«Крокус»

Мы переходили из кафе в кафе. Одно закрывалось — мы отыскивали другое, не в силах прервать череду историй. Кое-как успели к последнему поезду в метро.

Наш герой хотел было еще рассказать что-то — но осекся на полуслове. Махнул рукой — и скорее на пересадку.

Один Сергей Анатольевич Козлов в нашей рубрике уже мелькнул — банкир, бывший владелец клуба «Дина». Человек, придумавший мини-футбол для России. А ныне сидящий то ли в камере, то ли под домашним арестом.

Тот Козлов нам понравился — и крайне досадно, что так судьба сложилась. Все же правильно мы сделали, что не пошли в банкиры. Очень уж тернистый путь.

Вот еще один Сергей Анатольевич Козлов. Вы не слышали про бессменного руководителя департамента проведения соревнований КХЛ? Кто-то действительно не слышал, а между тем Сергей Анатольевич отвечает в нашем хоккее за многое — если не произнести, разгорячившись, «за все». Хотя «за все», пожалуй, будет перебором.

Мы знали — на нем календарь. Оказалось, на нем еще и Матчи звезд, выдумывание конкурсов. Между делом для нас открылось, что Козлов рисовал когда-то форму для сборной России.

Он редкий гость в собственной квартире, разъезжая по хоккейным городам. Месяцами мы пытались застать его в столице.

Тем удивительнее было, когда вдруг отступил от хоккейных тем:

— С 1993-го в Москве пропустил один серьезный концерт — Майкла Джексона. Такой ливень шел! Думал: ничего, еще увидимся... В «Олимпийском», «Крокусе» столько раз был! Ходил на A-ha, Whitesnake, Kiss, Лепса... В марте по всем каналам показывали «Крокус» — да я каждый пролет в этом дворце знал. Каждую ступеньку.

Мы отодвигаем кофе, поражаясь, до чего ж многогранный человек перед нами. Разумеется, спрашиваем:

— Могли оказаться в «Крокусе» в тот самый вечер?

— Если бы не «Пикник» выступал — конечно, был бы. Сто процентов! Но для меня это слишком депрессивная группа, заунывная. Абсолютно не мое. Зато смотрите...

Достает телефон. Мы видим Юру Шатунова.

— Последний его концерт. В Жуковском. Вот заканчивается песня, прощальный аккорд. А через месяц умирает!

— Вы же были известным хоккейным судьей, — говорим.

— Я в какие времена судил-то! — улыбается Козлов. — Смешно вспоминать те дворцы, те самолеты. Вайсфельду, помню, не хватило места в Як-42. Посадили так — в проходе, на его же сумку. Около туалета. Прилетели в Москву, он сердитый. «Леня, что случилось?» — «Мужик вышел из туалета, руки помыл — и стряхнул. Прямо на меня!»

Наш разговор похож на водопад, на рушащееся здание. Что-то мимоходом вспомним — и Козлов тотчас выстреливает историей.

Поражаемся, насколько крутым вышел последний плей-офф КХЛ. Разве что финал подкачал.

— О! — обрадовался Козлов, отыскав подтверждение в каких-то своих мыслях. — А для меня лучший финал — «Лев» против «Магнитки». Помните, как они рубились?

— Кто ж такое забудет?!

— На «O2-Арене» все в белом, 18 тысяч человек — такой рев стоял! Вылетали из Праги в Магнитогорск на седьмой матч две команды одновременно — но как-то вышло, что «Лев» приземлился первым.

— Это какая-то диверсия.

— Так вы слушайте, что было дальше! Прилететь-то прилетели, а из чартера их не выпускают. Так и держали два часа.

— Чувствуем руку Величкина.

— Да, Геннадий Иванович договорился. Под разными предлогами. Выпустили, когда долетел и выгрузился «Металлург». Величкину было важно показать — мы хозяева положения!

— Какие люди были. Старые дворцы сколько всего помнят — как дворец ЦСКА. Плакать хотелось, когда его сносили.

— Вы сказали — я сразу вспомнил, как в том дворце Отари Квантришвили вышел на лед и вручил Валерию Васильеву волчью шубу! Вот интересно — где она теперь?

— Люди были фантастические, — поддакиваем мы. — Один Сергей Николаев чего стоил. А сейчас могилу не найти. Хоть лежит на Леонтьевском кладбище рядом с погибшим «Локомотивом». За ближайшим кустиком.

— Мы приезжаем — всегда Сеича навещаем! — восклицает Козлов. — Но вы правы. Если не знаешь место — не найдешь. А «Локомотив»... Моя идея — чтобы 7 сентября вообще никогда не играли. Сделать эту дату днем памяти не только ярославской команды, а всех ушедших людей, которые посвятили свою жизнь хоккею в разных уголках России.

— Расстроились, когда возобновили матчи 7 сентября?

— Для меня это настоящий удар был. Тогда говорили — не хватает дней в календаре, нельзя терять. Но сейчас-то образовался месяц пустоты! Хочу через вас и «СЭ» идею продвинуть. Как считаете?

Мы киваем. Всецело «за».

Ярославль

— Много друзей было в «Локомотиве»?

— Полно. За три года до трагедии даже летал с командой на том самом Як-42, который и разбился. Это весна 2008-го, «Локомотив» в финале играл с «Салаватом». После четвертого матча отправились из Уфы в Ярославль. Оттуда с экипажем перелетел в Москву.

— Ох, Сергей Анатольевич.

— К «Локомотиву» были приписаны два одинаковых борта, синенькие такие. Оба стояли в Домодедово. В Ярославле команда разгружалась, и Як возвращался в Москву. А в команде я со многими дружил! Ваня Ткаченко, Саша Беляев, Андрей Зимин, Володя Пискунов, Саша Карповцев, Игорь Королев...

— Что вспоминается?

— Приезжаю в Казань на матч «Локомотива» — и порвался ботинок. Фирменный. Беляев видит: «Не боись!» Что-то на станке выпилил, приложил — возвращает будто новенький! В том же полете из Уфы разболелось ухо — а от него и голова. Зимин сразу ко мне с таблетками, до самого приземления не отходил.

— Еще с какими командами летали?

— Да почти со всеми. Как-то отправился с «Магниткой» в Казань. Расстояние небольшое, но дали Ту-134. Тот — др-р-р...

— Не взлетел?

— Взлетел — но весь дребезжал, ходил ходуном. А когда начал выруливать, внезапно отовсюду полилась вода. Где-то скопился конденсат. Хоккеисты мокрые, озираются... Вдруг чей-то голос: «Вода — ничего. Вот если бы дым...» А про гибель «Локомотива» я узнал одним из первых в хоккейном мире.

— Кто сообщил?

— Есть у меня товарищ — летчик, Герой России Сергей Богдан. Капитан хоккейной команды «Сухой». Среди авиаторов информация о катастрофах распространяется мгновенно. А у нас в КХЛ старт сезона. Я традиционно накрываю стол у себя в кабинете. Вот так все было и 7 сентября 2011-го. Включили телевизор, собрались сотрудники КХЛ...

— Вы в Уфу не полетели?

— Туда отправились Медведев и Шалаев. Я остался в Москве. Начался матч «Салават» — «Атлант», настроение праздничное. Прошло минут 20 — звонок. Гляжу: Александр Морозов из «Химика», они с Богданом приятели. Сразу, не здороваясь: «Ты слышал — «Локомотив» разбился?» — «Кто-то жив?» — «Не в курсе...» Только закончили разговор — позвонил Андрей Коваленко: «Что-нибудь знаешь?» — «Нет. Сейчас буду выяснять». А дальше просто вал. Телефон не умолкал.

— Вы были в церкви, когда отпевали команду?

— Был. Это... страшно. Мне трудно даже вспоминать.

— Отец Вани Ткаченко говорил — два или три гроба там открыли.

— Не это самый ужасный момент. Когда приближались к дворцу — накатывало ощущение какого-то вселенского горя. Тебя просто раздавливало.

Вы же помните, какими были хоккейные дворцы прежде? Коробка с крышей. Трибуны тысячи на три человек. В Москве люди особенно на хоккей не ходили. Про Питер вообще молчу.

Тут построили ярославский дворец — люди туда шли как на праздник! Самая-самая точка притяжения на нашем хоккейном пространстве! Арена ассоциировалась с карнавалом. И вдруг стала черной. Все вокруг давит. Какой-то сюрреализм. У меня было ощущение, что сейчас ноги откажут и придется ползти.

