«Зарплата 500 долларов главному тренеру сборной — сейчас это может звучать постыдно». Неизвестные детали громких историй 90-х от экс-тренера России
С Борисом Игнатьевым мы знакомы больше тридцати лет — с тех пор как он стал помогать Павлу Садырину в первой версии сборной России. Журналисты его всегда любили — открытый и доброжелательный человек, он вне зависимости от переменчивого настроения босса, будь то сначала Садырин, а потом Олег Романцев, обеспечивал нас, как теперь модно говорить, контентом. Мы знали, что несолоно хлебавши с базы в Новогорске не уедем.
Без Игнатьева не было бы автора рекорда чемпионатов мира Олега Саленко, забившего пять мячей в одном матче Камеруну и разделившего с Христо Стоичковым звание лучшего снайпера ЧМ-1994. Форвард по прозвищу Сало вырос в игнатьевских юношеских сборных, стал под его руководством чемпионом Европы, а в Америку 1994 года Борис Петрович поехал вместе с Юрием Семиным в ролях ассистентов главного тренера. Один цикл он и сам возглавлял команду — но на ЧМ-1998 она не вышла, будучи «убитой» в решающем гостевом матче с болгарами судьей Крондлом, а затем минимально проиграв стыки Италии.
Через Игнатьева прошла вся история российского футбола. Сейчас ему 82, он по-прежнему регулярно ходит на матчи, живет игрой, готов делиться впечатлениями и отвечать на старые вопросы, которые волнуют по сей день.
То, что перестал вызывать в сборную Мостового и Карпина после Кипра, — моя ошибка
— Как вы сейчас оцениваете свое решение больше не вызывать в сборную Александра Мостового и Валерия Карпина после ничьей на Кипре в 1997-м? И вообще, это вы решили или Вячеслав Колосков? — спрашиваю Игнатьева.
— Колосков там вообще ни при чем. Он мог посоветовать — но ни в коем случае не надавить. Вячеслав Иванович — тонкий и профессиональный человек. А решение после Кипра не вызывать Мостового с Карпиным было моей ошибочной реакцией на то, что они сделали в этой игре. Ну, не забил Саша киприотам — так это же футбол! Да, может, в тот день у них не было должной концентрации. Но реакция на это тренера Игнатьева была завышена неадекватно.
— В 1990-е у России была масса игроков в ведущих чемпионатах, но сборная ничего не добилась. В 2008-м и 2018-м — всего по одному легионеру, и команда Хиддинка взяла бронзу Евро, а Черчесова — вышла в четвертьфинал ЧМ. Как это понять?
— Парадокс есть. Наверное, долю вины за то, что не получилось в 1990-е, надо взять на себя нашему тренерскому сообществу. Упущения были. Но уж больно много тогда было скептиков среди самих игроков. Они давали понять, что у нас в условном Манчестере и воздух другой, а что это тут по сравнению с условным Миланом за тренировки... А уж бутсы-то, бутсы! Совсем не было понимания, что отсюда ты вышел, вырос и поехал в ведущие лиги мира — и теперь, будь добр, что-нибудь верни. Не деньгами, а страстью. Вместо этого велись постоянные разговоры о качестве футболок, обуви и т.д. Это уводило в сторону, было поиском путей для отступления.
А во времена команды Аршавина Хиддинк сделал так, что у тренера появился авторитет, с которым не пререкался никто. Причем я далек от мысли, что Гус — такая большая величина по сравнению, допустим, с Романцевым. Просто голландцу удалось создать атмосферу, которая позволила игрокам верно расставлять акценты, сосредоточиться на созидании.
— Помню, как вы публично извинились перед Хиддинком после Евро, сказав по поводу прежней критики в его адрес: «Я с тем Игнатьевым абсолютно не согласен». В чем вы ошибались?
— Когда я работал за рубежом, то считал, что нужен не только и не столько как тренер конкретной команды, а как человек, который формирует развитие футбола в стране. Думал, что должен читать там лекции, оставить что-то после себя. Год отработал — отдай все конспекты, чтобы они могли по ним учиться. И полагал, что по этому пути должны идти все тренеры сборных, приезжающие за рубеж.
Но я ошибался. Все-таки Россия — не Китай, не Саудовская Аравия, не ОАЭ. У нас нужен продукт конкретной команды. Хиддинк его дал. Потом я уже понял, что у него другая задача. А до того на одном из совещаний сказал: мол, вы уедете, а что нашему футболу останется? Вы собирали тренеров, рассказывали им, как надо тренировать, как нет? Но был в этом не прав.
— Сложно было работать с вратарем Черчесовым?
— Наоборот! Когда он был еще подростком, мы вдвоем тренировались. Было это то ли в Ницце, то ли в Монако, на гостиничном поле. Я ему сказал, как надо брать мяч — мне так виделось. Но я же не вратарь и не понимал в этом ничего! Поэтому очень хорошо, что появились тренеры вратарей.
