Все интервью
Вениамин Мандрыкин: «Меня положили на койку, где умер Перхун»
РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Мы боялись этого интервью, этой встречи. Мандрыкин заметил наше смятение — видимо, не первые, кто заходил в его комнатку с ужасом в глазах.
Посмеивался над нами. Помогал освоиться.
— Кладите диктофон прямо на меня... — указывал взглядом на безжизненные ноги.
Мы замирали. Как-то неудобно.
— Да не бойтесь! — реагировал улыбкой Веня. — Я все равно ничего не чувствую...
В какой-то момент из дня сегодняшнего перескочили на вратарские воспоминания. Мандрыкин охотно поддержал тему. Потом спросили о чем-то — и вдруг услышали:
— Как вы меня заставляете мозг ломать! Пожалейте, я же инвалид!
Нас будто обожгло. Смутились, повисла пауза — а Веня через мгновение рассмеялся, наслаждаясь эффектом:
— Успокойтесь! Шучу! Между прочим, самые жесткие шутки — у инвалидов.
— Ох.
— Точно вам говорю. Насмотрелся в реабилитационных центрах. Люди с ограниченными возможностями специально начинают громко глумиться над своим состоянием, когда рядом здоровый человек. Тот в растерянности. А нам смешно: «Гляди, как обломался, не по кайфу ему...» Вот такие у нас приколюхи.
С аварии, разрезавшей жизнь бывшего вратаря ЦСКА на две половины, прошло почти семь лет.
***
— Совсем ничего не чувствуете?
— Позвоночник у меня поврежден в таком месте... Чуть выше было бы — я бы умер. Но врачи и так 25 процентов давали на то, что выживу. Поэтому на полтора месяца поместили в медикаментозную кому с искусственной вентиляцией легких. Чтоб организм не перегружать. Сейчас ноги не двигаются вообще, руки — чуть-чуть. Главное, лицо почесать могу, это моя мечта была после аварии!
— Еще о чем мечталось?
— Самому дышать научиться. Избавиться от аппарата, который за тебя это делает. Через трубку закачивает кислород в легкие. Первые-то полгода я ничем пошевелить не мог. Мне рассказывали: если спинной мозг не перебит полностью, остаются частички — они сами будут искать пути. Что-то заработает. Руки ко мне вернулись. Но пальцы не двигаются. Видите, как выгнулись?
— Вы наверняка прислушиваетесь к изменениям в собственном организме. Становится лучше?
— Перемены возможны в первые три года. Что восстановилось — то восстановилось. Теперь всё. Я такой до конца жизни.
— Вы спокойно говорите ужасные вещи.
— А как еще говорить? Я наездился по реабилитационным центрам. Видел мужчину, который получил травму в 15 лет. В школе на уроке физкультуры неудачно выполнил кувырок. Воткнулся головой, сломал позвоночник. Сейчас ему 51 год.
— 36 лет передвигается на коляске?
— Да. Женился на девушке с ограниченными возможностями, вместе мотаются по реабилитационным центрам. Обронил: «Другой жизни я не знаю». Я тоже могу двигаться на коляске, просто крутить колесо не в состоянии. У него ситуация чуть лучше моей, повреждение ниже. У меня-то четвертый и пятый позвонки. Чем выше, тем хуже. Двух одинаковых травм позвоночника не бывает! Все разные!
— На улице бываете?
— В последнее время — нет. Для меня там ничего интересного. Окошко открыли, проветрили — хватает. Я же ездил в реабилитационные центры. Ну, катаешься туда-сюда... Там хоть круглый год лежать можно, да толку? Первые два года в этих центрах много времени проводил.
— Лифта у вас в подъезде нет. А этаж высокий.
— Соседские парни помогают, когда надо вытащить. Без проблем. Человек ко всему привыкает, жить можно в любом положении! Я нормально себя чувствую. Случается, давление подскакивает. Но это ерунда. В остальном порядок. Только не бегаю.
— Кто навещает?
— Поначалу многие заходили. Со временем — все меньше и меньше. Заглядывает мой товарищ по юношеской «Алании» Ацамаз Дедегкаев. Он в Москву перебрался, трудится в Счетной палате. Бывали у меня Игорь Акинфеев, Руслан Пименов, Вова Кисенков, Дима Хомич, Ролан Гусев... Но ко мне не наездишься — Хомич-то в Перми, Кисенков — в Калуге, Гусев — в Марбелье. С Денисом Поповым часто созваниваюсь. Дети мои к нему ездят отдыхать.
— В Новороссийск?
— Это Денис тренирует там, а гостиницу открыл в Геленджике.
— Самый неожиданный звонок за последнее время?
— Из Владикавказа набрал парень по имени Людвиг. Он постарше, предыдущий выпуск тренера Горохова. Немножко были знакомы, но не общались лет пятнадцать. Сказал: «Сегодня во сне тебя увидел — ты ходишь. Надо, думаю, найти телефон...»
— Друзей у вас было много?
— Очень. Но меняешь команду — и весь круг приятелей обновляется. Всегда так.
— Газзаев звонил?
— Ни разу.
— Зато Гинер вам очень помог. Виделись после аварии?
— Нет, вот Рома Бабаев заезжал. Мы до сих пор на связи. А Евгений Леннорович взял на себя все траты. Вы не представляете, что это за суммы. Чтоб доставить меня на специальном самолете из Брянска в Москву, держать в реанимации...
— Что за цифры?
— Как мне сказали, если не по квоте попадаешь в НИИ Бурденко, за каждые из первых десяти суток платишь по 30 тысяч рублей. Дальше — по 20 тысяч. Провел я там около десяти месяцев. Плюс мини-операции для дыхания. Оплачивал всё Гинер. Сразу же написал гарантийное письмо от футбольного клуба.
— Ваша семья такие расходы не потянула бы?
— В то время не было наличных. Пришлось бы продавать квартиру, машину. Вы знаете, что ребята из ЦСКА собрали огромную сумму?
— Около ста тысяч долларов.
— 130 тысяч! Тоже большое подспорье. Инвалидность оформили через год. Надо было покупать матрасы, чтоб не было пролежней, специальную кровать. Видите, какая удобная? Разные кнопочки, сам управляю.
— Как вам вручили 130 тысяч долларов?
— Жанну, сестру, пригласили в офис ЦСКА на Ленинградском проспекте. Ребята скинулись и оставили у руководства. Я поразился, узнав. Ясно, что собирали, — но чтоб столько?! Еще армейские фанаты меня навещали. Из группировки «Люди в черном». Майку сделали к десятилетию победы в Кубке УЕФА. Мячик с автографами. Обычно я дарил мячики — а тут мне. В 2005-м, когда взяли Кубок УЕФА, болельщики каждому вручили золотой перстень, медали с лошадкой. Все сохранилось!
***
— Телевизор у вас работает почти круглые сутки. Что смотрите?
— Если футбол, то центральные матчи. Мне больше канал Discovery нравится. Всякое научно-познавательное, про космос, галактики. Когда в реанимации был, друзья купили телевизор. Коробки с дисками приносили. Кучу фильмов пересмотрел. Особенно люблю с Николасом Кейджем. «Угнать за 60 секунд», «Семьянин»...
— Какого актера не переносите?
