Все интервью
Владимир Иваницкий: «Карелина в Сиднее утопили»
Мы давно подбирались к этому герою — нет, пожалуй, в России комментатора, знающего борьбу лучше Владимира Иваницкого. Вопросов накопилась уйма.
Он со скандалом покинул «Матч ТВ». Никто толком не объяснил, в чем настоящая причина расставания. Ясно же, дело не в одном слегка грубоватом слове, проскользнувшем в прямой эфир.
Мы хорошо знали его отца, великого борца Александра Иваницкого. Руководившего когда-то всем спортивным телевидением страны. Пожалуй, это был один из самых удивительных, глубоких героев нашей рубрики.
Иваницкий-старший, переживший блокаду, рассказывал про те дни с таким чувством, что и мы начинали понимать — как это было.
Могучий человек, руками способный согнуть кочергу, он погиб при жутких обстоятельствах. Об этом Владимира Иваницкого тоже никто толком не расспросил.
Что ж, время рассказать пришло. Начинаем мы, встретившись незадолго до Дня Победы, как раз с блокадных историй...
Хряпа
— Война застала вашего отца в Ленинграде?
— В Шушарах. Сегодня это Пушкинский район Петербурга, а в то время — деревня. Жила семья сначала в пристанционной прачечной, в закутке, потом в бараке. В коммуналку на Васильевском острове переехали ближе к зиме 1941-го.
Бате тогда было четыре года, его брату Юре — пять. Вспоминали, что из окон просматривалась Нева и вмерзший в лед крейсер «Киров». С него сняли орудия, превратили в электростанцию. Как-то рядом рванула бомба. Дом тряхануло так, что громадный шкаф стал падать на них, малышей. Мама успела вскочить и удержала его руками.
— Под обстрел попадали?
— Дед мой работал бухгалтером в железнодорожном стройуправлении. Привел батю и его брата в свою контору. Когда объявили воздушную тревогу, крикнул: «Бегом в подвал!» Выскочили за дверь, и через секунду в комнату влетели осколки. Один из них превратил в щепки спинку стула, на котором до этого сидел дед.
Он хотел уйти на фронт добровольцем, подал заявление. Начальство запаниковало. Стройуправление одновременно лишалось и главбуха, которого собирались мобилизовать, и его зама — деда. Бронь одна. Пока выправляли и думали, кем пожертвовать, военком посоветовал оставить в Ленинграде добровольца.
— Ваш дед умер в 77, бабушка — в 94. Что о блокаде рассказывали?
— Ничего. Я и от бати слышал: «Сынок, об этом невозможно рассказать. Есть вещи, которые не поймешь, пока сам не испытаешь...» Бабушку при слове «блокада» вообще начинало трясти. Если вдруг что-то напоминало по телевизору, сразу говорила: «Выключи». Неважно — художественный фильм или какая-нибудь передача.
Иногда я просил: «Бабуль, ну расскажи». Заканчивалось одинаково. Тяжелый вздох, несколько коротких фраз — и умолкает. В глазах слезы: «Не могу». Она ведь в 1942-м, уже в эвакуации на Урале, дочку потеряла. Та всего два месяца прожила.
— Заболела?
— От голода умерла. От бати знаю, что в блокаду бабушка была стрелком пожарной охраны. Ночами дежурила на крыше с винтовкой, тушила зажигалки — бомбы, начиненные фосфором. Подцепляла щипцами с длинными ручками — и в ящик с песком.
Однажды пошла к товарным вагонам, в которых возили зерно. Сгребла из уголков зеленую мучную пыль с плесенью и паутиной. Испекла оладушки. Батя и его брат как-то проскочили, а бабушку с острым отравлением увезли в госпиталь. Это и спасло — во всех смыслах. Желудок прочистили, отлежалась, плюс в больнице усиленное питание. Шоколадку выдавали.
— Александр Владимирович говорил, ели в основном дуранду и хряпу.
— Молодежь таких слов и не знает. Дуранда — это спрессованные куски жмыха, оставшиеся от производства муки. Продавались в магазинах в первый год блокады. А хряпа — нижний лист капусты. Темно-зеленый, его даже на корм скоту не берут.
За хряпой бабушка отправлялась ночью к Волковскому кладбищу, на заброшенные огороды. Там под обстрелами, ползая по-пластунски, искала под снегом эти уже полусгнившие капустные листья, из которых варила щи.
— С вашим отцом мы встречались в 2013 году. Врезалась в память фраза: «Я бы хотел сейчас попробовать суп из хряпы. Но никак не решусь приготовить».
— Слава богу, что не решился! Сам же говорил — не щи, а коричневая бурда. Горькая, противная. Да и может ли быть другим суп, в котором нет ничего, кроме гнилой капусты? Еще была похлебка из тонкой рисовой бумаги. Брали ее из старинных книг, рвали на клочки и заливали кипятком.
— И 125 грамм хлеба в день...
— Сегодня мы даже не в силах представить, что это был за хлеб. Батя объяснял: «Сырой ломтик, в котором целлюлоза, овсяные хлопья, солома. Когда мама его резала, на лезвии оставалась мокрая пленочка. Ее аккуратно счищали другим ножом. Вот эта стружка была нашей добавкой».
Году в 2009-м к отцу приехал режиссер, снимавший фильм о детях-блокадниках, которые стали знаменитыми спортсменами. Включили камеру, батя начал рассказывать о ленинградском детстве — и голос дрогнул, покатились слезы. Я был потрясен. Он никогда не плакал, хотя потерь в его жизни хватало. А тут вспомнил блокаду — и...
Патефон
— Они ведь с братом чудом уцелели.
— Так и есть. У обоих началась водянка. Опухли, ни ходить, ни говорить уже не могли. Врач предупредил, что протянут от силы неделю, если не выбраться из осажденного города. А дальше невероятная череда совпадений.
— Каких?
— Еще в январе 1942-го железнодорожников стали перебрасывать на Урал для прокладки путей к медным шахтам. Дед отказался, понимая, что без его поддержки беременная жена и маленькие дети обречены. Через месяц с приятелем-автомехаником из покореженных грузовиков собрал полуторку. На ней и вывез ночью семью по Дороге жизни. Но знали бы вы, что этому предшествовало...
— Что же?
— В суете дед умудрился забыть в конторе важнейший документ — разрешение на эвакуацию. Без него на КПП могли бы и развернуть. Но бойцы заглянули в кузов, поняли, в каком состоянии люди, — и пропустили. Из трех машин, выехавших в ту ночь, до берега добралась лишь наша полуторка. Два других грузовика ушли под лед во время бомбежки.
Дед сразу направился в эвакопункт. Его фамилии в списках почему-то не оказалось. А все окрестные бараки и частные дома переполнены, никуда не пускают. Ночевать негде, на улице мороз.
— Положение аховое.
— Опять повезло. Полуторка была забита людьми. Лежали вповалку — и полуживые, и трупы. Бате всю дорогу что-то кололо в бок. Выяснилось — патефон. Его владелец по пути скончался.
Именно на патефон и позарилась хозяйка одного из домов. Пустила переночевать, накормила. Батя говорил: «Я навсегда запомнил умоляющий взгляд отца, когда она вливала мне в рот горячие щи. Прошептал: «Оставь пол-ложечки». К тому моменту он весил 42 килограмма — при росте 190 сантиметров!
— Верите, что товарищ Жданов во время блокады ел в Смольном икру и ананасы?
— Не знаю насчет Жданова, а батю до глубины души возмутили мемуары академика Лихачева. Особенно часть, посвященная блокаде. Как его родня выменивала за золото у спекулянтов масло, рис, еще что-то. Батя ворчал: «Оказывается, в умирающем Ленинграде кому-то жилось припеваючи».
Еще тот описывал, как неслась по зимнему городу полуторка с трупами. Их загрузили вертикально, оледеневшие, в каких-то немыслимых позах. Среди них голая женщина, ее волосы развевались на ветру... «Что за бредятина? — горячился отец. — Такого не было и быть не могло!» Для кого-то Лихачев — ум, честь и совесть нации. А батя после выхода книги считал его негодяем.
Тактика
— Говорят, одна из самых жутких блокадных картин — замерзшие, словно сталактиты, испражнения в подъездах.
— Батя рассказывал, что загажено было все — лестничные пролеты, чердаки, подвалы, дворовые закоулки. Ну а как ходить в туалет, если канализация не работает?
— Воду набирали в Неве?
— Да, под бомбежками. В лютую стужу моя бабушка приносила трехлитровый бидон — больше поднять не могла. По семейному уговору на гигиенические процедуры тратили кружку воды в месяц.
— О людоедстве в блокадном Ленинграде наслышаны?
— Случаи были. Многие семьи не торопились хоронить умерших. Не только для того, чтобы какое-то время получать на них карточки. Но и прокормить близких, сохранить им жизнь. Обрезали покойника до костей и варили для деток суп. Когда понимаешь, что пережили люди за 900 дней блокады, не поворачивается язык осуждать.
— Да уж.
— Еще мне запомнился рассказ брата бабушки — дяди Вани. Он прошел всю войну — от Бреста до Вюнсдорфа. Его кавалерийским взводом командовала женщина. С кличем: «Шашки наголо!» подняла в атаку на немецкие танки. Народ, конечно, покрошило будь здоров.
Дядьку разрывной пулей ранило в плечо. Дальше два месяца с остатками взвода догоняли фронт. Хорошо, лошади были. Но мыться негде, рука повисла как плеть. Когда наконец пробрались к своим, выяснилось, что у дядьки вши сожрали спину. Я слушал и вздрагивал. А он смеялся. Веселый был, неунывающий, даже о войне — с шутками-прибаутками.
— Повезло, что живой вернулся.
— Кстати! Есть у меня приятель — Миша Козицкий, вице-президент федерации самбо США. Мы на одном курсе в ГЦОЛИФКе учились. Был там преподаватель — Евгений Михайлович Чумаков. Самбист, фронтовик, с перебитым нервом вернулся на ковер и выиграл три чемпионата СССР.
Однажды мы спросили — что на войне уберегло? Чумаков честно ответил: «В траншее перед атакой всегда искал глазами высокого парня. Пристраивался рядышком. Когда под пулями поднимались в атаку, держался за ним. Параллельно высматривал другого здоровяка. Чтобы уже за его спиной встать — если первого хлопнут».
— Как интересно.
— Недавно разговорились с Козицким на эту тему. Он шумел: «Что за малодушие?! Чумаков — трус!» А я нормально воспринял: «Просто тактика выживания. За что осуждать-то? Главное, добегал до вражеского окопа и вступал с фрицами в рукопашку. Рвал их зубами, колол кинжалом...»
Планшетка
— Александр Владимирович о себе говорил: «Блокадный заморыш пробился в элиту большого спорта». За счет чего?
— Несгибаемый характер. Великолепная техника. Фантастическая скорость — редкая для тяжелого веса. Сохранились кадры кинохроники, как он на Олимпиаде в Токио в решающей схватке борется с болгарином Лютви Ахмедовым. Я смотрел и поражался — вот это темп! Даже мухачам такой не снился.
Но главное, что отличало батю — феноменальная скорость мышления. Я на себе испытал, когда еще с родителями жил. Дурачился, показывал приемы из карате, и отец невзначай поставил блок в какое-то мгновение. Так, что у меня рука едва не отделилась от тела. Я понял, что играться с ним нельзя. Ну и конечно, ему с тренером повезло.
— Вы о Сергее Преображенском?
— Да. Корнилов, первый тренер бати, до конца дней удивлялся: «Как этот мешок мог выиграть Олимпиаду и четыре чемпионата мира?!» Зато Преображенский, возглавлявший сборную Ленинграда, сразу разглядел в парне талант. Пришел к его родителям: «Я перевожусь в Москву, отдайте Сашу мне». Так и началась отцовская карьера.
Сергей Андреевич — уникальный по доброте мужик. Тоже пережил блокаду, ушел на фронт, войну закончил под Кенигсбергом. Создал свою школу борьбы. Прием «мельница» — его изобретение. Подбирал беспризорников, голодных и никому не нужных. Обучал их борцовским навыкам, кормил, воспитывал, прививал любовь к книгам, хорошей музыке. Гордился, что никто из сотни его подопечных не связан с криминальными структурами.
— На 60-летие Александру Владимировичу подарили планшетку, где написано: «Великому борцу, не проигравшему ни одного балла зарубежному сопернику». Сохранилась?
— Разумеется. Это рекорд, который побить невозможно — только повторить. Вдумайтесь — на официальных турнирах не просто не проиграть иностранцу ни единой схватки, но даже балла не отдать!
Батя говорил, что на Олимпиаде и чемпионатах мира его сковывала ответственность за результат. Не позволяла творить. Лишь раз на соревнованиях получил колоссальное удовольствие от борьбы. Когда его, уже титулованного хлопца, отправили на первенство Вооруженных сил. Вот там боролся легко и свободно. Да так, что после схватки старшие товарищи сказали: «Сегодня мы видели на ковре Бога».
Ярость
— Ваш отец был настолько спокойный, что мы не могли представить его в настоящей ярости. Как-то спросили — он ответил: «Два случая в жизни было».
— Однажды меня выпорол. И еще раз сдержался.
— Что натворили?
— К нам приехала с Украины сестра прабабушки. Ей было лет 90. Девочкой работала на какого-то пана в Черкасской волости, это у нее осталось на всю жизнь — нас звала «панове дети». Ну и начал я вить из нее веревки.
— Сколько вам было?
— Лет шесть. Я этого не помню — но по семейной легенде залез на стол, подозвал бабулю к себе. Ударил кастрюлей по голове. Чуть не пришиб.
— Александр Владимирович не обрадовался такой подвижности?
— Выдрал! Потом привязал руки-ноги к стулу и запер в темной комнате. Мама говорит, просидел я там полдня. Но мне казалось — неделю.
— Больше рукоприкладства не было?
— Сейчас еще историю вспомнил. Обман и предательство отец не терпел. В шестом классе мы с друзьями стали покуривать. Пачку я хранил на лестничной клетке. Ведро вынесу — пыхну пару раз. Как-то возвращаюсь, слышу с кухни: «Иди сюда». А от меня табачищем несет.