— Со многими такое было.

— Помню полумрак, всех выстроили. Кто-то уже прошел, кто-то отыскал местечко и присел. Следующая картина, которая и сегодня перед глазами — длинная вереница одинаковых ритуальных микроавтобусов. Не знаю, откуда столько взяли. Едут и едут по всему городу, не кончаются... Я даже себя винил.

— Себя-то за что?

— Я же отвечал за календарь! Думаешь: вот поставил бы игру не в Минске — а где-нибудь еще? Было бы все иначе? В Москву наверняка поехали бы автобусом. А в Хабаровск вылетели бы заранее. Что уж говорить...

— Заезжали в Туношну, на место гибели команды?

— Сразу не смог. Во время похорон в это место не попали. Хватило душевных сил там побывать лишь 10 лет спустя. Ночью приехали с фотографом Володей Беззубовым, взяли чуть-чуть. Сели. И тут появилась лиса! Разлеглась неподалеку — и будто тоже горевала.

— Знали, что Ткаченко занимается благотворительностью?

— Нет. Хотя мы очень хорошо общались. В мае 2011-го Ваня выиграл приз «Железный человек», а прилететь на церемонию награждения не мог. Звонил мне откуда-то из Малайзии: «Сергей Анатольевич, я здесь на гонках «Формулы-1». Неудобно получается. Пусть отец приедет, заберет приз...»

А Рахунек? Иностранцы бывают тяжелыми людьми, а Карел — чудесный парень. Спокойный, доброжелательный. На той же церемонии ему вручали приз лучшему защитнику. Попросил меня: «Сдвиньте номинацию вперед, у меня самолет в Прагу». Так я первым его поставил!

— Вы говорите про «тяжелых» иностранцев. Марека не все любили.

— Знаю, кто-то звал «Бабой-ягой»... Но я и с Мареком ладил. Еще с момента, когда он за «Магнитку» забил «Ак Барсу» золотой гол в финале. Казань уже готовилась праздновать чемпионство, весь город был уверен в победе своей команды.

— Накануне седьмого матча?

— Да. Вдруг все заканчивается сумасшедшим голом Марека при счете 2:2. Убегает, бросает с острого угла — Норонен между ног пропускает. «Магнитка» выигрывает! Третьяк с Арутюняном идут по красной дорожке награждать — а с трибун летит стеклянная посуда. Словно бомбы — бутылки падают, разбиваются, во все стороны осколки, Величкин с Канарейкиным пригибаются...

— Все было против «Магнитки», мы помним.

— В том-то и дело. Я ведь тогда в Казани жил с парнями в одной гостинице — они были понурые, дико уставшие. Кто-то из основных хоккеистов не мог играть — Атюшов, что ли... Мы встретились днем, я вообще не увидел в команде способность вытащить седьмой матч. Не было огня — и тут такое!

Шлеп-нога

— Сколько ж в вашей жизни разъездов. Так и рассудком можно повредиться.

— Я повредился спиной. Чуть до инвалидности не дошло.

— Шутите? Выглядите здоровяком.

— Я прошел девять кругов ада, ребята! Все из-за того, что не вылезал из-за руля и самолетов. До сих пор не верю, что это выдержал и снова здоров. Рассказать?

— Еще бы.

— Май 2007-го. У меня была собака — русская борзая. Подхожу к машине, готовлю подстилку для своего Айвенго. Наклоняюсь — а разогнуться не могу. Все!

— Что?

— Резкая боль в пояснице. Едва дотянулся до телефона, набрал другу. Кое-как до дома меня донесли, уложили. Машину отогнали. Очень быстро я понял, что это не шутки, само не пройдет. Вызвали врача, сделал новокаиновую блокаду. А боль не утихает. Через неделю повезли к Дикулю.

— Сам Дикуль принимал?

— Нет, но клиника его. Там взглянули: «Вы не наш пациент. Мы восстанавливаем после операций, аварий. У вас другой случай». Девять месяцев я мучался — все хуже, хуже, хуже...

— Оказалось, не просто радикулит?

— Четыре грыжи межпозвоночных дисков! Одна из которых сдавила нерв. Я уже ногу не чувствовал. Через два месяца был такой... Шлеп-нога. Согнулся, ходил с палочкой. Кое-как ездил на машине.

— Работали?

— Да. Это был переходный сезон-2007/08. Как раз создавалась КХЛ. Я отвечал за проведение чемпионата России. Надо было довести до конца. Не представляю, как вытерпел. Сейчас могу сказать, что главное в такой ситуации.

— Что же?

— Чтобы поставили правильный диагноз. Вот мне девять месяцев вешали лапшу. Никогда не забуду глаза моего друга Александра Полякова. Много лет мы в одной бригаде судили. Потом продолжали общаться семьями. Саша заехал в Жуковский, увидел меня, и в глазах появились слезы. Выдавил: «Козлов, ты с ума сошел? Надо выкарабкиваться!»

Выглядел я ужасно. Похудел на 25 килограммов, весь сгорбился. На стенку готов был лезть от боли, она не оставляла ни на секунду. Слова Полякова подхлестнули. Я перепробовал кучу докторов. Разные методики Бубновского, ходил по каким-то мануальщикам, летал в швейцарскую клинику... Бесполезно!

— С прохиндеями соприкоснулись?

— Ездил к чудо-специалисту, который позиционировал себя как врач мэра. В кабинете на Цветном бульваре всадил мне серебряные иголки — и оставил их на сутки. Лишь пластырем заклеил. Ну не шарлатан? А знаете, кто меня спас? Равиль Шавалеев!

— Бывший руководитель «Ак Барса»?

— Он самый. В Казани наладили отношения с немцами, клинику там строили. Я вернулся из Швейцарии, сделал МРТ — никаких улучшений. Думаю, это конец. Левую ногу придется потерять. Вопрос стоял именно так.

Немцы

— Ну и как Шавалеев спас?

— Когда стало совсем плохо, позвонил ему — и Равиль мне напихал: «Что раньше не рассказал?!» Напихать он большой мастер! Свел меня с доктором Ицбики из клиники под Дюссельдорфом. Решилось моментально! Я передал диск со снимками, наутро звонок: «Приезжайте, нам все ясно». Приковылял в консульство, за сутки сделали визу. Купил билет и на следующий день улетел. Сейчас невозможно представить, правда?

— Не то слово.

— В Германии встречает 600-й «Мерседес». За рулем холеная женщина в возрасте: «Я мадам Ицбики, супруга руководителя клиники». Привезли и разместили в такой больнице, что я оглядывался: «Куда попал?!» Обследовали с ног до головы.

Если у нас к пяти вечера остаются только дежурные врачи, то там к ночи ради меня собрали большой консилиум. Все расписали: «Грыжа ушла в канал, заблокировала нервные окончания. Завтра вами займемся! Не переживайте, до вас лежал Эдгар Запашный. Ему тигр плечо порвал. Прекрасно прооперировали».

— С вами тоже справились?

— От немецких хирургов и услышал, что они это все даже за операцию не считают. Усмехались: «Попал бы к нам сразу — давно бы бегал. У нас футболисты за неделю восстанавливаются!» Много было для меня открытий. Рассказывали: «В Германии мануалы отсутствуют, запрещены законом». Были в шоке от того, через каких шарлатанов я прошел.

— Мануальщики все усугубили?

— Да. А координаты этой клиники я до сих пор знакомым хоккеистам даю. Отправляю туда. У меня было ощущение, что попал на космический корабль. Подходит женщина, говорит: «Ну все, поехали» — и я пропадаю. Проваливаюсь в сон. Просыпаюсь, уверенный — еду в купе поезда, а рядом храпит мужик. Да как, сволочь, храпит! Думаю — может, дотянуться ногой, пнуть его? Кинуть подушкой?

— Ха-ха.

— Окончательно протер глаза и увидел: я в реанимации, там пять кроватей. На соседней действительно храпел толстый мужик. Храп вплелся в мои сны. Подходит доктор с каким-то пистолетом. Я говорю: «Контрольный в голову?» Немцу переводят — он бледнеет. Шуток вообще не понимают.

— Что за пистолет?

— Температуру им меряют. Проверили всё, спрашивают: «Как самочувствие?» — «Больному стало легче, он перестал дышать». Немец побледнел еще сильнее.

