«Спорт-Экспресс» продолжает распаковывать большие интервью из нашей апрельской командировки в Дагестан. Завершающим в поездке был двухчасовой визит в махачкалинский офис Магомедхана Арацилова — одного из лучших вольников мира конца 1970-х.
В 1978-м он взял на чемпионате мира в Мексике золото в 82 кг, а через два года на московской Олимпиаде уложил по пути к финалу всех оппонентов на лопатки, но в схватке за золото уступил болгарину Исмаилу Абилову — сопернику, которого не без причин подозревал в употреблении гормональных стероидов.
Мы окунулись с Магомедханом в его трудное послевоенное детство, вспомнили родителей-фронтовиков, дагестанского Поддубного, красавца-оратора Магомеда Гасанова, великого Али Алиева и его армейскую палку, победный чемпионат мира в Мексике, проигранное золото Олимпиады, а также грабительски отнятый бизнес и работу в Турции.
Фамилия редкостная у меня, я больше ни у кого не слышал такую. «Арац» — это по-аварски «серебро» или «деньги». Двойное значение. Наверное, происходит от серебряных дел мастеров. У нас в Дагестане это развито было, в горах были ремесленники серебряного дела. Я иногда шучу, что, видимо, и на роду мне было написано серебро.
Я не рожденный для спорта был, тем более для борьбы. Высокий, мышц нет, силы нет, болезненный. Кашлял всю зиму и всю осень. Только когда в город к морю переехал, кашель пропал. Такой худой я был, что, когда приехал в институт и сказал, что я чемпион района, все смеялись. В институт поступал — весил 40 килограммов с чем-то. На борьбу не принимали. Потом только в группу по греко-римской борьбе на 8 часов вечера принял меня Даниялбек, директор ШСВМ. Из уважения к Магомеду Гасанову принял. Но греко-римскую борьбу я вообще не мог, ни растяжки, ни гибкости у меня не было. Чуть руки-ноги не поломали. Я даже на волейбол не годился. Вес у меня не набирался, набрался, когда уже со спортом закончил. Был высокий когда-то, но со временем позвоночник оседает — я на 5-6 сантиметров ниже стал. Я никогда особо не гонял вес. Присесть на одной ноге не мог, с кишечником всю жизнь проблемы преследовали меня, даже на Олимпиаде амебу нашли. Физической силы никогда не было, эластичности не было.
Одно время хотел космонавтом стать — привели меня на проверку вестибулярного аппарата. Там кресло вращающееся. Один круг сделали — меня тошнит. Все, сразу от мечты стать космонавтом ушел. В парке на качелях прокатился — тоже тошнит. Два-три раза не мог нормально подтянуться. Комплексно-научная группа у нас каждый год динамометрию проводила — разгибатели-сгибатели кисти. В три-четыре раза я слабее конкурентов сжимал динамометр! Они говорили: «Хитрит он». Но если бы я хитрил, я бы потом легко их поломал всех. А они все коренастые были, сильные, бицепсы, трицепсы, шея. Как компенсировал? Характером. Али Зурканаевич говорил: «Характер у тебя есть». Им брал, духом, желанием. Дух если есть, все можно перебороть. Нас тогда духовитыми воспитывали — и улица, и родители, и общество. Как я ни качался — ничего не росло. Совсем чуть-чуть. Трудился больше всех в три раза, за счет этого хоть выносливость была.
С 5 утра до 6 — дома тренировался. С 6 до 8 нас великий Али Алиев на море гонял, зарядка была. Оттуда — в мединститут, занятия. Вечером еще одна тренировка. Ключ от зала Али Алиев мне дал. В парке Ленинского комсомола было помещение под выставку, наше правительство решило его под спорт отдать. Душевых нет, половина стекол разбита. Он мне ключ отдал, открывать-закрывать зал я должен был. Самый худой, неприспособленный я был из сотни учеников, и он мне ключи дал. Утром тяжело было вставать, но детишки меня ждали — шел зал открывать. И вечером должен был последний уйти, закрыть зал. Колоссальные нагрузки у нас были раньше, другая борьба была — девять минут боролись, пассивности почти не было. Каждое утро три дня подряд взвешивались — в 8.00 взвешивание, в 10.00 борьба. Борьба по-другому считалась — в финале я выиграл 18-1, сейчас это 36-2 считается. И то предупреждение за пассивность я получил при таком счете. Нагрузки колоссальные были, но ездили два раза в год на обследование полное, спортивная наука была. Думаю, у нынешних ребят нагрузки гораздо меньше.