— Это провал.
— Приоткрываю дверь туалета — чтобы туда сорваться, если что. Сажусь на дальнем углу стола. Отец начинает правильные слова говорить. А я не слушаю — у меня ноги заряжены. Не пропустить затрещину!
— Пропустили?
— Ага. Хоть был заряжен — вдруг: дз-з-зинь! Глаза открываю — лежу на полу между холодильником и плитой. Это батя меня пару раз с руки перекинул. Я потом в школу неделю не ходил, было стыдно. Губа раздута, шишка на лбу.
— С куревом завязали?
— Естественно. Но не потому, что леща получил. Отец тогда произнес: «Запомни! Еще раз увижу с сигаретой — уйду из семьи!» А он слов на ветер не бросал. Если скажет — все, обратной дороги нет. Вот так и отрубило. Я единственный, кто в нашей французской спецшколе остался некурящим.
— С того момента — ни одной затяжки?
— Ни единой. Дети мои тоже к сигаретам не притрагиваются. Я рос спортсменом, бегали за девчонками. У нас была установка — курящих девах не любили. Понравилась на танцульках симпатичная, начинаешь обхаживать. Провоцируешь: «Пойдем покурим?» Если легко соглашалась — досвидос.
Сковорода
— Возвращаясь к словам Александра Владимировича — это была пустая угроза?
— Честно? Не знаю. Но в тот вечер ему стало плохо с сердцем. А второй «взрыв» отца — это Олимпиада-1980.
— Он же отвечал за все трансляции на советском ТВ. Понятно — человек на нервах.
— У меня природная безграмотность. Учительница вызвала маму: «Знаете, в чем проблема? Он объясняет какими-то своими правилами, почему пишет именно так. Я не могу с ним бороться». А я готовился поступать в институт физкультуры. На вступительных ждало сочинение. Очевидно, что одна из тем — Олимпийские игры. Вот я и накатывал эти сочинения целыми днями.
Вскоре стартовала Олимпиада. Я про все забыл! Пропал у телика! Плюс у меня были билеты на дзюдо. На трибуне сидел рядом с гениальным дзюдоистом ХХ века Ясухиро Ямаситой, тяжеловесом, который за всю карьеру не проиграл ни одной схватки.
— Япония же бойкотировала московскую Олимпиаду.
— Правильно. Ямасита прилетел как зритель. Смотрел на татами и плакал — наверное, сожалея об упущенном золоте. Я это видел! Вместо того чтобы писать сочинения.
— Куда смотрела мама?
— Она уехала с моей сестрой на пару недель. Батя один, постоянно в стрессе. Встречи, совещания, телемосты. К нам в Кунцево чуть ли не ежедневно приходили его иностранные приятели. Я тогда научился готовить по знаменитой сталинской книге...
— Серенькая, поваренная?
— Да! Перед каждым визитом отцовский водитель привозил продукты. Я делал все — от котлет до борща. Олимпиада дошла до середины — и утром, завтракая яичницей со сковороды, батя вдруг вспомнил: «Что у тебя с сочинениями? Ну-ка покажи!» Показывать было нечего. Когда он это увидел — у него сковородка задрожала в руке. Я так впечатлился, что к вечеру накатал несколько сочинений!
— Поступили?
— Без проблем. Одна тема была как раз олимпийская — мне оставалось повторить уже написанное.
— Сын великого хоккеиста Сологубова рассказывал — какой-то мужик на улице оскорбил отца. Так тот поднял обидчика и закинул в мусорный бак.
— У бати была похожая история. Катались на горных лыжах. Это Маслаченко нас увлек. Ездили всей семьей в Ромашково — там неплохая гора, подъемник. Идем назад мимо пивнушки. Подскакивает мужик, рубль просит.
— Рубля не оказалось?
— Батя не переносил пьющих и курящих. Как-то жестко ответил — мол, денег нет. Его даже не оскорбляли, просто человек бросил в пустоту что-то вроде — «твою мать». С досады — не дали! А отец воспринял по-своему. Мужиков там выпивало с десяток. Он двоих сгреб — и ударил лбами.
— Вот это да.
— Мама перепугалась. И уняла конфликт. Как кошки набрасываются, царапают лица — так и она раскричалась. Все стихло.
Музей
— Как мама сейчас?
— Тяжело. Когда бати не стало — сломалась. Она женщина одного человека. Жила им. 60 лет вместе! С Наташей, моей супругой, недавно задумались — как стареть? Если кто-то уйдет первым — как не замкнуться тому, кто остался?
— Вы всерьез с женой это обсуждаете?
— А почему нет? Перешагнули беззаботный возраст!
— Мама обставилась портретами отца, в доме культ?
— Да. Когда приезжаем на дачу, у нее в летнем домике особая комната. Там все посвящено отцу. Каждый день перебирает фотографии.
— Значит, до сих пор не отошла от потрясения?
— Думаю, и не отойдет. Все мы приходим с какой-то миссией. Ее миссия — батя. Вот был у него близкий друг — Сергей Петрович Новиков, дзюдоист, олимпийский чемпион 1976-го. На год пережил отца.Жанна Владимировна, вдова, сегодня в таком же состоянии.
Говорит: «Володя, тебе не понять женщину, которая для этого мужчины и была рождена. Я каждую секунду о Сереже думаю, постоянно что-то вспоминаю. Память настолько обострилась, что вытаскивает моменты, которые давным-давно забыла». Они вообще со школы были вместе. С первого класса любовь — и пронесли до последнего дня.
— Александр Владимирович собирал удивительные вещи — трактирный самовар на несколько ведер, прялки, сундуки, иконы...
— Это у нас свой деревенский музей в отдельном домике. А надо бы отдать в музей настоящий. Оставив себе лишь семейные реликвии.
— Вы полагаете?
— У нас как устроено? Внуки уже не совсем понимают, что за фигура дед.
— Даже в вашей семье?!
— Рассказываю. У меня Анечка, средняя дочка, лет в пятнадцать начала поправляться. А характер у нее боевой. Задумались: что делать? Говорю: «Попробуй-ка кикбоксинг в ЦСКА, это штука энергозатратная».
Поехала записываться. Возвращается, вся светится: «Пап, у нас такой дедушка, оказывается!» Она жила с нами — но этого не знала. Никаких признаков «иконостаса» в доме не было.
— Как он сам говорил — «уголка славы» нет.
— Вот именно. У него все фотографии в ящиках лежали. Медали где-то в кульке. Аня говорит: «Представляешь, из-за того, что я Иваницкая, меня бесплатно приняли». Все-таки ЦСКА.
— Отец ваш описывал в книжке, как для своего деревенского музея отыскивал уникальные экспонаты. Самая интересная для вас лично вещица оттуда?
— Он был в Борках Липецкой области, там имение Бунина. Увидел — из земли торчит камень с дыркой посередине. Выковырял с восторгом: «Жернов!» Сейчас он в основании музея. Часть фундамента выложена из больших камней. Но главное, что у нас есть — древняя икона с особой историей. С нее все началось.
— А расскажите.
— У бати корни из Черкасской области. Каневский район, село Прохоровка. Как-то разбирали там на дрова хату, отца попросили помочь. На его глазах родственник выкинул икону в бурьян. Бате это запало в душу. Вертелось в голове — икона, икона... На следующий день вернулся, нашел и забрал. Вроде невзрачная — но она и стала первым музейным экспонатом. Вокруг нее все строилось, собиралось.
— После двух квартирных краж золотую олимпийскую медаль отец хранил в банке?
— Это были очень странные ограбления. Я приходил, смотрел — ужасно неприятно... Реально как в душу нагадили. Перевернули все! Но самое ценное не забрали. Как сказал местный участковый — залезали наркоманы. Хватали то, что можно быстро продать.
— Ни одна медаль не пропала?
— Слава богу! Может, после этого отец и отнес в банк, но сейчас они у меня дома. Недавно решил — подлинники отдам в музей ЦСКА, а себе оставлю копии. Уже выяснил, где их делают наши олимпийцы. Прямо один в один, не отличишь.
— Цена?
— В районе 100 тысяч рублей. Ленточку подобрать не могут — но это легко заказать через МОК. Там таких ленточек полно, только плати. Все вышлют.
— Не жалко?
— С возрастом начинаешь понимать, что в музеи все надо передавать вовремя. Потому что внукам это уже неинтересно, могут не оценить — и награды в итоге окажутся на помойке. Так что дубликата в семье достаточно.
Гибель
— Тема, которую не обойти. Гибель Александра Владимировича. В какой момент поняли, что произошла трагедия?
— Приезжаю на дачу, батя там. Рузский район, деревня Ельники, дома у нас рядышком. Он уже сходил за грибами, звонит мне: зайди. Сам пытается встать — и сводит переднюю мышцу бедра. С ней редко что-то случается. Обычно схватывает икроножку. А тут почему? Леса у нас теперь засранные. Сплошные буреломы!
— Карабкался через поваленные сосны?
— Да. Когда впахивался — по шесть часов мог ходить. Если залезаешь в бурелом, да у тебя в грибной сезон две корзины болтаются... Бешеная нагрузка!
Отец говорит — чувствую, вот-вот пойдут грибы. Уезжает в Москву. А я через день много насобирал, тоже фанат этого дела. Позвонил ему: «Все, началось!» Батю залихорадило. В шесть утра маму поднял — так торопились, что хлопнул дверью, ручку оторвал: «Таня, брось, потом сделаю! Бегом!»
— Это на дачу собирался?
— Да. Приехал, вздремнул с дороги — и в полдень рванул в лес. Там речка Вейна, есть узкое место. Мы с батей как делали? Берешь с собой тазик, в него шмотки и телефон. Плывешь, толкаешь перед собой. Переплыл — оделся.
— Брода нет?
— Можно перейти, но далеко. А на той стороне грибов тьма, мало кто туда добирается.
— Река не широкая?
— Метров пять. Но глубоко. Ты идешь, идешь. Как вода до груди — плывешь. Для отца с его размахом вообще четыре гребка. Вот здесь что-то произошло.
— Вы догадываетесь, что?
— Судорога, из-за которой хлебнул воды. Попала в дыхательное горло. Встать, опереться, откашляться не мог. До берега не хватило чуть-чуть. Потому что это точно не сердце. Вскрытие показало — утонул.
— А сердце здоровое?
— По словам патологоанатома, был старый инфаркт. Это после увольнения с ВГТРК след остался...
В предыдущий раз он семь часов бродил по лесу. Тут мама пораньше забеспокоилась. Позвонила мне. Я как раз собирался ехать из «Останкино» домой. Сказала, что отец на телефон не отвечает. Говорю — не волнуйся, ты ж его знаешь... Еду! Часа полтора в пути, дороги забиты. Снова звонок.
Вот тогда у меня появилось нехорошее чувство. Понял — надо ехать к ним. Что-то по дороге отцу наговаривал на автоответчик: «Так нельзя! Я же учил тебя геолокацию ставить...»
— Приехали — и?
— Спрашиваю: «В какой лес он пошел?» — «Не знаю». Он мог и направо, и налево. Иду искать туда, за речку.
— Среди ночи?
— Это такая ночь, прозрачная. Почти белая. 22 июля!
— Никаких следов?
— Нахожу отцовский дождевик. Его наверняка сдуло с корзинки, когда батя за грибами шуровал. Пробираюсь туда, куда он мог зайти — ничего не вижу. Но уже понятно — беда. Звоню Карелину. Тот моментально собирает ребят, которые поднимали и резали лодку «Курск».
— Военные?
— Да. Они три часа честно отработали — и уехали. А полиция — полный отстой! Все как из кинофильмов — упитанные, морда круглая, глазки маленькие. Человек десять — совершенно одинаковые, будто только что вылупились. Первое, что слышу: «Давай «кошку» возьмем, прочешем дно». Слышь, говорю. Ты охренел? Себя будешь «кошкой»!
— Это крюк?
— Вы «кошку» рыбацкую видели? Там за ребро проткнешь и все!
— Вам что в ответ?
— «А как ты хочешь?» Они уже понимали — человек утонул. Потом появились волонтеры из «ЛизаАлерт». Это бомбическая команда. Три дня пахали нон-стоп. Здесь заканчивают — как легавые бегут туда, где снова человек пропал. А утром — на работу! Ее-то никто не отменял. Еще человек с коптером приехал — он и нашел тазик со шмотками. Там же лежал разряженный мобильник.
— Унесло куда-то по течению?
— Нет, был недалеко. Просто в таких камышах, что с берега не видно. А сверху разглядели. Тогда все стало ясно.
— Как готовили маму к новостям?
— Я уже не помню, какие слова произносил. Важно было найти тело. Пока не нашли — она еще держалась. Ребята из МЧС без конца лазили по реке в водолазных костюмах. Тело поднялось на третий день.
— Кто нашел?
— Волонтеры. С ними был и мой дядя Валера. У него дом в этой же деревне. Позвонил: «Приходи, сейчас будут тело доставать». Я на лодке сразу туда — вижу, батя всплыл... Потребовали подтверждение родственника.
— Опознание?
— Да. Его вытащили на берег. Был очень тонкий момент... Все-таки есть что-то вне нашего понимания. Вот лежит тело близкого человека. Я подхожу, беру за руку — а она теплая! Мы прощались, понимаете? Что-то необъяснимое. Потом набрался сил и маме сказал: «Нашли».
Похороны
— Человек такого масштаба. Почему решили хоронить на деревенском кладбище?
— Батя мне сказал лет за десять до кончины: «Хочу лежать здесь». За жизнь сменил больше сорока квартир. Сплошные переезды. Никогда не было ощущения своего угла! А он из деревни, для таких людей это важно.
Со временем появился дом в Ельниках. Красивейшее место. Батя и меня туда притянул. Со словами: «Это будет наше родовое гнездо». Неподалеку деревенское кладбище. Как-то говорит: «Мы планируем с мамой взять участок — чтобы тут нас похоронили». Я запомнил. Позже выяснилось, ничего они не приобрели. Изменился закон — нельзя покупать заранее. Когда отца не стало, я маму спросил: «Похороним на деревенском?» — «Да».
— Многие удивились.