А Стас в 14 или 15 лет вежливо, но уверенно возразил. И мне сразу стало понятно, что Черчесов станет личностью. Разумеется, я не мог знать, в какого вратаря, а потом тренера он превратится, но то, что будет личностью, сможет отвечать за содеянное, спорить и доказывать свою правоту, — уже был уверен. И он очень много работал, каждый эпизод отрабатывал от и до.
Даже совсем юный Черчесов очень расстраивался, когда на тренировке кто-то не добивал ему мяч после отскока от него. Стас очень возмущался и просил делать так, как будет в игре. Говорил: «Бейте мне в лицо, куда угодно, чтобы я реагировал!» Многие вратари возмущаются, когда на тренировках им добивают с метра. А Стас, наоборот, этого требовал. Потому что в игре не будут спрашивать — а можно тебе с метра ударить?
Инсценировка изгнания Саленко из юношеской сборной
— С кем было сложнее?
— С Саленко, например. Задолго до того, как он забил пять голов Камеруну. Много всего у меня с ним еще с юношеских сборных случалось! Но всегда было и восприятие его как большого мастера. Потому что Олег и в самые юные годы выгодно отличался огромным стремлением выигрывать. Я ему иногда говорил: «Олег, забьешь сегодня?» Специально, чтобы завести. «Забью», — говорит. Я накручивал: «Как ты можешь сказать, что точно забьешь? Это даже некрасиво. Там же люди тоже хотят жить, есть черную икру, побеждать. Чем ты лучше них?» Он взвивался еще круче: «Забью!» — «Сколько?» — «Три!» Из него это перло. И он забивал.
Во всех юношеских сборных, если он забивал один мяч, у него состояние души было такое, что надо еще. Если не удастся, он провалится на дно. Все уже успокоились, мы уверенно ведем, а он все равно берет мяч и пытается что-то сделать. Поэтому ему с Камеруном не хватило ни одного гола, ни двух, ни трех.
— А характер у него тяжелый был?
— Такой, что я его выгонял со сборов перед юношеским чемпионатом Европы, который мы выиграли. Ну, как выгонял — инсценировал. Я тогда устроил спектакль. Собрал ребят — Тетрадзе, Кирьякова, Никифорова, Касымова. Говорю им — вы ко мне придете и будете при нем просить за него, а я буду говорить: «Нет». Он должен увидеть, что вы — за него, а я — против. И вы берете на себя ответственность и тем самым ставите меня на колени.
Начинаем собрание. Я холодно говорю, что буду его выгонять. Они, четко по сценарию, молят: «Петрович, он нам поможет, все сделает как надо, исправится». Я «сомневаюсь». Что ему остается делать? Он говорит — да, конечно, исправлюсь. Видит, что за него парни впряглись! Они ему — ну, смотри, ты взял на себя обязательства. И он стал лучшим бомбардиром чемпионата Европы, который мы выиграли! Олег — открытый человек, но и вольный в трактовке дисциплины. Опоздать на тренировку, что-то лишнее сказать, чего-то не сделать. Но — талант! А талант надо беречь.
— Забить пять голов в одном матче на ЧМ больше не удавалось никому и никогда.
— Сколько же я слышал разговоров после ЧМ-94, сколько скептиков сразу проснулось! «Кому он забил», «это дело случая», «надо было другим забивать»... Забивать надо всем, против кого играешь. Но если не умеешь этого делать, то не сделаешь даже на тренировке. А Саленко был наделен божьей искрой, и он сделал невозможное. Оставив после себя след в истории мирового футбола. Игрок российской команды стал лучшим бомбардиром и рекордсменом чемпионата мира!
— Объясните загадочный факт про Саленко. Почему Романцев ни разу не вызвал его в сборную? Получается, пять голов Камеруну стали его последним матчем за нее.
— У двух Олегов были свои представления об игре. Бесковский, романцевский подход подразумевал четкое понимание, что делать в той или иной ситуации. Саленко же — игрок размаха, непредсказуемости. Зажать его в рамки было очень сложно, это могло только испортить. Романцев, думаю, брал всех тех, кто понимал и принимал суть его игры и тренировочной работы. Других объяснений, кроме чисто футбольных, у меня нет.
— Какой-то контакт с Саленко у вас сохранился?
— Сейчас в свете всех событий — нет. Но, когда я помогал Семину в Киеве, мы изредка общались.
Считаю, что «письмо четырнадцати» повлияло на болезнь и раннюю смерть Садырина
— Кого вы считаете главным виновником «письма четырнадцати»? И думаете ли, что-то событие похоронило потрясающую команду на много лет вперед?
— Главным виновником считаю Анатолия Бышовца, который переступил человеческую и педагогическую грань. Возможно, ему казалось, что, если он возьмет сборную, то все будет на высшем уровне. И он заблудился, ошибся.
Ту команду я назову самой талантливой возрастной группой за много десятилетий, которые нахожусь в футболе. Это были потенциальные футбольные Пушкины и Лермонтовы. Они могли очень многое о себе оставить для будущих поколений. Но ситуация оказалась плачевной по вине людей, которые не понесли при этом никакой ответственности. А пострадал один человек — Садырин. Многие не знают, насколько Пал Федорыч болезненно все это пропустил через себя. Он не мог это отторгнуть, отвернуться. И это сократило его пребывание в наших рядах.