Заставили меня дойти до конца коридора — вижу, там какая-то свалка. А это люди символически выкидывают свои трости. Говорят: швыряй! А мне так жалко расставаться — моя-то модная, с особым наконечником...

— Но выбросили?

— А как же?

— Какими словами немцы провожали?

— Я их запомнил. «Для нас это не операция. Можем достать позвоночник, встряхнуть и обратно вставить». Неделю пробыл — а в это время хоккейный сезон идет. Февраль 2008-го. Вскоре я понял, что у немцев все выстроено на реабилитации. А какая реабилитация в России?

— Сразу за работу?

— Естественно. Мне-то расписали до мельчайших подробностей, как восстанавливаться. По дням, по минутам. Какие-то бассейны, растяжки... Уточнили: «Бассейн обязательно должен быть по температуре не со спортивной водой, а с лечебной!»

— Это как?

— 29-30 градусов. Всю Москву обыскал — ни одного такого! Нашел бассейн для беременных, где вода по колено. На этом «реабилитация» закончилась.

А уже стартует плей-офф. Я после девяти месяцев мучений. Мне бы плавно выйти из этого состояния — я же накинулся на работу. Чувствую-то себя нормально! Пока Кубок Гагарина не вручат чемпиону — не успокоюсь.

Вдруг опять ужасная боль в пояснице! Офис КХЛ был на Страстном, в здании «Газпромэкспорта». Меня оттуда под руки спускали до машины. Не понимал, что происходит!

— Снова в Германию?

— Сначала нашел прекрасную клинику на шоссе Энтузиастов. Там в свое время Юрия Никулина выхаживали. Смотрю — стоят стеклянные шкафы, в них маленькие баночки. В каждой удаленная грыжа. Память о пациентах. Говорят: «У вас рецидив. На том же месте вылезло».

— Грыжу вроде удалили?

— Это такая студенистая жидкость, покрытая оболочкой. Вот оболочка должна была зарубцеваться — но я ей не дал. Желая летать на самолетах и заканчивать соревнования. Мне бы, дурачку, себя пожалеть! Доктор говорит: «Можем направить в Боткинскую, но вообще-то у врачей правило — кто тебе делал, тот и должен исправлять...»

— Опять к немцам?

— Да. Звоню им — и слышу: «Сергей, не вопрос. Ждем. Перелет за ваш счет, остальное сделаем бесплатно». Осмотрели меня, покачали головами: «За всю историю клинки второй случай, когда прорвало в том же месте. Первым был о-о-очень толстый немец. Это что ж надо было с собой делать? Ладно, удалим ядро диска».

— Убрали кусок позвоночника?

— Сросшиеся четвертый и пятый пояснично-крестцовые позвонки. Там у меня подвижности нет. Но я почувствовал жизнь! Катаюсь на коньках, играю в хоккей, хожу ровно. Исключены только силовые упражнения.

— Цена операции — десять тысяч евро?

— Около того.

— Первую оплачивали сами?

— А кто же?

Мулечка

— Теперь вы вновь за рулем днем и ночью?

— Почти нет. До несчастья со спиной наматывал в год по 30 тысяч километров. Из Жуковского до работы добирался три часа. Мог спонтанно сорваться в Нижний Новгород. Или в Ярославль.

Мне потом доктора объяснили: беда со здоровьем потому и случилась. Во-первых, резко бросил физическую активность после судейства. Во-вторых, каждый день минимум пять часов за рулем. Ужаснулись: «Это немыслимо!» Сейчас раз в три недели выезжаю — чтобы аккумулятор не сел. Над моей машиной все ржут в КХЛ.

— Это что за прибор у вас?

— BMW X5. 22 года, внутри потерта до дыр. Уникальный экземпляр — трехлитровый движок и механическая коробка. Очень простой, надежный автомобиль. У меня на него очередь стоит, если надумаю продавать! Люди, которые по-настоящему знают толк в машинах, смотрят и облизываются: «Я бы на нее такие диски поставил...»

— Какой же пробег у вашей BMW?

— Невозможно определить.

— ???

— На панели все пиксели выгорели. Болезнь этих машин. Даже скорость определяю на глазок.

— Есть в Москве еще одна уникальная BMW X5. Принадлежавшая когда-то Сергею Гимаеву.

— О, машина Наильича — особый разговор! Мужик классный, подвозил на ней время от времени. А сейчас на этой BMW сын Серега ездит. Такой выхлоп установил — слышно издалека. У старшего Гимаева, кажется, такого не было.

— Нас когда-то поразил автомобилем вернувшийся из Америки Валерий Каменский. Привез «Бентли».

— Валера?! Никогда его на «Бентли» не видел! Теперь на служебной машине передвигается. Из хоккеистов «Бентли» был разве что у Телегина. А-а, еще у Радулова, с номером 047. Есть один человек, который способен часами говорить про автомобили. Сейчас сдам его.

— Сделайте любезность.

— Вы рты откроете и будете слушать: «У такого «Мерседеса» в максимальной комплектации есть 50 мулечек, но вот у этого экземпляра двух не хватает...»

— Мы уже заворожены. Кто?

— Вайсфельд!

— Вот бы не подумали.

— Да вы что! Он человек крайне педантичный и любитель этих самых, как сам называет, «мулечек». Создали новый гаджет? У Вайсфельда появляется тут же! Кто-то приобретает подобные штуковины, чтобы козырнуть — «ни у кого нет, а у меня есть!» Но у Леонида иначе. Просто желает себя побаловать.

— На чем же ездит?

— На «Лисяне». Увидел меня: «Сейчас тебе такое покажу, обалдеешь!» Я заслушался! Искренне поражался: «Это мулечка так мулечка».

— В самом деле, хорошие новости?

— Едем — Леонид произносит: «Хочу курить!» Хотя он не курит. Что делает «Лисян»? Сам раскладывает крышу. Вайсфельд сердито: «Передумал, холодно!» Люк закрывается. Говорит: «Найди такую-то программу». Включается телевизор — и та самая программа. Вплоть до того, что можно поставить автопилот, самому перебраться на заднее сиденье. На этой машине двадцать камер. Или сидит на хоккее, вдруг смска от «Лисяна»: «Спустило правое колесо». Представляете?!

— В вашей жизни «китайцы» были?

— Нет. У меня было другое. В 1995-м за «Жигулями» поехал в Словакию.

— Ничего себе. Почему не в Тольятти?

— Вот так была выстроена экономика, что выгоднее отправиться в Братиславу и купить там. Ладно мне — но даже тренерам «Лады», только-только ставшим чемпионами страны!

— Цыгурову?

— Поехали я, Михалев с Тычкиным, ассистенты Цыгурова и его сын Дима. До этого они укатили на чемпионат мира в Швецию — а мне наказали: «Серега, купи на всех билеты в Прагу. Вернемся — сразу летим туда за машинами». А я на самолет билеты не достал, двинули поездом. На меня Михалев всю дорогу шипел: «Не смог...» — «Да брось, Михалыч, нормально едем!» В Праге пересели на другой поезд, до Братиславы. Где обнаружили гигантскую стоянку, тысячи «Жигулей»!

— Чудеса.

— Выбрали, расплатились — и погнали обратно в Россию. Денег я занял, хватило на красную «девятку». Это первый мой автомобиль. А хоккейные люди побогаче — брали 99-е.

— Долгая жизнь была у той «девятки» из Братиславы?

— Ни с одной машиной не было столько приключений. Ремонтировал все! Я даже удивляться перестал. Отваливается кресло — подкладываю под него канистру. Открываю дверь багажника — повисает у меня на руке. Потом ломается рычаг переключения скоростей. Дальше сажаю Полякова, он захлопывает дверь — и она остается у него в ладони. Так и держал на ходу. А на багажник мне в ближайшей мастерской наварили огромную петлю. Амбарный замок можно было вешать.

«Современник»

— К разговору о Михалеве. Ехать с ним в купе — затея рискованная. Одного из нас накачал до полусмерти.

— На эту тему у меня другая история. Михалыч напоил часть труппы театра «Современник» в 1993-м. Наши выиграли чемпионат мира в Мюнхене. Летели из Франкфурта на Ил-62. Часа два он не взлетал — а из салона никого не выпускали. Рядом сидели хоккейные специалисты и актеры, которые возвращались с гастролей.

— У Михалева с собой было?