— Тома Круза. Из-за сектантских дел, вся эта сайентология не по душе.
— «1+1» видели?
— Да, хорошее кино. Очень точно все передано! Мне тоже без разницы, тепло или холодно, когда к ногам прикасаются. Но у главного героя ситуация хуже моей, даже шеей не двигал. Полностью перебит шейный отдел. А у меня чуть-чуть сохранилось от тоненькой линии. Я вам объясню, что это такое. Если отделить позвоночник — останется желеобразная полоска. Наука восстановить спинной мозг не в силах, любое прикосновение заканчивается парализацией. Всегда больше вреда нанесешь. Третий отдел поврежден — он поясничный, отнимаются только ноги. В шейном отделе — по грудь.
— Ноутбук у вас есть?
— Нет, в Фейсбуке меня не ищите. Прежде заглядывал, новости узнавал. Сейчас вообще не тянет. Соцсети — зло!
— Вы рассуждаете, прямо как Акинфеев.
— Думаю, я раньше начал так рассуждать. Друзья, не связанные с футболом, предлагали установить компьютер и комплект специального оборудования, чтоб общаться через интернет. Я ответил: «Спасибо, ребята, не надо. С вами интереснее встречаться вживую. Никакая программа этого не заменит». Кто-то из них заскочит раз в месяц, хлопнем по рюмочке, ну и нормально.
— А что читаете?
— Теперь, к сожалению, нет такой возможности. Ни к аудиокнигам, ни к электронным себя не приучил. Просто не воспринимаю. Хочется взять книжку, почувствовать аромат бумаги, пошелестеть. Вот это настоящее удовольствие. Но в руках я ничего не удержу. А просить, чтоб сидели рядом, переворачивали страницы... Ну зачем людей напрягать? Это и для них мучение, и для меня. Лучше телевизор посмотрю.
— Когда осознали, что будете лежачим?
— В реанимации. Пришел в себя после комы, расспросил врачей. Мне рассказали — я принял. Уточнял: «Никакие пересадки не возможны?» — «Наука пока не придумала. Может, лет через десять-пятнадцать...» Это еще до МРТ говорили. Когда даже шею повернуть не мог.
— К нетрадиционной медицине обращались?
— Нет.
— Вам предлагали?
— Через знакомых забрасывали идеи. Если б это помогало — не было бы в Москве столько инвалидов-колясочников. Травмы спинного мозга не поддаются восстановлению. Многие этого не понимают, ездят в Китай, Индию... А мне достаточно было пообщаться с Александром Коноваловым, чтоб все понять.
— Это кто?
— Выдающийся нейрохирург, сорок лет был директором института Бурденко. Академик. Как мне говорили, входит в мировую тройку. Такой доктор ничего не может сделать с тысячами больных. А какой-то прохиндей травками и козлиной мочой — справится? Ну не глупость ли?
— Был бы у вас сломан не четвертый, а шестой позвонок — сохранялся бы шанс подняться?
— Нет. Пальцы бы двигались, сам бы мог есть. Полностью никто не восстанавливается.
— От какой картины в реабилитационных центрах у вас самого сердце защемило?
— Тяжело с теми, у кого вегетативное состояние. Человек с открытыми глазами, но ни на чем не фокусируется. Нулевые реакции. Как пример — генерал Романов. Вот на это смотреть невыносимо! Даже не на них, а на родственников.
— Много таких?
— В реанимации — 90 процентов. Вечерами медсестры дела свои заканчивали, спать на дежурстве нельзя. Все вокруг в коме, как овощи, а я все-таки соображаю. Ну и шли ко мне поболтать. Подбадривали: «Веня, ты радуйся, что людей узнаешь, детки тебя навещают, мама. А рядом с тобой кто лежит...» К тем матери приходят, рыдают, на коленях ползают: «Сыночек, взгляни на меня, это твоя мама!» Вроде бы может помочь, что-то в мозгу откликнется. Хотя не видел такого. Священников приводят. Молитву за здравие читает — а человек прямо в этот момент умирает. Сразу другая молитва начинается, «за упокой»...
— Соседи ваши по реанимации, как правило, на автомобилях бились?
— Не-е-т! Лежал парень — гонщик, стритрейсер. Рассказывал: «Все время думал — разобьюсь за рулем. Нырнул — и воткнулся в дно». Правильно говорят — нельзя башкой вниз прыгать, если дна не знаешь. Другой паренек просто плыл, голову опустил в воду. Обычная речка, бревно навстречу. Удар, как в бортик бассейна, — и то же самое, что у меня... Знаете, сколько в Москве колясочников? 30 тысяч! Не говоря про других инвалидов!
— Представляем, какая мука — лежать рядом с людьми, которые не реагируют ни на что.
— Да нет. У меня вообще никаких психологических проблем не было. Вышел из комы, через пару дней явился психиатр. Выяснять, нет ли суицидальных наклонностей, депрессии. Пару вопросов задала — к реаниматологу поворачивается: «Я ему не нужна».
— С чувством юмора вы всегда дружили.
— Ко мне медсестрички подсаживались: «Можно пообщаться? От тебя такая энергия, позитив!» Со мной поговоришь — и проблемы не кажутся проблемами. Всякая уходила с улыбкой: «А-а, ерунда какая!»
— По собственным ощущениям — сколько вам сейчас лет?
— Как попал в аварию 29-летним — столько и осталось. Может, 25. Люди годы чувствуют, двигаясь: о, тяжелее стало... А я этой тяжести в кровати не ощущаю. Ничего не накапливается.
***
— «Порше» — чудо-машина, словно капсула. Водитель в любом случае должен оставаться невредимым. Почему ж у вас такая беда?
— Превышал я крепко, что и говорить. Не справился с управлением. Надо поворачивать направо, а скорость огромная. Колесом въехал в бордюр — и машина взлетела. Приземлилась на крышу, прямо у водительского места. Было нас пятеро — Максим и Марат, тоже футболисты брянского «Динамо», и две девчонки. Все восемь подушек сработали. А на крыше они не предусмотрены. Удар пришелся мне в голову и пошел ниже, четвертый позвонок разлетелся на осколки. Пятый сместился. Я сразу отключился.
— А пассажиры?
— У парней ни синяка, ни царапины. У одной девушки ключица сломана, у другой трещина в позвонке. Через пару месяцев оклемались.
— Следователь к вам приезжал.
— Это по закону положено. Заехал, когда я уже домой перебрался из реанимации. Требовалось взять показания и закрыть дело за примирением сторон. Я же главный виновник. Ни у кого претензий не было.
— Машину восстановили?
— На запчасти ушла. Восстанавливать себе дороже.
— Работавший с брянским «Динамо» Валерий Петраков нам говорил: «Эх, Веня, зачем же он убегал? Дал бы гаишникам 10 тысяч рублей, они бы его с почетом до дома проводили».
— Это — да... У Марата друг — начальник в ГИБДД. Один звонок все решил бы. Но меня азарт охватил. Всю жизнь гонял! Если чуть-чуть выпил — никогда не останавливался. Убегал от гаишников даже не потому, что денег жалко. Адреналин, понимаете? За десять лет ни разу меня никто не догнал.
— Часто пытались?