— То есть вы считаете, что его тяжелая болезнь и ранняя смерть связаны с «письмом четырнадцати»?
— Да. Потому что видел все это в процессе нашего общения. Садырин был очень сильной личностью, но это отразилось на его здоровье.
— Какие у вас сейчас отношения с Бышовцем?
— Никаких. Не то что я его сторонюсь, но если вижу на футболе (а больше нигде его видеть не могу) — здороваюсь и не более того.
— А какие у вас отношения с инициатором «письма 14» из числа игроков Игорем Шалимовым? И как вы относитесь к нему как к тренеру?
— Такие же, как с Бышовцем. Я с ним не близок. Если где-то сталкиваемся — здороваемся, и все. Но то, что тогда случилось, — уже история. Думаю, что он, став тренером, тоже осознал свою тогдашнюю неправоту. С ним как тренером тоже уже несколько раз поступали почти так же. И он наверняка в эти моменты вспоминал, как они поступили по отношению к Садырину.
У них были основания быть недовольными. Они уехали из позднего СССР и ранней России в серьезные клубы, где их обеспечивали всем. А потом приезжали в сборную, и на первой тренировке им выдали форму с баскетбольным кольцом. Они смеялись, а такой смех — это уход от работы. В РФС тогда не было денег, и доставали что могли. Но они реагировали на это с мальчишеской запальчивостью. Не хотели и, наверное, не должны были быть взрослыми людьми и думали: «Раз я пришел в сборную, значит, меня должны всем обеспечить».
— Триггер «письма 14» был в том, что президент РФС Вячеслав Колосков пришел в раздевалку после поражения в Афинах и по горячим следам обидел игроков фразой: «С такой игрой в Америке делать будет нечего». Говорит ли это о том, что никто, кроме тренеров и игроков, не должен иметь доступа в раздевалку?
— Вячеслав Иванович просто бросил спичку на уже пролитый бензин, и пламя сразу вспыхнуло. Может быть, он выбрал не тот момент. Но любой президент имеет право прийти и сказать: «Так больше играть нельзя!» Что, мы должны все целоваться после поражения? Никаких оскорблений с его стороны не было, он просто сказал, что было. Руководитель должен спрашивать за результат.
Но вот Семин, например, не пускает никого в раздевалку после матчей. Как только видит, что начальник пытается войти, встает грудью и говорит: «Нет-нет, стоп, завтра. Если вы хотите сказать, что премию игрокам даете — пожалуйста, заходите. А все, что плохо, я и сам скажу». Может, этого не хватило.
— Колосков высказывал мнение, что Садырину не надо было возвращать группу игроков, которые подписали письмо, но в итоге поехали на ЧМ-94. Потому что это посеяло рознь с теми, кто письмо изначально не подписал и посчитал, что их предали.
— Не могу согласиться. Вот как мы могли в любом составе обыграть бразильцев, будущих чемпионов мира? Или шведов, бронзовых призеров? Кого могли — Камерун — того и обыграли.
Перед матчем с бразильцами мы вышли по страшной жаре разминаться, с нас сто потов сошло. А они, опытные, даже не разминались, сил не тратили. Перед матчем выходит Ромарио, а бутсы у него такие, будто он их не чистил лет пять. Перед ним стоит Влад Тернавский, который должен был персонально по нему играть. У него все отлакированное, сверкающее. И он мне показывает, удивляется — как он будет играть в таких бутсах? А что потом было — все видели.
— Как Садырин отнесся к тому, что вы после него остались в штабе сборной у Романцева? Не обиделся?
— Обиделся. Но мы с ним объяснились. Когда он заканчивал со сборной, говорил мне: «Пойдем в ЦСКА со мной, будем вместе работать». Но ждал, время шло — а ничего не происходило, его туда не возвращали. Потом выяснилось, что там в министерстве обороны была смена руководителя — и Пашу туда не взяли, а вместо него пригласили другого Федоровича, Тарханова. Говорю Садырину: «А что я должен делать?» Вот и принял предложение Романцева — не сразу, а когда стало понятно, что с Пал Федорычем мне идти на тот момент некуда. Юрка Семин у нас всегда был третейским судьей — прямой, честный, всегда говорил как есть. При его посредничестве с Садыриным и помирились. Он объяснил Паше, почему я был прав. И тот согласился.
В сборной работал не из-за денег
— Как у вас складывались отношения с Колосковым как у главного тренера сборной?