Брат мой старший, Магомед, сейчас не видит. Слепой. Сахар у него был. Он работал в Сирии в советское время, воспитал им серебряного призера Лос-Анджелеса. Потом я его взял в Турцию. Из Турции он вернулся сюда, работал тренером. Сейчас 75 лет ему, дома сидит, живой-здоровый, но со зрением плохо. Вообще нет зрения — диабетик.
Отец у меня, Сулейман, и дяди, Магомед и Абдулхамид, — все фронтовиками были. Все участники войны, отец еще в Белофинской войне участвовал. Оттуда его под Смоленск, там ранили в ногу и демобилизовали. Инвалидом стал, потом учителем работал. Мужественный человек был, спортивный. Ковров у нас в горах не было для борьбы, он на зеленой траве боролся, камни кидал, бегал. Дядя тоже очень спортивного духа человек был. Мама у меня рассказывала, как она пошла в Трудовой фронт. Впервые тогда услышала звук поезда — подумала, что война пришла. Сельские женщины не слышали поезда раньше. Ни буквы русского языка не знали, а их в Моздок отправили. Ничего не видели, не знали, с гор спустились. Пошли окопы рыть на фронт.
Тяжелое у нас детство было, послевоенное. В нужде жили, босиком ходили, помогали колхозу. Много вдов было, им помогали. Отец учителем был, мать — санитаркой. Зарплата — 30 рублей. На них жили, плюс две коровы было. В колхозе почти бесплатно работали. Досыта мы наедались, только когда у нас гости бывали. Для гостей у нас и колбаса была припрятана, и сладости. Хотя сладостей особо не видали мы. Конфет в глаза не видели. Сахар такой был твердый, его щипцами вприкуску кушали. Песок сахарный — это слишком шикарно было. Гостей в первую очередь угощали, потом если что осталось — нам. Шоколад я впервые в городе только попробовал, в горах у нас были подушечки из какао. Один раз дядя приехал из райцентра, мне 30 копеек дал. Я пошел купил подушечки и досыта их покушал, очень довольный и счастливый был.
Зарплаты тогда получали учителя у нас только, фельдшеры и чиновники. Остальные — колхозники — только трудодни получали. Целый день работаешь и даже 10 копеек не заработаешь. Но создавали колхозы. Специфические проблемы у советского строя были, конечно. Старшее поколение хвалит его, но я к нему 50 на 50, не могу сказать — хороший или плохой.
Помню свои первые соревнования — я в четвертом классе учился. Тренировались в школе, четыре мата у нас были тряпочных. Рукой ударишь — отпечаток, пыль, грязь. Парты сдвигали и тренировались. И повезли меня на первенство района. Старший мой брат уже тогда котировался, его отец отдельно кормил, поил, дополнительное внимание к нему было. На пять лет старше меня, чемпион района уже был. На меня, худого, — ноль внимания. Я до утра не спал, думал, что скажет дядя, если я завтра не выйду. «Струсил»? «Испугался»? Утром приглашают нас на ковер, троих парней. «Кто из вас Арацилов?» Тот парень, который вместо меня должен был бороться, тихо-тихо ушел. И вот так я отборолся на моих первых соревнованиях. Потом дядина жена говорила: «Вы того старшего кормили-кормили, а видишь, что этот? Ему даже кушать не дали, а он выиграл». Отец потом мои схватки по репродуктору слушал, телевизора не было у нас. А дядя мой кассиром в сберкассе был, оружие у него было. Когда я чемпионом мира стал, услышал он по радио, вышел на улицу, еще сутулый такой был — и начал стрелять в небо. Шум, гам, представляешь такое в то время? Говорит: «Племянник у меня чемпионом стал!» Все простили ему. Да и все болели за нас, люди небогатые были, денег нет, но душа зато богатая была.