— Разумеется. Купил в дьюти-фри водку «Смирнофф». Ну и началось братание. За эти два часа выпили всё! Тогда поднялся генменеджер «Ак Барса» Виктор Левицкий. Классный мужик, импозантный, здорово поет. Как дал серенаду из «Летучей мыши»! Администратор «Лады» Виктор Минаев, бывший гимнаст, тоже удивил артистов. В узеньком проходе оперся на перила — и стойку на руках!

— Какой радостный полет.

— Это точно. Недовольна была только супруга Антона Табакова. Все бранилась на него: «Как же ты потерял мою коробку со шляпой? Где оставил?! Вспоминай!» Прилетели в Москву — встречающие за шиворот оттаскивали артистов от хоккейных людей. Расставаться не хотелось, уже все словно родные. Кто ближе сидел — тот и брат.

— С вами кто сидел рядом?

— Людмила Иванова. Еще Авангард Леонтьев и Алексей Кутузов. Я Кутузову с Валерием Хлевинским потом билеты на «Динамо» доставал.

— А они вам?

— В «Современник» приглашали. Был на спектакле «Кот домашний средней пушистости». В антракте меня шепотом позвали за кулисы: «Иди, иди сюда...»

— Так.

— Провели в гримерку, разлили с Кутузовым прямо там. Закусили яблочком. Еще кто-то был. Для меня вторая часть спектакля потеряла смысл. Ускользала нить. А артисты играли с такой отдачей, не запинаясь! Святые люди, думаю. Вот как они работают? Это у них так принято — или только для меня накрыли?

Тарасов

— Какой у вас хоккейный сезон?

— 33-й!

— Мы поражены.

— Я сам поражаюсь. Неужели эти фантастические знакомства, события — все случилось в моей жизни?

— У хоккейных людей иногда прощупываются невероятные сюжеты в биографии. Например, Александр Медведев вдруг начал рассказывать нам, как дружил с Тарковским. Вместе красили какой-то забор.

— Александр Иванович — очень интересный, непосредственный и раскрепощенный человек. Пафоса ноль. Помню, в Петербурге было награждение команды. Пел Шнур. Все стояли немножко скованные. Медведев — наоборот, подпевал и пританцовывал.

— С Анатолием Тарасовым где вас судьба свела?

— В армии. Благодаря ему меня уволили из Вооруженных сил на второй день после выхода приказа. Это что-то немыслимое. Обычно ждут минимум месяц.

— Анатолий Владимирович посодействовал?

— Да. Рассказал ему, что из ГЦОЛИФКа меня забрали, когда сняли бронь, а хочется поскорее вернуться и продолжить учебу. Он сразу: «Ну-ка, данные свои напиши». Так и помог.

Дослуживал я в Твери. Тарасов привез туда на мастер-класс легенд. Эти уже закончившие с хоккеем люди слушали его беспрекословно! Он им: «Прыжочек через ворота». Лутченко, Цыганков, Волчков начинают кувыркаться на льду. Голос Тарасова: «Бей канадца!» С разбегу врезаются в борт. Мы стоим с открытыми ртами.

— Вас-то как Тарасов разглядел?

— Он приехал на 24-й «Волге». Огромная бежевая машина, по комплекции ему подходила. Да и то усаживался с трудом, вел ее вполоборота.

— Яркая подробность.

— Тарасов был грузноват, к тому же нога болела. Ходил с палочкой. Его машину загнали на ремонт в автомастерскую. Работяги ковырялись в моторе, а я был у них на подхвате. В какой-то момент попросили развернуть «Волгу» на крошечном пятачке. Еще и на возвышении. Вот сейчас меня посади за руль — я так не заеду! А тогда ж дернул черт!

— Вырулили?

— Каким-то чудом. Сантиметр в сторону — и «Волга» сорвалась бы. У меня состояние аффекта. Там, в автомастерской, и подошел к Тарасову, объяснил, кто я и откуда. Он забрал машину, говорит: «Садись».

— Куда поехали?

— В местный хоккейный дворец. По дороге Анатолий Владимирович наставлял меня фразами, которые еще не разошлись по книжкам и газетам. Тогда впервые услышал: «Молодой человек, любите хоккей в себе, а не себя в хоккее!»

Мы с Тарасовым как-то в бане вместе оказались — но я быстро выскочил. Не переношу адские температуры.

— Тарасов и баня — великая тема.

— Я только одного такого же парильщика знал. Саша Беляев из «Локомотива». У меня спина побаливала — он затащил в парилку и так отлупил веником, что я выскочил оттуда с воплем: «Больше никогда в жизни к вам не приеду!» Не люблю баню. Но Тарасов в этом плане просто зверь.

— Тоже в Твери ходили?

— Нет. У нас в институте, на кафедре. Тогда же и с Александром Якушевым познакомился. Он был моим кумиром детства. Статный, напористый. Ух, какие виражи закладывал! Его фирменный прием, когда на скорости одной рукой держал клюшку и корпусом отгораживался от соперника, укрывая шайбу, приводил в полный восторг. Вспоминаю забавный эпизод...

— Какой же?

— В конце 80-х приехали в Москву американцы из студенческой лиги. Нам предложили с этой командой сыграть. Вышли на лед и несколько ветеранов, в том числе Якушев. Я в защите. Когда получал шайбу у своих ворот, постоянно пытался отдать пас по диагонали.

— С переменным успехом?

— Мягко говоря. В какой-то момент Александр Сергеевич не выдержал: «Молодой человек, ну куда ты пуляешь? Обрати внимание, на твоем краю играет классный нападающий. Он может и принять, и отдать, и обвести, и по воротам бросить. Почему его игнорируешь?» А у меня оцепенение, непонимающе хлопал глазами. Лишь через пару минут сообразил, что Якушев себя имел в виду, ха-ха.

— ГЦОЛИФК той поры — масса любопытных знакомств.

— Хмылев со мной учился, Болдин, Пряхин, Малахов, Чижмин, Саломатин...

— Тот самый спартаковец Саломатин, который в Швеции работал грузчиком, вернулся в Россию и умер в 51 год?

— Да. С Лешей мы хорошо общались. А вот закончил он скверно.

— Говорят, здорово запил в Швеции.

— Я его видел уже в Москве. Тяжелая картина. Для меня он был образцом стати, мужской элегантности! Казалось, самый красивый и интеллигентный хоккеист лиги. Всегда аккуратный, подтянутый.

Годы спустя узнаю, что у него умирает брат. Вскоре самого Алексея встречаю в Сокольниках. На меня это произвело жуткое впечатление. Просто мир перевернулся. Хотелось сказать: «Ущипните меня, такого не может быть».

Тихонов

— Вы не только с Тарасовым пересекались. Еще и с Тихоновым.

— С Виктором Васильевичем связано несколько памятных встреч. Как-то заглянул к нам в офис на Лужнецкую. Оттуда на троллейбусе отправились в сторону «Фрунзенской»...

— Мы не ослышались? На троллейбусе?!

— Да. Машину он не водил. Пользовался служебной, но с ней в тот день возникли проблемы. Для Тихонова это был сложный период. ЦСКА раскололся на две команды. Хоккеисты, оставшиеся с Виктором Васильевичем, проводили тренировки по ОФП в зале у метро «Фрунзенская». Вот туда мы и поехали.

Сидели сзади, разговаривали. Народу было немного. Какой-то мужчина узнал Тихонова, подошел, попросил автограф. Ну и у меня заодно. Наверное, принял за хоккеиста — раз с таким человеком еду. Мне неудобно, начинаю отнекиваться. Тут Виктор Васильевич строгим голосом: «Сергей, нельзя отказывать! Ты отталкиваешь людей от хоккея». В другой раз со смехом вспоминал, как на скамейке своих игроков перепутал.

— Надо же.

— 1992 или 1993 год. Из ЦСКА все опытные ребята укатили в НХЛ, остались одни масочники. Если сейчас на лавке тренеры располагаются за командой, то Тихонов перед игроками стоял. И вот армейцы пропускают, возвращаются на скамейку. Виктор Васильевич начинает распекать парня в маске: «Ты что делаешь? Куда пас отдаешь?» В ответ: «Да это не я. Меня вообще на площадке не было».

— Что Тихонов?

— Чертыхнулся: «Елки-палки, ну как с такой командой работать? Они же все одинаковые! На секунду отвлекся и теперь не знаю, к кому подходить».

— Смешно.

