло чуть-чуть. Так в нашей редакции с Мишей Беловым смонтировали фильм. Рассуждения Плисецкой и Щедрина о сборных Германии, Италии, Франции, Бразилии сопровождаются нарезкой голов с участием этих команд. Вручил Майе Михайловне и Родиону Константиновичу, они были в восторге.
Разнос
— Рубин любил широкие жесты. За 45 тысяч евро организовал приезд в Москву на вручение премии «СЭ» — судейской «Золотой мантии» — Пьерлуиджи Коллины. В разы дороже обошлась церемония премии «Звезда» на миланском стадионе «Сан-Сиро».
— Понятно, реклама, имиджевые проекты... Но зачем вбухивать в них кучу денег, если на зарплату журналистам еле-еле наскребаешь?! В поступках нашего гендира часто не просматривалось логики. Взять хотя бы увольнение Гоши Кудинова, собкора по Италии. Он же помогал Рубину все это организовать, без Гоши ничего бы не было. А потом они приехали в Монако на церемонию вручения премии Golden Foot. С Рубиным еще сестра была...
— Маргарита Веннберг, PR-директор «СЭ» по Европе.
— Да. В зале увидели таблички с фамилиями на креслах. На одной из них надпись: «Брат Маргариты Веннберг». И Рубин психанул. Уволил Кудинова.
— Самый жесткий разнос, который от Рубина получили вы?
— Была история. Гомельский пригласил на новоселье. В квартиру на Трехгорном валу. Туда же пришли Лужков и Тягачев, с женами. Душевно посидели. Мы с Александром Яковлевичем пили виски. Юрий Михайлович к спиртному не притрагивался. Но так травил байки! К концу вечера я спросил: «Может, придете к нам в редакцию, дадите интервью?» Лужков пожал плечами: «Да какие проблемы? Но всё через Цоя, пресс-секретаря...»
— И?
— Наутро со смехом рассказал об этом главному редактору и гендиру. Реакция оказалась неожиданной. Кучмий разозлился, а Рубину просто крышу снесло.
— Почему?
— Да потому что с мэром Москвы в неформальной обстановке общается не он, генеральный директор «СЭ», а первый зам. Рубин не мог понять, что для этого я ничего специально не делал. Пришел в гости к Гомельскому, старому приятелю. Откуда же я знал, что там будет Лужков?
— До редакции мэр так и не доехал.
— А я к этой теме после истерики Рубина не возвращался. Подумал: «Себе дороже».
— Помним мы и другую историю. Когда журнал Proспорт включил вас в рейтинг 33 самых влиятельных персон отечественного футбола.
— Это Стас Гридасов, бывший сотрудник «СЭ» и главный редактор Proспорта, удружил. В известность не поставил, да еще в комментарии обозвал каким-то кардиналом российского футбола.
— Если бы Гридасов предупредил вас о попадании в список, сказали бы: «Ни в коем случае»?
— Конечно. Зная характер Кучмия, нетрудно было догадаться, во что все выльется. Он действительно вспылил, наговорил всякого. А на следующий день заглянул ко мне в кабинет, извинился. Я ответил той самой фразой: «На родителей не обижаются». И добавил: «Владимир Михайлович, вы же никуда не ходите, нигде не появляетесь. На все тусовки посылаете Россошика...» Кучмий в этом плане был абсолютно непубличной фигурой.
— Вы упомянули о переговорах Рубина с Абрамовичем. Подробности знаете?
— В общих чертах. Рубину предлагали 30 миллионов долларов. С условием, что получает бабки и сваливает. Его это не устроило. Так он кто? Владелец влиятельной спортивной газеты. А без нее? Да никто! Обычный бизнесмен. Но в итоге жизнь заставила Рубина продать «СЭ». Причем за сумму втрое меньше, чем давал Абрамович.
— Общались с Иваном Георгиевичем после его ухода из «СЭ»?
— Звонил мне пару раз. Предлагал заняться чем-то, связанным с биткоинами, рассказывал про бизнес-план, который составил его приятель, живущий в Монако. Незадолго до гибели сообщил, что договорился с двумя букмекерскими конторами о выпуске еженедельника. Сказал: «Ты будешь главным редактором». Собирались встретиться, но у меня Лена лежала в реанимации.
— Что случилось?