— Хорошо. Когда проиграли стыки ЧМ-98 Италии — 1:1 дома, 0:1 в гостях, — я собрал команду и говорю: «Все, ребята, ухожу, не сделал того, что от меня ждали». Они: «Не надо, давайте еще попробуем». Мол, если выгонят, то выгонят, но самому не надо уходить. Колосков меня сразу вызвал: «Какие у тебя мысли?» Я ему все это рассказал. Он ответил: «Ты остаешься. В стыках нам противостояла Италия, поди ее обыграй. В группе проиграли болгарам из-за судейства. За тебя люди из исполкома РФС». Но потом уже накатила вторая волна, и там уже Вячеслав Иванович ничего сделать не смог (летом 1998 года сборную по инициативе некоторых членов правительства России возглавил Бышовец. — Прим. И.Р).
У нас с Колосковым были и остаются хорошие отношения. Я работал со многими руководителями федерации за последние 50 лет. Так вот, Колосков из них знает предмет лучше всех. Ему лапшу на уши не навешаешь. Послушает, посмеется и скажет: «Это ты жене своей будешь рассказывать».
— Правда ли, что у вас как у главного тренера сборной была зарплата 500 долларов в месяц?
— Такое время... И это было не самое основное и не самое обидное для меня. Тогда любили профессию. Я никогда не шел куда-то работать со словами — вы мне такую зарплату сделайте. Может, это на сегодняшний день звучит постыдно. Но в тот момент мне виделось, что это очень интересная, престижная и необходимая работа.
— Борис Петрович, но 500 долларов... Я в «СЭ» в тот момент работал, мне 24 года было, и то больше получал. Как такое может быть? Как в РФС просто посмели предложить вам такую зарплату? Это же неуважение!
— Так и отдали бы мне пятьдесят, ха-ха! Сколько мне дали — столько и взял. Такая была ставка в федерации. Это может быть неправильно, но такое было время.
— Вы убеждены, что чех Вацлав Крондл в Болгарии «убивал» вас сознательно?
— Да, считаю, что судейство было предвзятым. Мы тщательно подготовились к матчу. Настрой тоже был что надо — помню, выходили после просмотра клипа под «Батяня, комбат» на установке. И команда была хорошая, и обстановка в ней. Играли гораздо лучше болгар. Их победа случилась только благодаря судейству. Только!
Позже оказался в Карловых Варах и познакомился там с одной женщиной, которая оказалась родственницей Крондла. Она и призналась, что он тогда взял...
— Что взял?
— То, что нечистоплотные люди берут обычно. То, что вы мне из своей зарплаты недодали, ха-ха! Шучу! А еще до матча наши ребята-борцы, которых мы в Болгарии встретили, сказали в день игры: «Мы болгарских борцов знаем, они говорят, что вас сегодня «убьют». Всерьез это не восприняли — мало ли кто что говорит. А потом случилось то, что случилось.
— Не пожалели после того цикла, что возглавили сборную?
— Ни на йоту. Бардака было много, да. Но я до того прошел все сборные — юношеские, молодежную, помогал Садырину и Романцеву в первой. И когда члены исполкома РФС Владимир Алешин и Валерий Драганов предложили мою кандидатуру, я подумал, что прошел все стадии и заслужил этого. На исполкоме был обстоятельный разговор, потом встретились один на один с Колосковым, и я изложил ему свои сомнения, которые все равно оставались. Он сказал: «Поможем».
Но не удалось выстроить общего понимания с клубами, в результате чего перед Италией мы не получили Веретенникова, Есипова, Титова и Яновского. Не думаю, что такое было возможно в других сборных. Там тренер вызывает игроков, и как их будут доставлять — не его проблема. Не приедут — с клубов штаны снимут. А мы бегаем, суетимся, звоним: уважаемые, отпустите ребят, это наш народ, наш футбол, от успехов в нем производительность труда зависит... Где-то нам отвечают: у нас в клубе сейчас есть задачи важнее. Йошкар-Олу надо обыграть, иначе займем не седьмое место, а восьмое. Седьмое нас никак не устроит. Утрирую, конечно, но примерно с такими моментами мы сталкивались — а это недопустимо. Сборная — для футбола храм Божий. Только если это понимать, может быть успех.
— Какие-то еще ошибки, кроме невызова после Кипра Мостового и Карпина, вы в том цикле совершили?
— В целом, думаю, нет. Был тренерский совет, и он резюмировал, что с точки зрения качества игры мы были достойны выхода на чемпионат мира.
— Тот матч с болгарами можно назвать самым трагичным моментом в вашей тренерской карьере?
— Все-таки нет, поскольку его нам крепко помогли проиграть. А вот когда мы сами в Саудовской Аравии, в четвертьфинале молодежного ЧМ 1989 года, после победы на Евро вели у Нигерии 4:0, позволили сопернику сравнять и проиграли в серии пенальти... За полчаса до конца я меняю автора дубля Кирьякова на Никифорова, который тогда был отличным нападающим. И после этого начинается что-то такое, что объяснить невозможно. Юра тут ни при чем. Кстати, в той команде и Саленко играл. Уже много лет спустя собирались, всегда говорили о том, как это могло произойти — и понять не могли. Нигерийцы били с 35 метров, и мяч летел так, будто на нас кто-то порчу навел.
— Уверены, что там все было чисто? Что это не подпольный тотализатор и т.д.?