— Еще смешнее было годы спустя, когда мы столкнулись на выходе из армейского дворца. Уже старенький Виктор Васильевич пожал мне руку и с чувством произнес: «Спасибо за биатлон!» Я опешил. Потом дошло, что принял меня за Губерниева.

— Вы же на десять лет старше Дмитрия.

— Ну некоторое сходство можно найти. Рост, прическа. Тогда еще без намека на седину...

Дурдом

— Как-то с Всеволодом Кукушкиным, знаменитым хоккейным журналистом, разговорились о приметах. Внезапно прозвучало: «Один тренер перед игрой заходил в туалет и на руки себе писал». Мы уточнили: «Уральская школа?» — «Московская. Никто не решался спросить, зачем он это делает. А теперь и не выяснить, умер». Догадываетесь, о ком речь?

— Понятия не имею. Никогда о такой причуде не слышал.

— Вас в хоккейном мире кто приметами поражал?

— Хм. Разве что Ягр. Не знаю, как было в НХЛ, а в «Авангарде» часа за два до начала матча, еще в полутемном, холодном дворце Яромир выходил в шлепанцах из раздевалки, усаживался на скамейку запасных, доставал маленькую книжечку и читал.

— Библия?

— Скорее всего. Либо молитвослов.

— У вас в судейские времена приметы были?

— Нет. В отличие от Вайсфельда и Полякова я иначе к судейству относился. Если они ставили перед собой серьезные цели, стремились попасть на международные турниры, то я иллюзий не питал. Воспринимал эту работу как возможность видеть хоккей изнутри. Благодаря тесному контакту с игроками, тренерами, функционерами столько полезного почерпнул! Мы же были как одна семья. В те годы судьи летали с командами, часто жили с ними на базах.

— Ну и ну.

— Чему удивляетесь? Возьмем Казань. Это сегодня она конфеткой стала. А в 90-е там было страшно на улицу выйти. Разгул криминала. Плюс в каких-то городах после игры даже нормально поесть было негде. Вот многие клубы и увозили арбитров на базу. О, историю вспомнил!

— Про Казань?

— Про Челябинск. Зимой приехали судить две игры «Мечела». Вайсфельда поселили отдельно, а меня, как обычно, с Поляковым. Простенькая гостиница, двухместный номер. Открываем холодильник, лежит сухпаек: сыр, колбаса, хлеб. И пять бутылок водки.

— Это уровень.

— Мы посмеялись. На следующий день отработали матч, возвращаемся в номер — в холодильнике еще пять пузырей. Назавтра вторая игра — и картина повторяется.

— Бутылок уже 15?

— Да! Мы с Сашей переглядываемся — ну куда? Может, до нас в Челябинске кто-то из судей не просыхал, и заботливые люди из «Мечела» решили, что мы тоже будем гульбанить с утра до вечера?

— Не притронулись?

— Ни к одной! Главное, в день отъезда за нами из клуба должны были прислать микроавтобус, отвезти в аэропорт. Вытащили на улицу свои баулы с формой, полчаса на морозе простояли — так никто и не приехал. Пришлось такси ловить, чтобы на рейс не опоздать. Думаем — ну что за народ? Проводить не могут, зато водки — полный холодильник!

— В 90-е хоккейный арбитр допился до белой горячки, загремел в дурдом. Кто это был?

— Фамилию не назову. Но судья известный. Международной категории.

— Жив?

— Да вроде бы.

— Вайсфельд в красках описывал нам, как забирал этого судью из дурдома.

— А кому его передал, рассказал?

— Нет. Кому же?

— Мне!

— История настолько фантастическая, что не грех повторить. Цитируем Леонида Владленовича: «На сборах в Испании мужик неделю из номера не выходил, квасил. Вернувшись в Москву, исчез. А всплыл в сумасшедшем доме. Потом рассказывал мне: «Поругался с женой, зарезал ее. Омоновцы приехали меня брать, я убил двоих, выпрыгнул в окно...» Мы охнули — а Вайсфельд продолжил как ни в чем не бывало: «Не волнуйтесь, это галлюцинации, еще в Испании у него начались. В Москву прилетел, закопал документы где-то в лесу, сумку выкинул. Сам — в бега от мифических омоновцев. Когда утомился, пришел в милицию: «Сдаюсь. Мне же пятнашка грозит?» Его приняли — и в дурдом».

— Так и было. А наша встреча с Вайсфельдом на Лужнецкой напоминала классическое шпионское кино. Но если там агентов меняют на мосту, то здесь все происходило рядом с Олимпийским комитетом. Леня вечером на своей машине подъехал туда с этим бедолагой. Мы пересадили его в мой автомобиль, я сел за руль и погнал в сторону Внуково. По дороге несколько раз останавливались.

— Горемыку тошнило?

— Нет. Ходил-бродил по лесу вдоль трассы, искал, где документы спрятал. Так и не нашел. К счастью, российского паспорта среди них не было. Мне передали его, поэтому удалось купить билет на самолет и отправить человека домой.

Вайсфельд

— В бригаде Вайсфельда вы отработали кучу матчей. Смешное было?

— Ой, такие истории могу рассказывать до утра. Судим в Ярославле. Вайсфельд — главный, мы с Поляковым линейные. Счет ничейный, в концовке хозяева в невероятной суматохе забрасывают победную шайбу. Трибуны ликуют. К Леониду подъезжает Поляков, дергает за рукав: «Ты что, собираешься засчитать?» — «Конечно». — «Ардашев ногой забил». — «Да ладно!»

— Восхитительный диалог.

— Дальше еще интереснее. Вайсфельд гол отменяет. А после матча Игорь Алексеев, генеральный менеджер ярославцев, нам говорит: «Эх вы, такой праздник людям испортили!» — «Почему?» — «Гол не засчитали». — «Ардашев же признал, что шайба в конек попала». — «Это понятно. Но праздник-то вы испортили».

— Железная логика.

— Когда в Казани жили на базе «Ак Барса», увидели с Поляковым в коридоре старые лыжные ботинки. Засунули Вайсфельду в баул с формой. Вместо коньков. Договорились — что бы ни случилось, сидим спокойно, не колемся до последнего.

— В день игры?

— Ага. И вот в судейской Леня засовывает руку в баул, нащупывает башмак. Меняется в лице, вытаскивает брезгливо за краешек: «Что это?!» Мы с Сашей пытаемся сдержать смех — и не можем. Ржем как сумасшедшие.

— А Вайсфельд?

— Хмуро: «Гады, отдайте коньки!» В другой раз зашли в купе два милиционера. Покосились на нас с Поляковым, ничего не сказали. А Вайсфельда попросили предъявить документы.

Сержант долго всматривался то в Леонида, то в его паспорт. Когда вернул, Леня поинтересовался: «А что случилось? Почему вы у них не проверили, только у меня?» Ответ сразил наповал: «Потому что вы — лицо кавказской национальности».

— Леонид Владленович Вайсфельд?!

— Да! Как мы хохотали...

— Правда, что при советской власти классные свистки были редкостью?

— Конечно. Фирменные днем с огнем не найдешь, да и цены кусались. Выручали народные умельцы. Кто-то из эбонита делал, кто-то из металла. Последние свистели громче, чем те, что продавались в магазине. Плюс внутри вместо шарика турбинка.

— Это важно?

— Такому свистку никакой холод не страшен. У заводских же на морозе шарик примерзал. А главный минус металлического — острые края. Чтобы не поранить палец, его обматывали пластырем. Ну и нагубник обязательно.

— Зачем?

— Если кто-то из игроков заденет клюшкой, можно прикусить свисток, расколотить передние зубы. Бывали и такие случаи.

— На льду хоть один мордобой запомнился вам как особенный?

— Тоже история. «Локомотив» принимал «Ладу». Нестеров с кем-то зацепился, массовая драка. Мы с Поляковым кинулись разнимать и оказались в куче-мале. Из которой я никак не мог руку выдернуть. Кто-то удерживал. А я тянул, тянул... В конце концов всех разняли, утихомирили.

Время спустя день рождения Вайсфельда. Сидим у него в гостях, говорит: «А теперь вам мулечку покажу». Включает видеозапись матча «Локомотив» — «Лада». Та самая заваруха. Смотрим — я с Нестеровым, вдруг из кучи появляется полосатая рука, хватает меня за майку. Поляков! Как выяснилось, он-то меня и держал.

Бардин

— С тренерами у вас конфликты были?