— Онкология, последняя стадия. Умерла. И тут новость: Рубин покончил с собой. А через пару дней в Израиле не стало еще и Россошика — тоже рак. Жуткая неделя...
— Были на похоронах Рубина?
— Нет. Когда Маргарита, его сестра, спросила, почему не пришел Титоренко, кто-то ответил: «Жену хоронит». Это было в один день. Лену кремировали, недавно развеял ее прах в Нарьян-Маре.
— Почему там?
— Она безумно любила Север, часто бывала в тех краях. Дружила с полярниками. Много писала об их экспедициях. Даже книга вышла. Перед смертью попросила развеять прах за Полярным кругом. Добраться туда никак не удавалось. Помог случай. На юбилее приятеля познакомился с замечательными людьми, которые работают в Нарьян-Маре. И я подумал: «Это же Север! Можно выполнить последнюю волю Лены».
— Как прошло?
— Прилетел с урной, на лодке по Печоре отправились в намоленное место — городище Пустозерск, где сожгли живьем протопопа Аввакума. Это километров двадцать от Нарьян-Мара. Там на середине реки и развеял прах.
Семин
— Рекордный тираж «СЭ»?
— Полмиллиона точно было. Это в конце 90-х — начале нулевых. Тогда «СЭ» был на пике популярности и влияния. Сейчас просматриваю старые номера. 1992-й, 1993-й — ну, очень примитивно. Вот дальше набрали мощь.
— Какие-то заметки помнятся?
— «Поминальная молитва Авраама Гранта». Игорь Рабинер написал. Блеск! У Женьки Дзичковского были потрясающие вещи. А сколько ярких персонажей прошло через ваш «Разговор по пятницам»? Из моих интервью самое памятное — с Андреем Кириленко и Ильей Ковальчуком. Собственно, я их в Штатах и познакомил.
— Если ничего не путаем — на Матче звезд НБА.
— Да! Тогда он проходил в Атланте. Кириленко участвовал, а Ковальчук играл за местный «Трэшерз». Билеты на Матч звезд не достать, так я благодаря друзьям в руководстве НБА аккредитовал Илью как журналиста. Потом в фойе отеля усадил их рядом — и сделал двойное интервью. Пожалуй, последняя моя заметка — из приличных. А-а, еще запомнилось, как долго рыл тему покупки «Торпедо» Мамутом.
— Алешин так и не продал ему клуб.
— Да. Готовилась суперсделка, из «Бордо» выдернули Лешу Смертина, подбирался очень приличный состав. Но в последний момент Алешин передумал. Как Рубин.
— Мы помним «шапку» на первой полосе по случаю победы над «Реалом» вскоре после дефолта 1998-го: «У России нет денег. Зато есть «Спартак». Кто автор?
— Кучмий.
— Еще какие заголовки сохранила память?
— ЧМ-2002 в Японии и Корее, сборная России попала в слабую группу. Кучмий предложил: «Рюмку сакэ за такой жребий!» Правда, в плей-офф все равно не вышли. А когда в Питере на хоккейном чемпионате мира наши провалились, Родиченко нащупал заголовок: «Такого ужаса Санкт-Петербург не испытывал с 1917 года». До этого на Олимпиаде в Нагано Буре забросил пять шайб финнам, и у меня родилось: «Сколько младенцев в России вчера получили имя Павел!» Наутро в редакцию забежал Сергей Мазаев, друг Рубина: «В киоске наткнулся глазами на заголовок — сразу газету купил!» Подарил мне тогда свой первый диск.
— Как насчет опечаток?
— Сами знаете — в ежедневной газете без них никуда. Расскажу о своей чудовищной ошибке. Это в «Совспорте», когда делал первые шаги в журналистике. От баскетбола еще был далек, любил футбол. И в баскетбольном «компоте» вместо «Жальгирис» Каунас написал — Вильнюс. Скандал был жуткий! Звонили из ЦК Литвы, всю редакцию поставили на уши.
— Самый памятный случай, когда корреспондент сорвал задание?
— Хм. Лентяи и пьяницы у нас не задерживались. Вот в «Советском спорте» чего только не случалось! Однажды великий журналист поехал в Ленинград на чемпионат СССР по конькам. Напился на стадионе, в гостинице добавил. Утром просыпается, с ужасом понимает, что ни строчки не передал. Звонит в редакцию: «Братцы, извините. Тут резкая оттепель, соревнования отменили». А в ответ: «Идиот! Ты же вчера прекрасную заметку надиктовал. Ее редколлегия похвалила, висит на доске почета...»