Соревнования у нас вел Магомед Гасанов. На Поддубного похож, усатый, атлетического сложения. На аварском так красиво говорил — никто так не говорил! Даже великие писатели и поэты. Он мне эту заразу спортом занес. Заразил наш район спортом, и вышло оттуда потом девять олимпийских наград. Из Чародинского района, 12 тысяч там живут, хотя я думаю, что меньше. Гасанов работал председателем общества «Урожай». Незаурядная личность, великолепный оратор, не знаю, где он этому научился, — наверное, дар. Говорил: «Вы — львы!» По-аварски это еще красивее звучало. Голос у него очень звучный был, красивый, и сам он по себе красивый был. С такими усами! Поддубный большой, а он среднего роста, но вылитый Поддубный. Умел найти слова — про наших предков, про Великую Отечественную войну, про трудовых людей. Популярный человек был в Дагестане, заражал и нас, и публику. Один из первых мастеров спорта в республике. Все эти девять медалей благодаря ему, начинатель он был. Прекрасный гимнаст был, акробат, силач, талантливый человек. И религиозный он был, хотя в то время не поощрялось это. Но он не пропускал религиозные процедуры. После соревнований всегда обнимал меня, целовал, искренне радовался. Великодостойный человек. Без его речей я бы не добился ничего.
В школе и институте я учился хорошо, никакого блата мне никогда не было. Только на выпускных экзаменах в институте, когда я уже чемпионом мира по молодежи был, мне помогли. Уже не слушали, что я там говорил. А так все экзамены я сам сдавал. Дагестанский государственный медицинский университет у нас очень котировался. Ждали оттуда выпускников по всей стране. На вступительных экзаменах самым сложным для меня было сочинение. Тема была «Роль партизан в Отечественной войне 1812 года». Со шпаргалки написал, честно говорю. Русский язык плохо знал.
Али Алиев очень жесткий человек был. Я один раз к нему пошел, говорю, помогите с экзаменом, попросите там за меня в мединституте. Он говорит: «Ты скрипя зубами, до утра, сам занимайся. Что я буду за тебя людей просить? Занимайся». Честный был такой, бескомпромиссный. Это у него любимое выражение было — «скрипя зубами». «Вперед скрипя зубами! Сражайтесь». У него трудиться — это природный дар был. Он всего потом и трудом добился. Первая наша встреча с ним была на первенстве республики среди молодежи. Он приехал как Гагарин — его все на руках носили. Группу набирал себе, я даже не мог мечтать, что попаду к нему. Я вышел в финал турнира на сильного, мускулистого парня. Стал бы чемпионом, только если бы чисто у него выиграл — правила такие были. Помню, на столе лежал приз — форма полушерстяная с белой полоской. А у меня тогда шестирублевая хэбэшная форма была, дороже я не носил. И до утра не спал, представлял, как буду носить ту, что на столе. Боремся мы, 20 или 30 баллов у него выигрываю, но все равно надо чисто положить, чтобы победить. Если просто выиграю по баллам — не стану чемпионом. И в конце концов я положил его. Руку подняли, выхожу, великий Али подходит: «Завтра я тебя жду на тренировку в 5 часов». Как говорится, с того дня еще большие кошмары начались. Заставил он меня работать. Сам он с нами работал, потел, не только приемы показывал. Из всей его группы я единственный, кто стал чемпионом.