— А мне сколько выговоров сделали: «Как так? Почему не в Москве?!» Близкий товарищ отца, борец Евгений Надеждин живет в Швейцарии, работает в ЮНЕСКО. Говорит: «Надо было на Троекуровском, мы бы помогли» — «Это его желание, мама поддержала...» — «Все равно лучше бы на Троекуровском!»
— Наоборот, здорово, что на деревенском. Академик Святослав Федоров лежит на поселковом кладбище возле церкви, которую восстанавливал. Приходят не зеваки, а только те, кто его знал.
— Здесь то же самое. Мы едем к дому мимо кладбища. Обязательно останавливаемся, заглядываем. Я не думал, что придется подключать могучие силы, выходить на губернатора Воробьева, чтобы чуть расширить участок. Сделать фамильное захоронение. Там и мама будет, и мы с женой.
— Хоронили Александра Владимировича в открытом гробу?
— Да. Панихида проходила во дворце единоборств ЦСКА, собралось много народу. Думал, Карелин что-то скажет. Но он был подавлен, не мог говорить. Я не ожидал, что его так проймет. Видел Сан Саныча в разных ситуациях, в том числе на похоронах. Удар держать умеет. А тут прямо сам не свой.
Теплыми словами проводил отца Новиков. Два тяжа, была у них особенная душевная связь. Сергей Петрович всегда был благодарен бате за то, что тот помог ему выиграть Олимпиаду в Монреале.
— Это каким же образом?
— У Новикова и сборников тех лет возник психологический барьер перед японцами — как родоначальниками дзюдо. У советских борцов-тяжеловесов такого близко не было. Кто для них японцы? Тьфу — и растереть!
Вот батя в этом плане и поработал с Новиковым. В Монреале тот в первой же схватке встретился с Сумио Эндо — фаворитом и главным соперником, которому дважды проигрывал на чемпионатах мира. Теперь Новиков отнесся к нему без трепета. Уверенно победил, прошелся катком по остальным и завоевал золото.
А у меня с похоронами бати еще один момент связан. Отпевали в Хамовниках в храме Николая Чудотворца, где служил священник Александр Шумский. Мой школьный учитель истории.
— Ну и поворот.
— До принятия сана он много лет преподавал, придерживался либеральных взглядов. Приносил нам в класс самиздат, рассказывал о Солженицыне. Потом резкая трансформация — и превратился в сталиниста.
Но с батей не на этом сблизились. Шумский обладал энциклопедическими знаниями, обожал литературу. Они могли часами висеть на телефоне, обсуждая очередную книгу. Говорили, конечно, и о православии. В моем понимании отец Александр — Христов человек. На таких даже не институт церкви держится — вера! А еще батя восхищался упорством Шумского и его супруги Ольги.
— В каком смысле?
— Она исправно рожала ему девочек. Казалось, после седьмой можно притормозить. Но он мечтал о сыне, и с восьмой попытки у них все-таки появился пацан. На отпевании бати Шумский в прощальном слове сказал: «Я до конца жизни буду за него молиться». Не прошло и месяца, как сам преставился.
— Болел?
— Нет. Трагическая случайность. Поехал с семьей в Крым. В Херсонесе после службы подвел внука к краю обрыва: «Смотри, какой красивый закат». Через секунду сорвались оба. То ли отец Александр споткнулся, то ли на рясу наступил... Погиб на месте. А мальчишку спасли.
Знак
— Снится вам отец?
— Редко. Тут вот какая штука... Как представлю тонущего отца — начинаю задыхаться. Как и при мысли, что я вдруг в пещере застрял. Наверное, разновидность клаустрофобии. Хотя не в такой форме, как у Юры Розанова.
— А что у Розанова?
— Вы не знали? Он же не мог ездить в лифте один. Боялся панически. В «Останкино» иногда подолгу переминался с ноги на ногу, ждал наших плюсовиков — лишь бы с кем-то зайти в кабину. Другой бы ходил пешком, но грузноватому Юре подниматься на восьмой этаж было сложно.
— Вы это к чему?
— А к тому, что надо обращать внимание не только на сны. Но и на знаки. Сигналы свыше. Поверьте, не пустые слова.
— Тогда с вас конкретный пример.
— Пожалуйста. Осень 2020-го, решаю с родственниками вопросы по отцовскому наследству. Влезать вроде и не хочется, но всплывают разные документы, просыпается меркантильный интерес... Обычная история.
Тут звонок, приглашают в Минск на турнир по дзюдо. Едем с женой на машине. Погода дрянь, скользко, метель. На трассе пытаюсь обогнать грузовик, и в этот момент его начинает крутить. Я по тормозам, выворачиваю руль, вылетаю на разделительную, оттуда на встречку. Вижу — на нас на бешеной скорости несется фура. Я газ в пол — и в кювет.
— А фура?
— Со свистом пронеслась мимо. Если бы под нее попали, нас бы расплющило. А так отделались синяками да вмятинами на автомобиле. Когда адреналин схлынул, я понял — это сигнал! Неправильно себя веду — вот сверху и предупредили. Сразу позвонил близким: «Все, заканчиваем разборки с наследством».
— История, когда ваш отец отправился за грибами и у него вечером прихватило переднюю мышцу бедра — тоже знак? Который ни вы, ни он не услышали?
— Вполне возможно. А с другой стороны, как услышать — если батя часами по лесу скакал и банально перегрузил мышцы? На здоровье вообще не жаловался. Разве что одышка появилась. Но оставался крепким, бодрым, заводным. Я смотрел на него и думал — еще лет десять точно будет за грибами шуровать.
Лесин
— Ваш отец руководил всем спортом на нашем ТВ. Но выжили его из профессии как-то отвратительно.
— 1999-й. Тогда на телевидении процессом рулил министр печати Лесин. Он и его соратники аккумулировали рекламный пул. Подминали рынок следующим образом: вот вы — глава телекомпании. К вам приходят и говорят: «Мы забираем твое рекламное пространство, будешь иметь за это столько-то».
— Сколько?
— Около 50 тысяч долларов в месяц. Тогда казалось — много. А на самом деле копейки. С этих денег что-то швырялось плебсу на папиросы. Так в стойло поставили всех руководителей. Уже дернуться никто не мог.
— Как вели разговоры с вашим отцом?
— Батя сразу их отбрил. Буркнул: «Шпана какая-то!» А начальником охраны у Лесина был пацан, с которым мы в «Динамо» дзюдо занимались. Подходит: «С тобой хотят поговорить».
— Решили зайти через вас?
— Да. Прихожу на встречу к Лесину и Заполю.
— Юрий Заполь — президент могучей в ту пору компании «Видео Интернешнл».
— Этот человек создавал и контролировал весь рекламный рынок в России. Меня просят: «Помоги!» Хорошо, отвечаю. Попробую — но без гарантии. Заодно выбиваю для редакции процент. Не вполне понимая, как подобный бизнес работает. Как тебя покупают и ловят. Потом делают, что хотят.
— Закончилось печально.
— Да. Когда эти люди набрали силу и стали отодвигать спорт с каналов, батя кинулся в атаку. Не заручившись никакой поддержкой, выступил на большом совещании.
— У первого лица государства.
— А Лесин был в такой силе, что всех на совещании расставлял: «Встань сюда, говорить будешь то-то и то-то...» В новостях проскочило — звуковики не почистили!
— Надо же.
— Поставлен был Лесин когда-то Ельциным и его семьей. Отец в этой среде был белой вороной.
— Вы могли предостеречь от резких шагов?
— У нас были разговоры на эту тему. Я все чувствовал. Сейчас могу вам сказать — на том этапе отца сильно не любил Карелин.
— Почему?
— Потому что у него была неверная информация — будто Иваницкий не пускает борьбу на телевидение. Но когда Сан Саныч пошел в политику, во всем разобрался и увидел, как этот механизм работает...
— Мнение изменил?
— Понял, что без Иваницкого в тех реалиях борьбу не показывали бы вообще! Кому она нужна на федеральном канале? А тогда воспринимал как спортсмен!
— Карелин за отца не впрягся. Кто еще мог помочь?
— Старый друг семьи — Иван Ярыгин. Но в 1997 году он погиб. Так что отец в решающий момент остался один. Я потом спрашивал: как же ты пошел абсолютно неподготовленным? Без гранаты — под танк? Батя лишь руками разводил.
— Он знал, на что идет?
— Думаю, да. За тем столом сидели Виталий Смирнов, его товарищ по работе в ЦК комсомола. Борис Иванюженков, с которым был прекрасно знаком. Когда отец поднялся и начал говорить, оба схватились за головы, прикрыли лица.
— Он описывал диалог на том совещании. «Я сказал, что нужно вернуть спорт на достойное место. Мне возразили: «На достойном месте будут программы, которые приносят рекламу». Я ответил: «Значит, у публичной библиотеки нет никаких шансов выиграть у публичного дома». И получил волчий билет».
— Да. Наутро уволили.
— Решение точно принимал Лесин? Ваш отец что-то говорил про Швыдкого.
— Швыдкой-то — подчиненный. Может, озвучил. Но убрали отца на следующий день. Позже осознал, что все было давно согласовано. Просто на спусковой крючок отец нажал сам.
— Когда картина окончательно прояснилась?
— После звонка Александра Яковлевича Гомельского, сказавшего: «Саша, мы решили — пусть Володя встанет у руля спортивной редакции, все-таки свой человек». Пазл сложился, батя понял, какую интригу провернули за его спиной, и перестал общаться с Александром Яковлевичем.
Время спустя Гомельский предпринимал попытки поговорить с батей — тот ни в какую. А незадолго до смерти, уже предчувствуя уход, Александр Яковлевич набрал мне: «Я должен увидеться с твоим отцом, все ему рассказать. Хочу покаяться».
— Сильно.
— Сам обалдел. Сразу к отцу, тот сухо: «Я не буду с ним разговаривать. На пушечный выстрел к себе не подпущу». В этом ответе весь батя — категоричный и бескомпромиссный.
Кассеты
— Запись того совещания сохранилась? Очень интересно посмотреть.
— Я точно знаю — есть две кассеты. Но люди не отдают.
— Кто?
— Володя Гомельский и Коля Попов. Дело в том, что сюжет успели показать на Дальний Восток и Сибирь. Потом зарубили. В эфир тогда шли с «бетакамов». Кассеты остались.
— Почему не отдают?
— Побаиваются. Но если буду делать фильм про отца — надеюсь, получу запись. В крайнем случае кто-то другой поможет. Иногда в интернете вылезают такие кадры — я и не предполагал, что они уцелели!
— Собираетесь снять документальный фильм об отце?
— Да, есть задумки. Пока не могу убедить Гену Каюмова, талантливого режиссера. Ну и финансирование надо найти.
— Что вам этот Гена? Возьмите другого.
— Э-э, нет! Гена очень важен! Чтобы вы понимали — Каюмов вырастил Тимура Бекмамбетова! Оба окончили ташкентский кинематографический институт, сняли пронзительный фильм про Афган — «Пешаварский вальс».
Деньги взяли у «афганцев». Те задолжали крутой московской группировке. Она потребовала долг: «Где бабки?» — «В Узбекистане!» Крайними оказались Каюмов и Бекмамбетов. Бандиты приехали. Увидев вырытые окопы, оставшиеся от съемок, произнесли: «Вам год на то, чтобы все вернуть».
— Ну и как отбились?
— Так появились знаменитые ролики банка «Империал». Между прочим, Тимур был рядовым осветителем. Гена ему говорит: «Не боись, встанешь за камеру — я тебе все покажу...» Из этих роликов Бекмамбетов и вырос как режиссер. Потом от рекламы ушли в кино. Но сейчас Каюмова отовсюду отодвинули. Он человек-стержень, с такими сложно.
— ВГТРК вы покинули вслед за отцом?
— Да. Там как получилось? Отец выступил, на следующий день я улетел в Анкару на чемпионат мира по борьбе. За два часа до репортажа прихожу в зал. Телефоны еще стационарные. Начинаю связываться с «Останкино». Режиссер говорит: «Александра Владимировича уволили. Я тебя предупреждаю. Тут Вова Гомельский хочет с тобой пообщаться. А еще сидят два ваших быка с разбитыми ушами. Если ты откажешься комментировать — будут они».
— Как интересно у вас все устроено на ТВ.
— Потом оказалось, это мои приятели, два Андрея — Воробьев и Слушаев, который сейчас возглавляет общество «Спартак».
— Что сказал Гомельский?
— Взял трубку: «Володя, я понимаю, ситуация тяжелая. Я теперь руководитель. Предлагаю прийти ко мне в редакцию. Все будет нормально. Если сегодняшний репортаж вести не хочешь — я пойму, заменим». Нет, отвечаю. Репортаж проведу. Три дня в Анкаре отработал, прилетел в Москву, встретился с отцом. Он сказал: «Решай сам, оставаться ли» — «Нет, я не останусь...»
— Прямо сразу решили для себя?
— Володя предлагал очень хорошие финансовые условия. Даже неожиданно — откуда?
— Что тогда считалось «хорошими»?
— Тысяча долларов в месяц.
— До этого вы получали меньше?
— Зарплата была копеечная. Плюс с лесинских денег раздавали по 100-200 долларов в конвертах. Честно вам скажу — я колебался. Это мать меня удержала от неправильного шага. Почувствовала: «Отца сейчас все оставили. Если и ты так поступишь...» Знаете, что мне было потом особенно неприятно?
— Что?
— Что я внутренне дрогнул: уйти? Нет?
— Если бы остались — что было бы дальше?
— Была бы комфортная жизнь. У меня гладко пошло бы с Володей, затем плавно перетек бы на «НТВ-Плюс». Ничего не потеряв. Но вот из-за тех сомнений мерзко на душе! Это что ж, совсем у меня стержня нет?
Дмитриева
— Отец бы вам не простил — если бы остались на ВГТРК?
— Не знаю. Но это было бы предательство. Хотя иногда его бескомпромиссность приводила к невыполнимым требованиям. Взять ситуацию с Лешей Бурковым. В 1993-м он честно сказал отцу: «Создается новая телекомпания, мне Гусинский предлагает спортивное направление». Батя поставил совершенно нереальное условие.
— Какое?