— В тот момент — вряд ли. Я бы за столько лет узнал. А тогда вообще не представлял, что такие вещи бывают, был как из пионерского отряда: «Будь готов!» — «Всегда готов!» Потом уже стал понимать, что к игрокам приходят, разговаривают, и все время надо держать ухо востро, менять им номера в гостинице. А то войдет какой-то малайзиец... Но мы близко дружим с Омари Тетрадзе, с Витей Онопко, и они бы мне давно уже сказали, если бы что-то было: «Извини, Петрович, грешны, прости». Такого не было, и я не верю, что там было что-то не так.
— Пеле на ЮЧМ говорил, что Юрий Никифоров будет великим нападающим, а он стал крепким защитником. Как так получилось?
— Юра был хороший нападающий, очень талантливый. Они с Саленко — разные. Олег — погибче, половчее. А у Никифорова — замечательный удар и хорошая реакция на фланговые передачи, игра головой. В игре на опережение был в полном порядке.
Как раз после эпопеи с Нигерией я уехал работать в Эмираты, приезжаю — а Юра уже центральный защитник. И настолько качественный, с таким началом атаки! Владимир Сальков его туда переставил. А как он потом за «Спартак» опорного с «Нантом» сыграл! Просто талантливый был игрок, универсал.
— За кого из не реализовавшихся до конца молодых игроков, чей талант вы видели своими глазами, вам обиднее всего?
— За Сережу Щербакова. Я все время говорил, что это будет нечто. Он великолепно играл в молодежной сборной, так же — в «Спортинге». Его очень любил тренер лиссабонского клуба Бобби Робсон. Это был большой талант, который мог далеко пойти. То, что произошло с ним потом (после проводов Робсона Щербаков поехал на машине и попал в тяжелейшую автокатастрофу, оставшись инвалидом. — Прим. И.Р.), очень горько. И в первую очередь для самого Сергея, и для всех нас.
Как за меня вступился Яшин
— О вашей игровой карьере известно только то, что вы — воспитанник «Спартака». Но всю карьеру ездили по футбольным деревням, играли в низших лигах. Как так?
— Я ездил из дома в школу «Спартака» на трех трамваях до Сокольников — везде бесплатно, ха-ха! Отец давал рубль, я на него вафли покупал и ехал зайцем. Мне так нравилось в «Спартаке», у тренера Николая Рязанцева! Там работали сплошь заслуженные мастера, а в нашей команде центрфорвардом был будущий легендарный... хоккеист, Слава Старшинов.
А потом отец переехал в другой район и говорит — иди играть в «Красный пролетарий». Там тоже легенды — Исаев, Татушин. Пошел. Там образовалась веселая компания, и пошло-поехало... В один момент Исаев, уже помогавший Симоняну во взрослом «Спартаке», говорит: «Приходи к нам на просмотр». Вроде ничего получилось. Как мне казалось. Но после нескольких тренировок в дубле все прекратилось.
Пошел в «Динамо», сыграл за него даже в одном матче, в Ташкенте. Лев Иванович на воротах, Игорь Численко правый форвард... И я среди них. Но это тоже долго не продлилось — порвал мышцу. Восстановился, и эта наша компания из «Красного пролетария» говорит: поехали в «Зенит» (Ижевск), там такие деньги! Отвечаю, мне как раз надо матери холодильник купить, поеду в Ижевск за холодильником.
Что-то там заработали. Все ушло в сторону от футбола к прожиганию жизни. Я уже не был футболистом, который ставит себе спортивную цель. Но тогда надо идти учиться и познавать другие вещи, чтобы дальше было на чем плыть. Хоть это вовремя понял. И три года учился в одной группе со Львом Яшиным, Валентином Ивановым, Виктором Царевым, Владимиром Кесаревым, Борисом Кузнецовым, Валентином Бубукиным. Смотрел на них как на богов.
— А они как на вас смотрели, как общались?
— Лев Иванович ко мне хорошо относился, не знаю почему. С Кесаревым вообще сдружились, он меня везде с собой таскал. Он и Бубукин были веселыми людьми, кладезями анекдотов.
— Как учился Яшин?
— Козьмич, видимо, в школе хорошо учился, а вот Лев Иванович понимал, что он не семи пядей во лбу. Но он был очень мудрый и справедливый человек. Никогда лишнего не говорил и вопросов не задавал. Что у него спрашивали — честно пытался отвечать, не хотел выглядеть незнайкой. И никогда никого не обижал.
У меня был случай, когда я проводил занятия по футболу, а передо мной эта группа стоит. Представляете мое состояние — человека, который всех этих людей мог видеть только по телевизору? Держу мяч, а Кесарев раз — схватил и бросил его куда-то. Не со зла, просто шутник был! Я побежал мяч подбирать, а этого по методике делать было никак нельзя. Ты не имеешь права терять лицо, всегда должен быть солидным.