По характеру он был очень правильный, жесткий, законный. Не жалел ни нас, ни себя. Только трудом, стиснув зубы. Отец у него рано умер, одна мать воспитывала, сельский парень, с гор спустился. И стал первым чемпионом из Дагестана. Сейчас у нас здесь, в республике, 80 чемпионов. Не было бы Али, куда бы вся молодежь пошла? Он путь всем к пьедесталу показал. Прямой такой был, очень строгий человек. Я как-то подъем разгибом с пола не смог сделать. Он говорит про другого парня: «А он — может». Я буркнул, и он выгнал меня палкой из зала. «Вон отсюда!» — говорит. Два дня я не появлялся, две тренировки пропустил. Он брата старшего моего послал: «Пусть придет». Эти две тренировки — единственные, что я пропустил за всю жизнь. Иногда думаю — если бы он вторую ногу мне палкой ударил, может быть, я бы в Москве золото взял? У него армейская методика была — палка всегда в руке. Я получил один раз.
Нагрузки у него были сумасшедшие, слова «устал» не было. На него отвечал всегда: «Давай еще раз». Сейчас я уже как специалист, как тренер понимаю, что мы перегружены были. Лучше недогрузиться, чем перегрузиться. А для него не было такого понятия. Он сам все выдерживал. И гимнаст был, и штангист, и акробат. От природы был сильный очень и выносливый. Но думал под себя, думал, все такие. Но не все выдерживали. Помню, мы часто перегруженные были — это очень плохо. Перед сном на сборах мог дать резину: «Пойдем покачаемся». Иногда такие нагрузки были, что я думал: «Хоть бы сегодня не пришел он». Но он приходил. Только в самом конце, когда главврачом стал, уже стал опаздывать, не приходить иногда.
Те приемы, которые он мне в борьбе показывал, я не мог делать. У него одно телосложение, у меня другое. Вот сейчас самый модный прием — крестный захват. Он его придумал. Я его никогда в жизни не мог сделать, силы у меня не было. Сейчас все на крестном захвате выигрывают. Силовые вещи, которые он показывал, я не мог делать. Но я подстраивался под то, что он давал, и за счет рычагов и других моментов разрабатывал свою, специфическую технику. Лучше всего у меня получались зашагивания, отхваты, проходы в ноги. Мне когда в ноги проходили, я хорошо внизу их оставлял, соперников. Многие прыгали в мои худые ноги и там оставались. В стойке мне больше нравилось бороться, в партере я особо ничего не мог сделать — они все слишком здоровые для меня были.
Почему он так и не стал олимпийским чемпионом? Особо он не говорил на эту тему. Три олимпиады бороться и ни разу медаль не взять, представляешь, да? Он внутри переживал, но нам не рассказывал. Судьба, наверное, такая... Хотя пятикратный чемпион мира. Много веса он еще гонял, а борьба силовая у него была — это сказывалось. Но дух был, любовь огромная к родине была, патриотизм. И уважение к учебе, знаниям. Несколько огромных томов по анатомии всегда носил с собой. Как у преподобного посох был, таскал с собой, а у него эта сумка с книгами. Таскал, чтобы нагрузки получить, и читал их. Трудился человек сильно. На наши погрешности всегда говорил про СССР, Дагестан, чуть ли не Маркса с Энгельсом цитировал.
Избалован он был вниманием. Первый чемпион, везде приглашали его — там банкет, здесь. Мог ли пошутить? Особо шутку не любил он. Он и с сыном своим жестко работал — по шее тот получал, несколько раз его при нас отшлепал. Жесткий был, но справедливый. Рано ушел из жизни. Иногда думаю: был бы жив, что бы он сказал нам? Радовался бы, наверное, успехам дагестанских спортсменов. Последний разговор у нас с ним был, когда он уже тяжело болел. Домой зашел к нему, он уже почти не говорил, через силу сказал мне: «Вот, пришел...» И через несколько дней его уже не стало.