— Хорошо, уходи. Но от нас не заберешь ни одного человека. Как я тебя вырастил — так будешь выращивать своих.
— Это нереально?
— А как выращивать, если начинаешь с нуля? Конечно, Бурков потащил за собой Дмитриеву, Кирюху Кикнадзе, еще кого-то...
— Из-за этого у вашего отца и Анны Владимировны потом были тяжелые отношения?
— Да их вообще не было. Хотя батя сражался за Дмитриеву на серьезных высотах.
— Разве у нее не по маслу шло на ТВ?
— Да вы что?! В союзные времена, пока Гостелерадио руководил Лапин, пятый пункт не мог пройти в принципе. Лапин почему-то был уверен, что она еврейка. Хотя это не так.
Про Дмитриеву конкретно сказали — «ее не должно быть». Другой изъян — чуть-чуть глаз косил. На ранних записях это заметно. Не представляю, что Анна Владимировна сделала, но все исправилось.
— Удивительно само желание попасть на советское телевидение с таким комбо.
— Все можно преодолеть. Вот есть комментатор Денис Косинов. Сейчас на «Старте», до этого на «Плюсе» был. На телевидение пришел заикающимся! Никогда ведь не подумаете?
— Даже близко.
— Человек работает, прекрасная речь. А что касается Дмитриевой — у отца была стратегия: комментировать должны люди со спортивным прошлым. Склонные к телевизионной работе. Готов был из них что-то лепить. Пригласил Маслаченко, Майорова, Ческидова, Дмитриеву, Буркова...
Анна Владимировна на «НТВ-Плюс» придерживалась другой стратегии. Считала, что нужно найти талантливых филологов, которые любят спорт. Так появились Вася Уткин и Дима Федоров. Позже — Леша Андронов. Я раз увидел, как он комментирует.
— Где?
— На Олимпиаде в Лондоне. XL-арена, в перерыве с Димой Шнякиным идем к Андронову взглянуть на бокс. А у Лехи планшет, какие-то сайты со статистикой — и от него почти не отрывается. На ринг не смотрит!
Вот я чем больше на цифры отвлекаюсь, тем хуже комментирую. Что-то могу упустить в глазах. В чем гений отца — он пробил крупный план на спортивном телевидении. До него этого не было. Ни в Советском Союзе — в мире!
— А теперь в порядке вещей.
— Да! Люди выходят на битву, ты смотришь в глаза — и многое понятно. Как и во время поединка. Видно по взгляду, что человеку уже нечем бороться, сейчас его хлопнут. Я от этого предчувствия ловлю кайф. Но кому-то интереснее уткнуться в планшет.
— Скоро искусственный интеллект комментировать будет.
— Надеюсь, не будет. Но соцсети уже все перекрывают. Вот Шнякин мне говорит: «Соскучился по дзюдо». Начинаем вместе комментировать, он — р-раз, что-то снял. Бац — в соцсети, снова, снова...
Спрашиваю: зачем? Оказывается, зарабатывает он уже не «Матчем» — а соцсетями! Отвечает: «Чем больше меня там, тем я заметнее, чаще приглашают». То в баре игру прокомментирует, то мероприятие проведет.
— Сколько за это платят?
— Думаю, не меньше полтинника. Ближе к сотке. Помню историю. Наш классик, серебряный призер сеульской Олимпиады Даулет Турлыханов стал министром спорта Казахстана. Человек из гениальной сборной Сапунова. Он и устраивал Геннадию Андреевичу очередной юбилей.
— Богатый человек?
— Очень. Приехал, арендовал гостиницу, ресторан, документальный фильм мне заказал. Выделил на съемку 15 тысяч долларов. Говорю: «Даулет, чтобы с таким бюджетом взять интервью у всех членов той команды, нужно их собрать в одном месте. Иначе денег не хватит ездить по бывшему Союзу». А где ловить? В Венгрии, на чемпионате мира! Вот так и сняли. Вести юбилей Даулет доверил известному ведущему. Потом я узнал — за час работы получил 200 тысяч рублей.
— Ох. Нам бы так платили за час писанины.
— Думаю — елки-палки! Мы с этим фильмом чуть не подохли на монтаже... Даулет в конце подходит: «Как прошло?» — «Бомбически!» — «А мне ведущий не понравился. Надо было тебя позвать, ты хоть присутствующих знаешь». Так что деньги всем по-разному достаются.
— Золотые слова.
— У меня есть приятель, бывший дзюдоист. Сейчас в серьезном строительном бизнесе. Сидели, общались в кафешке. На минуту отвлекся на телефон, что-то произнес — и потер руки: «Та-а-к, миллиончик заработал».
— Рублей?
— Я тоже спросил. Долларов, за минуту! Просто соединил людей.
Сапунов
— Почему у Карелина в сборной не складывались отношения с Сапуновым?
— У любого тренера свои фавориты. Есть механизмы, как продвинуть одного и перекрыть кислород другому. Карелину приходилось выгрызать дорогу, уничтожать соперника, чтобы все доказать.
— Это еще до Сеула?
— Да. Но надо отдать должное Сапунову — он признавал свои ошибки. Знаменосцем на открытии в Сеуле Карелин стал благодаря ему.
— Как решал вопрос?
— Сапунов идет к руководству: «Знамя должен нести Карелин!» Никому не известный пацан. В ответ: «Ты понимаешь, о чем говоришь? Мы сейчас пойдем с этим к Смирнову, а дальше-то он отправится в Политбюро!» Но убедил.
Дошли до Смирнова. Геннадий Андреевич рассказывает про Карелина: «Выиграет точно! Богатырь!» Виталий Георгиевич решается — и все это повторяет в Кремле.
Карелин несет знамя. Представляете, какая психологическая нагрузка? На финал приезжает смотреть вся верхушка. Саша встречается с болгарином Геровским — и кувыркается на первых секундах. Улетает на два балла. Но в итоге выигрывает.
— Кого же Сапунов вместо Карелина рассматривал на поездку в Сеул?
— Игоря Ростороцкого. Это такой красавец! А когда моя сестра увидела знаменосца Карелина, воскликнула: «Что за неандерталец?» Я Сан Санычу потом рассказал — так ржал! Он все про себя знает. Ходит как мишка. Надбровные дуги, уши...
— Карелин Ростороцкому проигрывал.
— Дважды. Но в ключевой год победил. Именно в олимпийский, расставив все точки над i.
— С борцовской средой у вашего отца отношения были сдержанные.
— Я его тоже расспрашивал — мол, почему так? Знаете, что отвечал? «Мне с ними не о чем разговаривать!» Батя действительно был на другом уровне с точки зрения образования и интеллекта. Вы не представляете объем прочитанной и понятой им литературы.
— Почему же? Представляем. Видели книжные залежи у него в квартире.
— Вот поэтому и с Карелиным после периода не самых добрых отношений у бати коннект восстановился — Сан Саныч уникально быстро читает. Мне, например, надо вникнуть, осмыслить... Так я устроен. А у отца и Карелина все иначе.
— Александр Владимирович тоже читал быстро?
— Берет книжку в триста страниц. Гляжу — через два дня уже в заломах и подчеркиваниях. Потом может к ней вернуться, еще начиркать на полях, назаламывать. Вся библиотека отца — такая, с загнутыми уголками! Он же шестидесятник, тогда было повальное увлечение литературой.
Карелин
— Ваш отец говорил: «Борьбу смотреть не очень люблю». Нам было странно слышать такое от легендарного вольника.
— Слава богу, Дмитриева дала на «НТВ-Плюс» возможность — вытаскивала батю на последние Олимпиады. Мы вместе ездили в Афины, Пекин, Лондон. Он комментировал и смотрел борьбу как никто.
— Видел то, что другой не увидит?
— Ладно, «другой». Не видел даже я, профессионально занимавшийся борьбой. Допустим, выигрывает в Пекине кубинец Лопес. Ну черный, здоровый... Внезапно отец произносит: «Этот парень будет бороться столько, сколько захочет». Я в недоумении. А Лопес становится пятикратным олимпийским чемпионом! Вот как?!
— Необъяснимо?
— Я бы никогда такого не сказал. Просто не вижу этого. Другой мозг! А батя в борьбе — как академик Черток в науке.
Еще пример. 1999-й, мемориал Поддубного. Приезжаю с камерой, отец как гость, здесь же Новиков. В финале Карелин побеждает, беру у него интервью. Но понимаю: для сюжета маловато. К кому идти?
— Ну и кого выбрали?
— Еще когда схватки шли, увидел на трибуне папу Карелина. Он же маленький, метр с кепкой. Кричит: «Сашок, давай!» Я как спаниель к нему, счастливый: «Александр, я Володя, корреспондент, мне бы интервью...» — «Иди на ***!» И через мгновение как ни в чем не бывало: «Сашок, давай!» Я Карелину потом рассказал — он смеялся: «Да, батя у меня такой».
А интервью между тем нет. Тут мысль — вытащу отца! Подхожу: «Секунд на тридцать. Как умеешь». Вдруг слышу: «Карелин не выиграет в Сиднее». Пф-ф-ф!
— Аргументировал?
— «У него в глазах ничего нет. Пустой!» Батя это разглядел. За год до Олимпиады! Я, считающий себя профессионалом, — нет. Но в эфир такое не поставишь.
На противоположной трибуне сидит Новиков. Кидаюсь: «Как вам Карелин?» — «Он не выиграет Олимпиаду». — «Сергей Петрович, но почему?!» — «Энергии нет. Я не представляю, как будет там бороться».
— Карелина в тот год затаскали по депутатским делам?
— Да. Выхолостили. Вот почему батя с Медведем выиграли Олимпиаду в 1964-м? Дякин, главный тренер сборной, загнал команду. Золото в Токио взяли двое.
— Медведь и ваш отец?
— Да. Оба уже были в авторитете, сказали тренеру: «За две недели до Игр — никакого ковра. Мы бегаем по сопкам, гуляем». По минимуму занимались физухой, подтягивались, пушпушились друг с другом. Отдохнули глазами, понимаете? Приехали на Олимпиаду «голодные» — и всех порвали.
Грязь
— Карелин-то в Сиднее по делу проиграл?
— Нет. Утопили. Печально, но факт — рекорд Карелина не нужен был ни-ко-му. Ни в ОКР, ни в ФСБР — имею в виду руководителей. Они прекрасно понимали: если Сан Саныч станет самым титулованным борцом планеты, его и без того непререкаемый авторитет взлетит до небес. А значит, все двери перед ним открыты, и он одним щелчком сможет убрать любого со своего поста.
Точно так же рассуждал Мартинетти, вскоре сменивший Эрцегана в должности президента ФИЛА. Кто такой Мартинетти? Швейцарская шпана! Которому на моих глазах чемоданами носили деньги. А его брат возглавлял судейскую комиссию ФИЛА. И что происходит в Сиднее?
В крестовом захвате Гарднер опускает голову ниже линии плеч. При таком раскладе можно расцепить захват, попытаться провести прием — что и делает Карелин. Получает балл. Мартинетти нельзя вмешиваться, но он бежит к брату, требует изучить видеоповтор. На его основании судьи меняют решение.
— Из-за того, что Карелин первым разорвал захват?
— Формально — да! Хотя нарушал правила в том эпизоде как раз Гарднер. У Сан Саныча остается 30 секунд на результативное действие. Но бросить уже нечем — нет былой энергии. И балл вместе с золотой медалью уходит сопернику.
— Как обидно.
— К сожалению, в моем любимом виде спорта стало много грязи. В мире борьбы ни для кого не секрет, что сегодня можно купить все — от жеребьевок до золотых медалей. Сослану Рамонову, олимпийскому чемпиону Рио, предлагали миллионы долларов, чтобы схватку отдал!
— Что ответил?
— Послал. Артуру Таймазову давали в Пекине семь миллионов. Тоже отказался. А через десять лет МОК лишил его золотой медали из-за допинга, и при встрече Артур в шутку произнес: «Лучше бы я тогда деньги взял...»
Да о чем говорить, если даже наши руководители стали возить страховочный капитал. С единственной, по их словам, целью — чтобы не было судейского беспредела. Я как-то спросил одного уважаемого ветерана: «Когда началась эта порочная практика?» Тот уточнил: «У нас-то? В 90-е. А Иран и Турция всегда покупали».
Есть в этом смысле кристально чистая нация — японцы. Настоящие самураи! С ними невозможно договориться о сдаче. Кстати, как и с американцами. Правда, в Штатах другая система. Сам спортсмен и тренерский штаб — вне подозрений. Но спонсоры — могучие корпорации — при желании способны решить любой вопрос.
— А теперь про чемоданы для Мартинетти.
— Ко мне-то он хорошо относился, позволял снимать где угодно, порой в обход всяких регламентов. Если бы я на ковер с камерой вышел — наверное, никто бы слова не сказал.
В 2010-м чемпионат мира доверили Москве. Под трибунами «Олимпийского» встречаю уже поддатенького Мартинетти. Зовет с собой в ВИП-бар. Садимся — является делегация соседней страны. С дипломатом. Президент ФИЛА указывает под стол: «Сюда поставь». Ну а наши потом помогали провозить через границу.
— За что дипломат-то?
— Если ты заплатил за проведение чемпионата мира или Европы, у тебя обязательно должны быть медали. Желательно золотые. Вот так многие вопросики и решались.
Парфенов
— Отец ваш говорил: «Лишь раз я видел человека сильнее Карелина». Догадываетесь, о ком речь?
— Ха! Анатолий Парфенов. Для меня — дядя Толя. Уникальный дядька. Всю войну прошел, с пулеметом Дегтярева Днепр форсировал, вплавь добравшись до берега. Пять ранений. С осколком в голове и простреленным локтем выиграл Олимпиаду в Мельбурне.
Силищей обладал колоссальной. Говорят, фашистов в рукопашке одним ударом укладывал. Бил сверху по каске кулаком — и шейные позвонки рассыпались. На моих глазах брал пятерней двухпудовую гирю и крестился. Свой дипломат всегда держал за угол — палец в ручку не пролезал. А «Семнадцать мгновений весны» помните? Эпизод, когда гестаповцы встречают на аэродроме генерала Вольфа?
— Еще бы! Самого большого и страшного сыграл Парфенов.