Наш легендарный педагог Михаил Товаровский говорит: «Товарищ тренер, я тебя отстраняю, ты неверно сделал», — хотя не из-за того даже, что мяч побежал подбирать, а потому что поставил команду против солнца. Многие такие нюансы надо было учитывать. И тогда Яшин собрал группу и говорит: «Еще раз кто-то так сделает — будет иметь дело со мной. Мы тоже многих вещей не знаем — и все должны друг другу помогать!» Больше такого не происходило. Это мне на всю жизнь запомнилось. Яшин понимал, что он великий, но не хотел выделяться. Он только понимал, что может помочь, собрать всех вместе. Уникальный!
Почему Цымбаларь не заключил контракт с китайцами
— В начале 2001 года Сергей Юран и Илья Цымбаларь тренировались у вас в «Торпедо-ЗИЛ». Могли ли вы их тогда заявить?
— Нет, они просто позвонили и попросили о возможности поддержать форму. Я был бы рад их заявить, но они сразу же дали понять, что будут искать другое пристанище. Позже, возглавив китайский «Шаньдун», я позвал туда Илюшу Цымбаларя и Диму Радченко. Но Дима на первой же тренировке сломал руку, и контракт с ним не подписали.
А Илюха навел такого шороху, что президент клуба потерял покой. А он — руководитель китайской энергетической компании, большой человек. До того ходил только на игры, а тут стал и на тренировки. Смотреть, как Цымбаларь своей левой «клюшкой» показывает класс китайским футболистам. Китайцы говорили — берем без вариантов!
— Из-за чего не взяли?
— В Китае случилась одна оказия, в которой был виноват сам Илюша, и ему отказали. Надо было все делать после подписания контракта. А он его еще не заключил, но уже отпраздновал. Позволил себе лишнего. После чего ему сказали, что уже не надо ничего подписывать.
— Алексей Федорычев рассказал мне, что вы, помогая Семину в московском «Динамо», ездили в Аргентину на переговоры с Серхио Агуэро, тогда игроком «Интепендьенте». Но «Атлетико» вас опередил.
— То, что ездил, — правда. Посмотрел три игры, познакомился с его родителями, с агентом Марсело Симоняном, с которым мы много общались. Агуэро не было и 18, а он играл в основе. Мне было понятно, что он уже тогда дал бы результат. Вначале Агуэро захотел к нам поехать, было видно, что ему не терпится показать всем, что он должен проводить на поле все 90 минут. А на родине ему это давали не всегда. И играл, и вел он себя прекрасно. Но, когда дело пошло дальше, уже без моего участия, он выбрал другое направление. Вся его последующая карьера доказала, что поступил он правильно.
Почему прав Карпин
— Карпин недавно заявил, что всем, кто может, нужно уезжать из РПЛ. Почему вы его поддержали?
— Потому что наш футбол сегодня, по объективным или субъективным причинам, плохо развивается. И Карпин как главный тренер сборной ищет пути, как из этой ситуации выйти. Есть ошибочное, слишком эмоциональное восприятие его высказываний, когда люди слышат только слово «уезжать» и не хотят понять, что за этим стоит. Мне не хотелось бы, чтобы в свете реакции на его слова у Валерия опустились руки.
На мой взгляд, чтобы ситуация изменилась, есть два пути. Один, если говорить о Карпине как главном тренере нашего футбола, — перевооружить коллег. Регулярно собирать тренерский совет из лучших профессионалов в стране, как это делалось в советские времена в разных видах спорта, выслушивать неприглаженные мнения, обмениваться идеями. Перед его глазами более масштабная картина, почему мы уступаем зарубежным футболистам в технической оснащенности, в скорости принятия решений. Почему мало двигательной активности, почему распадается техника, как только возрастают скорости. Многие тренеры на местах этого не понимают, и для этого нужна коммуникация.
А второй путь — сделать так, чтобы уже выступающие в сборной люди, в том числе молодые, стали лучше играть. В нашей нынешней ситуации, когда нет официальных международных игр, если тебя приглашают играть в сильную лигу, надо это делать. Характерен пример Головина, по которому видно, что он мыслит намного быстрее футболистов из РПЛ. Дай бог, чтобы заиграл в Испании Захарян и чтобы таких ребят было больше. К моменту, когда ситуация в мире сложится так, что Россию вернут в международные турниры, надо подойти готовыми.
— Но если все уедут, российскому болельщику в чемпионате ходить станет не на кого, разве не так?
— Не так. Потому что, если будут уезжать лучшие — значит, у нас хороший футбол, который развивается. И на эти места будут вставать следующие, пойдет циркуляция, кровь начнет быстрее бегать. В начале 1990-х у нас уехало 32 кандидата в сборную — но свято место пусто не бывает, и люди стали тянуться на этот уровень.
— В 1970-е годы сборная СССР дважды подряд не попадала на чемпионаты мира, проезжала мимо решающих стадий Евро — что было сделано?