За год до победного чемпионата мира в Мексике я стал вторым на ЧМ в Швейцарии в 1977 году. Перед турниром мы боролись с Новожиловым, и у меня нога хрустнула. Не хотел ехать на турнир, но Леван Тедиашвили сказал: «Езжай, Швейцарию посмотришь». И поехал на одной ноге. Но когда же на ковер выходишь, проигрывать не хочешь ведь? Там еще распределение медалей такое было... Президентом федерации был цыган, говорит нашему тренеру Шахмурадову: «Юра, я тебе пять медалей дам, больше не дам». Мы выиграли шесть, а моя была бы уже седьмой. Конечно, мне не дали бы выиграть ни за что. Венгр Ковач без сопротивления отдал схватку Зегеру, на 10-й секунде лег на лопатки, за что получил в подарок от немца, ставшего золотым медалистом, новенькую БМВ. А мне дал настоящий бой. 6:6 наша схватка закончилась. Несмотря на то что я выиграл у Зегера, занял в итоге второе место, а Ковач — третье.
К Мексике в 1978-м мы готовились в Цахкадзоре, привыкали к высокогорью. Приехали в Мексику, очень тяжело дышать там было. Первую схватку я боролся с японцем. Я делаю прием, он контрит — 0:5 после первого периода проигрываю. Шахмурадов секундировал, ничего не говорил, просто махал полотенцем. Я посмотрел на этого японца, сразу начал анализировать. За год до этого я боролся в Японии, думаю, они меня сняли. У нас техника только появлялась, а у них уже были видеокамеры. И приемы мои выучили. Я во втором периоде по-другому стал бороться — и 21:5 выиграл. Поменял стойку, другие приемы стал делать. А до этого он меня на мои же приемы ловил. А Шахмурадов ничего не говорил в перерыве, сзади меня пугали только: «Больше не поедешь на чемпионаты». Но я поменял борьбу и выиграл. Дальше по сетке я боролся с чемпионом мира, потом с чемпионом Европы, потом с чемпионом Азии и в конце — с тем немцем Зегером. Я его, конечно, разнес. Там приехали девчонки из посольства, болели за меня. Кричали: «Blue passive! Blue passive!» Я в синем трико был, за меня болели. Потом посольство банкет нам сделали — все 20 медалей мы взяли, и в греко-римской тоже.
Самая трудная схватка на турнире? На второй день соревнования мы в зале, нам говорят, чтобы все шли в гостиницу. Шахмурадов сказал. А я что-то почувствовал и остался в зале. И вызывают на ковер! А никого нет в зале из советских. Меня же — против олимпийского чемпиона Питерсона. Я вышел, ни секунданта нет, никого. Потом докажи им, что в расписании ничего не было. Настроиться тяжело было, быстро же вызвали. Но выиграл схватку у него. Потом Шахмурадов говорит: «Ты чего, боролся, что ли?! По протоколу же не было ничего». Не знаю, провокация это была или что. Он в начале хорошо боролся, пару приемов сделал, но потом выносливость его подвела. Эта схватка была самой трудной.
Потом когда землетрясение в Мексике случилось, я свою зарплату туда перечислил Комитету защиты мира, была такая организация. Благодарственное письмо от них получил.
За победу на чемпионате мира мне выплатили 1200 рублей. Машину на эти деньги было не купить. За год до этого мне, кстати, всем селом собрали по рублю на машину. Все видели, как в Швейцарии меня засудили, и собрали по рублю 7500. Я добавил из премии и всего остального и купил «Волгу» за девять с чем-то тысяч. Она тогда была редкой, как самолет. Потом подорожала до 15 000 тысяч. После Олимпиады тоже машину подарили. А 1200 рублей — это неплохие деньги, но небольшие.
Победу на чемпионате мира ставлю выше, чем серебро Олимпиады. Победа есть победа. В день финала Олимпиады очень плохо чувствовал себя, в кишечнике амебу у меня нашли. Слабость чувствовал. Я обращался за полгода до Олимпиады к великому Али: «Положи меня в больницу». Но не положили, а потом при больших нагрузках и стрессах болезнь обострилась, иммунитет ослаб. Но все схватки до финала я чисто выиграл. Вышел на болгарина, за год до этого в Сан-Диего я его 12-3 выиграл. Но в Москве он какой-то дутый был, я как об скалу стукался. И в начале проиграл много баллов. Отыграться времени не хватило. Потом когда я в Турции работал, мы с этим болгарином в одной комнате жили, я был там тренером и на одно мероприятие его пригласил. Все руки в шрамах у него, на коже шарики, нарушения. Мы парились вместе, я все видел. У него трубчатые кости повреждены, шрамы везде, все исколото, шарики под кожей.