— С Тихоновым однажды прямо во время матча разругался. Что-то ему не понравилось в моих действиях. Напихал. Я огрызнулся: «Да идите вы!» А когда игра закончилась, мне так стыдно стало! Подумал: кто я — и кто Тихонов? Какое имею право грубить уважаемому человеку? С того момента в спорных ситуациях — хоть с тренерами, хоть с руководителями клубов — старался держать себя в руках. Даже если слышал что-то обидное.

— Например?

— Ну с Цыгуровым всегда было непросто. Резкий, вспыльчивый, высокомерный. Любимое выражение в адрес судей: «Продались за кусок колбасы!» А Белоусов вообще мог демонстративно пройти мимо, не поздороваться. Тоже взрывной. Правда, отходчивый.

— А Величкин?

— У-у-у... Геннадий Иванович — это буря эмоций. Никогда не забуду, как он в Магнитогорске после матча по дворцу рыскал, искал арбитра, который за воротами зажег красный свет. Хотел ему голову оторвать. Так мы коллегу в судейской спрятали.

— Где? Под лавкой?

— В душевой. Или идет Поляков на коньках по резиновой дорожке, а Геннадий Иванович, недовольный судейством, наклоняется, из-под ног ее вырывает... С него же началась и легендарная «сигарная» война с Толей Бардиным в финале 2004-го.

— Как это смотрелось со стороны?

— Нервяк был жуткий. Особенно перед пятым, решающим, матчем в Магнитогорске, куда Бардин приехал с охранниками. Человек шесть, с оружием, никого никуда не пускали. Даже бабушкам на скамейке «Авангарда» не позволяли плевки смыть. Казалось, еще чуть-чуть и между клубами вспыхнет реальная война. Они ведь без конца друг друга провоцировали. Интервью, мультики...

— Что за мультики?

— Это финальная серия 2001-го. «Авангард» накануне первого домашнего матча выпустил ролик — как ястреб лисенка заклевал. «Металлург» ответил своим роликом, который показали уже на арене в Магнитогорске. Ястреб подлетел к лисенку, а тот как двинул лапой — от птицы одни перья остались.

— Какой креатив.

— Обслуживали серию Вайсфельд и Бутурлин, судили через игру. «Магнитка» дома повела 2:0, затем два матча в Омске. Оба «Авангард» выиграл, но работой Лени там почему-то были недовольны. Дошло до того, что местные болельщики начали собирать подписи за его отстранение. А дальше отличился Толя.

— Каким образом?

— Да он постоянно что-то придумывал. Тогда по ходу четвертого матча приказал диктору на арене объявить, что в Москве приняли решение об отстранении Вайсфельда, и оставшиеся игры тот судить не будет. Это было вранье. Никто его не отстранял.

— На что же рассчитывал Бардин?

— Любым способом пытался выбить Леню из колеи. Раньше на хоккее каких только объявлений не было. В некоторых городах, если на табло долго горели нули, диктор сообщал, что автор первой заброшенной шайбы в ворота гостей получит от спонсоров пять тысяч долларов. Или десять.

— Прекрасный стимул.

— Возможно. Но потом мы внесли в регламент пункт, запрещающий подобные объявления. Кстати, слово «регламент» в нашем хоккее ввел я. До 1992 года формулировали иначе — «Положение о проведении соревнований». Книжечка была тоненькая-тоненькая. Как школьная тетрадь. А сегодня это уже «кирпич», сопоставимый с объемом «Войны и мира».

— Что еще Бардин придумывал?

— С видеодвойкой мутил. По регламенту она должна была находиться на судейском столике во время матча. Если возникал спорный эпизод, клубный оператор с верхотуры бежал к площадке с кассетой, вставлял и показывал арбитру. Конечно, сейчас все это звучит забавно, а в середине 90-х считалось самой передовой технологией.

— Так что делал Анатолий Федорович?

— На матчах «Авангарда» вместо «двойки» использовал телевизор и видеомагнитофон. Несовместимые друг с другом. По отдельности работают, но оператор прибегает, вставляет кассету — а картинки нет.

— Ну и в чем смысл?

— В таком случае оператор «Авангарда» предоставляет арбитру свою камеру. Что там — никто не видит. Судья прильнул к глазку, а в этот момент оператор на ухо ему нашептывает, трактует эпизод. Навязывает выгодное для клуба мнение.

— Бардин рассказывал нам, что в судейские времена успешно занимался бизнесом, продавал нефтепродукты и ездил на «Мерседесе» — когда для хоккеистов пределом мечтаний еще была «девятка». Проиллюстрировал историей: «В Усть-Каменогорске «Торпедо» принимало «Крылья Советов». Перед выходом на лед услышал, как мальчонка из «Крылышек» обращается к кому-то из партнеров: «Ну, понятно, судью купили». Я разозлился. Отодвинул ворот рубахи, показал ему золотую цепь с палец толщиной. И добавил: «У меня в Омске машина, которая стоит больше, чем вся ваша команда».

— Видел я эту цепь — действительно толстенная. Еще и кулон огромный, с гравировкой ИИХФ... А эпизод в Усть-Каменогорске мне другой случай напомнил.

— Какой?

— Приблизительно в тот же период кто-то из хоккейного мира Бардину недоплатил. Он спокойно поинтересовался: «Почему?» Человек отреагировал странно. Выставил Толю крохобором. Мол, копейки тут собираете. Бардин усмехнулся: «Это вы на трамвае ездите, а я — на «Мерседесе».

В последние годы у него был «Гелендваген». Эксклюзивная модель, заказал у Макса Сушинского. Дорогущая комплектация, салон, обшитый кожей то ли крокодила, то ли кенгуру, на подголовниках выбиты три буквы — БАФ. Бардин Анатолий Федорович.

Назаров

— Давайте вспомним еще один громкий скандал с участием «Авангарда». 2005-й, третий матч полуфинала, гол-фантом динамовца Мирнова при счете 0:0.

— Начнем с того, что сегодня каждый уголок площадки можно рассмотреть под микроскопом с любого ракурса. 20 лет назад это было нереально. Я, комиссар матча, в СКК имени Блинова сидел в ложе за телевизионными камерами, недалеко от ворот «Авангарда». С той точки гол Мирнова показался чистым. Не только мне — всем, кто находился рядом. Полное впечатление, что шайба за штангу зашла и вылетела в поле.

— Но Рафаэль Кадыров, главный судья, кинулся изучать видеозапись. Матч прервали на восемь минут.

— После долгих раздумий Кадыров засчитал гол. Который стал ключевым и в матче, и в победной для «Динамо» серии. А президентом «Авангарда» был уже не Бардин — Константин Потапов. Едва прозвучала финальная сирена, предложил мне выйти на лед, проверить эти ворота.

— Согласились?

— Разумеется. Отправились впятером — Потапов, Ягр, Кадыров, инспектор матча Виктор Якушев и я. Потрогали сетку. Убедились, что не натянута.

— Почему?

— Тогда в лиге это было в порядке вещей. Отсюда вывод: даже при убойном броске шайба не вылетит из ворот, а упадет где-то за линией. Натяжения-то нет — сетка просто погасит скорость. Получается, шайба отскочила от штанги. В то же время характерного звука — «дзинь!» — не было. На видео ничего не разобрать, снимали откуда-то сверху, одной камерой...

— Что же подсказывает судейская интуиция — был гол или нет?

— Честно? Фифти-фифти. Повторяю, с того места, где я сидел, картина однозначная — гол! А смотришь запись — и возникают сомнения. Ненатянутая сетка их только усиливает.

— А дальше — звонкий конфликт с Андреем Назаровым, обернувшийся для игрока годичной дисквалификацией.

— Все произошло в подтрибунном кафе, где после матча обычно ужинали арбитры. Пока мы были в судейской, я дважды спрашивал сотрудника клуба: «Хоккеисты и тренеры уехали? Точно?!» — «Да-да, идите». Возможно, случилась накладка. Но не исключаю, человек осмысленно решил столкнуть нас с командой.

— Так что стряслось?

— Сначала в кафе зашли Кадыров и ассистенты. Мы с Витей Якушевым чуть поотстали. Вдруг слышим — крики, мат-перемат. Открываем дверь — стоят судьи в растерянности. Напротив за столиками два десятка игроков «Авангарда». Смотрят исподлобья. И тишина. У меня первая мысль: «Вот попали!»

— До рукоприкладства ведь не дошло?