— В середине 1970-х зампредседателя Госкомспорта СССР Николай Русак как раз и сказал — надо что-то делать. После этого было собрано семь аналитических групп, и они поехали по всему Советскому Союзу. Каждая заезжала в определенные регионы и знакомилась со спецификой футбольной работы там. Помню, ездил в Краснодар, в Новосибирск. Мы смотрели, как тренируются и дети, и команды мастеров, какие там поля, зарплата, в чем недоработки. В Спорткомитете выслушали мнения тренеров, приехавших из этих командировок, а потом поехали в ЦК партии.
Там состоялся большой и необходимый для футбола разговор, после чего открыли сразу 75 школ олимпийского резерва с единой методикой, 16 школ-интернатов, школы с продленным обучением, наладили регулярный просмотр тренировочной работы. Помню, как выгоняли тренеров, если нет конспектов... В общем, зашевелилась страна футбольная. И пошли молодые игроки. Поросль конца 1980-х — Саленко, Онопко, Никифоров и другие — она, по-вашему, из воздуха взялась? Нет, как раз из той работы, проделанной во второй половине 1970-х. Новая организация процесса подталкивала к новым действиям.
Возвращаясь к более глобальным вещам, очень важно вывести на первый план именно тренерский корпус, сделать так, чтобы как можно больше зависело от него, а не от людей, которые находятся вне футбольного поля. Нужно, чтобы тренеры не боялись вступать даже в конфликты с теми, кто платит деньги.
Если поменять в паспорте Семина цифры «76» на «56» — никто и не заметит
— Понимаю, что вы имеете в виду руководителей клубов и агентов, которым интересно только зарабатывать и делать так, чтобы тренеры были покладистыми и ничего не говорили поперек.
— Именно так. И этим выгодно отличались люди, с которыми я учился и работал. Тот же Юрий Семин. Невозможно представить себе не ершистого Юрия Палыча! А ершистый он не потому, что себе выбивает блага, а поскольку хочет, чтобы его команда играла хорошо, и лучше всех знает, что ей для этого надо. А если ты целуешься со всеми с утра до вечера, если всем удобен, то что хорошего от этого футболу и игрокам, которые верят тебе? Если ты будешь угождать тем, кто выше, верить скоро перестанут.
— Как думаете, будет ли у Семина еще один шанс вернуться в профессию?
— Тренеры такого калибра, как Юрий Палыч, должны работать! И, если поменять ему в паспорте цифры с «76» на «56», никто и не заметит. Он и выглядит моложе многих коллег, которым еще нет и 60. И энергетика у него мощнее, и желания трудиться больше.
Он и сейчас глубоко погружен в футбол. Недавно Семин до ночи мне рассказывал, как играет «Барселона», мы дискутировали. Степень его интереса к футболу однозначно доказывает мне, что он должен работать, потому что вообще не потерял этого тренерского нюха. А если не тренером, то вице-президентом. В любом клубе, да в том же «Локомотиве» в первую очередь!
В свое время я работал в «Торпедо» и пришел к директору ЗИЛа Носову. Говорю: «Валерий Борисович, послушайте, Валентин Козьмич Иванов, великий человек, без работы. Да как только мы его возьмем, болельщики придут на стадион, объединятся вокруг него! Он флаг «Торпедо!» Носов отвечает: «Он уже не флаг, а древко».
Я ему: «Давайте попробуем». — «Он тебе будет мешать работать». — «Беру это на себя. И обещаю, что мешать не будет». С трудом, но убедил. Взяли Козьмича. Он входит в автобус и садится на первое сиденье. И сразу все стало по-другому!
Если бы Семина пригласили, а он сказал: «Да нет, я лучше на даче», — тогда какие разговоры? Но когда человек фонтанирует, кипит энергией, хочет с утра до вечера быть в футболе, пересматривает все матчи, может рассказать про любую команду... Это его жизнь, сердце, душа. А как можно вырвать душу и сердце, если они рвутся в работу?!
— Возвращаясь к необходимости отъезда в Европу и к нашим молодым футболистам — кому надо уезжать как можно быстрее?
— Не замыкался бы на фамилиях, а говорил о тенденции. Молодежь-то появляется, но меня разочаровывает то, что они быстро запрягают, но потом не происходит динамики в развитии. Вот смотрел на Гави в «Барселоне», он там третий год — и с каждым годом все лучше и лучше. У нас же — наоборот.
Думаю, мы упускаем работу по формированию игроков определенной возрастной категории. К ним требуется особый подход. У ребят 18-20 лет в клубах должны быть свои тренеры, расписывать им программу и контролировать выполнение. Тренировка и игра — единый процесс. Игра дает ответ, что мы тренируем, правильно или нет. Мы в молодежном возрасте слишком много энергии тратим на достижение побед. А они в этом возрасте не самое главное.
Главное — то, что мы делаем между матчами. Нам нужен не средний уровень класса, чтобы быть лучше других классов. Нам нужен Ломоносов в классе. Тренеры сегодня не проводники идей, они, наоборот, мешают росту футболистов, вместо творческого полета загоняют их в рамки каких-то элементов и их выполнения. Когда в «Динамо» почти одновременно начали Тюкавин, Захарян, Грулев, Гладышев, я думал, что это будет вулкан. Надеялся, что завтра Карпин будет мучиться, кого из них ставить. А сейчас не сказал бы, что все настолько интересно. И с другими то же самое.