— Случалось. В Москве всегда от гаишников уходил. В Брянске меня что подвело? Не знал дорогу. А девчата местные, начали подсказывать... Вообще за рулем никого нельзя слушать, на такой скорости — тем более. Только собственным глазам можно доверять. А эти кричат: «Здесь направо!» Вот я руль и вывернул. Скорость была 240. Не вписался в поворот, бордюр сработал, как трамплин.
— Вы были пристегнуты?
— Нет. Ремень — спорная штука. Бывает же: кто не пристегнулся, вылетел в окно. Остальные сгорели в машине. Мне не повезло — приземлились на мое место. В интернете рассматривал фотографии автомобиля. Единственная вмятина — над водительским сидением. Как Марат рассказал, по дороге дерево вырвали с корнем. Машина на крыше катилась еще метров сто с большой скоростью. Рядом шиномонтаж, если б в него врезались — это смерть, всех бы размазало. Но там выставлена была старая резина, приняла удар, как на гонках.
— Что такое — 240?
— Если окна закрыты — ничего не чувствуешь. Но я на спидометр старался особенно не глядеть. Лишь когда на МКАДе «стрелку клал» в 2001-м. На спортивном «Мерседесе» CLK у меня ограничитель стоял — 250. Чтоб до 260 дотянуть, надо долго жать газ в пол. Если по прямой гонишь — никакого страха. Вот приоткроешь окошко — оглушает! Ветер лупит с такой силой, что ударной волной стекло может вынести!
— Кто-то из футболистов ЦСКА нам говорил: «С Веней ездить было жутко. Одной рукой держит руль, другой набивает SMS. Гляжу, а у него на спидометре 200».
— Еще и сигарета была. Ха! Когда база ЦСКА находилась в Архангельском, мы, молодые, созванивались — и выезжали одновременно. Кто быстрее до базы долетит. Потом созваниваться перестали, если видели друг друга на трассе, начинались зарубы.
— Кто был вашим главным конкурентом?
— У Дениса Попова машина мощнее. Спортивный кабриолет «Мерседес» SL 60. Небольшой автомобиль с шестилитровым мотором.
— А у вас?
— «Мерседес» CLK, объем 3,2. Но я первый приезжал! Останавливаешься за воротами базы, выходишь — а у тебя колодки дымятся.
— Ветераны в ваших заездах не участвовали?
— Исключительно молодежь — Евсиков, Попов, Гогниев, я... Когда в Ватутинки гнал, по обочине Газзаева обходил. Тот сердился: «Это что за езда?!» Давайте паузу возьмем, ребята, я перекурю. Пересыхает в горле. Потому что говорю все время на вдохе...
***
— Курите давно?
— С юности. Сейчас мне позволяют. Когда играл, штук десять в день выкуривал. Но всегда знал: если захочу — брошу. В какой-то момент завязал. В одну секунду отшвырнул сигарету, и все. До аварии года два не прикасался. В реанимации у меня еще отовсюду трубки торчали — неожиданно попросил закурить. Помогало откашляться. Сейчас те же десять сигарет, как и прежде.
— Выпивать можно?
— Полюбил дагестанский коньяк. Раньше пил что угодно, сейчас — только коньяк.
— Через трубочку?
— Нет, мне помогают рюмку закинуть.
— Что вам снится?
— Во сне я всегда здоров, хожу! Ни единого сна, когда было бы по-другому. У всех инвалидов так.
— Во сне осознаете, что на самом деле все иначе?
— Со временем стал понимать. Если сон неглубокий. Еще видения у меня случались. Сон переплетался с реальностью. В коме чудилось, что я на океанском пароме. Вроде умираю, меня грузят и обкалывают наркотиками. Чтоб все прошло безболезненно. Рядом шумел компрессор, врачи с медсестрами громко переговаривались. Все это вплелось в сон. Казалось, девчонки в бассейне веселятся. Когда чуть отпускал наркоз, возникало ощущение, что у меня ноги отрезаны. Дальше паром прибывает в Амстердам, надо мной ребята склоняются: «Мы пошли в город за травой. Тебе какой-то взять?» Нет, отвечаю. Курить не буду, принесите два чизбургера. Возвращаются веселые, обкуренные. Говорю: «А где мои чизбургеры?» — «Нет, сначала мы тебя обколем, потом перекусишь...» Вот такой сон!
— Что за лекарство вам давали?
— Пропофол. На котором Майкл Джексон сидел. От него и умер. Если не контролировать процесс, человек перестает дышать. А я-то в датчиках весь был. Особенно реальность со сном переплеталась, когда ненадолго выводили из комы. Проверяли, как фокусируюсь. Не сон и не реальность, видения какие-то.
— Говорят, многое в таких снах происходит на огромной скорости.
— Это когда от наркоза отходишь.
— Футбол снится?
— Часто!
— Что именно?
— Как прыгаешь — нет. Больше, как готовишься к игре. Возвращаются страхи из тех лет: то щитки забываешь, то перчатки, то бутсы...
— Хочется включить собственные матчи?
— Нет. Терпеть не могу смотреть футбол.
— Вот это ответ.
— Я играть люблю! Если случались травмы или не попадал в заявку, старался не ходить на стадион. По телевизору свою команду еще мог посмотреть. Но никогда у меня не было фанатичной любви к футболу. Не читал обзоры, аналитические заметки об игре. Разборы матчей и теоретические занятия для меня всегда были мучением.
— Перед выходом на поле не волновались?
— Всегда волновался! Иначе жди беды. Как правило, у всей команды такое настроение, каждому в раздевалке передается. Но чтоб дрожать... Наоборот! Для меня чем сложнее — тем лучше. Выходишь в Лужниках против «Спартака», народу море. Адреналин невероятный. За неделю до матча только о нем и думал. Сидишь дома, ужинаешь — вдруг мысль: «Через три дня такое будет!» Сразу мурашки по коже.
— Пожарище за вашей спиной фанаты устраивали?
— Так это кайф! Как раз ради игр со «Спартаком» стоило приходить в ЦСКА. Даже если орут что-то по твоему адресу — все равно здорово. После матча спартаковские болельщики ко мне почему-то тянулись: «Распишешься?» А то некоторые чужим фанатам автографы не дают.
— Голы из прошлого вспоминаются?
— Нет. Медали вспоминаются. Правильно Газзаев говорил: «Вы забудете, сколько вам заплатили за какие-то матчи. Но всю жизнь будете вспоминать трофеи!» Так и оказалось. Детали растворились.
— Однажды на сборе вышли вы на второй тайм против «Кельна». ЦСКА проигрывал 0:2. Завершился матч со счетом 1:9.
— Точно, было! Вы бы не сказали — я бы и не вспомнил. Это в Москве всполошились, узнав счет. А мы матч с «Кельном» забыли через две минуты. Конец сбора, тяжело добирались, черти где стадион, слякоть, прямо оттуда в аэропорт поехали. Никакого настроя! Мне гораздо больше врезалось в память, как пропускал шесть за ЦСКА.
— Мы такого не помним.