— Слава богу! Но в выражениях хоккеисты не стеснялись, особенно Назаров и Сушинский. Угрожали. У Андрея вообще был взгляд, полный ненависти. Казалось, еще секунда — и бросится с кулаками.

— Судьи струхнули?

— Да. Я быстро сориентировался, шепнул им и инспектору: «Пулей в судейскую. Забирайте вещи — и в гостиницу». Потом повернулся к хоккеистам. Вежливо попросил Назарова и Сушинского держать себя в руках: «Вы отдаете себе отчет в своих действиях? Вы же сейчас угрожаете судьям физической расправой. Раз клуб не может обеспечить им безопасность, я вынужден обратиться в милицию. Вызываем наряд!»

— Чем кончилось?

— Белоусова, главного тренера, там не было. Кто-то из его помощников, оценив ситуацию, скомандовал игрокам: «Едем на базу». Через несколько минут кафе опустело.

— А вы?

— Тут ко мне подошли три человека из системы клуба. Долго уговаривали спустить дело на тормозах, предлагали мировую выпить. От угощения я отказался, ответил: «Ладно, господа, обойдемся без милиции. Но об инциденте доложу руководству лиги. Иначе перестану себя уважать».

Убийство

— Еще одна тема, мимо которой не пройти, — убийство Валентина Сыча. Вы с ним часто общались?

— Нет. Он же ФХР возглавлял, а я работал в РХЛ, у меня были свои руководители. Но о Сыче в хоккейном мире слышал только хорошее. Я всегда уважал людей, которые не боятся брать ответственность на себя. Называю их добрыми великанами.

— Изумительное определение.

— Валентин Лукич был как раз таким. Глыба! Смелый, решительный. Ни под чью дудку не плясал, делал то, что считал нужным. А если обидел кого-то сгоряча — извинялся. Не зазорно. К сожалению, сегодня время добрых великанов прошло. Да и руководителей масштаба Сыча не просматривается.

— Машину, в которой его расстреляли из автомата, после ремонта вернули на баланс ФХР. Неужели кто-то из сотрудников федерации рискнул сесть за руль?

— Вряд ли. Машина-то хорошая — «Вольво-850», белая. Ее восстановили и сразу попытались продать. Дальнейшую судьбу не знаю. Диму Алексеева, водителя Сыча, давно не видел. Повезло ему, конечно. Спасся чудом. Только палец на руке перебило пулей.

— По версии следствия, заказчик убийства — хоккейный арбитр Александр Артемьев. Что за персонаж?

— Близко мы никогда не общались, все на уровне: «Привет» — «Привет». Познакомились в начале 90-х на детском турнире в Пензе, куда пригласили арбитров из разных городов. Артемьев — главный, я — линейный. Но в официальных матчах в одной бригаде не судили.

В 1992-м на смену чемпионату СССР пришла МХЛ, и арбитры решили отделиться, создать свою ассоциацию. Организатором и идейным вдохновителем этого процесса был Артемьев. А когда после отставки Владимира Петрова в федерации начались разброд и шатания, метил еще выше, в руководство ФХР.

— Кажется, у Артемьева бизнес был?

— Да, автобаза в районе Жулебино. И там, и в РКС — Российской коллегии судей, где занял пост председателя, работал в связке с женой-бухгалтером. Доходило до смешного. Артемьев приезжал с ней в Кузьминки, арбитры садились к ним в машину и отчитывались за командировки, получали суточные, подписывали разные документы.

— Дочь Сыча сомневается, что Артемьев мог заказать ее отца. Ваше мнение?

— Александр — вожак по натуре. Властный, жесткий, требовательный. Очень амбициозный, нахрапистый. Да другой бы отделение судей от федерации и не продавил... А что на самом деле случилось, причастен он к убийству или нет, я не знаю.

— Вас вызывали в суд в качестве свидетеля?

— Как и многих сотрудников ФХР, РХЛ, РКС. Но сначала в десять утра явился на допрос к следователю. Позавтракать не успел. Думал, быстренько отстреляюсь — а меня до восьми вечера промурыжили!

— Почему?

— А я расскажу, как это было. Сидит следователь за компьютером. Что-то долго печатает. Периодически поднимает на меня глаза, о чем-то спрашивает. Киваю: «Да». И он продолжает молотить по клавишам. Минут через 15 очередной вопрос, отвечаю: «Нет» — и снова тук-тук-тук. Вот так целый день!

— Ох, морока.

— Наконец протягивает кипу листов: «Ознакомьтесь со своими показаниями». Я уже ни черта не соображаю, в голове одна мысль: «Сбежать бы отсюда поскорее!» Скрывать-то мне нечего — но все равно неприятные ощущения. А на судебном заседании я гособвинителю даже замечание сделал. Когда он заговорил таким тоном, будто поймал меня на вранье.

— Вашему самообладанию можно позавидовать.

— Спрашивает: «Как познакомились с обвиняемым?» Пожимаю плечами: «Да мы работаем вместе. Он хоккейный судья, я тоже...» Неожиданно слышу: «Неправда! В ваших показаниях написано, что знакомство состоялось на соревнованиях в Пензе». Тут меня переклинило.

— Это как?

— Повысил голос: «В чем неправда-то? Если бы вы спросили, где и при каких обстоятельствах познакомились, я бы вам повторил то, что рассказал следователю». Ну а когда дали слово Артемьеву, он был краток: «Что вы к человеку прицепились? Козлов к этому делу вообще не имеет отношения».

— Видели Артемьева после тюрьмы?

— Нет.

— Его приговорили к 15 годам. Сколько отсидел?

— Меньше. Сначала это кому-то не понравилось, и Александра отправили обратно за решетку. Потом все-таки освободили. Но уже были проблемы со здоровьем, очень плохо выглядел. Вскоре умер.

Анисин

— Вы один из главных организаторов Матча звезд. Ярче пения Анисина придумок не было. Чья идея?

— Я Мишу спровоцировал! Так бы он на публике не запел. А вышло вон как грандиозно. Матч звезд тогда проходил в Риге, кое-что в трансляцию не попало.

— Вы о чем?

— Команда Ржиги проигрывает в конкурсах. Подъезжаю к Милошу — а он: «Сергей, все нормально, дай нам пять минут на перекур!» Достает из кармана пачку сигарет, предлагает каждому хоккеисту: «Закуриваем, закуриваем. Подумаем, сосредоточимся — и решим, как нам вырвать победу».

— Удивительно. Мы и не слышали про такой трюк.

— Я пересмотрел кучу записей — нигде это не попало в кадр. Жаль. Ржига-то исполнил классно. Ну а возвращаясь к Анисину... Каждый Матч звезд хотелось сделать что-то необычное. Мне отдали на откуп все конкурсы. Я и выдумывал что-то вроде парного катания Ковальчука и Морозова с фигуристкой.

А тогда в Риге узнаю, что динамовский вратарь Холт играет на гитаре, сочиняет и поет песни. Даже участвует в какой-то группе. Грех же не зацепиться за такую деталь, правильно?

— Разумеется.

— Говорю: «Я его вытащу!» Если нужны какие-то приспособления на льду, чтобы спел — все организую. Микрофон, гитару, сопровождение.

— Так почему не сложилось?

— Холт испугался, заскромничал. Сорвался в последний момент.

— Эх...

— Вести шоу должны были я и Арманс Симсонс, уникальный местный пацан, очень креативный. На Матче звезд — незаменимый человек, мог вставить что-то на латышском. Обсуждали идею с Холтом — и Симсонс между делом произнес: «Анисин в караоке такое вытворяет...»

— В «ночнике» каком-то?

— Ну да. Я не поверил: «Да брось...» — «Точно говорю! Пел изумительно!» Никаких записей не было, это ясно. Тут уж верь или нет. Но поскольку вариант с Холтом еще не отпал, я за идею не зацепился.

Потом Холт отваливается, я в печали. О замене даже не думаю, про Мишу забыл. Вдруг Ржига устраивает «перекур», и Анисин начинает оспаривать действия арбитров. Подъезжаю к скамейке — слышу от него: «Ты неправильно судишь!» В этот момент меня осенило. Сказал: «Миша, ты чего выступаешь? Лучше бы вышел, спел. Поддержал бы команду». Ждал ответа в духе: «Да ну вас...»

— А он?

— Задумался! Здесь уж я за эту мысль ухватился. Понял — не отпущу. По взгляду его прочитал, что готов. Глаз у Миши блеснул, понимаете?

— Прекрасно понимаем. Надо дожимать.