— Пару раз в зале я ловил на себе его тяжелый взгляд из-под бровей — и начинал понимать, что чувствовал в те секунды Вольф. А Коля Балбошин, ученик Парфенова, олимпийский чемпион 1976-го до сих пор с содроганием вспоминает, как на первой тренировке дядя Толя решил проверить его на вшивость. Скрутил двойным нельсоном, согнул пополам — чуть шею бедняге не свернул. Но оценил, что тот не сдался, не запищал, хотя был уже на грани.
Батя в книге описывает, как поразился булыжным бицепсам Парфенова, пластам грудных мышц и спросил — откуда все это? Дядя Толя ответил: «Ты бы, Сашок, помахал косой с мое!»
— Весь секрет?
— Понимаете, есть сила накачанная — как у того же Таймазова в лучшие годы. Он, словно авианосец, сметал любого на своем пути. А есть сила природная, звериная — как у Парфенова, Карелина, Балбошина, Медведя...
Вот в чем уникальность Александра Васильевича? С детства не выпускал топор из рук — отец-то лесник. И когда Медведь брал за кисть, люди понимали — это все, кандалы! Вырваться нереально! Плюс бешеная выносливость. Больше ни у кого из борцов такой не видел.
— Он еще и высоченный.
— 190 сантиметров. А я — 172. Но года три назад во время нашей последней встречи показалось, что мы стали практически одного роста. Медведь с возрастом ссутулился, прямо в землю ушел.
Медведь
— Где встречались?
— В Минске. Я хотел о бате расспросить — они ведь столько лет дружили. Приехал — а Медведь два часа рассказывал исключительно о себе. Я его и так и эдак — бесполезно.
— Как трамвай по рельсам?
— Вот-вот. Ни одна домашняя заготовка не сработала. Знал, к примеру, про забавный случай в Токио. В японских банях нет разделения на мужские и женские зоны — парятся вместе. Медведь об этом не подозревал — в отличие от отца, который и подтолкнул друга в парную. Тот обомлел.
— Надо думать.
— Начинаю выводить Медведя на эти байки — все равно мимо. «Я, я, я...» Два часа! Правда, на прощание произнес удивительную вещь: «Твой отец совершил большую ошибку». Я задумался — это какую же? Зря, говорит, после спорта в комсомол пошел, а потом на телевидение. И я понял, что Александр Васильевич очень глубокий человек. В кавычках.
Есть про него еще история. Как-то журналист Александр Кикнадзе в интервью «Комсомолке» рассказал о борце, который стал чемпионом мира благодаря тому, что обосрался.
— Однако!
— Мол, натурально навалил в трико. Фамилию, слава богу, не назвал. Сформулировал так: «Самый знаменитый наш борец». Поскольку Карелин тогда еще не был трехкратным, все подумали, что речь о Медведе.
— А на самом деле?
— Это 1966-й, чемпионат мира в Америке. Правила в те годы такие: если ничья, борцов отправляют на взвешивание. Кто легче, тот и выигрывает. Полутяжелый вес — 97 килограммов. У Медведя — 103, причем он сухой как лист, гонять адски трудно. Главный соперник — турок Ахмед Айик.
Идут на взвешивание. Тренер по дороге говорит Медведю: «Ссы в трико». Отвечает: «Нечем». Встают на весы — у нашего на сколько-то граммов меньше. Победа! Вот и вся история. Но с годами в журналистских кругах обросла несусветными подробностями.
— Как в анекдоте. «Рабинович, это вы «Волгу» в лотерею выиграли?» — «Не в лотерею, а в карты. Не «Волгу», а «Запорожец». Не выиграл, а проиграл».
— Именно! Главное, сам Медведь спокойно отнесся к публикации. А батю распирало от ярости, говорил про журналиста: «Не прощу!»
— Теперь уже не можем не спросить. Хоть раз на вашей памяти кто-то из борцов навалил в трико?
— Да вы что! Немыслимо! Напрудить могли. Но очень-очень редко. Если и случалось, то во времена, когда с допинг-пробами химичили. Отольют, а затем себе шприцем из припасенной баночки чистую мочу вкачивают.
Турчинский
— Вы обмолвились — молодых не особенно интересует борцовская история...
— Бывают исключения. Вот, например, мой товарищ и соперник в юности — Динамит. Володя Турчинский. Была у него страсть — с ума сходил от русских силачей начала ХХ века. Гаккеншмидт, Лурих, Поддубный, Заикин... Все про них собирал.
Вовка и сам был страшно силен физически. При этом — кувыркучий, «деревянный». Толкнешь получше — все, иппон. Я его долго боялся.
— Почему?
— Такое вышло знакомство. Мы оба попали в сборную Москвы. Я чемпионат города выиграл, он стал призером. Но Турчинский — психолог! На первой общей тренировке подошел: «Давай поборемся?» Ну давай. У него был коронный прием — «мельница». Тут решил провернуть по-особому. Ка-а-ак зарядил мне между ног — я: «О-ой!» Он, распрямляясь, говорит: «Что?» — и сносит головой челюсть.
— Все было просчитано?
— Сто процентов! После этого я Турчинского панически боялся. Не приведи Бог с ним бороться. Что-то придумает. Я же видел, что Вовка с гирями творит. Пока не понял — кувыркучий.
Он часто приходил к нам в гости, рассматривал фотографии. У отца была большая подборка дореволюционных снимков цирковой борьбы. Первая русская «качалка» — кружок Краевского. Настоящая музейная ценность. На одной карточке Заикин, на другой — Поддубный с Кащеевым. А потом случилась история.
— Так-так.
— Турчинский все гудел: «Пойдем в Музей спорта. Ты не представляешь, как там интересно!» Ну ладно, убедил. Приезжаем в Лужники. В подтрибунных помещениях ни одной живой души — только сидят седенькие бабушки где-то вдалеке.
Турчинский ходит, охает: «Смотри, какой здесь Георг Лурих хороший!» Потом оглядывается — и меня поворачивает спиной: «Встань вот так». — «Зачем?» — «Встань!» Витрины прикрыты стеклом на винтиках. Вовка откидывает пиджак — а у него там как в фильме про Ивана Васильевича...
— Что?
— Отвертки! Начинает крутить и тырить фотографию. Я холодею от ужаса. Больше всего на свете мне хочется сбежать — но не могу. Ноги прилипли. Сквозь зубы шепчу: «Ты что творишь?!»
— А Турчинский?
— «У меня нет Мюррея с таким поворотом руки. Им-то какая разница?» На это место кладет другую карточку, более классическую. Того же Мюррея. Моментально все закрутил — и прогулка по музею на этом закончилась. Я понял — он ходил туда один, присмотрел снимок. А меня потащил как манекен.
— Какое милое чудачество.
— На обратном пути поразила мысль: а что это Вовастый у нас в квартире так заседает-то? Фотографии подолгу разглядывает... А я то выйду чай приготовить, то бутерброд.
— Что-то умыкнул?
— Возможно. Он как раз начал собирать коллекцию.
— История про Турчинского замечательная. Наверняка были и другие?
— Есть одна — надеюсь, ее воспримут нормально... Я был комсоргом сборной Москвы по борьбе. Вовка со спортом уже заканчивал, на лето устраивался в институт гражданской авиации. В спортзале подрабатывал.
Вдруг в сборную приходит письмо: «Просим разобрать вопрос. Ваш спортсмен, который летом трудился в институте, вынес ползала спортивных снарядов. Штанги, гири, блины».
— Круто. Это какой силой надо обладать.
— Я поехал в институт на разборку. Вычислили Турчинского очень просто. Кто был? Володя. Пришли к нему домой — там все лежит. Ну и поручили провести комсомольское собрание у нас в коллективе. Призвать к ответу.
Это было так смешно! Сидят взрослые дядьки. Смотрят на Вовку круглыми глазами. Говорят: мы все понимаем, гири ты вынес незаметно. Но диски-то как удалось? Они от пятерочки до 25 килограммов!
— В самом деле.
— Люди не могли представить, какой Володя здоровый. Им он не сказал. Я потом подошел с тем же вопросом: «Вовас, ты как это сделал-то?» — «Да что? Под пиджак засунул. Идешь мимо проходной, ручкой помашешь: «До завтра!» — и все». Локтем прижал диск к ребрам. 25 кило! Тут меня осенило: «А гриф как вынес?!»
— С этим сложнее.
— Договорился с местным дворником. Тот просунул через чугунные решетки забора, Вовка схватил — и в метро. Были у него свои слабости. Но человек сам себя сделал, это факт. Талантливейший ведущий. Быстрый на язык. Мгновенно отыгрывал любую реплику. Даже в спорте был актер. Но мы Турчинского считывали.
— Это как?
— Если начинал шутить — значит, спекся перед соревнованиями. Смеялись: «Что-то ты рановато в этот раз...» Вовка знал кучу цирковых трюков, которым его обучил Валентин Дикуль. Одно время они плотно общались.
— Что за трюки?
— На глазах зрителей грелку надувал так, что она разрывалась. Никто не знал, что предварительно клал ее в специальный раствор, который размягчает резину. Иначе фиг порвешь. Еще узлы из толстых гвоздей вязал, бате моему дарил.
— Гвоздь — тоже с секретом?
— Разумеется. Обматываешь капроновой ниткой, удерживаешь на огне. Когда обгорает, в этом месте меняется структура металла. Согнуть — уже не проблема.
Протеин
— Когда последний раз видели Турчинского?
— В 2008-м в Питере на чемпионате России по вольной борьбе. Когда Бувайсар Сайтиев феерически победил Махача Муртазалиева, а в моих отношениях с ФСБР и Мишей Мамиашвили была поставлена точка.
Я сновал по залу с камерой, ОМОН стоял по кольцу спиной к ковру. Все в касках. А вокруг бушевала эта дикая дивизия. Вижу сцену: какой-то кавказец выигрывает, на парапет нижней трибуны вскакивает взрослый дядька в папахе и танцует лезгинку! Оп-оп! Вы представляете картину?
— Представляем.
— Да не представляете вы ничего! Этот парапет тоньше гимнастического бревна! Я подбегаю, снимаю снизу — и выясняется, порчу кадр Сергею Киврину, знаменитому фотографу. Пячусь, чтобы еще омоновцы попали в объектив — и сбиваю его!
— Киврин мог и засадить штативом.
— Оборачиваюсь: «Ой, Серега, прости...» — «Ничего, ничего. Видишь кадр».
— Турчинский был как зритель?
— Нет, его пригласил Володя Кулибаба. Серьезнейший человек. Почитайте в интернете, сам рассказывать не хочу. Тогда возглавлял федерацию борьбы Санкт-Петербурга. Многое из Эрмитажа ушло к нему...
Он позвал Володю в качестве анонсера. Просто в бабочке выходил в центр ковра — и повторял то, что за секунду до него произносил легендарный Феликс Премильский. Это голос нашей борьбы.
— Нам бы такую работу.
— Я стою со своей камерой, начинается вечерняя часть. Вдруг ватманом мне сзади по голове — бум! Слышу: «Здорово, Вовастый!» Разворачиваюсь — Турчинский стал еще шире, чем прежде. Раскачался. Я обрадовался: «Ты откуда?» — «Меня пригласили, десятку платят. Первым классом прилетел, в «Астории» живу!»
— 10 тысяч долларов в день?
— Да. Я поразился: «Вов, тебе это надо? Даже за десятку?» А он: «Понимаешь, я же бренд. Мне нужно приезжать хотя бы на полчаса на тусовки, ходить, смеяться. Вот появляется человек с деньгами. Говорит: «Ребята, давайте освоим, что-то замутим. Позовем Лолиту, Киркорова... Кого еще? О, Турчинского!» А если не будешь светиться — о тебе не вспомнят. Мимо денег проскочишь». Тогда я понял — работа у него тяжелая. Все эти ночные бдения бьют по организму будь здоров.
— Судьбу Турчинского многие рассматривают как иллюстрацию — куда могут привести стероиды.
— Я вам расскажу одну историю. Конец 80-х. Мы вместе создавали фитнес-клуб на Арбате. В какой-то момент Вовка решил уйти. Произнес на прощание: «Тот, кто строит зал, потом им не владеет». И действительно — через два года бандиты у нас его отжали.
А Турчинский позже сам в эту сферу нырнул, директорствовал в клубе «Марк Аврелий». Для здоровья подкачивался, форму поддерживал. Он же актер, ему нужно. Но когда зал был общий, Вовас подсадил меня на белки.
— Протеиновые коктейли?
— Да. Я так себе иммунку сбил!
— Протеином? Кажется, один из нас после этой беседы внесет коррективы в свое меню.
— С борьбой я уже закончил, но был в неплохой форме. А в зал ходили перекаченные ребята — ну и начали ездить по ушам: «Вот баночка, мне ложечку — а тебе половинку...»
— Это и были первые протеиновые коктейли?
— Да, привезли из Америки. Стоила банка 40 долларов. Я достал одну такую, сожрал треть. Смотрю — поперло! Качки подбадривают: «Давай, давай, все правильно». А я чувствую — вес растет. Перестал есть, качаюсь — но толстею и толстею. Ничего сделать не могу!
— Ну и побочка.
— Потом несколько лет убирал. А они-то вообще лютую гадость жрали, запрещенку, чтобы нарастить. Вроде метандростенолона. Жуткая штука. Все это присутствовало. Вот и уходят в 46 лет — как Турчинский.
— Еще один ваш товарищ юности — бывший президент РФБ Валерий Кузин умер в 42.
— Тут другая история. Валера — мой однокурсник, позже стал ректором ГЦОЛИФКа. В начале 90-х вуз был на грани развала. Помню, приехал делать праздничный сюжет к 1 сентября — и ужаснулся. Полная задница! Запустение и разруха. Вернувшись в редакцию, сказал бате: «Это показывать нельзя».
А Кузин вернул преподавателей, которые успели разбежаться. Обеспечил им стабильное финансирование, построил для них два дома, выдавал квартиры. Все благодаря «Черкизону», который появился на землях института.
— Так что случилось с Кузиным?
— Отравили. Один раз такое уже было — на Олимпиаде в Афинах. Валеру чудом удалось спасти. Но через два года добили. Думаю, это связано с «Черкизоном». Деньги там крутились космические.