— Вы вспоминали Дзичковского, чью статью «Прогулка по РФС» сняли с сайта «СЭ» после звонка из Дома футбола.
— Нет-нет, всё не так. Женя просто нарушил субординацию. Выложил на сайте заметку, не согласовав предварительно со мной. Поэтому я и снял.
— Звонки-то грозные были?
— Из РФС? Нет. А про звонки есть забавная история. У меня хорошие отношения с Юрием Семиным. Как-то пригласил в Рим на матч Лиги чемпионов, «Локомотив» встречался с «Ромой». После игры большой компанией отправились в ресторан. Семин, Валерий Баринов, Алимжан Тохтахунов по прозвищу Тайванчик, еще какие-то друзья Палыча... Ну и я с Гошей Кудиновым. Из ресторана в том же составе двинули к дому Тайванчика, он что-то Семину хотел передать.
— У Тохтахунова в Риме дом?
— Квартира. Прямо в центре, рядом с Испанской лестницей. Мы их на улице ждали. А я Рим хорошо знаю, исходил пешком вдоль и поперек. Ну и говорю: «Давайте проведу вас к фонтану Треви, тут недалеко». Тохтахунов отвечает: «Ты что? Я давно здесь живу, Треви — на другой стороне реки». — «Нет, на этой». Заспорили. В какой-то момент он воскликнул: «В «Спорт-Экспрессе» все такие упрямые?! Да я, если захочу, куплю вашу газету!»
— А вы?
— Объяснил, что от площади до фонтана — от силы метров семьсот, быстренько провел всю компанию по узким улочкам. К изумлению Тайванчика. Год спустя отдыхал в Виареджо, снова встретился с Кудиновым, заехали в курортный городок Форте-дей-Марми. Сидим в кафе, вдруг звонит Семин. Расстроенный.
— Что такое?
— «Володя, мы стадион открыли. А Рабинер вместо того, чтобы за «Локомотив» порадоваться, написал, что у нас проблемы с сортирами...» — «Палыч, я заметку не читал. У меня отпуск, я в Италии». Семин неожиданно заинтересовался: «Где именно?» — «В Форте-дей-Марми». — «О, сейчас Алику наберу, у него вилла там. Заезжай в гости, он тебя помнит, будет рад повидаться». Я ответил: «Палыч, спасибо, не надо. Я не один, у нас свои планы...» — «Ну как хочешь». Так что вы думаете?
— Что?
— Утром читаем в газете: «Вчера на вилле в Форте-дей-Марми арестован Алимжан Тохтахунов, который обвиняется в попытке подкупа судей на Олимпиаде-2002 в Солт-Лейк-Сити...» У меня шок. Если бы с Кудиновым пошли в гости, наверняка под замес бы попали. Тайванчик-то в итоге десять месяцев в итальянской тюрьме просидел.
Смородская
— Если бы сегодня могли вернуться в 1991-й, что сделали бы иначе?
— Я бы постарался не быть таким офигевшим, обуреваемым сверхответственностью. Готовым просиживать в редакции сутки напролет. Очень жалею, что мало времени уделял семье, Лене. После ухода из «СЭ» она говорила: «Ну вот, отдал ты 22 года газете — и что?» Жалею, что Кучмий не отпускал меня на крупные турниры.
— Разве?
— В 1992-м съездил на Игры в Барселону, через два года — на футбольный чемпионат мира в США и баскетбольный, в Канаду. Всё! Потом Кучмий сказал: «Больше никаких Олимпиад и чемпионатов мира! Ты нужнее здесь, в «лавке». Писателей у нас достаточно, а мне необходим человек, который возьмет на себя выпуск газетных номеров. Будет придумывать заголовки, отбирать фотографии, определять, какие материалы ставить на первую полосу, а какие — внутрь... Зато потом любую командировку проси!»
— Куда просили?
— В Штаты. Почти каждый год отправлялся в НБА, на Матч звезд. С Дэвидом Стерном, многолетним комиссаром Лиги, были теплые отношения. Как-то подарил мне книгу с дарственной надписью: «Спасибо за все, что вы сделали для популяризации НБА не только в России, но и в странах бывшего СССР». Я же первый в нашей стране начал писать о НБА. Первым из российских журналистов взял интервью у Мэджика Джонсона и Майкла Джордана. Первым организовал в Советском Союзе Матч звезд... А еще знаете, о чем жалею?