— Я только перешел, играли в 2001-м против «Зенита». Последний матч Садырина в ЦСКА. Сгорели 1:6. Команда в такой яме была после смерти Перхуна! Просто доигрывали сезон, на каждый матч выходили как на каторгу. Садырин чувствовал себя ужасно, раз в две недели летал в Германию к врачам. Когда возвращался, это был кошмар. Я в первый раз с таким столкнулся — человек после «химии» будто мертвый. Настоящий труп, зелено-желтый. Одни кости. Проходит пара дней — становится лучше. Но после того матча мы Садырина больше живым не видели.
— Вас же в Махачкале вместо Перхуна выпустили?
— Это был первый случай, когда я заменил Перхуна. Но не последний — я и лежал на том самом месте, где он умер.
— В больнице?
— Да. Он же неделю в Бурденко пробыл. Таких боксов в первом отделении штук пятнадцать. Место номер один — для самых тяжелых больных. Я там провел четыре месяца — пока сам дышать не начал.
— В Бурденко вспоминали Сергея?
— Мне даже рассказали, почему он умер. Кости черепа были тоньше, чем у обычного человека. В момент удара череп треснул, кровь стала поступать внутрь. Если б в Махачкале сразу сделали МРТ, поняли бы — необходима срочная трепанация. Вскрыли бы череп, убрали всю кровь, не было бы никаких последствий. Кровь же давит на мозг!
— Это понятно.
— Просто упустили время. У Петера Чеха травма была тяжелее. Но там Лондон, а здесь — Махачкала.
— Как столкновение Перхуна и Будунова смотрелось со скамейки?
— Вообще ничего необычного! В 2000-м на сборах с «Аланией» играли против минского «Динамо». Точно такой же эпизод, сталкиваюсь с кем-то лбом. Для меня все завершилось тремя швами, для Перхуна — смертью. Я спросил медсестер, которые через неделю отключали Серегу от аппаратов: «Почему так вышло?» Объяснили. Когда привезли — было поздно спасать, половина мозга умерла.
— Хороший был парень?
— Да. Мы подружиться не успели. Я к тому времени всего месяц был в ЦСКА. В Махачкале гостиница маленькая, нас поселили в трехместном номере — Перхуна, Гогниева и меня.
— Предчувствий не было?
— Никаких. Игра как игра. Садырин на похоронах сокрушался: «Это третий футболист ЦСКА, который при мне гибнет — Еремин, Мамчур, Перхун...» Он жутко переживал. А с семьей Перхуна потом общался Сергей Семак. Собрали деньги всей командой, когда выиграли чемпионат — снова скинулись.
***
— У Акинфеева репутация тяжелого человека — но вы-то Игоря лучше знаете.
— Почему-то все говорят: «Акинфеев — сложный, зазнавшийся, надменный...» Отвечаю: с этой стороны я Игоря не знаю. Всегда нормально общались.
— Помните, как впервые его увидели?
— Кажется, в 2002-м. Я травмировал мениск, в Германии оперировался. Игоря привлекли к тренировкам с основой. Пару матчей был в запасе у Крамаренко. Затем в ЦСКА пригласили Нигматуллина. А на сборы Акинфеева в 2003-м взяли.
— Когда поняли, что конкурент-то серьезный?
— Трудно сказать... Но после победы в Кубке УЕФА стало очевидно: из ЦСКА надо уходить, если хочу играть. Первым номером будет Акинфеев.
— Почему?
— Такой титул завоевали! Если прежде я боролся, конкурировал — то сейчас всё. По отношению Газзаева было понятно, что ставка на Акинфеева. В 2007-м у Игоря травма, полгода восстанавливался. Месяца четыре Газзаев ко мне относился мягко. Только поддержка: «Играй!» Чем ближе к выздоровлению Игоря, тем больше придирок. Ясно: вот Акинфеев выздоровеет и встанет в ворота. Меня зачехлят.
— Со стороны Чанова отношение такое же?
— Нет. Чанов со всеми нормально общался. Но он ничего не решал. Первое, второе и третье слово за Газаевым. Как скажет, так и будет. После 2005-го я раз в год подходил к Гинеру, просил отпустить. Отвечал: «Все понимаю». «Сатурн» интересовался, из «Рубина» Кафанов за мной приезжал — не могли договориться с ЦСКА. Мне страшно хотелось играть! Узнаю, как спокойно годами себя чувствовал Чепчугов, все его устраивало — меня это убивает. А он так и досидел до конца контракта.
— До поры Газзаев верил в вас. Помните день, когда все изменилось?
— Первые его слова после отставки Жорже: «Вы с Игорем для меня равны. Играете до ошибки...» У Акинфеева она случилась через пару матчей, но Газзаев не сдержал слово. Просто на меня «забил». И я понял, что ловить в ЦСКА нечего.
— У каждого футболиста есть самый обидный в жизни эпизод, когда оставили в запасе.
— 2006-й. Акинфеев получает красную карточку со «Спартаком», на следующий матч против «Томи» Газзаев выпускает Габулова, а не меня. Это была его первая игра за ЦСКА.
— Объяснил как-то?
— Нет. Решил и все. Тогда-то я осознал окончательно: доверия никакого. Хоть и до этого проскакивало. На тренировках я выглядел не хуже Габулова.
— К нему Газзаев относился всегда теплее?
— Нет. В молодежной сборной я играл. Ощущение, что это даже не из-за Габулова!
— Отношение к вам лично?
— Вот-вот. В 2007-м после травмы Акинфеева я играл нормально до периода дозаявок. Точно знаю — Газзаев хотел взять другого вратаря. Всегда у него такое было! Тот же случай, что в 2002-м. Я мог через месяц играть, но Газзаев пригласил Нигматуллина.
— Почему Акинфеева в ЦСКА прозвали Фурик?
— Понятия не имею. Поинтересуйтесь при случае у Гусева, это он всем прозвища придумывал. Игнашевич — Бульбаш. Из-за белорусских корней. Шемберас — Енот. Якобы похож. Или Кишка. Потому что худой. В столовой по три порции наворачивал, вставал на весы — ни грамма не прибавилось! Меня из-за румяных щек Гусь прозвал Снегирем. А про братьев Березуцких говорил: «Одна голова нормальная, вторая — дурная...»
— Дурная — это Вася?
— Ага. Слишком шебутной. Леша поспокойнее.
— Как Акинфеев на Фурика реагировал?
— Нормально. Я-то из уважения обращался к нему только по имени. А в команде для всех, кроме иностранцев, он был Фурик. Сейчас, думаю, Игнашевич да Леша с Васей так называют. Молодые не рискнут.
— У самого Гусева прозвище было?
— Цыган. Таджик.
— Почему таджик-то? Он же в Ашхабаде родился.
— Ашхабад, Душанбе — ребята не вникали. Иногда Гусь заводился, орал Гогниеву, Кусову, Габулову или даже мне: «Эй, зверь...» В ответ неслось: «Кто зверь?! Да на себя посмотри! Какой ты на фиг Гусев?!» Мужской коллектив, шутки специфические. Но беззлобные.
— Над Газзаевым подшучивали?
— Тот же Гусь гениально его копировал. За глаза, конечно. Есть у Валерия Георгиевича привычка. Когда злится, прежде чем сорваться на крик, начинает шевелить усами и губами делает вот так: «Пфф-пфф-пфф...» Как будто слова подбирает, прежде чем разразиться тирадой.
— Самый живописный его приступ ярости?