Горец
— Вы говорили — разошлись с Мамиашвили. Что стряслось?
— Я работал с ФСБР, снимал по ее заказу документальные фильмы. В том числе об Адлане Вараеве — первом в истории Чечни призере Олимпийских игр. Георгий Брюсов, в то время правая рука Мамиашвили, задание сформулировал так, что я поразился.
— Это как же?
— «Сделай фильм про Адлана. Только сильно его не выпячивай. Там ведь есть братья Сайтиевы, другие ребята...» — «Но мы же портрет снимаем?» — «Да. Но чтобы было в общем — о чеченской борьбе».
— Ну и задания у вас.
— Случались непростые. Такой уж вид спорта. На мину наступить легко. Вот я пытался этот фильм снимать — и, конечно, он Адлану не понравился.
— Почему?
— Та самая «мина». Сразу — «а при чем здесь Сайтиевы?» Через год я фильм переделал — снова ездил к Вараеву и снимал. Эта версия мне очень симпатична. Потому что сам по себе Адлан — что-то удивительное. Настоящий советский спортсмен.
— В смысле?
— Горец. При этом балагур, шутник, песни под гитару, пляски. Это удалось передать. Но когда фильм увидели друзья, началось: «А зачем тебя так показали?»
Первые кадры — стоим в горах. Его родовое село, ущелье. Звучит вопрос: где мы? Адлан отвечает: «Это мое отечество». Что-то добавляет на чеченском. Чуть сдавленным голосом: «Тут на горах деревья стоят, такая красота! А-а-а!» Начинает танцевать.
— Класс.
— Из него это поперло, понимаете? Шикарное начало фильма! А товарищи осудили: «Из тебя сделали дурачка». Люди ж по-разному видят! Поэтому был снят третий вариант. Вот чем опасна профессия комментатора?
— Теперь это и для нас большой вопрос.
— Кто-то твои слова воспримет адекватно. А кто-то с агрессией. Вы ведь знаете Рамазана Рабаданова? Дважды в жизни сильно попадал из-за своих комментариев!
— Как «попадал»?
— Рабаданов начинал с работы на собачьих боях. Они безумно популярны на Кавказе. Алабай выигрывает у другого алабая. Рамазан в микрофон: «О-ох, какой сильный! Как его хозяин!» Это слышат друзья сына — и тут же: «Что-о? Он твоего отца собакой назвал!»
Рабаданов сидит в студии, заканчивает репортаж — прибегает сын. Конкретно его забуцкал. Загнал под стол ногами, окровавил.
— Уф-ф...
— Не успел Рабаданов утереться — примчался отец. До которого только-только долетели новости.
— Надо думать, не извиняться за сынулю?
— О чем вы говорите?! Тоже забил Рамазана ногами, под стол загнал. Тот голосил: «Вы не могли с сыном договориться, вдвоем прийти?» Говорю — опасная профессия!
— Мы не думали, что настолько.
— Вот за что меня с «Матч ТВ» убрали? Вернее — в чем нашли повод? В том, что я похвалил парня, возгордился. В нашей самбистской среде внезапно появился белобрысый викинг! Но меня просто хотели отодвинуть. Потому что в последние годы я стал поднимать русскую тему. А на большом телевидении — нельзя. Кому-то это не нравилось. Ждали, ждали, ждали...
Мамиашвили
— Давайте сначала про Мамиашвили.
— Разошлись мы вот на чем. 2008-й, тот самый чемпионат России. Снимаю, как сражаются два претендента на олимпийскую путевку — Сайтиев и Муртазалиев. Причем Мамиашвили о-очень не хотел, чтобы Бувайсар поднялся высоко!
— Почему?
— Понимал, что тот имеет потенциал стать трехкратным олимпийским. А это уже сложно разговаривать. Да и сам Бувайсар начал проявлять качества, подгрызать потихонечку. Плюс в Чечне появился молодой и амбициозный руководитель региона.
Все эти связки у вас в голове не выстроятся в один ряд. А у кого-то просчитываются в секунду. Мамиашвили улетает на чемпионат Европы по футболу. Успев посмотреть в Питере борьбу. Я снимаю. Любые спорные вещи со стратегом Брюсовым координирую. Понимаю сложность чеченской темы.
— Сайтиев выиграл.
— А я внутренне был за Муртазалиева. Это парень классный, просто бомба. Но чувствовал, что победит Сайтиев.
— По каким признакам?
— Перед схваткой было четко видно — у Бувайсара концентрация, которой нет у Махача. Ни в коем случае не трусость... Сомнения! Вот начинают разминаться. Обычно в этот момент борцы посматривают друг на друга. Если я размахиваю руками — вы невольно будете повторять.
— Об этом нам говорил еще ваш отец.
— Многих ловят на этот фокус. Сайтиев был полностью сконцентрирован. Разогретый, ушел в себя. Натянул майку на голову. Гляжу — Махач бегает, на Бувайсара косится. Ничего не может понять! Почему Сайтиев так себя ведет?! Что происходит?
Дальше — сумасшедшая схватка. Прямо на загляденье. В духе бразильского футбола времен Пеле: «Вы забьете нам сколько сможете, а мы — сколько захотим». Оба творцы, на ковре ловили кайф от борьбы. Гибкие, как кошки, с невероятным каскадом приемов... В тот год на ярыгинском турнире Бувайсар проиграл Махачу — а здесь выиграл.
— И на этом карьера Муртазалиева закончилась.
— Да. А у меня уже были исходные материалы для фильма о Вараеве, сильно его не выпячивая. Во время съемок в Грозном впервые состоялась встреча Сайтиева и Кадырова. Один как Гагарин для страны, другой — лидер региона.
— Где встретились?
— В родовом селе Кадырова, ночью. Был еще товарищеский матч по футболу — Рамзан и его охрана против сборной Кубы по боксу. Мы сняли, как Кадыров говорит про Сайтиева: «Это наш будущий олимпийский чемпион». Как они обнимаются.
Когда Бувайсар выигрывает у Махача, предлагаю Брюсову: «Давай фрагмент из документалки про Адлана, где встреча Сайтиева и Кадырова, включим в итоговый фильм, посвященный предолимпийскому чемпионату страны?» Георгий одобряет.
— Ситуация все жарче.
— Миша на футболе. Сразу после победы России над Голландией «НТВ-Плюс» показывает наш фильм. Куда вставлена сцена, как Сайтиев радуется, чеченцы танцуют. Там же интервью Мамиашвили. Я его спрашиваю: «Что значит победа Бувайсара?» Ответ: «Сайтиев выиграл потрясающе. Но решит судьбу путевки тренерский совет накануне Олимпиады». На этом все заканчивается.
— Что не так?
— Я подумать не мог, что здесь могут быть подводные камни! Встречаю в Олимпийском комитете Мишу, только вернувшегося. Говорит: «Здорово! Какой футбол, а?» — «Просто фантастика!» Все хорошо, идем к лифту. Вдруг он останавливается, начинает белеть лицо: «Ты что наснимал? Это что за чеченская рапсодия? Ну-ка ко мне в кабинет!»
Мы молча поднимаемся. Рядом его охрана. В кабинете ждут люди, какое-то совещание. Заходим вместе — Мамиашвили: «Так! Замолчали!» И начинает меня во все щели, что называется.
— Что говорил?
— «Если узнаю, что ты взял бабки с чеченцев — я тебя уничтожу! На запчасти разберу!» Когда ехали в лифте в полной тишине, я понимал — что-то изменилось. Не мог понять что. И к чему идет. Какая комбинация складывается. В итоге Мамиашвили распорядился — все дела со мной федерация закрывает, за фильм не платит.
— Вам-то он понравился?
— Один из самых ярких. Где-то у меня остался. В YouTube точно искать бессмысленно, там нет. Я почему-то ленился туда загружать. Поздновато взялся. Думал, «НТВ-Плюс» вечный.
— Оказалось, не совсем.
— Вот именно. Может, вы не в курсе — сейчас «Матч» вообще убивает все архивы. Остается только мордобой да что-то игровое. Ну и Олимпиада, чемпионаты мира. А всякие турниры вроде чемпионата страны уже потерли. Этого нет.
— Чем же закончилась история с Мамиашвили?
— За несколько фильмов не заплатили. Они же не быстро делались. Отношений с ФСБР нет.
— Поговорить с Михаилом Геразиевичем пытались?
— Спустя пару лет слышу: «Володя, надо пообщаться». — «Миш, давно пора!» — «Давай встретимся». Я прихожу. Мамиашвили с порога: «Что у тебя ко мне?» — «А ты не знаешь? Раз, два, три, четыре». Перечисляю. Он отвечает — мол, платят слабые. Трусы.
— А вы?
— «Я тебе никогда повода не давал меня подозревать. Сколько раз мог подставить, когда ты в пылу что-то говоришь, забыв про микрофон. Это не то, что не вышло в эфир — даже нет в архивах». Ни о чем не договорились. Сейчас у нас нормальные отношения. Но не работаем.
— Он искренне уверен, что чеченцы вам забашляли?
— Да. Будто что-то получил, еще приехав снимать Адлана. Их лезгинку Миша назвал «зикром». А это совершенно другой по мысли, по духу танец!
Понимаете, Мамиашвили руководит сложнейшим коллективом. В ФСБР никого не поставишь. Возглавит осетин — обидятся все остальные. Якут? Та же история. Должен быть только русский. Но не оказалось такой фигуры после смерти Ярыгина. Зато был грузин из Конотопа со стальным характером.
— Характер грандиозный. Что и говорить.
— Но Миша все время в ожидании, что выбьют этот стул. Вот и вплетается любое событие в уже сложившуюся комбинацию.
Сайтиев
— История, когда Сайтиев побеждал на чемпионате мира-2003 с перебитым лицом — это действительно что-то героическое? Скажите как человек, близкий к борьбе.
— Выиграть со сломанной в трех местах челюстью — разве не подвиг?! Американские врачи потом говорили — надо было его снимать, это опасно: «Почему парню разрешили бороться?»
— Доломал бы челюсть — и???
— Да не в этом дело. Осколок попал бы в мозг — и все. В чем еще уникальность Сайтиева? Даже в период могущества СССР у нас в весе 74 килограмма не было олимпийского чемпиона. В остальных косили медали — а здесь пустота.
— Почему — есть объяснение?
— Особенность категории. Обычно мужчина столько и весит — 74 кило. Поэтому конкуренция жесточайшая. Лет тридцать назад Мамиашвили сказал про какого-то вольника: «Одноразовый олимпийский чемпион». В борьбе таких хватает. По Сайтиеву же было видно — потенциал колоссальный, заряжен на несколько точных выстрелов. Отсюда три золота Игр.
— Могло быть и четыре.
— Да. Но в Сиднее что-то необъяснимое произошло. Сенсационно проиграл американцу Слэю и вообще остался без медали.
Еще вышла любопытная история в Атланте. 1996 год, война в Чечне в разгаре. На ТВ установка — чтобы в эфире никаких чеченцев. Батя собирает коллектив: «Вечером должен выиграть Сайтиев. Под мою ответственность — первое интервью с ним». Договорились с Ярыгиным, чтобы нашу камеру пропустили.
— Вы там были?
— Да. Помню, откомментировал, бегу к Сайтиеву, а отец перехватывает микрофон и записывает интервью сам. Я стою за спиной. Недавно нашел эти кадры.
Батя спрашивает Бувайсара: «Что для тебя сегодня главное?» — «Скоро полечу в Грозный, нужно привезти туда эту медаль. Ничего важнее сейчас нет». Вот откуда у 20-летнего парня такое понимание? Он не про пьедестал говорил!
Я знаю, что в Грозном люди подключали какие-то аккумуляторы — и смотрели финальную схватку Сайтиева. Потом выбегали на улицы, ликовали — и федералы никого не трогали. Мобильные телефоны еще были редкостью.
— Кстати! Мы слышали — как раз в Атланте приключилась у вас с мобильником история.
— Жаль, нигде этот рекорд не зафиксирован. Но я знаю, что он за мной. Впервые на российском телевидении использовал мобильный телефон как корреспондент.
Перерыв в борьбе — а тут отличный результат дает Света Мастеркова. Выходит в финал. Я ноль в легкой атлетике, знаю разве что Борзова. Батя спрашивает: «Кто поедет?» Не подставлять же отца? Вызываюсь! В микст-зоне подхожу к бортику — рядом стоит человек-гора.
— Это кто же?
— Говорит: «Мы первые к Мастерковой». Я смотрю снизу — «Уткин?» Прежде никогда его вживую не видел. Не думал, что он настолько огромный. Но не растерялся: «У вас же нет прав на Олимпиаде снимать!»
— Уткин был на НТВ?
— На «Плюсе». Отвечает: «У нас камера в туалете стоит». — «Мастеркову мы снимем здесь, а потом вы в туалет ведите».
— Как прошло?
— Прибегает Света, вся наэлектризованная. Такая красивая, выиграла золотую медаль. Спрашиваю: «Кто сейчас на вас смотрит особенно внимательно?» — «Муж Асят Саитов, он велогонщик». А дочка у нее была совсем маленькая, месяца три-четыре. Тут мой взгляд падает на мобильник, который в редакции выдали. Осеняет: «Мы же можем Асяту позвонить?» — «Ка-а-к?!» — «Вот телефон...» Она хватает — и мы снимаем, как говорит с мужем.
Кассету даже не монтировали — сразу воткнули в какой-то телемост. Тоже теперь не найти, к сожалению. Архивы почистили.
Черенков
— Еще с Уткиным пересечения были?
— Самое памятное — с нашим фильмом про Черенкова. Впрочем, Вася к этой истории причастен опосредованно.
— Документальный фильм?
— Художественный! В 2004-м сделали с коллегами по «НТВ-Плюс». Назвали «Высшая лига». Фильм-сказка о Федоре Черенкове». Я там был продюсером. А началось все с Черданцева. Он дружил с околоспартаковскими кошельками. В футбольчик с ними поигрывал, что-то для них комментировал.