— О чем же?
— В 2007-м после ухода Кущенко президентом баскетбольного ЦСКА стал Андрей Ватутин. Мы давно знакомы, во времена студенческой юности он даже публиковался в «СЭ». Андрей позвонил и предложил мне войти в попечительский совет клуба. Но я вспомнил эпизод с Лужковым, рейтинг 33-х, реакцию Рубина, Кучмия — и отказался. Не хотелось очередной волны. А сейчас понимаю, что надо было забить на всё и соглашаться.
— Вместо баскетбольного ЦСКА вы годы спустя очутились в кресле вице-президента футбольного «Локомотива».
— Пригласила Ольга Смородская, с которой меня когда-то познакомил Гомельский. В ту пору Ольга Юрьевна была начальником «большого» ЦСКА, мы часто виделись на баскетболе. О наших отношениях говорили разное. Но единственное, что я у нее взял, — мешочек травы.
— Травы?! Мы не ослышались?
— Уже в качестве президента «Локомотива» Смородская пришла в редакцию. В красках расписывала новый черкизовский газон: «Редкий сорт, купили за границей. Растет замечательно...» Я не удержался, спросил: «Ольга Юрьевна, могу такой же на своем участке посадить?» На следующий день мне передали мешочек.
— Прижилась травка?
— Да. Сколько лет прошло — газон в отличном состоянии.
— После того как вы ушли из «СЭ», она сразу позвонила вам.
— На второй день! Предложила пост вице-президента. Это был интересный и полезный опыт. Хотя работать с Ольгой Юрьевной очень тяжело. Авторитарная, не признает компромиссы. Вот и Леша Смертин, который тоже был вице-президентом, с ней не ужился, покинул «Локомотив».
— Вы продержались полгода?
— Чуть меньше. Мне кажется, в тот год Ольга Юрьевна сомневалась в успешной игре «Локомотива» и рассчитывала, что мои связи помогут настроить пишущую прессу, которая жаждала крови, на положительный или хотя бы нейтральный лад. Но этого не потребовалось. При Кучуке команда смотрелась здорово, долго лидировала. В общем, я оказался вроде бы и не нужен. Расстались по-доброму.
— А с какими чувствами покидали «СЭ»?
— Это была смесь горечи и облегчения. «Спорт-Экспресс» — наше детище, отдали ему много лет. А с другой стороны — обстановка в редакции к тому времени, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Я благодарен Светлане Ивановой, гендиректору. Она предупредила, что заказала машину, принесла коробки — туда и погрузил свою гигантскую коллекцию CD, которую хранил в кабинете. А вот большое черное кресло, подаренное Кучмием, почему-то не забрал. Зря.
— Ваш прогноз — когда умрет бумажная газета?
— Думаю, не скоро. Да, молодым она не очень нужна. Привыкли к гаджетам. А поколение 40+ без бумаги не может. Я не только о газетах, но и о книжках. Хочется подержать в руках, пошелестеть страничками... Согласитесь, в этом есть своя прелесть. Особенно когда от соцсетей устаешь. Вот разговариваю с вами и думаю: а хотел бы снова туда, в газетную жизнь?
— Хотели бы?
— Нет ответа. Знаю, что не полностью реализовался именно в «СЭ». То, что сегодня происходит в СМИ, как раз для моего характера. Быстро, четко, грамотно, оперативно. Газета для меня была немножко медленной. Сейчас чувствовал бы себя очень хорошо. Смотрю Олимпиаду — быстрее реагирую на события, чем комментаторы!
— В чем?
— Допустим, выступал Никита Нагорный, наш гимнаст. Я в секунду просчитал, сколько надо набрать на ковре, чтобы Россия выиграла. 14,600! Вполне достижимые для него баллы. А эти сидят, что-то мямлят.
— В какой день собственной газетной жизни вам сегодня хотелось бы вернуться — и пережить его заново?
— Да много было классных номеров. Когда совпадало все — большие победы, оперативность, интересные материалы, шикарные фотографии. Утром приезжаешь в редакцию, открываешь свежий номер — переполняет гордость, народ счастливый, поздравляют друг друга. А потом планерка, спокойный голос Кучмия: «Газета живет один день». И всё заново...