— 2002 год, проиграли ответный матч Кубка УЕФА «Парме» 2:3. Третий мяч пропустили на последних секундах. Газзаев ворвался в раздевалку, схватил два апельсина, выжал на стол. Разбросал полуторалитровые бутылки с водой, одна из них прилетела в Шембераса. Не успел увернуться. А Валерий Георгиевич направился в душ. Прямо в одежде!
— Стоял под струей, как Ипполит в «Иронии судьбы»?
— Примерно.
— Но зачем?!
— Эмоции. Нервы. Переживал, что такую игру отдали. Мы же во втором тайме 2:1 вели, казалось, вопрос решен. А потом румын Муту забил два — и до свидания.
***
— Сборы в Железноводске при Валерии Георгиевиче вспоминаете с ужасом?
— Вы про бассейн или легендарные газзаевские фартлеки?
— Давайте сначала про бассейн.
— Продержаться под водой минуту — не проблема. Набрал побольше воздуха в легкие — и сидишь. За пару дней привыкаешь. Гораздо тяжелее давались эстафеты, прыжки с «тумбочки». Многие ребята жаловались, потому что животом попадали, ходили красные. А Газзаеву по барабану: «Прыгай!» Слава богу, во второе свое пришествие в ЦСКА, после Артура Жорже, такие тренировки уже не практиковал.
— Лет в четырнадцать вы чуть не утонули. С тех пор от воды не было паники?
— Нет-нет, никаких фобий. А история такая. Во Владикавказе с друзьями собрались Терек переплыть. В одном месте небольшой островок делит реку на две части. Меня волной накрыло, нахлебался. Нормально вздохнуть не могу, силы на исходе. Бурное течение сносит прямо к порогу реки. Оттуда точно не выберешься, камнями зашибет. Друзья видят, что дела мои плохи, но не в состоянии помочь. Когда понял, что шансов спастись нет, почти у самого порога внезапно наткнулся на огромный валун, который торчал из воды. Обхватил его руками, отдышался и кое-как дотянул до островка. Через час поплыл обратно.
— Теперь о фартлеках.
— 2002-й, серия «шесть по тысяче двести». Кириченко, Беркетов и я отстали от основной группы метров на пять. После финиша Газзаев сообщил: «С каждого по 300 долларов». Единственный мой штраф за всю карьеру.
— Вам-то, вратарю, зачем эти лошадиные нагрузки?
— В те годы у Газзаева все пахали на износ. Но больше вратарей деньгами не наказывал, хотя мы частенько в норматив не укладывались. Как нам во время кросса или фартлека за полевыми угнаться? А тогда, думаю, с его стороны был психологический ход. Новый тренер, первый сбор — решил себя поставить. Ну и меня до кучи оштрафовал. Чтоб не вносить раскол в команду.
— Были еще в вашей жизни необычные сборы?
— В декабре 2003-го ЦСКА возглавил Жорже. Так футболистов заставили отпуск прервать. Вызванивали на морях-океанах: «Все бросайте, потерю путевок компенсируют, приезжайте в Турцию. Знакомиться с новым тренером». Полный бред! Не понимаю, зачем руководители клуба пошли на это.
— В Турции провели полноценный сбор?
— Тренировка была раз в день. Утром. Наверное, специально — чтоб народ по вечерам не расслаблялся. Но это никого не останавливало. К Жорже там прикрепили русскоязычного помощника, ходил, умничал. Ребята его посылали: «Мы чемпионат выиграли, заслужили отдых, а нас выдернули в разгар отпуска...»
— Чем Жорже запомнился?
— «Человек-гуд».
— Настолько хороший?
— Да я не об этом. Что бы ни случилось, у Жорже на все один ответ: «Гуд...» Он и после поражений твердил в раздевалке: «Гуд, гуд...» Мы переглядывались — какой на хрен «гуд»? Ни игры, ни результата! В тот отрезок первый и последний раз на моей памяти Гинер приехал на базу, устроил разнос.
— Футболистам?
— Ну а кому же? Решил встряхнуть команду, жесткий был разговор. Когда за Гинером закрылась дверь, Жорже поднялся, покачал головой: «Президент с вами был слишком суров. Ноу гуд...»
— Главная его заслуга — открыл Жиркова.
— Это правда. Был бы наш тренер — Юра бы не пробился. Ставили бы аргентинца Феррейру, которого ЦСКА купил за несколько миллионов. Еще Жорже научил Березуцких в пас играть. Вы помните, что они до этого вытворяли? Не знали, что с мячом делать, на «Динамо» лупили в район Третьего кольца. Над ними вся Россия смеялась. А Жорже сразу сказал: «Никаких выносов! Из обороны выходим через пас. Ошибетесь, гол пропустим — не страшно...»
***
— 2005-й, Лиссабон, финал Кубка УЕФА. В какой момент поверили, что обыграете «Спортинг»?
— После гола Вагнера. Об этом и Путин говорил, когда принимал нас в Ново-Огареве. Едва журналистов выпроводили из зала, произнес: «Теперь давайте нормально пообщаемся, по-домашнему. Если откровенно, не думал, что вы победите. Даже не включал ваш футбол. Отправился перед сном с собачкой прогуляться, здесь же, в Ново-Огарево. Иду мимо будки охранников, слышу — шум-гам. Ага, думаю, финал смотрят. Заглядываю: «Ну что, мужики, какой счет?» — «Наши 3:1 ведут! Только что Вагнер забил». Минут пятнадцать оставалось, подсел к ним и уж в концовке за вас поболел...»
— На этой встрече Вагнер с озорной улыбкой кинул мячик в ноги Путину, предложил пожонглировать.
— Тот не растерялся. Почеканил в туфлях раза три, поймал мяч в руки и протянул обратно: «Вагнер, держи!» Все обалдели. Вообще-то Вагнер с Карвалью не горели желанием ехать в Ново-Огарево. Говорили: «К президенту Бразилии мы бы с радостью, а ваш нам зачем?» Оба были, мягко говоря, не в форме, их долго приводили в чувство. Из-за этого команда почти на час опоздала.
— К перерыву в Лиссабоне на табло горело 1:0 в пользу «Спортинга». Какие тогда были мысли?
— Честно? Думал, шансов нет. Кто скажет вам иначе — слукавит. Уж мне-то поверьте. В первом тайме нас так возили! Продохнуть не давали! Но во втором ребята переломили игру. Хотя португальцы при счете 2:1 в штангу попали. Сравняли бы — и неизвестно, чем бы все закончилось. Состав-то у них был приличный.
— Что творилось после матча?
— Радость, сумасшествие, море шампанского в автобусе и самолете. По дороге в аэропорт выкрикивали фамилии всех игроков ЦСКА, тренеров, персонала. А Юрий Семин, говорят, плакал. Он был на трибуне и после финального свистка не сдержал слез. От радости — что российский клуб впервые в истории выиграл еврокубок.
— С Газзаевым какой-то период Семин не общался.
— Пик конфронтации — 2002-й и 2003 годы, когда ЦСКА и «Локомотив» рубились за чемпионство. Потом снова стали друзьями.
— Как же на четвертый день после финала Кубка УЕФА вы чуть ли не с выхлопом «Спартак» обыграли?!