— Ага. Спрашиваю: «Ну чего? Объявлять тебя, пойдешь?» Миша так робко: «А что петь-то?» — «Да что хочешь!»

— Вы и мертвого уговорите, Сергей Анатольевич.

— Когда услышал «что петь-то?» — понял: обратного пути нет. Включаю микрофон, выезжаю на центр и выдаю такое... Вайсфельд надо мной потом ржал: «Ты сам понял, что сказал?»

— А что сказали?

— «Уважаемые любители хоккея города Латвии! Сейчас специально для вас исполнит песню хоккеист...»

— Это сильно.

— Протягиваю микрофон — и Миша снова шепотом: «Что петь?» — «Что в голову придет». Вдруг он выдает арию! Местный органист не растерялся, быстро ему подыграл. Приглушенный свет. Вышло обалденно.

Потом все говорили: «Вы отрепетировали, импровизацией это быть не может». Еще как может! Но мне-то каково? Вот признаваться, что ничего не репетировали? Начальники скажут: «Ничего себе пустили на самотек, ну и бардак у вас...»

— Матч звезд тогда был роскошный.

— А буллит Тарасенко?

— Напомните.

— Он должен был бросать буллит. Его папа, Андрей, подсказал: «А ты шайбу закрепи на леску». Володя так и сделал, перед голкипером шайбу дернул назад. Потом швырнул посильнее — она с лески сорвалась и в ворота. Смотрелось невероятно — леску никто не видит и ощущение, будто все законы физики попраны.

Эмблемы

— Что придумали для Матча звезд — а воплотить не удалось?

— Родилась у меня идея конкурса, который назвал «пулемет». Броски с ходу.

— Вроде мы это видели. В Челябинске.

— Но как воплотилось? Мы заказали мишень с главным условием — чтобы не разбилась от шайбы. А нас подвели. Сделали из фанеры. По ней бросают — от нее отваливаются куски. Последним бросал Женя Кузнецов. Хорошо, ведущий сориентировался: «Победит в конкурсе тот, кто разобьет мишень полностью!» Кузя и добил. Шайба застряла в фанере. Вроде всем смешно — но мне было обидно.

— Сколько ж у вас идей.

— Открою секрет. Есть у меня талант рисовать. Нигде этому не учился, но с детства что-то изображал, изображал... Стал разрисовывать майки приятелям. От желающих отбоя не было. Чтобы не смывалась, герметик смешивал с нитрокраской. Нашел такую пропорцию, что шло будто прорезинивание. Вот, смотрите, эту эмблему нарисовал я!

— Ого. РХЛ?

— Да. А это чемпионат СССР 1990 года, 44-й. Была эмблема и 45-го, я не захватил с собой. Могу на салфетке вам набросать, если хотите.

— Что-то за это платили?

— Нет. Раз уж начал хвастаться, еще вот что покажу. Видите форму? В ней сборная России выиграла чемпионат мира в 1993-м. Я рисовал эскиз!

— Потрясающе.

— Как у меня это родилось-то? Начали показывать фильмы про царскую Россию. Верстовые столбы, урядники, у которых была такая галочка с флагом. Использую, думаю, идею. Потом появились на форме церкви, купола. Тоже мой эскиз!

— Нарисовали вы форму. Что дальше? Несли Сычу на утверждение?

— Нет, Сыча не было. Утверждал Юрий Васильевич Королев, почетный член ИИХФ, а тогда управляющий директор федерации. Между прочим, у него юбилей был в июне, 90 лет!

Больше вам скажу. В Россию приезжал на игры «Монреаль Канадиенс». Я рисовал эмблему для серии матчей. Олимпийская сборная Игоря Дмитриева обычно улетала в Америку на два месяца, колесила по городам. Для этой сборной я тоже нарисовал эмблему. Как и для Межнациональной хоккейной лиги, федерации хоккея Москвы...

— Не патентовали?

— Один раз мне сказали: «Ты с ума сошел? Надо патентовать». Ладно, думаю. Попробую. В 90-е про патенты никто не слышал. Указали мне на контору, которая это регистрировала, отправился туда. На меня там взглянули поверх очков: городской сумасшедший, что ли?

— Почему?

— У них патентовали какие-то кувалды, прессы, станки с программами. А тут явился мальчик с хоккейными листочками. Не стали регистрировать. Я и плюнул на это дело.

Календарь

— Правильно понимаем, что в КХЛ весь календарь по-прежнему на вас?

— Давайте развею мифы, будто я чуть ли не в одиночку его составляю. Это невозможно. Основной объем выполняет компьютерная программа. Дальше подключаемся мы, группа специалистов. Нет такого, что нажал кнопку — и сразу все получилось. Везде присутствует человеческий фактор. Потому что надо учитывать множество нюансов.

Например, «Куньлуню» в течение сезона специально планируем поездку в Астану и Минск, оставляя два дополнительных дня — чтобы хоккеисты успели продлить визы. Я уж не говорю про логистику и загруженность арен, особенно под Новый год, это вообще отдельная тема.

— Ясно.

— Для чемпионатов СССР и Межнациональной хоккейной лиги, когда еще не было таких программ, календарь целиком составлялся вручную. Делал это неприметный мужичок по фамилии Чалый. Имени его не помню. Пытался в интернете найти — никаких данных.

В те годы все было заточено под хоккей. Пока Чалый не принесет календарь, баскетбол, волейбол, фигурное катание, другие дисциплины, которые задействуют те же дворцы, сидят и ждут. Как хоккейное расписание готово, до них доходит очередь и начинают заполнять оставшиеся дни.

— Значит, приоритет всегда был у хоккея?

— Да. Что касается программы, то она составляет простыню. Куда заносится все-все-все — даты, загрузка команд, арен, окна для проведения Кубка Первого канала и Матча звезд. Распределяются игры. Вот после этого уже начинается наша работа по шлифовке календаря — скрупулезная, нудная, отнимающая уйму времени.

— Представляем, насколько сложно было вам, когда в КХЛ играли «Йокерит», рижское «Динамо», «Лев», «Слован», «Медвешчак»...

— Да уж. Была и другая проблема. Все в хоккейном мире знают, что я никогда не выключаю телефон. Мало ли что. А тогда первый звонок мог раздаться в 6 утра. Из Хабаровска или Владивостока, где в это время уже 13.00. Последний — за полночь из Загреба, там разница с Москвой два часа, и матч только-только заканчивался. Но ничего, даже к такому привыкаешь.

— Был еще случай — «Северсталь» принимала «Авангард». Накануне матча охрана в череповецкой гостинице пана Глинку едва не приковала к батарее наручниками. Тот, перебрав, разбушевался в холле. Кричал: «Я отменяю хоккей, завтра ничего не будет!» Пришлось поднимать с кровати спящего Михалева — чтобы разрулил ситуацию. До Москвы эти новости доходили?

— Таких историй было много. Глинка — хороший дядька. Одна беда — мог режим нарушить. В Омске его в шутку называли Снежным человеком.

— Почему?

— Вот и я поинтересовался — с чего бы? А мне говорят: «Выпьет — и снегом закусывает». При этом абсолютно нормальный в общении.

Но чемпион по коммуникабельности для меня — Ржига. Такая неординарная личность! Спрашиваю: «Милош, ты что на судей орешь?» — «Сергей, это театр. Не придавай значения». Ну правильно. Кто-то в игре молчит, кто-то орет. А Михалев однажды чуть печень мне не отбил.

— В поезде на Прагу?

— Нет, другая история. Я судил, Михалев у бортика. Это еще МХЛ, «Лада» Цыгурова играла с «Металлургом» Постникова. Главным был Костя Комиссаров, мы с Поляковым помогали. Каждый матч вытягивали на жилах. Обстановка напряженная, игроки нас водой из поилок поливали. С тех игр и пошло негласное — линейный не должен располагаться близко к борту. Лучше держаться метрах в полутора. Может прилететь!

— В том числе клюшкой?

— Запросто. Могли просто оттолкнуть: «Не мешай». А что сделаешь? Действительно ведь мешаешь! Я вот встал возле лавки «Лады» — и Михалев: «Серега, шесть! Нарушение численного!» — и ка-а-к даст по печени! А ручища здоровенная, у меня в глазах потемнело. Оборачиваюсь: «Ты обалдел?» — «Шесть, говорю!» — «Если бы ты меня не трогал, я бы успел сосчитать...»