— Что же делать?
— Вспоминаю годы, когда проходил чемпионат мира, и туда выезжала группа советских тренеров. Они оттуда возвращались, и собиралась большая конференция, где мы рассматривали тенденции мирового футбола. Что нужно, чего у нас хватает, чего нет. Настоящие, бурные дискуссии! Если ты творец, то что-то из них возьмешь, придешь к себе в клуб и будешь использовать. А сейчас, по-моему, российские тренеры вообще не собирались и не подводили вместе итоги с 2011 года. Не отвечали на вопрос «почему».
— Это претензия к РФС, к РПЛ?
— Мы много общались с Максимом Митрофановым, на последней встрече были Семин, Газзаев, Романцев, Гершкович как глава объединения отечественных тренеров. Митрофанов сказал, что «мы обязательно это сделаем, чтобы двигать футбол вперед». Надеюсь, это не останется словами. Вот почему мы уступаем Испании?
— Почему?
— Когда-то я был в тренерском совете федерации футбола СССР. И был у нас такой Сергей Савин, руководитель научной группы, который отвечал за методику подготовки всех команд. И у него возникла дискуссия с Виктором Масловым, одним из наших тренеров-классиков. Виктор Александрович говорил, что мы слишком много бегаем и занимаемся штангой, в результате чего у многих игроков спины болят, появляются хронические травмы.
А Савин ответил Маслову: «Если вы уберете беговую работу и атлетическо-функциональную подготовку игроков, наш футбол погибнет. Мы не Испания. Те же испанцы всегда будут впереди нас, потому что у них совсем иная нервно-мышечная проводимость. И играть в их футбол нам никак нельзя, мы должны выработать свой путь». Это слушали многие тренеры, и каждый из них, выйдя с той дискуссии, наверняка со следующей тренировки начал искать какие-то свои пути. Речь не о том, кто был прав — Маслов или Савин. Речь о том, что такие дискуссии двигают футбол и тренерское сообщество вперед. А у нас сейчас их нет.
— На мой взгляд, по работе с молодежью сегодня в России нет равных Игорю Осинькину.
— Удивительный тренер! Я недавно был на семинаре, который проводила Академия РФС, где Осинькин был главным действующим лицом — он выступал и рассказывал о своей жизни. Он не учил, как надо тренировать, а просто говорил, что надо работать с утра до вечера. И если тебя выгоняют, то иди и продолжай работать дальше. Если хочешь работать только в «Спартаке» или в «Динамо» — один разговор. А если хочешь быть реальным тренером, то они работают и в Орехово-Зуеве, и в Набережных Челнах, и ты не должен этого чураться.
Осинькин призывал к тому, что надо творить там, где ты сегодня находишься, и делать все возможное, чтобы из-под твоего «пера» выходили игроки с четкой футбольной физиономией. Он сегодня лучший у нас по работе с молодежью. Все, кто от него уезжает, играют в «Спартаке», в «Локомотиве», в «Зените». Мы ни разу не слышали от Осинькина, что, мол, вы у меня забираете игроков, и я из-за этого не могу выиграть золото. От него за три года ушло человек двенадцать, но он идет на третьем месте при прекрасной постановке игры с массой интересных ходов. Какие быстрые ноги у этих футболистов, как хорошо они накладывают скорость на технику выполнения всех элементов!
— Как относитесь к тренеру Семаку?
— Очень хорошо, считаю его одним из лучших и могу это обосновать. Никто не может понять, как сложно ему работать. Его футболисты говорят себе — мы великие. А ты должен их убедить, что у тебя величия еще больше. Если не убедишь — растворишься, не заставишь их работать, даже прийти на тренировку к 11 утра. Они тебе скажут — а можно в 11.15? «Почему?» — «Потому что я Клаудиньо». Или Вендел, или Малком.
— Ждете ли снова в профессии Леонида Слуцкого?
— Наш футбол потерял интеллигентного, хорошо знающего процесс человека и тренера, у которого есть большие результаты. Он многое сделал, выделяясь из общей массы своей эрудицией. Это давало возможность игрокам смотреть на него другими глазами.
Леонида Викторовича мне жалко — в связи с тем что он поменял прежнюю концепцию. Может, ему чего-то в жизни не хватает, и он, чтобы убрать пустоту, занимается всеми этими делами. Но по-человечески я его не понимаю. Как отец, как воспитатель. Не осуждаю, но не понимаю.
Он мог бы и сейчас отлично тренировать, потому что, убежден, сильнее большинства наших специалистов по многим компонентам. И изнутри знает, что и как делается за рубежом. У него душа болит. Он все время говорит про свою академию, очень болезненно воспринимает все проблемы, которые в связи с ней появляются. Доносит и до родителей, и до тренеров, как и что надо делать, чтобы юные футболисты росли. Мы это недооцениваем, а это нашему футболу крайне необходимо.