— Это одна из моих любимых историй. Слушайте. Погуляли мы хорошо. Нам же еще и у Путина шампанское наливали. За день до матча со «Спартаком» собрались наконец на базе. Состояние — словами не передать. Зашел Газзаев — тоже никакой. Пытался что-то сказать и не смог. Все засмеялись, он сам заулыбался, махнул рукой: «Хоть сегодня не пейте. Чтоб не опозориться. Нас «Спартак» ждет...»
— Который с 2001-го не мог ЦСКА обыграть.
— Совершенно верно. Проспались, протрезвели — и на поле. Встречались бы с какой-нибудь слабенькой командой, скорее всего, проиграли бы. А тут — дерби, переполненные «Лужники». Мобилизовались. В первом тайме пропустили, зато во втором забили три. «На парах» спартачей просто раскатали! За Можай загнали!
— Чудеса.
— Те, кто 90 минут отпахал, заходили в раздевалку со словами: «Тяжелее матча не было!» — и падали без сил. А там уже холодное пиво стояло. Запасные открывали бутылки, протягивали ребятам. В полной тишине Вася Березуцкий сделал большой глоток и сказал: «Если мы пьяными их обыграли, значит, никогда они у нас не выиграют!»
— Основным игрокам за победу в Кубке УЕФА заплатили по 50 тысяч долларов. А вам?
— 25 тысяч. При мне в ЦСКА было так. Футболистам стартового состава премиальные полагались в полном объеме. Запасному вратарю — 50 процентов, тем, кто просидел на скамейке — 20. Когда выпускали на замену, все зависело от вклада в игру. Вышел на три минуты, но успел забить или отдать голевую — выплачивали 100 процентов. А могли и оштрафовать — если плохо сыграл.
— Почему вы не стали «заслуженным мастером спорта»?
— За Кубок УЕФА звание получили девять игроков — Акинфеев, Березуцкие, Игнашевич, Алдонин, Жирков, Гусев и Семак с Кириченко, которые зимой из ЦСКА ушли. Когда вручали удостоверения, Николай Латыш, ассистент Газзаева, сказал мне: «Георгич вместо тебя и Габулова отдал «заслуженных» Кириченко и Семаку. Это мы над ними поиздевались».
— ???
— Сначала я тоже ничего не понял. Латыш объяснил: «Не захотели они в ЦСКА играть, остались без трофея. Теперь пусть жалеют...»
— Странная логика.
— Весьма.
— Алдонин рассказывал нам: «На командных вечеринках от каждого футболиста Газзаев требовал тост. В застолья это вносило легкое напряжение. Вместо того, чтоб спокойно праздновать, сидели, голову ломали — о чем говорить-то?» Но для человека, который вырос на Кавказе, тост — не проблема?
— Разумеется. В Осетии чтят застольные традиции. Тостов много, строгая очередность. Первый — за Бога, второй — за Святого Георгия... Нельзя молча накатить или сказать: «Ну, будем!» Пока старший не произнесет следующий тост, к бокалу никто не притрагивается. Но за столько лет в Москве я уже от всего этого отвык. Отчасти из-за Гусева.
— Почему?
— Вспоминаю 2003 год, банкет по случаю первого чемпионства ЦСКА. После двух-трех тостов поднимаюсь, начинаю говорить, а Гусь за рукав дергает, смеется: «Зверь, хорош! У себя в горах будешь речь толкать. Давай здесь без лишних предисловий. Очень уж выпить хочется...» Вот с того момента я к тостам охладел. Да и не отличались они в ЦСКА разнообразием. «За команду!» «За тренера!» «За руководство!» Все твердили одно и то же.
***
— Были у вас памятные разговоры с Гинером?
— Когда обсуждали мой переход из «Алании», встречались дважды. Первый раз — в Новогорске. Я там был с молодежкой, которую тренировал Газзаев. Тот уже знал, что со следующего сезона возглавит ЦСКА. Увидев Гинера, поднял большой палец: «Веня, советую прислушаться к Евгению Ленноровичу...» Второй раз общались в армейском клубе. Снова уговаривал, а я думал: «Зачем менять шило на мыло? Да, красиво излагает, будет строить новую команду. Но через год уйдет, а ты ковыряйся в этом болоте до конца контракта». Тогда никто не верил, что Гинер в ЦСКА всерьез и надолго.
— Во Владикавказе еще платили щедро?
— Да что вы! Задержки по три-четыре месяца были нормой. Я получал 3 тысячи долларов, в последние полсезона — 10. Накинули денег с одной целью — чтоб компенсация за меня выросла до миллиона. Рассчитывалась, исходя из годового заработка футболиста, умножалась на коэффициент. С «Аланией» контракт заканчивался, но уйти бесплатно все равно не мог.
— Вы не собирались там оставаться, не рвались в ЦСКА. Был третий вариант?
— Хотел уехать за границу.
— В «Бордо»?
— В «Лечче». На смотринах в «Бордо» побывал раньше, в январе 2000-го. Четко помню цифру — 600 тысяч долларов. То ли «Алания» столько просила, а французы отказались. То ли они предложили шестьсот, а во Владикавказе ответили: «Мало». В общем, не договорились.
— Кстати! Как же вас в раздевалке «Бордо» обокрали?
— Пока основа готовилась к матчу, работал с ней. Когда уезжала на выезд, меня отправляли во вторую команду. Где полно молодежи из Африки. У каждого в раздевалке свой шкафчик. Я после тренировки оделся, хвать по карманам — денег нет! Сказал Лешке Косоногову, который уже подписал контракт с «Бордо». Он позвонил управляющему. Вора не нашли, но вскоре меня вызвал президент клуба, извинился за инцидент и отсчитал девять стодолларовых бумажек.
— А что с «Лечче»?
— Через полгода после возвращения из «Бордо» начал стабильно играть в премьер-лиге, неплохо проявил себя в юношеской сборной. Во Владикавказ приезжал тренер вратарей «Лечче», одобрил мою кандидатуру. «Алания» выставила за меня уже два миллиона долларов. Итальянцы готовы были заплатить миллион двести. Потом сказали: «Ладно, подождем. Скоро твой контракт закончится, и заберем». Но летом я все-таки ушел в ЦСКА. А получила за меня «Алания» даже меньше, чем давал «Лечче». Умеет Гинер убеждать.
— Вас и «Спартак» приглашал.
— За год до ЦСКА. Сам отказался. Была у меня мечта — завоевать золотые медали не со «Спартаком». Он-то еще все выигрывал, казалось, это будет длиться вечно. Хотелось более острых ощущений. И тут Гинер начал скупать игроков. Я подумал: «Вот с ЦСКА и стану чемпионом». Плюс очень хорошие условия предложили. Как раз в те дни дал интервью «СЭ», в заголовок вынесли фразу: «ЦСКА стоит того, чтобы забыть о загранице».
***
— В «Алании» вашим конкурентом был опытнейший Хапов. Ладили?
— Покажите мне человека, который не найдет с ним общий язык? Заур — добрый, веселый, неконфликтный. Бывало, на тренировках кто-то из молодых добивал мяч в ворота с близкого расстояния. Хапов усмехался: «В «Динамо» за такие фокусы Сметанин бы сразу уши открутил...»
— Почему?
— Есть возрастные вратари, которые считают, что на тренировках молодежь не имеет права расстреливать их в упор. У Хапова этих понтов не было.