Один из этих банкиров предложил снять кино про Черенкова. Спросил: «Возьметесь?» Мы согласились. Когда обсуждали сюжетные ходы, кто-то обронил, что в юности кумиром Федора был Михаил Булгаков, игравший за «Спартак» в 70-е.
— Человек трагической судьбы, покончивший с собой в 32 года.
— Да. Ну и решили обыграть эту тему — два Булгакова, писатель и футболист, аллюзии к «Мастеру и Маргарите», добро и зло, немного мистики... За пару дней режиссер Сергей Кравчук написал потрясающий артхаусный сценарий.
Принесли заказчику. Он полистал, поморщился: «Что за хрень?» Вечером показал маме — мол, погляди, какой бред сочинили. А та из театральной среды. Прочитав, воскликнула: «Ты что?! Это гениально!» Банкир прислушался к матушке и выделил деньги.
— Много?
— Копейки. Мы на всем экономили, выкручивались как могли. Две роли — корреспондента и дворового хулигана — доверили соответственно Черданцеву и Трушечкину. Ангела сыграл Федор Добронравов, тогда почти никому не известный. Дьявола — Александр Жигалкин, будущий режиссер «6 кадров».
— А Черенкова?
— Актер театра Вахтангова Олег Лопухов. Есть между ними какое-то сходство. А в концовке и сам Федор появляется в кадре на несколько секунд. Роль крохотная, без слов.
— Что от него требовалось?
— Пройти по мосту «Багратион» под аплодисменты массовки. Договаривались с ним о съемке Черданцев и Серега Мещеряков, сопродюсер. Никаких условий Федор не выдвигал, о гонораре даже на заикался. Да у нас и денег к тому моменту уже не осталось. Я вообще поражаюсь, как за четыре месяца при скромнейшем бюджете умудрились такую картину снять? Реально — вопреки всему! Пример хотите?
— Конечно.
— Вот у нас сцена — Ангел встречается с Дьяволом. Снимать решили с Дома на набережной. Сверху шикарный вид — центр города, Кремль, Москва-река. Но возникла проблема — гигантский логотип «Мерседеса», установленный на крыше. Еще и крутился. Через несколько лет убрали, а тогда мы поднялись с камерой и обнаружили, что он попадает в кадр.
— Какие варианты?
— Я подумал — может, с балкона снимем? Нас сопровождал консьерж. Он в этом доме непростой — из ФСБ. Говорит: «Я провожу вас к хозяевам квартиры на последнем этаже». Звоним — глухо. Оператор вздыхает: «Не судьба». Поворачивается к лифту, и тут у меня мысль — а почему бы на этаж ниже не спуститься?
— И что?
— Нажимаю на звонок — дверь открывает женщина. Следом появляется муж — американец, бойко говорящий по-русски. Такой любезный: «О, кино! Проходите. Что нужно? Балкон для съемок? Когда? Завтра? Пожалуйста...» Но самое интересное, что это оказалась та же квартира, в которую мы позвонили изначально.
— ???
— Она двухэтажная! Метров четыреста! Я таких хором и не видел. На следующий день все сняли.
Когда фильм смонтировали, устроили показ для знакомых из артистического мира. Представьте — московская квартира, где собирается большая компания. Курят, пьют, могут и нюхнуть, в уголке занимаются сексом. Такой «гур-гур» идет.
Мы включили запись. Через несколько минут все друг на друга зашикали: «Да замолчите! Не мешайте!» Прониклись. Досматривали в полной тишине, в конце раздались аплодисменты. А было там человек сорок.
— Здорово.
— Вскоре организовали показ для коллег — снова все аплодировали, говорили массу теплых слов. Понятно, картина странная, наивная, без спецэффектов. Но цепляет!
И тогда я принес диск Дмитриевой. В надежде, что фильм выйдет на «Плюсе». После просмотра Анна Владимировна сказала: «Я не могу это поставить на канал». — «Почему?» — «Мой заместитель Вася Уткин не потерпит работу, которая сделана хорошо, но не им».
— Судьба фильма?
— На экраны так и не вышел. Но в моем YouTube-канале есть. Кому интересно — могут посмотреть.
Мина
— Сегодня документальные фильмы снимаете?
— Уже меньше. Кризис 2008-го убил в этой сфере почти все. Я сотрудничал с федерациями. Мамиашвили — борьба, Соловейчик — дзюдо, Елисеев — самбо. Везде была копеечка, можно заработать. Создал продюсерский центр. Коллектив у меня был не спортивный.
— Почему?
— Потому что все «спортсмены» были заняты. Брал людей из новостного блока НТВ. Очень много девчонок — таких, знаете, въедливых. В спорте они — ноль. В борьбе тем более. Время спустя я был потрясен одной историей. Так хохотал!
— Мы тоже хотим. Что за история?
— Я потихонечку вводил их в борьбу. У нас в «Останкино» была своя студия, удобно собираться. Рассказывал, сколько отец выиграл у Медведя, сколько проиграл, как... Через год выяснилось — они думали, что отец в цирке боролся с медведем. Как мы ржали!
— Это очень смешно.
— Или другой случай — есть олимпийский чемпион, дзюдоист Косей Иноэ. Я все повторял: «Иноэ, Иноэ». Они потом переговаривались — что Иваницкий от нас хочет-то? Что мы не так делаем? Заладил — иное да иное...
— Комментировать борьбу в кавказском мире — действительно минное поле. Не думая обидеть, обижаешь очень сильно.
— В точку!
— Самый яркий случай, когда на мину наступали вы?
— Есть борец — Мурад Гайдаров. Призер Пекина в том весе, в котором побеждал Сайтиев. У Мурада особенность: это спортсмен топ-уровня, не ставший олимпийским чемпионом. Из-за своей кавказистости — на чем его ловили хитрые профессионалы. Что-то ему скажешь, зацепишь исподтишка — бум! Отключается от борьбы и начинает драться.
Как говорят самураи — надо быть хладнокровным. Жертву убивать без эмоций. Да и у Мурада жесткие вещи проскакивали. На этом у нас и случился конфликт.
— Что было?
— «Европа». Боролся с чемпионом мира Ирбеком Фарниевым, который в первом периоде выдал каскад приемов. Во втором Гайдаров его прихватил, ну и засадил как следует.
— Пальцем в глаз?
— В два сразу! В общем, убрал его. Выиграл. Продолжение было в гостинице — стенка на стенку осетины против дагестанцев. Просто пожар!
А этот прием, палец в глаз, я видел. В репортаже сказал. Трансляцию смотрела его мама. Боролись они где-то за границей — а комментировал я из Москвы. Мама звонит Мураду: «Сынок, что ты сделал этому человеку, если он тебя на всю страну опозорил?»
— Боже.
— Надеюсь, Мурад сейчас по второму кругу на меня не обидится. Говорил я так: «Грязная борьба, пальцем в рот, в зрачки...» Когда Фарниев встал — глаз у него не было. Он не видел!
— Это все было в трансляции?
— Ну разумеется! Надо сказать, Гайдаровы — это целая семья, клан. Например, старший брат Гайдар Гайдаров — совсем другой по складу. С ним теплейшие отношения. Их родственник — Хаджимурад Магомедов, олимпийский чемпион, мой близкий товарищ. Он вообще-то спокойный на язык — но тогда позвонил: «Володя, неудобно получилось, ты такое сказал...»
— Сам Мурад разъярился?
— Не то слово! Как раз после звонка мамы. На следующий день я едва успел откомментировать женщин — звонок уже мне. Мурад: «Я выезжаю в Москву. Завтра буду на вокзале. Приходи во столько-то, поговорим». Отвечаю: «Как ты себе это представляешь? У меня работа». — «Ничего не знаю, приезжай». Я уверен, что сам он приехал.
— Вы, конечно же, нет?
— Да вы что? Я перетрухал конкретно! Отыщите в интернете его фото. Гайдаров — это танк! Вскоре в Москву приезжает сборная — я встречаю Дзамболата Тедеева. Подхожу: «Ильич, слушай...» — «Володя, ни на какие встречи не ходи. Ты чего?!» — «Сам не хочу!»
— Но ведь наверняка подловил вас обиженный герой репортажа?
— Через год. В «Дружбе» проходил турнир. У меня комментаторская позиция прямо у ковра. Надеваю наушники, скользнув взглядом по трибунам, и вижу Мурада!
— О, ужас.
— Показывает мне: «Поговорим». Ха-ха! Не представляю, как я эти два часа комментировал. Зная, что у меня самого схватка впереди.
Разговор я провел как айкидошник. Понимал: любое неверное слово — и от меня мокрого места не останется. Закончилось все его фразой: «Запомни: я борюсь — ты молчишь». Это в репортаже сделать невозможно. Но я ответил: «Договорились». Испуг сильнее логики.
— Чувствовали, что Гайдаров на грани?
— Да, он горячий. Что было дальше — вы не поверите.
— Теперь уж мы всему поверим.
— Проходит год. Православное Рождество. Звонок. Мурад! Беру трубку с опаской — и слышу: «Володя, брат, у вас большой праздник христианский. Я поздравляю тебя, помощи Всевышнего...» Как начал после этого меня со всеми праздниками поздравлять! С тех пор очень теплые отношения. Я и подумать не мог, что история закончится вот так.
— С кавказскими дзюдоистами тоже непросто?
— Естественно. Помню, приехали к ним на сбор, так ребята-дагестанцы не разрешили в бане снимать. А я хотел.
— Почему не разрешили?
- Нельзя мусульман с голыми ногами показывать. Они поэтому всегда в длинных брюках ходят. Со временем понял: когда собираются два-три мусульманина — сразу начинают соблюдать законы.
Так было и в советские годы. Сидишь с ним за столом где-нибудь в Конча-Заспе — трескает свинину за милую душу. Молодой, голодный, энергии сколько на тренировках тратится! Появляется второй мусульманин — и первый становится другим человеком. Поворачивается к поварихам: «Э-э, мясо принеси, свинину не едим». А тетки-хохлушки не поймут: «Вы шо? Вот мясо!» — «Это не мясо, это свинина...» С баней то же самое. Раз их там двое — «здесь снимать не надо».
— Не переубедишь?
- Вечером говорю одному: «Слушай, Мага, ты вольникам расскажи про обычаи. Они вообще в купальниках борются». — «Нет, ты пойми, друзья увидят...» Был бы он один — сняли бы и в сауне.
Гадюшник
— Ваш отец говорил: «К людям, которые работают на ТВ, зная их изнутри, отношусь предельно скептически». Вы тоже?
— Конечно. Телевидение — жуткий гадюшник! В советское время писали друг на друга анонимки, подставляли, подсиживали. В командировке могли подпоить коллегу и запереть в номере — чтобы сорвать эфир и самому пролезть к микрофону. Отца тоже обвиняли бог знает в чем!
— Например?
— Что третирует комментаторов, а двоих до инфаркта довел. Яна Спарре и... Забыл фамилию. Кто-то из ветеранов редакции.
До этого отец занимал довольно высокий пост в ЦК комсомола. Оттуда прямая дорога в Спорткомитет, заместителем Сергея Павлова. Батю и звали туда, но он выбрал телевидение. Павлов страшно обиделся.
— Вот как?
— Помирились через девять лет, после московской Олимпиады. Трансляция Игр была организована на мировом уровне, и Павлов сказал: «Саша, теперь я понимаю, что ты все правильно сделал».
— Вы говорили — за Дмитриеву он сражался на серьезных высотах. Еще за кого?
— За Маслаченко, когда тот деньги профукал. Это 1986 год, отправлялись на чемпионат мира по футболу в Мексику. Ему выдали серьезную сумму в долларах — на всю телевизионную бригаду. Положил во внутренний карман пиджака.
В самолете, перед тем как пойти в туалет, Маслаченко пиджак снял. Оставил в кресле. Через пару минут вернулся, надел, хлопнул себя по карману — денег нет.
— С концами?
— Нашли. Стырил турок, сидевший рядом. Но полицейским на пересадке в Шенноне наплел, что это его доллары: «Мне любовница за секс заплатила».
— Неужели поверили?
— Они связались с советским посольством, затребовали от нашего банка номера купюр. Банк почему-то пошел в отказ, не стал ничего подтверждать, и деньги Маслаченко не вернули. Собирались увольнять. Отец отстоял.
— В 1976-м на Олимпиаде в Инсбруке Георгий Сурков напился и сорвал репортаж. Александр Владимирович эту историю закруглил фразой: «Впервые в жизни мне хотелось убить человека».
— Да всякое бывало. Я помню, как Сергей Ческидов на «Кубке Кремля» перебрал и отказался выходить в эфир. Придумал отмазку — мол, прихватило сердце.
Или Юрий Севидов. В перерыве футбольного матча заскочил в буфет, накатил с корешами — и обратно в комментаторскую кабину. А лето, жара, духотища. Моментально развезло. Вместо репортажа — вя-вя-вя.
Потом все попрекали его напарника Диму Анисимова: «Что ж ты Севидову рот не заткнул? Не вывел из эфира?» А Дима растерялся. Не ожидал, что уважаемый человек за 15 минут допьется до невменяемого состояния.
Ческидов
— У вас в эфире смешные оговорки были?
— Панический страх вызывала дзюдоистка из Словении Раша Срака.
— Какое тонкое сочетание.
— Придумал для себя — буду ее называть Раса Шрака. Хотя всегда шел титр на латыни — и он предельно конкретный. Вдобавок она боролась три олимпийских цикла, никак не заканчивала. Я прямо белел, когда до этой Сраки доходило.
Однажды Бурков не выдержал, вызвал меня: «Угомонись. Говори как написано!» — «Леха, не могу это произнести в эфире». — «Я разрешаю». — «Все равно не могу!» Хотя один раз прорвалось.
Еще большим испытанием для меня был Доржпаламын Ганхуяк. Самбист, чемпион мира. Причем фамилии у монголов переводные. Что-то вроде «меткая стрела, летящая вдаль». Или «наконечник копья». В общем, благородно. А я как-то переделывал...
— Профессиональные проколы случались?
— Плавание, чемпионат страны. Ческидов говорит: «Отправляетесь в «Олимпийский». Что вы там с оператором наснимаете — меня не интересует. Но чтобы обязательно был Попов на полтиннике!»