Гормональный допинг вызывает остеопороз, нарушение подкожно-жировой клетчатки и влияет на деторождение. Это не говоря о других болезнях. Вон Сулейманоглу, болгарин, трехкратный олимпийский чемпион по тяжелой атлетике, умер от этого. Они многие умирают, кто допинг применял. До Олимпиады у него дочка родилась; я думаю, это болгарская школа тяжелой атлетики — гормональный допинг. Я об него на Играх как об стенку стукался. И Пинигин (олимпийский чемпион Монреаля. — Прим. «СЭ») рассказывал, что гормональные стероиды огромную силу дают. В то время таких проверок не было.
Я очень переживал после поражения в финале, думал: «Зачем ты на свет родился?» Ищешь причину для себя, но народу же не объяснишь. Все верили, ждали. До сих пор переживаю — лучше бы я врачом был где-то, за Уралом лечил бы людей, не подводил их. Хотя кто-то рад серебру, но золото есть золото. Что сделал бы по-другому? За здоровьем следить надо было своим. Хотя бы вечером встретились, я бы выиграл у него. Есть сова, есть жаворонок, биологические часы. Я вечерний, а схватка утром была. Наукой доказано, что кому-то лучше утром, кому-то вечером. Ковач тоже здоровый, но вечером боролись, я у него 18-1 выиграл. А тут... Там еще у нас в Олимпийской деревне была пепси-кола, фанта, а когда кишечник больной, это влияет. А я пил это, допился, что думал во время схватки, куда бы сбегать с ковра. До сих пор переживаю, что проиграл. Думаю, за что меня Бог так. Надо было заранее обследоваться. Хоть и врач я по образованию, но, видите, сапожник без сапог.
После того как закончил, работал тренером. 5 января 1992 года дали мне повестку, что я безработный. СССР больше нет, я подписал повестку, нужно российскую федерацию борьбы создавать. Спорткомитет СССР платил мне 350 рублей, я собрался уходить, Профсоюз сказал: «Не уходи, 1000 рублей дадим тебе». А тысяча — тоже были не деньги. И друзья у меня бизнесом в Пензе занимались, позвали к себе. Я поехал, быстро организовали бизнес, пять человек нас было. Заготовкой шерстью занимались, машинами. За месяц я сделал 5 миллионов. В этот момент турки меня нашли, жена дала им мой адрес в Пензе. Нашли они меня и позвали к себе тренировать. Деньги оставил старшему брату, сказал ему фирму открыть, а сам поехал в Турцию. Иногда думаю, правильно ли я сделал? Брат фирму не смог открыть, потом деньги сгорели с инфляцией. А у меня любовь к борьбе пересилила. Думал, там будет прогресс, Запад же, но ничего подобного. Тоже телефонное право, человеческие отношения все решают. Нигде нету справедливости. Работал в клубе у Шахмурадова. Потом он ушел, думал, меня главным поставят. Но поставили своего, меня помощником. Премию как-то дали, ее украли. Потом только, через другого президента Федерации, сумел вернуть ее.
После Турции я открыл туристическую фирму «Сириус». Вел бизнес десять лет, пока его не разрушили. В 1992-м году, работая в Турции тренером, я видел, какие проблемы у туристов наших — они то из Грузии в Турцию приезжали, то из других каких-то мест. Встретился с людьми, они говорят, помоги наладить сообщение с Турцией. Я наладил сообщение Стамбул — Махачкала. Первый рейс был на чемпионат мира, 25 апреля 1994 года. И с тех пор работал как туроператор до марта 2004 года, пока не отняли бизнес. Очень много судился с монополистом нашим — Дагавиа. Никакой поддержки мне было от государства, десять лет судился — бесполезно. Потом откуда-то взялись какие-то турецкие перевозчики, откуда — не знаю. Ругался с полицией, транспортной прокуратурой, аэропортом, государством, антимонопольщиками. Каждую копейку оформлял законно, всех людей легально устраивал, 40-50 миллионов налогами заплатил, сколько государству помогал.