— Рассказывал, как против дортмундской «Боруссии» играл?
— О, вы напомнили шикарную историю! 1998 год, я только-только в «Аланию» попал. Выходит в «СЭ» заметка — на стадионе в Дортмунде при замене газона и дренажной системы обнаружили во вратарской авиационную бомбу времен Второй мировой. Приезжает Заур на базу, пацаны размахивают газетой, ржут: «Хап, как же ты в 1993-м не подорвался? С таким-то весом?!»
— Кажется, 110 килограммов.
— При этом отыграл фантастически, все выловил! 0:0 закончили.
— А вы, играя за «Аланию», взяли в Новороссийске два пенальти с интервалом в восемь минут.
— Было дело. Сначала не забил Призетко, следом Костя Коваленко. Но для меня это не достижение.
— А что же?
— Удача. Лотерея — угадал, не угадал? Попали в тебя или нет? Будешь стоять до конца, реагировать по удару — просто не успеешь дотянуться, если до мяча больше метра. Так что по отраженным пенальти нельзя судить о классе вратаря. Знаете, кто отбивал их лучше всех?
— Кто?
— Был в «Алании» Тамерлан Сикоев.
— Он же нападающий.
— Вот именно. Когда на тренировках вставал в «раму», ему никто не мог забить с пенальти! Все угадывал!
— Кто для вас сегодня в мире вратарь номер один?
— Буффон. Случались яркие сезоны у Кана, Нойера, Наваса... Но если выбирать самого надежного и стабильного голкипера за последние лет двадцать, Буффон вне конкуренции.
— А в России?
— В начале 90-х выделялись Черчесов, Харин. Позже — Филимонов. На мой взгляд, он сильнее Акинфеева.
— Неужели?
— Да вы вспомните, сколько выручал Филимонов! И сборную, и «Спартак», который дотащил до полуфинала Кубка УЕФА. К сожалению, одна ошибка все перечеркнула. Пропустил с Украиной от Шевченко — и человека сожрали. А Игорь — хороший вратарь. Но не гений.
— Есть голкипер, чьи успехи вы не можете объяснить самому себе?
— Ребров, Лунев... Вот Селихов в «Амкаре» смотрелся здорово. Как и Юрченко в «Уфе». Эти парни мне нравятся. Не просто закрывают часть ворот — играют! Реакция великолепная. По уровню мастерства на голову выше Реброва и Лунева.
— Полагаете, скоро основным вратарем «Спартака» станет Селихов?
— Думаю, да. Если получит шанс. Зимой он пришел в команду, которая лидировала. Поэтому Каррера не стал ничего менять.
— А что в Луневе смущает?
— Всё — от антропометрии до действий в воротах. Для меня загадка, как он в «Зените» очутился. Даже Ребров получше. Не говоря уже о Лодыгине. В игре Лунева ничего выдающегося я пока не увидел.
— Зато в прошлом сезоне по количеству сухих матчей он уступил лишь Акинфееву и Реброву.
— А Медведев весной вообще все рекорды побил — и что? При Бердыеве у «Ростова» была такая оборона, что за 90 минут до вратаря мяч два-три раза долетал. Там бы и Кафанов мог на рекорд замахнуться.
— Не было у вас ощущения — как с мячом поговоришь перед матчем, так он и будет летать?
— Никогда. Ни со штангами, ни с мячом я не разговаривал. Если Реброву это помогает — ну и ради Бога. У меня была куча знакомых футболистов с приметами. В дубле «Алании» один играл — с таким усердием молился, что мы поражались. Уже на поле вышли, а он все ритуалы исполняет в раздевалке. Крестится истово. Ему кричат: «Ты еще на поле икону с собой возьми! И святую воду!»
— Сезон-2010 для вас складывался странно. Аренда в «Спартак» из Нальчика, где ни разу не вышли на поле, затем брянское «Динамо»...
— У меня еще два года действовал контракт с ЦСКА. В Нальчик позвал спортивный директор Саша Заруцкий, старый знакомый. Сразу объяснил расклад: «Взяли финского вратаря, Фредриксона. Для перепродажи. Но вдруг у него не пойдет? А твой уровень понятен. Если что — подстрахуешь». Я, конечно, надеялся, что буду играть, однако финн повода для замены не давал. Летом сказал Заруцкому: «Саша, это ж позорище — сидеть на лавке в Нальчике! Фредриксон справляется, ну и смысл мне время терять?» Так появился вариант с Брянском.
— Ничего не настораживало?
— Первое, что услышал: «Команда на последнем месте в ФНЛ. Зарплата в два раза меньше, чем в Нальчике». Ответил: «Плевать. Я играть хочу!» Так тянуло на поле, что готов был ехать куда угодно. В Брянске снова начал получать удовольствие от футбола. Помог команде спастись от вылета. На следующий сезон строил большие планы...
— А Фредриксона так и не продали.
— В сборной «кресты» порвал, долго лечился. В итоге расторгли контракт по обоюдному согласию.
— В Нальчике вы пересеклись с Юрием Красножаном. Впечатление?
— Нормальный мужик. Коллектив вообще был изумительный. Настолько дружный, настолько сплоченный! Пожалуй, лучший за мою карьеру. Даже с ЦСКА не сравнить. Теплота во всем — в приветствии, каждом эпизоде общения. Любого новичка или пацана из дубля принимали как родного.
— Заслуга Красножана?
— В том числе. А еще Миодрага Джудовича, капитана. Его уважали, к нему прислушивались. Я разных капитанов повидал. Номер один по игровым и человеческим качествам — Сережа Семак. Номер два — Джудович. Когда ребят там штрафовали по мелочам, все чуть ли не с радостью несли деньги в кассу. Знали — это на нужды команды, а не куда-то в клуб. Когда я в аварию попал, из Нальчика тоже поддержали финансово.
***
— В какое местечко из собственной юности особенно хотели бы вернуться?
— Так как она у меня во Владикавказе прошла — вот туда бы и хотел. По всей Осетии проехать... Юность — беззаботное время. Вы в Кармадоне были?
— Нет.
— Это такие горы, ущелья! Едешь — а над тобой нависает вся эта красота.
— После бывали на том месте, где погибла группа Бодрова?
— Нет. Когда летом 2001-го уезжал в ЦСКА, мне в Кармадоне устроили проводы. Замечательный ресторан, друзья собрались, пацаны из «Алании». Прошел всего год — погибли все повара и официанты, которые нас обслуживали. Шансов не было ни у кого, разом накрыло. Представьте: сто метров льда! Три километра в длину. Такая глыба сошла на ущелье, горы, будто ножом срезаны.
— Что сейчас там?
— Грязное озеро.
— Новый стадион ЦСКА хотелось бы посмотреть?
— Да, интересно. Мне предлагали, но пока не решаюсь. Тяжело! Нужно вызывать специальную «Скорую». Та около стадиона ждать не будет — после матча надо новую заказывать. Мороки больше! Не стоит того!
— Вы полагаете?
— Раз в год государство такую перевозку предоставляет — везут в реабилитационный центр и обратно. А за свой счет катайся хоть каждый день, в один конец — три тысячи рублей. Поэтому решил сам не мучиться и людей не мучить с этими экскурсиями. Там же надо минимум часа два провести — я не знаю, как организм себя поведет. У нас, кто с шеей лежит, нет теплообмена.
