Системный сбой. Как Боброва попалась на допинге
Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ
В понедельник, 7 марта, в Международный союз конькобежцев была отправлена заявка российской команды с именами фигуристов, которые выступят в конце марта на чемпионате мира в Бостоне. В танцах нашу страну не смогут представить чемпионы страны и призеры недавнего чемпионата Европы Екатерина Боброва/Дмитрий Соловьев: партнерша временно отстранена от выступлений в связи с тем, что допинг-проба, взятая у нее в ходе европейского первенства, дала положительный результат.
Как стало известно "СЭ", речь идет о веществе под названием мельдоний. Он входит в состав лекарственного препарата милдронат, запрещенного для употребления с первого января нынешнего года. Это средство много лет использовалось в официальных фармакологических программах - в том числе и в фигурном катании - и было включено в перечень нелегальных не столько в силу своей эффективности, сколько по причине широкой популярности в российском спорте. Точно по такой же схеме в 1996-м был запрещен бромантан – малоэффективный, но повсеместно распространенный на просторах бывшего СССР препарат.
Получить по горячим следам какую-то более подробную информацию из ISU о количественном содержании запрещенной субстанции в пробе, по словам спортсменки, не удалось: в Европе начинался уик-энд, в России – праздничные дни. А сразу после них наступил крайний срок для того, чтобы принять решение по вскрытию пробы "Б" и сообщить об этом в соответствующие инстанции.
По словам Кати, она была абсолютно уверена в том, что речь идет об остаточных следах, так как вплоть до минувшей осени по согласованию с врачом сборной периодически принимала милдронат. И что объяснить это и избежать наказания не составит никакого труда. Вот она и согласилась на рекомендацию подписаться под отказом, еще не зная, что содержание мельдония в январской пробе будет указывать на то, что запрещенный препарат попал в организм не более чем за сутки до тестирования. То есть уже после того, как был официально запрещен.
* * *
Как только информация стала известной, я связалась с Бобровой.
– Понятно, что первоначально я испытала шок, – сказала она. – Но с того момента, как меня информировали о положительной пробе, уже прошел достаточный срок, чтобы прийти в себя и постараться все разложить по полочкам. Я миллион раз прокручивала в голове все возможные и невозможные варианты и абсолютно уверена в одном: единственный препарат, который вводился мне в Братиславе перед соревнованиями, – это актовегин. Он абсолютно легален. По рекомендации доктора, который постоянно работает с нами в Москве, мы обычно начинали принимать этот препарат недели за полторы до выступлений, когда в тренировках приходилось делать большое количество прокатов. Это реально помогало быстро восстанавливать ноги, способствовало тому, чтобы мышцы не слишком сильно забивались от нагрузок. К тому же я довольно легко простужаюсь, так что осенью и зимой приходится постоянно принимать поддерживающие средства.
В Братиславу наш врач с нами не поехал, но дал мне все эти средства с собой, чтобы я передала их врачу сборной. Он же сделал мне инъекцию препаратов перед короткой программой, вскрыв ампулы у меня на глазах.
Весь следующий день врач находился на катке, и поскольку девочки заканчивали кататься совсем поздно, я попросила доктора найти возможность приехать в отель в перерыве между соревнованиями, чтобы я могла пораньше лечь спать.
Когда я пришла на процедуру, шприцы уже были наполнены лекарством, но мне, если честно, даже не пришло в голову акцентировать на этом внимание: я знала, что доктор очень торопится успеть на автобус и уехать обратно на каток.
– Что было потом?
– Все как обычно. Закончились соревнования, меня пригласили на допинг-контроль. Никакого повода волноваться по этому поводу у меня не было: еще когда мы с Димой катались у Елены Кустаровой и Светланы Алексеевой, нас достаточно жестко приучили контролировать во время выступлений каждую мелочь. Пить только из закрытых бутылок, ни на секунду не оставлять без присмотра коньки, вплоть до того, что брать их с собой, когда идешь в туалет, чтобы с коньками ничего не случилось. Прежде чем принимать какие бы то ни было медикаменты, я всегда предварительно консультировалась с доктором. Даже по поводу пиявок, когда мне однажды их прописали, интересовалась – не может ли гирудотерапия оказаться запрещенным для спортсменов методом лечения.
О том, что милдронат и любые другие препараты, содержащие мельдоний, с января будут запрещены, нас предупреждали еще в начале осени. Да и вообще постоянно предупреждали о необходимости быть крайне осторожными в приеме любых фармакологический субстанций. Напоминали о том, что внимание к российским спортсменам невероятно велико. На всякий случай я перепроверила абсолютно все лекарства даже в домашней аптечке, чтобы полностью исключить препараты, которые могли бы содержать какое бы то ни было количество нелегальных компонентов.
– Вы допускаете, что запрещенное лекарство могло попасть в организм с питьем или едой?