Больше десяти тысяч человек бесплатно в Стамбул отправил! Все приходили: помоги, отправь, связи наладить надо. Как я могу деньги у спортсменов взять? Отправлял. Сейчас у тех, кого отправлял, вижу их бизнесы, кафе, магазины и радуюсь, что я соучастник этому. А против меня применили сговор — аэропорт, транспортная полиция, Росавиация, прокуратура, антимонопольный кабинет. Я написал 278 страниц дела в Москву, думал, поможет, — бесполезно. Попал в эти жернова, сражался, люди мне говорили: «Ты что делаешь? Убьют тебя». Даже в европейский суд писал жалобы. Если попал в эти жернова, там даже имя не спрашивают, только шелест купюр. Нас всех выгнали, еще две фирмы, кроме меня. Они не сражались, я сражался. Цены подняли на все, на груз — и все. Все там оговорено, ограбили дагестанский народ. Куда только не писал — отписки мне присылали. Бороться с ними невозможно. Хотя Всевышний есть, он здесь или там накажет. Приятно, что наш президент, общенациональный лидер создал в Сочи форум «Сириус». Это самая яркая звезда на южном небосклоне. Но до него я создавал «Сириус» (смеется). И это уничтожили. Но все равно бандитизма становится меньше, какой-никакой прогресс идет.
Сейчас я депутат Народного собрания Дагестана, зампредседателя по здравоохранению и социальной политике. С девяти и до шести мы на связи со своим народом. Тренируюсь ли сейчас? Понимаю, что это нужно делать. Но лень есть. В парную хожу регулярно, прогулки какие-то делаю, но спортом, честно говоря, не занимаюсь. Я очень много трудился в молодости, пот тоннами был, и поэтому сам себе нахожу поблажку — значит, сейчас можно не тренироваться.
ММА мне не очень нравятся. Я интеллигентный, миролюбивый человек, мне не нравится бить морду. А борьбу я смотрю, все крупные турниры. Я патриот своего спорта. Сразу вижу, у кого какие ошибки в схватки. Как говорится, опыт. Мои года — мое богатство. ММА я по воле судьбы смотрю иногда, но не одобряю. Я никогда никого по лицу не бил и мне не били. Внук как-то будит: «Деда, ты за кого — за Хабиба или за Макгрегора?». Мне послышалось, что он в «Макдоналдс» хочет. К Хабибу прекрасное отношение, отец его был мой друг. Все они борцы бывшие. Если бы борьбы не было, они бы ничего не выиграли. Даже мой ученик Али Исаев — миллион выиграл в ММА, борец он.
Мечта у меня сейчас, чтобы дети и внуки нормальными людьми были. Трудились чтобы, зарабатывали себе на жизнь, были полезными для общества и государства, чтобы людям могли помочь. Они, как мы, особо не хотят трудиться. Один учится, МГУ заканчивает в этом году, другой где-то зарабатывает себе. Внуки растут, одного — младшего — назвал Али, в честь великого Али Алиева. Конечно, хочется, чтобы они боролись. Внуки занимаются, посмотрим, что получится. Мечтаю, чтобы принесли мне золотую медаль, хоть сутки у меня полежит она на столе.
Для души, для себя у меня сейчас встречи с друзьями. В парной встречаемся раз в неделю. Много разговоров у нас, наезжают на меня, что я опять по политике сказал что-то (смеется), выступил. Общение — вот что для души у меня. Если успехи в бизнесе у кого-то — радуюсь. В спорте успехи — радуюсь. Прогрессу в обществе — радуюсь. Думаю, тихо-тихо наша страна идет в лучшую сторону. В сторону цивилизации, законности, правопорядка.