— То есть?
— Мы не потеем. Тело начинает перегреваться. Температура 39, 40...
— Что делать?
— Сразу ложиться — чтоб организм пришел в себя. Если холодно — можешь переохлаждение получить. Я ж ничего не чувствую. В реабилитационном центре врачи вокруг, уложат, помогут. А как на стадионе приводить себя в порядок? Сколько ждать «Скорую»?
— Пенсия у вас какая?
— С первой группой инвалидности, как у меня — 13-14 тысяч. Но зарплата у меня была хорошая, «белая». Серьезные отчисления в пенсионный фонд. Поэтому набегает 30 тысяч.
— Мы слышали, какие-то люди пытались создать фонд вашего имени.
— Мне знакомые говорили: «Тебя помнят, любят, кто-то поможет...» Я отвечал: «Не надо! Не позорьте меня». Люди понесут по сто рублей, по тысяче. Кусочки от пенсии. Им-то эти деньги нужнее, чем мне. Совесть не позволит взять хоть копейку! У меня друзья — богатые люди. Они помогают. Посмотрите — ну зачем мне деньги? В казино пойду? Или в Монако поеду?
— Бывали в казино?
— Конечно.
— Ваш земляк Алан Кусов рассказывал нам, как спустил все состояние под ноль, около миллиона долларов.
— Он — да. Я любил поиграть, но себя контролировал.
— Когда Кусов получил в ЦСКА премию за сезон — 98 тысяч долларов — и в ту же ночь все оставил в казино, не пытались парня вытащить?
— Человека никто и никогда не вытащит. Только сам. Можно взять за руки, за ноги, приковать к батарее. Как отвяжешь — снова помчится в казино. Я тоже узнал, что такое азарт — оставлял чуть больше, чем планировал. Захлестывало! Мог даже ночь просидеть. Если назавтра был выходной. А Кусова иногда с утра забирал из казино, вез на базу — тот успевал отоспаться у меня в автомобиле. Не представляю, как тренировался.
— Не страшно было смотреть?
— Ну что ему скажешь? Кто-то на Эверест карабкается — нелепо гибнет. Ни за что. Это его выбор.
— Футболисты часто одалживают деньги — а им не возвращают. Вы через это прошли?
— Конечно. Тот же Кусов — первый мой должник.
— Вернет?
— Сомневаюсь. Он пол-России должен! Люди жалели его, помогали. Но Кусов и их кидал. А теперь — бомж. От которого, говорят, даже мать отказалась! У нее за долги сына квартиру отобрали.
— Когда-то вы были набожным человеком. Вера ваша не пошатнулась?
— Что вы! Нет, конечно. Я всегда возил с собой Библию, говорил — интереснее книги нет. Могу каждую главу по памяти вам пересказывать. Иногда начнешь размышлять чем-то, заглянешь в Библию — а там все ответы есть. Думаешь: ничего себе! Сколько лет назад всё было известно!
— Задавались вопросом — за что вам такие испытания?
— Ни за что! При чем здесь это? Мои руки держали руль, моя нога давила на газ. Все «испытания» я сам придумал. На кого сосулька падает с крыши, тоже сам виноват — можно было взглянуть наверх, отойти подальше. И тот парень, который на уроке физкультуры в пол головой вошел, сам виноват — можно было аккуратнее делать. Но я виноват сильнее, чем все они. Бог тут ни при чем.
— Вы, пройдя через такое, сохранили трезвую голову. Несколько слов людям, которые оказались в похожей ситуации.
— Мне кажется, никакие слова не помогут. Все индивидуально! Психологическое состояние зависит от человека.
— Всегда знали, что у вас крепкая психика?
— Да нет... Быстро все осознал. Пришел в себя, расспросил врачей. Мне сказали правду — я это принял. Как сформулировал тогда друг: «Бог никого не наказывает!» Говорят же — «лишает разума». Мне кажется, никого он не лишает. Просто смиряет!
— Как вас?
— Да. Я все принял. Может, меня что-то худшее ждало... Давайте перекур сделаем? Позовите Жанну, пусть принесет сигарету.
***
— Дети что говорят?
— Младшего сына в садике воспитательница спросила: «Кто твой папа?» — «Знаменитый футболист. Он разбился на машине, сломал шею. У него только правая рука хорошо работает, а голова — на 200 процентов...» После воспитательница рассказала теще. Дане было лет пять.
— Часто сыновья приезжают?
— Да. По выходным, в каникулы — всегда. Учатся отлично. Спортом заниматься не хотят ни в какую. Старшего, Давида, еще лет в семь спрашивал: «Хочешь?» — «Ни в коем случае! Чтоб как ты — никогда дома не бывать?» Скоро ему 14. Паспорт будет получать. А Дане в октябре 10 лет. Вот учиться им нравится. Как Олимпиада на каком-то сайте — сразу участвуют. Медали получают.
— Диана, бывшая супруга, навещает?
— Случается.
— У нее другая семья?
— Нет. Живет с детьми в той квартире, которую им оставил в Крылатском.
— Развелись вы в тот самый год, когда произошла авария?
— Официально — да. В январе. А жить вместе перестали за два года до этого. Дети все понимали. Хотя старался часто приезжать. Когда играл в Нальчике, во Владикавказ постоянно мотался. Это ж всего сто километров.
— Ваше расставание — ошибка?
— Да нет. Все осознанно делалось. Когда не можешь находиться вместе, делить быт... Пробовали два месяца порознь жить, не помогло. Ради детей лучше в семье не оставаться, хуже будет. Давид слышал, как мы ругались, плакал: «Папа, мама, не надо!» Зачем это?
— После появилась девушка Мария. Она осталась в вашей жизни?
— Я отказался от этого. Были некоторые моменты, и я решил — лучше все закончить. Пара случаев, которые мне совсем не понравились.
— Денежные случаи?
— Нет-нет, личные. Сейчас ее в моей жизни нет вообще.
— Не звонит, не пишет?
— Я не хочу, всё оборвал. Не в курсе, как ее судьба сложилась. А когда-то была моей соседкой в том же Крылатском.
— Значит, никакой свадьбы не планировалось?
— Нет, что вы! Даже «гражданским браком» это не назовешь, просто встречались. Жили вместе в каких-то городах.
— Натура у вас широкая — квартиру оставили бывшей семье, ничего не делили. Валерию Горохову, первому тренеру, купили жилье в Москве.
— Не купил, а оплатил большую часть, но не все. Посчитал это обязательным для себя. Если б не он — я бы в футболе не задержался. Не хотел играть. Только Валерий Викторович да Америка меня удержали, команда туда собиралась. Съезжу, думаю — и брошу все эти тренировки... Но втянулся!
— Мечта лежачего больного — подняться?
— Моя мечта — чтоб Давид и Даня выросли достойными людьми, получили хорошее образование. Буду во всем им помогать. Мне-то уже ничего не надо. Жив — и слава богу. Вы другого ответа ждали? Что скажу: «Хочу восстановиться, пойти...» Глупо. Если ты для своей мечты ничего не можешь сделать, зачем нужна такая мечта?