Едем. По дороге вспоминаю — видел когда-то роскошный кадр в журнале: снято со спины, как спортсмены с бортика прыгают. Оператора извожу до самого бассейна: «Гера, ты помнишь эту фотографию? Мне нужно снять так же!» А Гера здоровый хлопец: «Сделаю, не волнуйся. Хватит гудеть». — «Но главное — Попов!»
— Вечер закончился конфузом?
— Соревнования идут уже час, наверное. Подхожу к Гере: «Кадр!» Оператор шагает с камерой, готовится. Вдруг до меня долетает словно во сне объявление диктора: «Финал 50 метров вольным стилем». Это Попов! Я вижу, что мой оператор в самой неудачной точке, чтобы снять кого-то конкретно...
— Такую ситуацию не вырулить?
— Ору на весь «Олимпийский»: «Ге-е-ра!» Он издалека: «Что-о?!» — «По-о-пов!» Гера срывает камеру, несется вдоль бассейна — но они по любому плывут быстрее, чем он бежит. Успевает снять только вылезающего Попова. Я не знаю, как ехать в «Останкино». Думаю — убьет!
— Ческидов-то?
— Ну да. Являемся, Сергей Юрьевич ничего не подозревает: «Сняли?» — «Нет». Он в крик. Оказывается, весь свой выпуск построил на этом. От себя лишь «здрасьте» заготовлено. А теперь надо переделывать.
— Ческидов куда-то пропал. Не найти.
— В Прибалтике осел.
— Говорили — в Таиланде.
— Да, я слышал, что там болтается. Но кадры, которые мне прислали, были из Прибалтики, где у него вроде бы дочка.
— Мы пытались Ческидова найти. Бесполезно.
— Как отрезало. Пропал с радаров.
— За его уходом с телевидения стояла какая-то история?
— Довольно некрасивая. Его...
— Попросили?
— Да. Вот как ТВЦ работало в тот момент? Зарплаты низкие — как на ВГТРК в период раннего капитализма. В конвертиках доплачивали долларов по 300. Кому-то, может, 500. На редакцию для этого выделялись денежки. Чтобы народ не разбежался.
Тут Юля Дежнова с Ирой Хоточкиной приносят Анатолию Лысенко заявления об уходе. Он в шоке: «Вы что, девахи?!» Две ведущие. А они чуть не в слезы: «Нищенская зарплата, уже невыносимо!» Лысенко глазами хлопает — как это нищенская? Конверты-то есть!
— Оказалось, нет?
— Конверты до них не доходили. Так все вылезло.
— Ческидов оставлял себе?
— Да.
— Сразу на отчисление?
— Не сразу. Но выставили.
«Шмара»
— Сегодня на телеканале «Старт» вы исполнительный продюсер?
— Да. Но и комментирую. Когда-то работал здесь параллельно с «Матчем». Но в прошлом году меня оттуда убрали. Сейчас же не увольняют, мы все на договорах.
— Просто не продлевают?
— Что такое договор на «Матче»? Лиза, координатор, рассылает на почту: вы поставлены на такую-то трансляцию. Значит, ты работаешь. Если письма нет — гуляй.
— Вот и давайте поговорим про историю вашего изгнания с «Матча». В какой момент поняли, что надвигается буря?
— Я вообще не понял! Хотя редактор Софья Авакова осекла меня на слове «шмара». В наушник произнесла: «Нельзя такие слова в эфире говорить». Я хотел дальше тему славянства, богатырства развить. А тут осекся, сбился! Начал ей отвечать: «Я же не матом выругался».
— В самом деле.
— В 70-е годы это слово было в ходу. Про всяких курящих девах: «О, шмара пошла». Потом у молодежи появился аналог — «чика», «чикса»... Ну выскочило у меня!
— С редактором не стали дискутировать?
— Говорю: «Все-все, не буду». Вспоминаю — что у меня за мысль-то была? Надо двигать дальше! Трансляция заканчивается. Проходит неделя.
— Неделя тишины?
— Полной. Вдруг звонок с «Матча»: «Ты себе позволил лишнее. Тема начинает набирать оборот. Попробуем что-то сделать, но ситуация скверная».
— Сразу поняли, о чем речь?
— Конечно. Но не придал значения. Думаю: Господи, вот фигня какая... У нас Губер, лидер комментаторского цеха, говорит вещи куда серьезнее! А уж в соцсетях вообще не стесняется. Я соцсети никогда не вел и высказался довольно скромно. С утра новый звонок: «Вас приглашают к руководству».
— Кто с вами разговаривал?
— Тащин и его зам. Говорят: «Ну что же вы так... Вы не представляете, с какого нам верха звонили. Как мы вас защищали». Хорошо, отвечаю. Спасибо. Но не могу понять: «А почему только сейчас всплыло?» — «Как? Вы же вчера в эфире себе позволили!» — «Это было не вчера». Они переглядываются: «Как не вчера?!» — «Неделю назад!»
— Прекрасный разговор.
— Отстранили-то меня сразу после эфира. На следующий день дзюдо уже не вел. Ну отстранили и отстранили. Думаю — теряю полтинник. Черт с ним!
— Один репортаж стоил 50 тысяч?
— Нет, до конца турнира я все посчитал. Потом созвонился с коллегой, он сказал: «А тебя не за «шмару» убирают. Ты же ввинчивал русскую тему? Вот и все».
— Это о чем разговор?
— Старался что-то вспомнить историческое, славянское. Как-то привязать — если ситуация позволяла. Про русский дух, так сказать. Причем говорил довольно мягко. Но делал это в дисциплинах, где все забито Кавказом.
— Там родилось возмущение?
— Нормальные, адекватные кавказцы мне сами говорили: как нам не хватает вашего русского духа! Где вы? Куда все делись? И тут — бум! Выходит такой Алеша Попович. Я даже фамилию его не помню. Я просто обалдел. Ну меня и пробило: «Какой русич!»
Капитализм
— Не чувствовали, что в последнее время вокруг вас какое-то нехорошее напряжение? Что-то на подходе?
— Я видел другое. Прежде было престижно прийти экспертом и что-то комментировать.
— Помогая вам?
— Ну да. Сейчас это мало кому интересно. С Сашей Михайлиным вообще скандал вышел. Попросили меня найти эксперта. Все отказываются. Дозваниваюсь Михайлину. На личных отношениях зазываю, тот отвечает: «Ладно, я буду в Подмосковье открывать соревнования. Потом приеду». Но за работу надо заплатить, правильно?
— Желательно.
— Значит, нужно заключить договор, опять приехать в «Останкино», подписать. После этого на карточку упадут пять тысяч рублей. Когда Михайлин об этом узнал, взорвался! У Саши к деньгам очень трепетное отношение. Что и не позволило стать олимпийским чемпионом.
— В голове пересчитывал призовые?
— Рассказываю. Михайлин — один из уникальнейших дзюдоистов. Но финансы всегда в приоритете. В 2001-м стал двукратным чемпионом мира, взял золото в тяже и в абсолютке. Вдруг Новиков мне говорит: «Михайлин не выиграет Олимпиаду». — «А в чем проблема, Сергей Петрович?» Оказывается, поехал Саша на какую-то Универсиаду, исключительно ради премиальных. Был не совсем готов и проиграл голландцу ван дер Гисту. Тот просто колонна, могучий!
— Что такого?
— Новиков объясняет: «Михайлин дал соперникам понять, что у него можно выиграть. А этого допускать нельзя. Выходить на ковер надо на пике формы». Вот как Карелин. Когда он появлялся — все понимали, что они борются за вторые-третьи места. Никто даже не претендовал!
— Мы чуть отвлеклись. Чем закончился разговор с Тащиным?
— Он сказал: «Мы сделаем все, чтобы с вами сохранить отношения». Видимо, не получается.
— Вы сами инициативу не проявляли, не спрашивали?
— А уже и не хочу.
— Это сейчас. А тогда?
— У меня все эти годы душа не лежала к «Матчу». Легко говорить «не лежала», когда тебя попросили на выход. Но я не лукавлю. Пришел жесткий капитализм. На спортивный телик добрался позже всего. Расскажу вам одну историю.
Была в студии корреспондент, Лена. Борьбу понимала. Ей нравилось, хотелось. Мои на «Европу» ехать не могут, говорят — дадим тебе девчонку, у нее есть загранпаспорт. Летим в Софию. Вижу — курит, у нее тремор, чуть ли не голова трясется.
— Перенервничала?
— Слушайте! Звоню в Москву: «С Леной все в порядке? Может, показать ее врачу сборной?» — «Не переживай, она суперпрофессионал. Просто у нее стрессовая ситуация».
Выяснилось, что мы на «НТВ-Плюс» жили в комфортных условиях. С нами годовой контракт. Гарантированная зарплата, отпуск. А у них договор на 30 дней! Каждый раз к концу месяца человек не знает, продлят ли. Она мне рассказала, как узнают, что не продлили.
— Как?
— Никто тебе не говорит. Приходишь — а твоя магнитная карточка не открывает дверь. Все! Вот что такое капитализм на ТВ.
Канделаки
— За репортаж платят сейчас немного?
— Копейки. Три часа комментируешь — пять тысяч рублей. Если хоть на минуту больше — еще пятерка. Доходило до смешного! Когда была возможность, дотягивал до 3.05. А девочке, которая занимается ведомостью, говорил: «Марина, у меня переработка». — «Да, да, Владимир...» Я, взрослый дядька!
Если два месяца спустя оказывалось, что неправильно посчитали, извлекал запись из архива: «Секундочку, 3-30!» Потому что это не пятерка, а десятка. Неприятно, неудобно — а куда деваться? Вот до какого состояния доведены люди!
— Что-то совсем маленькие гонорары.
— Даже за трансляции в интернете, где съемка одной камерой, платят в два-три раза больше... Колоссальная неправильность «Матча» в том, что отрубили комментаторов от среды. Все репортажи — за редким исключением — из «Останкино». Ну, может, Губер куда-то съездит.
— Прежде было иначе?
— Да о чем вы?! На «Плюсе» регулярно проводились летучки. Еще советская школа. Дмитриева спрашивала: «Володя, что у тебя?» — «У борцов сбор в Подольске». — «Бери камеру, езжай, делай сюжет».
Тебя и так знают твои герои — а если регулярно приезжаешь, общаешься, контакт уже доверительный. А сегодня комментаторы оторваны, как космонавты, которые никак не могут вернуться. Летаешь — и вообще ни к чему не имеешь отношения. Это здорово сказывается на работе. Пропадает интерес.
— У вас?
— Да. Вот вам бы сказали — не встречайтесь с героями, а для своих заметок надергайте что-то из интернета. Через год — полное выгорание! Можно было бы куда-то поехать за свой счет — но у меня не та экономическая ситуация.
— Это было бы довольно странно.
— Иногда на «Плюсе» я так и делал. Возможности позволяли — ездил за свои. Где-то подрабатывал. Сейчас нереально. В какой-то момент продался за деньги Первому каналу.
— Когда?
— Перед Олимпиадой в Токио. Это было после ковида, я встретился с Тащиным. Говорит: «Как же так? Мы вас оформили!» Отвечаю — мне нужно из долгов вылезать. Пандемия, восемь месяцев без работы. А у меня кредиты...
Для меня странно было узнать, что я первый комментатор, с кем Тащин тогда пообщался. Я рассказал про свое внутреннее состояние: «Никогда еще не был настолько униженным в профессии. Морально, финансово...» Ведь это какое-то безумие!
— Что именно?
— Ждешь, когда придет электронное письмо — работаешь ты или нет. Случалось, человек не может комментировать — а письмо приходит: ты назначен. Раз не смог, два. Галочка — хоп, поставлена. Потом письма можешь и не дождаться. Не прилетает! Несколько моих коллег вот так выбыли из этой системы.
Рассказал Тащину и о том, что всегда на телевидении были какие-то цели. В моих видах спорта есть лидеры — надо снимать про них фильмы...
— В чем проблема?
— Фильмы нам всем обрубили еще с эпохи Канделаки. Не дай бог, ты что-то начнешь делать!
— Почему?
— Это серьезная система заработка. Есть свои аутсорсеры. Остальные не подпускаются. Даже как эксперты не рассматриваются. Я некоторые документалки видел и думал: елки-палки! Ну, подошли бы, спросили. Ошибок не наделали бы. Когда находишься в такой обстановке — просто выгораешь.
— У вас есть объяснение — почему руководитель не разговаривает с комментаторами?
— Это новая система общения. Не только в телике — думаю, в бизнесе тоже. Неужели не сталкивались?
— Мы представляем ситуацию — главный редактор вдруг перестает с нами общаться. Ну и куда мы придем очень скоро?
— Видимо, у вас редактор человек старой закалки. А в новом поколении это чванство, барство на каждом шагу. Могут иногда снизойти. А вы там, внизу, ковыряйтесь...
— С Тиной-то вы общались?
— Ни разу.
— Удивительно.
— Что удивительного? Коллеги, которые отвечали за новости, делали эфиры — те контактировали. Я — нет. Канделаки меня поражала! Последнее сообщение от нее в рабочем чате в два часа ночи. Первое — в шесть утра. Постоянно!
— Ну и ну.
— Люди не понимали. Думали, что она на «колесах» каких-то. Здоровые мужики, еще не старые, физически не выдерживали это!
— Сообщения Тины призывали к немедленному действию?
— Не всегда. Но сыпались от нее годами. Пока работала.
— Вы состояли в этом чате?
— Я выскочил из него — потому что невозможно. Без конца: блюм-блюм. Затем в «телегу» посыпались. Блюм-блюм! Звук выключаешь — начинает ерзать: з-з-з... На каждый чих Канделаки — а чихала она регулярно — откликнуться должны сто человек: «Я!» — «Нет, я!» — «Я впереди!» — «Я тоже с вами!» Кто-то «палец» ставит, кто-то мысли высказывает.
— Что за обстановка на «Матче»?
— По сравнению с «НТВ-Плюс» — небо и земля. Там была семейная атмосфера. А тут — холодняк, чистый капитализм. Есть горстка людей, которые в штате с социальным пакетом. А есть плебс на договорах — сегодня будут работать, завтра нет... Приходишь — карточка заблокирована. Ну и отношения соответствующие.