– Единственно возможный вариант – подмешать мне что-то в термос в раздевалке, достав его из моей сумки. Но в такую вероятность я, честно говоря, не верю.
* * *
Когда в спорте случается очередная допинговая история, это всегда вызывает много вопросов. Задам их и я.
Вопрос первый: возможно ли, что в случае с Бобровой произошла лабораторная ошибка?
Вполне. Спортивные руководители довольно часто рекомендуют спортсменам, уличенным в нарушении допинговых правил, не настаивать на повторном исследовании, и это понятно: повторно исследовать пробу дорого, долго, этого откровенно не любят в WADA, словом, отказаться от вскрытия второй пробы зачастую представляется для пострадавшей стороны меньшим злом. Похоже, именно по этой причине Боброву уговорили подписать отказ: вряд ли сама спортсменка взяла бы на себя ответственность принять такое решение самостоятельно.
С другой стороны, в новейшей антидопинговой истории уже случалось, когда анализ пробы “Б” не подтверждал пробу “А”. Именно так совсем недавно произошло с российскими ходоками Станиславом Емельяновым и Верой Соколовой, что, помимо всего прочего, поставило под большое сомнение достоверность методов допинг-контроля в одной из ведущих лабораторий мира – кельнской.
Немаловажно и то, что затребовав повторный анализ, спортсмен (как и его федерация) получает время на то, чтобы уже взвешенно, а не в шоковом угаре первых дней, оценить ситуацию и провести тщательное расследование. Просто применительно к нынешнему случаю обсуждать все это уже не имеет смысла: возможность упущена.
Вопрос второй: следует ли стопроцентно доверять словам самой фигуристки?
Разумеется, можно в них усомниться. Но здесь можно и поразмышлять: после травмы Дмитрия Соловьева в 2014-м фигуристы прошли тяжелейший период, связанный с операциями партнера и последующим длительным восстановлением. Несмотря на почти двухлетний перерыв в соревнованиях, они сумели вернуться на прежние позиции и стать чемпионами страны. Исполнив короткую программу в Братиславе, Боброва и Соловьев шли третьими, и было понятно, что со своим очень выигрышным произвольным танцем фигуристы имеют прекрасные шансы не просто остаться на пьедестале, но даже побороться за серебро.
В ситуации стопроцентной вероятности допинг-контроля, который обязателен для призеров, ни один нормальный человек не пошел бы на столь сомнительный риск, как употребление запрещенной субстанции, не дающей немедленного эффекта и какого бы то ни было ощутимого преимущества. Катя же всегда считалась в сборной образцом дисциплины и здравомыслия.
Вопрос третий: мог ли врач перепутать ампулы и ввести запрещенный препарат по ошибке?
Такое, к сожалению, тоже возможно. Медицинским обслуживанием команды в Братиславе занимался Филипп Шветский, который постоянно работает в школе Нины Мозер с ее фигуристами. Как бы ни было печально это констатировать, на профессиональной репутации этого специалиста уже лежит достаточно серьезное пятно: за год до Олимпийских игр в Пекине он работал со сборной командой по академической гребле, и именно его действия привели к тому, что сразу шестеро гребцов из российской сборной были дисквалифицированы за несанкционированные внутривенные вливания.
По словам вице-чемпиона Европы Ивана Подшивалова, ставшего в 2007-м одним из пострадавших (интервью с этим спортсменом опубликовала тогда одна из спортивных газет), доктор просто не знал, что подобные манипуляции запрещены. И активно практиковал их во время тренировочного сбора в Люцерне, где сборная готовилась к чемпионату мира. А потом просто выбросил использованные капельницы в ближайший к отелю мусорный бак, где их обнаружили представители международной антидопинговой службы и начали расследование.
Понятно, что от ошибок не застрахован в нашей жизни никто, но нельзя не задаться вопросом: каким образом в столь важной для страны отрасли, как профессиональный спорт, могут вообще оставаться специалисты, чей профессионализм был когда-либо поставлен под сомнение? А ведь случай, когда проштрафившийся в том или ином виде спорта врач меняет федерацию и благополучно продолжает работать, в истории российского спорта далеко не первый.
Увы, избежать подобной реальности сейчас практически невозможно: сотрудники спортивных федераций при всем желании неспособны квалифицированно вникать во все медицинские вопросы. Российское антидопинговое агентство РУСАДА фактически прекратило свое существование, в связи с чем, полагаю, всерьез заниматься расследованием по делу Бобровой не станет никто.
Может быть, просто настало время законодательно принять решение о том, чтобы каждый конкретный случай допинговых нарушений расследовался не на спортивном, а на государственном уровне? Тогда по крайней мере появится реальный шанс получить ответы на все вопросы. В том числе и на главный: "Кому это выгодно?"
